[94]
КОЛЬСКАЯ ГУБА.
Екатерининская гавань. Ее история. Надежды поморья. О мурманских гаванях и бухтах вообще. Вопрос военный и вопрос промысловый. Абрамова пахта. Прибытие в Колу.
Глубокий север — 68° северной широты, далеко за полярным кругом. Здесь, после двухмесячной ночи, по народной примете, только с Василия Солноворота — с 1-го января — опять «заотсвечивает», т.е. днем светить начинает.
Да не ошибаемся ли мы, так ли это? Чудеснейший день; термометр показывает в тени 20°, и на встречу «Забияке», входящему в Кольскую губу, чуть слышно веет теплый южный ветер. Едва только направились мы к губе и стали поворачивать в нее, не доходя острова Кильдина, как сумрачное обличье Мурмана будто свеялось, исчезло куда-то. Тут, у входа в Кольскую губу, словно огромные зевы раскрываются к океану многие губы, которыми побережье изрезано совершенно; вот слева губа Волоковая, справа — остров Торос, губы Кислая, Сайда, Оленья, Пола. Пред нами тянулась вглубь материка как бы широкая, очень широкая река, обставленная горами, футов в 300-400 вышиной, густо поросшими довольно высоким лиственным лесом. Глаза наши отвыкли от этой яркой, позлащенной солнцем зелени, и вот она опять перед нами, изумрудная, светлая, спускающаяся с вершин вплоть до синей волны, нежно обмывающей ее корни, и это рядом, бок-о-бок с Мурманским побережьем! Будто воспоминание Мурмана, его жилистых очертаний, его непри[95]ветливых теней, там или тут высится в зелени отдельная скала, часто совершенно отвесная, называется тут «пахтой», но зелени много и на ней.
Север ли это, Мурман, или, может быть, кусок Волги, подле Жигулей, чудом перенесенный к Ледовитому океану и подсунутый под «Забияку» с полною обстановкой иной, южной картины? Говорят, будто возникали подобные неожиданные картины в степях южной России, ублажая очи шествовавшей когда-то великой Императрицы.
Обратимся однако для поверки самого себя к книжкам, к точным исследованиям, и тут первое место как по добросовестности, так и по новости должно быть отдано книжке «Мурманский берег в промысловом и санитарном отношении» врача В. Гулевича, одного из главных работников архангельского санитарного отряда. Вот главные данные средней температуры Мурмана по Реомюру: зима –6 градусов, весна +2,29, лето +8,95, осень +2,5; 20 и более градусов тепла в июне, июле и августе месяцах не редкость. Океан по Мурману зимой не замерзает никогда; по нем плавают льдины, не мешающие движению судов; обмерзают иногда берега на недолгое время так-называемым «припаем», который очень быстро разбивается и образует местами «торосы», ледяные горы; совершенно замерзают только небольшие бухты.
Судя по этим коротким, но ясным данным, несомненно, что нельзя считать Ледовитый океан по Мурману побережьем закрытым. Говоря об Устюге Великом, сообщали мы, что разница между продолжительностью навигации Петербургского порта и Архангельского не превышают 30-60 дней, но это для Белого моря, имеющего нехорошую привычку замерзать, а не для Мурмана. Вопрос о сроке плавания по Ледовитому океану настолько существенно важен для нас как с военной, так и с торговой стороны, что о гаванях и бухтах нашего побережья мы должны поговорить подробнее; это будет совершенно кстати после посещения Екатерининской гавани, предстоявшего нем немедленно по входе в Кольскую губу.
Около 4 часов пополудни круто повернул «Забияка» вправо, в губу Палу, и немедленно переменил в ней курс налево. Это и была Екатерининская гавань. Мы уменьшили ход для [96] того, чтобы прогуляться по ней и напомнить нашим военным судном и его флагом берегам ее, забытым и молчаливым, то время, когда гостили в ней наши флоты минувших царствований прошлого столетия. Было что-то необычно приятное знать, что забытое не совсем забыто и что историческое воспоминание все-таки великая сила, никогда неиссякающая мощь. Просторная гавань, с тихо плескавшеюся водой, широко раскидывалась вокруг нас, обрамленная скалами, разукрашенными зеленью лесов. Широкий круг чертил по ней «Забияка» и чудеснейшая декорация кружилась по кругу, как панорама на шкворне, на могучем винте клипера.
Гавань не особенно велика: в ней две версты длины, одна ширины; замерзает она, и то не всегда, только на 1,5 месяца. Это не бухта, это собственно пролив между островом Екатерининским и матерью землей. Все берега ее чисты и приглубы, подле них 9-10 саженей глубины; подальше от 60 до 100 саженей. «Нельзя вообразить себе — говорил Рейнеке — стоянки безопаснее и спокойнее»; единственное неудобство ее — это узкость входа, не допускающая лавировки, что, как известно, для судов с паровыми двигателями вопрос третьестепенный. С давних, давних лет была Екатерининская гавань на виду и считалась кладом, так как выход из нее весной и возвращение в нее позднею осенью, — что существенно важно для успеха промыслов — представляются вполне удобными. Недаром стремятся наши промышленники, еще в марте месяце, к соседней с нею Коле, составляющей главную станцию их на пути к Мурману. С 1741 по 1744 год зимовали в Екатерининской гавани наши военные корабли, так как в Архангельск входить они не могли, вследствие Березовского бара. В 1741 году произведен был подробный осмотр гавани и снятие ее на план; в 1742 году вторично. В апреле месяце 1748 года адмирал Брендаль, зимовавший тут с флотом, получил приказание идти отсюда с двумя соединенными эскадрами в Балтийское море, но оказалось, что кедровый лес, из которого была построена «Диана», «есть как губка», что на двух фрегатах не хватает 48 пушек, а вообще нет пороху, нет мундиров и люди по восьми месяцев жалованья не получали. Так рапортовал Брендаль посылавшей его в [97] Балтику адмиралтейств-коллегии. В 1744 году из Екатерининской гавани ушли — и на этот раз чтобы более не возвращаться — наши последние три военных корабля.
Навсегда ли? «Забияка» давал по ней большой круг.
Мы сообщали уже о тех печалях поморов, которые были поведаны нам по поводу уступки Норвегии нескольких незамерзающих гаваней. Но что с возу упало, то пропало, надо беречь остальное. Арская губа не замерзает никогда, Териберка — не совсем; Еретики сковываются льдом недели на две; Екатерининская гавань, это то место, из которого промысловый пароход, прозимовав, может направиться к Новой-Земле уже в марте месяце и помешать норвежцам снимать богатые сливки с наших моржевых промыслов. Мы назвали только места, посещенные нами, но есть целый ряд других, не менее, если не более удобных: губы Зеленецкая, Шельпинская, Харловка, Семь-Островов, Лица. По обширности, безопасности и удобству лучше прочих бухт Екатерининская и Зеленцкая.
Вопрос о спокойных стоянках на нашем северном побережьи — вопрос очень важный и давно уже вызывал всякие изыскания и соображения. В вопросе этом собственно две стороны: одна — промысловая, другая — военная; для того и другого совсем разные требования, но чтобы наше северное поморье оставалось таким беззащитным, как в настоящую минуту, это нежелательно и невероятно. Если рельсы соединят Волгу с Северною Двиной, что несомненно должно совершиться, ссли значительная часть грузов направится не к Петербургу, а к северному побережью, то неужели же только старички «Бакан» да «Полярная Звезда» будут представительствовать здесь от имени нашего флота, а остатки земляных валов, поднятых против англичан в 1854 году руками горожан и монахов в Онеге, Коле, Кеми и Соловецком монастыре, примут на себя обязанность внушать людям почтение к нашей береговой обороне? Это немыслимо.
О промысловых гаванях на Мурмане у нас от поры до времени за последние годы подумывали. В 1871 году при министерстве финансов образована была особая коммиссия для рассмотрения в этом отношении различных предположений. От этой коммиссии, нашедшей необходимым устройство хорошего порта, [98] была отправлена на Мурман подкоммиссия; решено было задаться мыслью устройства порта свободного ото льда, лежащего приблизительно на полпути от Норвегии к Архангельску, в котором могли бы быть поставлены всякие склады, начиная от угольных. Такою гаванью предположена была коммиссией губа Могильная, находящаяся на южной части острова Кильдина, в которой с устройством мола получилась бы прекрасная стоянка в 12-14 верст в окружности. Тут, в защите ото всякого ветра, подходя к берегам вплотную, суда могли бы запасаться всем необходимым; тут были бы: мировой судья, становой, судебный следователь и врач с больницей. Мнение коммиссии расходилось повидимому с мнением департамента мануфактур и торговли, останавливавшегося в губе Ура. Близки ли были все эти предположения к осуществлению — неизвестно, но верен самый факт, что вопрос об устройстве торгового порта поднимался.
Былое Екатерининской гавани гласит, как сказано, о том, что в ней гостили и флоты. Если поискать хорошенько, то и кроме Екатерининской гавани найдутся для той же цели и другие, хотя бы близ Светого-Носа, у Иоканских островов. Мечта мечтой, а дело делом, и можно бы пожалуй рискнуть изображением следующей мысли: еслибы Петр Великий почувствовал всю тягость нашего положения в Дарданеллах и Зунде, он едва ли бы обошелся с Архангельском так бесцеремонно, как обошелся с ним, открывая все льготы в пользу Петербурга и Балтийского моря. Иметь море и не пользоваться им — это действительно странно, и Петр Великий непременно обратился бы к нему. Мурман с его неисчерпаемым рыбным богатством, не особенно далекий от Петербурга и Москвы, был всегда Золушкой по сравнению с каспийскими рыбными и тюленьими промыслами. Архив министерства государственных имуществ за 1850-1870 года хранит множество бумаг, касающихся последних; не проходило месяца, чтобы какое-либо мероприятие не восходило до сената, комитета министров, государственного совета, до Высочайшей власти; там устроено было и действует по сегодня особое управление, имеется с 1870 года свой пароход, а с 1867 года управлению и всем судам, находившимся в его распоряжении, дан был даже особый флаг и вымпел. Это все для Каспия: для Мурмана до семидесятых годах не сделано было ничего или [99] очень мало, и северное побережье наше не только в натуре, но и в государственном сознании заволакивалось туманами. С Высочайшего соизволения в сентябре 1882 года учреждена была в Архангельске временная совещательная коммиссия о о потребностях северного края: в октябре того же года особая на этот предмет коммиссия при министерстве финансов, окончившая свои работы в апреле 1885 года. Меры ею проектированные. находятся и по сегодня в рассмотрении.
«Забияка», дав круг на Екатерининской гавани, в зеленом кольце ее берегов и в молчаливом, незримом присутствии воспоминаний, вышел снова в Кольскую губу и направился прямо к югу. Эта губа действительно похожа на извивающую реку. Некоторые называют всю ее рекой Колой, и это пожалуй имеет некоторое основание, потому что близ города Колы губа как бы образуется от слияния двух рек Колы и Туломы. «Кольская губа что Московская тюрьма», говорят поморы, изображая этим довольно неудачно ту особенность ее, что она, не замерзая во всю зиму, иногда в начале марта покрывается льдом и стоит под ним за Благовещенье, мешая промышленникам, собравшимся в Колу, выйти в океан.
В восьми верстах от города, уже к вечеру, бросили мы якорь подле Абрамовой «пахты», то-есть скалы, и Анна «корги», то-есть обсушной, песчаной мели; слева от нас поднимались обросшие сплошным лесом, довольно пологие, но не менее возвышенные горы, а подле самой воды виднелся лопарский чум. Скала Абрамова пахта, отвесная, в 100' вышины, совершенно темная, была усеяна, будто светлым бисером, по всем выступам своим морскою птицей; иногда бисер этот приходил в движение; одни из белых бисеринок перелетали к другим, будто делая друг дружке визиты; белые полосы помета нависали по скале отовсюду и неумолчные крики доносились до нас издали, когда «Забияка», выпустив все свои пары, окончательно замолчал; это были, должно быть, разговоры при визитах птиц, более или менее интересные. С якорного места нашего еле-еле виднелась, едва поднимаясь над водой, Кола.
Так как было предположено на завтра, воскресенье, 23-го июня, быть у обедни в Коле, то весь вечер представлялся свободным. Двое из нас, путников, пошедших на охоту, [100] без собак, конечно, на авось, видели целую массу куликов на берегу и много куропаток и тетеревей, то и дело выпархивавших с великим шумом по зеленому лесу. Ходьба по лесу было очень трудна, так как почва ни что иное как груды валунов. обросших мохом, между которыми, неизвестно чем питаясь растут: ель, сосна, береза, ива. Ходьба по берегу, по сырому песку в час отлива была гораздо приятнее; оставленные водой гроздья морской капусты. Crambe maritima, пощелкивали под ногами: длинными, зелеными прядями лепились по мокрым камням густые бороды всяких топняков и нитчанок; розовые, белые и голубоватенькие ракушки виделись повсюду; ходить было хорошо, но надо было подумать о возвращении к берегу, так как прилив, следовавший непосредственно вслед за отливом, набегал очень быстро, так быстро, что не в шутку легко можно было быть отрезанным от земли; кругом никого — делай тогда, что хочешь.
Вечером этого дня Его Высочество посетил кают-компанию, и мы пропели Великому Князю хоровую: «Кому чару пить, кому выпивать», чествуя Высокого Гостя радушною, идущею от русского сердца хоровою песнью.
Около 9 часов утра следующего дня, 23-го июня, спущен был с «Забияки» паровой катер и вельбот, и при довольно сильном ветре направились мы к обедне в Колу. Вельбот, на котором следовал Великий Князь, шел на буксире парового катера. По мере приближения к Коле, залив становился все уже, все более похожим на реку; городок вырастал своими небольшими очертаниями на песчаном, обросшем сочною травой мысу, образуемом слиянием рек Туломы и Колы. Долины этих речек, уходившие вглубь, делили — так казалось — Кольскую губу на двое; особенно широкую, уходившею в холмистую голубую даль, была долина реки Туломы; тут была целая амфилада гор. Резче всего белела на берегу городская церковь, а за городом поднималась между двух долин гора Соловарака, в 250 фут. вышины; «варака» по фински значит скала, гора «соло» — солнечная. Слева от нее, выше других, почти против города поднималась гора Горела. Берег был усыпан народом или, лучше сказать, женщинами, так что тут повторялось то, что было в Кеми: пред нами возникал из воды амазонский [101] город северного побережья, та же пестрота, тот же характерный тип одеяний, и звон колокола, и «ура!».
Вот мы наконец в самом северном городе России, в Коле. Это древние, древние места новгородской жизни, и несколько исторических черт будут нелишними именно на этом месте.
Оглавление.
© OCR И. Ульянов, 2009 г.
© HTML И. Воинов, 2009 г.
|
