[120]
ИОКАНСКАЯ ГАВАНЬ
Ее качества и важное значение. Необходимость решить вопрос. Мурманское общество пароходства. Пароходство по Северной Двине. Их недостатки. Особенности очертаний мурманских скал. Фауна океанской воды. Румбические названия ветров у поморов. Отплытие в Мезень.
Южный ветерок чуть-чуть рябил поверхность океана, когда, в Иванов день, 24-го июня, около 8-ми часов утра, с «Забияки» заметили утесистые очертания Святого-Носа и маяк на нем, но Иоканских островов, которые должны были приютить нас и лежат к западу от него, то-есть ближе к нам по пути, видно не было. Океанская гладь подступала — так казалось — к утесистому подножию далекого маяка, и никаких островов на ней не замечалось. Карта между тем говорила противоположное, и действительно, мало-по-малу, сначала черточками, потом небольшими возвышениями начали они обозначаться один за другим. И выплыли они из воды будто вдруг; тумана не было никакого, солнце горело полным блеском. Едва только стали ясны их приземистые глыбы, как «Забияка» уменьшил ход, потому что, не смотря на ясность голубого дня и тишину моря, отыскать путину одного из проходов было нелегко. Это, бесспорно, недостаток гавани в которую мы направлялись, но один из тех легко устранимых недостатков, о котором, при существующих средствах иллюстрирования берегов маяками, башнями, створами и т.п., не может быть и речи. [121]
Иоканских островов числом семь, но только пять из них участвуют в образовании гавани, имеющей длины около шести миль, в которой, согласно мнению Рейнеке, «многочисленный флот может расположиться весьма покойно». На Иоканский рейд ведут два прохода: один — северозападный, между островом Чаичьим и материком, в 350 саж. ширины, и восточный, в 800 с. ширины, между островами Сальным и Медвежьим. Мы направлялись к последнему, безусловно лучшему. Пройдя самою срединой его, мы повернули к югу и тотчас же бросили якорь, невдали от парохода Мурманского общества «Чижов», ожидавшего нас здесь для снабжения углем. Стоянка наша, как для этой операции, так и для восстановления трех трубок в холодильнике, лопнувших вследствие значительной солености воды, должна была продлиться несколько часов.
Вид на гавань был очень красив. К югу высились скалы берега, образуя несколько углублявшихся декораций к устью реки Иоканки; к востоку ясно очерчивался маяк Святого-Носа и помещения команды, при нем находящейся; с севера и запада прикрывали от нас океан невысокие гранитные острова. Сальный и Медвежий, так что мы находились в полном смысле слова в каменном кольце; по недалеким островам и по синей воде гавани перепархивало множество уток, чистиков, бакланов, чаек; глубоко внизу, подле клипера, гуляла всякая рыба, отпугиваемая, а отнюдь не приманиваемая, как это бывает с более образованною рыбой, всякими брошенным в воду предметом. Несколько крестов и каменных пирамидок, «гурий» или «кекурий», виднелось на острове Медвежьем; стадо в 10-12 оленей разгуливало по небольшому островку Сальному.
Нет сомнения в том, что устройство хорошей гавани на нашем Мурмане необходимо. Мы уже упомянули об Иоканской. Все, что можно сказать о ней, будет, конечно, только гадательно, но с большою долей вероятия. Ни точных промеров, ни правильных метеорологических и физических наблюдений здесь не производилось, и физиономия этой гавани, как и весь Мурман, остается неопределенною. Тем не менее от будущности не уйти, и в этом отношении полезно решительно всякое указание. Существенно разрешить, например, следующее: правда или нет сообщаемое г. Сидоровым сведение, будто теп[122]лое течение гольфстрема направляется именно на Иоканские острова и иногда приносит с собою американские деревья и каштаны? основательно или нет существующее у поморов название «живой камень» для плода американской мимозы, заносимой в Белое море? Если это правда, то на сколько времени, на какое расстояние, как и когда обмерзает эта гавань? Расположение островов и побережья безусловно удобны для возведения целой системы отдельных фортов, и если гавань действительно способна приютить целый флот, то может ли этот флот быть защищен не только со стороны моря? Гавань эта сама по себе обширна и приглуба, но в ней есть про запас еще и другая гавань — это река Иоканка. Подобно слиянию рек Колы и Туломы, река Иоканка уширяется при устье своем в целый кишкообразный залив, имеющий на целые две мили вверх верстовую ширину при глубине трех саженей; приливы в этой реке так велики, что в ней с особенным удобством можно килевать суда; зимовать в ней тоже удобно, потому что ледоплавы и наводнения весны и осени здесь невозможны. Снабжение водой не оставляет желать лучшего, потому что во многих бухточках южного побережья стремятся с вершины Мурмана постоянные водопады нескольких ручьев.
Нужна ли нам вообще гавань на Мурмане? Нужна ли военная, или довольно коммерческой? Нужно ли иметь тут военный оплот, или достаточно довольствоваться норвежскими крепостями? Если нужно, то подходят ли гавань Иоканская или Екатерининская, или какая-либо третья? Все это вопросы большой важности, и для такой первостепенной державы, как Россия, запертой Дарданеллами и Зундом, едва ли не жизненные. Наше северное поморье, этот существенно важный для нас край, остается как-то вне всяких соображений и о нем вспоминают только урывками, случайно, часто по личной фантазии того ли другого человека. Во всяком случае и что бы там ни говорили, следует выяснить раз и навсегда, стоит ли наше северное побережье чего-либо в отношении общего хозяйства России, стоит ли оно чего-либо само по себе? Если не стоит, так и будем знать на будущее время, и пожалеем о том, что край этот совершенно напрасно вызвал целую литературу всякий ученых и беллетристических исследований. Если же он стоит чего-либо, то следует без[123]остановочно, не теряя времени, определить его значение. его средства и начать действовать немедленно в избранном направлении.
Одно из существенных условий неправильной организации здешней жизни состоит в совершенном отсутствии какого-либо почтового или телеграфного соединения; это чувствуется на каждом шагу. В особенности необходимо упорядочение пароходных сообщений. «Мурманское Общество Пароходства» имеет четыре парохода; из них два — «Кемь» и «Онега» — назначены для Белого моря, два — «Архангельск» и «Чижов» — для Мурманского берега и Новой-Земли. За все лето обязаны они сделать только 11 рейсов, да кроме того два рейса на Новую-Землю. За точное исполнение этих рейсов компания получает от казны 55.000 руб. субсидии, так что за каждый рейс по Белому морю ей приходится по 2.500 рублей. В пути нашем довелось не однажды слышать жалобы на это общество, на то, что пароходы его то и дело минуют попутные становища. Г. Кушелев называет эти рейсы не «срочными», а «бессрочными», и говорит, что бывают двухнедельные, и более, опаздывания пароходов. Если мы вспоминаем об этом здесь то это отнюдь не свидетельствует о справедливости сетований; может быть это так, может быть не так. Верно то, что сетования существуют и что необходимо убедиться в их справедливости или несправедливости.
Бессрочность сообщений — это гангрена всякого торгового и промышленного дела. Не говоря уже о Мурмане, не угодно ли кому-либо отважиться на путешествие по Сухоне и по Северной Двине, т.е. на тот именно путь, который мы сделали? Если не ошибаемся, для сообщений по Двине существуют целых три компании: Булычева. Кострова и Кандакова. Характерно то, что, упоминая о них, мы должны делать это с оговоркой: «если не ошибаемся». Эта оговорка свидетельствует лучше всего о том, как мало света и определенности существует в этом деле; если при добром желании, при сравнительном удобстве собрать нужные сведения, собрать их все-таки было трудно, то что же должны делать те, а их-то именно и следовало бы иметь в виду, кому эти сведения необходимы? Никаких почти объявлений, никаких четко обозначенных центров, спрятанные где-то конторы, почти безо всяких сно[124]шений с Москвой и Петербургом, полнейшая трудность получить какие-либо нужные торговому человеку справки! Это такая глубокая парализация торгово-промышленных порядков, что решительно удивляешься тому, что еще делается то, что делается. Все это дремлет и свидетельствует о своей жизни временными проблесками, ожидая руководящей смелой указки, ожидая направляющей силы. А богатства много, стоит только приложить к нему руки.
Пока мы грузились углем и чинили трубки наших холодильников, Великий Князь съезжал на оба ближайшие, совершенно пустынные острова. На Сальном гуляли олени. Так как остров очень невелик, то представлялась возможность подходить к ним довольно близко. Это было одно из тех оленьих семейств в 10-12 особей, которые принадлежат лопарям ближайшего Иоканского погоста. Почва острова — гранит, поросший по легонькому слою торфа, там, где торф может держаться, ягелем — Cladonia rangiferina, составляющим главную пищу оленя. Мало этого ягеля на небольшом острове, и можно было видеть, как обдирали олени со скал не только ягель, но заодно и весь тонкий слой торфяной почвы, обнажая скалу до щелей. Исхудалые, бродили они, покрытые клочьями обвисавшей местами шкуры, в желтоватых и серых пятнах, и словно скользили своими тонкими струнными ногами, неслышною поступью, по невозможно острым утесам острова, убегая от нас.
Скальный остров, равно как и Медвежий, на который вслед за этим Его Высочество переехал, это целый мир роскошнейших этюдов северных поморских скал. В них есть нечто совершенно самостоятельное в смысле очертаний, то, чего не встретите вы ни в скалах южного берега Крыма, ни в Нормандии. Там, с большею или меньшею ясностью, видите вы, как бы рисуете себе, пути их образования, направления щелей, напластование, окаменелое былое движение их, живописуемые в резких и определенных чертах; там, при всем разнообразии линий и их изломов, вы как бы чувствуете направляющую совершавшегося геологического переворота и не можете не признать окончательного успокоения. Здесь, в утесах Ледовитого океана, нет ничего подобного; глядя на них, вы ничего сообразить не можете, вы никакого успокоения не находите. Какие-то страшные силы наворочали утесы и образовали щели, [125] совершенно невозможные с точки зрения статики; гранитные массы полегли одна на другую в каком-то безумном страдании, в каком-то чудовищном бреду, который — так кажется вам — был сам себе целью и ни к чему не привел. Эти глубокие царапины, зияющие по розовым телам гранитов, эти черные раскрытые трещины, эти сплошные утесы величиной с громадный дом, подпираемые камнями не более обыкновенного хлеба величиной, и между ними на разных уровнях покоящаяся, словно в чашах, морская вода, вечно возобновляемая приливами и захлестывающими в них волнами, все это говорит вам о чем-то злобном, неистовом, едва-едва умиротворенном. Изо всех художников, изображавших скалы, плодовитее и разнообразнее всех был, конечно, Густав Дорэ в своих иллюстрациях, но напрасно искали бы вы в них своеобразных мотивов скал Мурманского побережья. Они — совсем особая статья, до сих пор в художестве никогда и никем невоспроизведенная.
Ходить по берегам обоих островов значило постоянно карабкаться, и не без помощи рук, по фантастическим ступеням гранитов; множество чистиков из семейства утиных, черных как смоль, с ярко-малиновыми клювами и лапками, постоянно выпархивало из-под ног. В тихих заводях утесов. пригретых, как в аквариумах, теплым солнцем, можно было видеть бесформенные клочья студенистой массы розового или даже малинового цвета с белыми ободками, называемой тут «морским салом», какой-то вид Acalephe; говорят, что попадаются и несколько видов «морских звезд» — Astraea. В одной из подобных высоких гранитных чаш можно было заметить почему-то подкинутых сюда из океана небольших рачков — бокоплавов, которыми между прочим питаются некоторые киты. Вообще говоря, фауна нашей северно-океанской волны далеко не богата видами. Профессор Гримм обобщает это и для всех наших морей. «Наши воды — говорит он — богаты сравнительно, так-сказать, на вес, по числу особей, но весьма бедны видами. Если сосчитать все существующие в Европейской России, включая и Каспий с Кавказом, виды рыб, как промысловых, так и не-промысловых, то найдем около 300 видов, что составляет немного более 2% того числа рыб, [126] какое известно ученым со всей земли». То, что сказано о рыбах, может быть проверено и относительно всяких моллюсков, червей, рачков, улиток, ракушек и пр. Напрасно было бы искать по Мурману той перламутровой пестроты морской жизни, которая имеется в Средиземном море и гораздо севернее его, на берегах Нормандии. В здешней морской волне царить как бы торжественное молчание, глубокое молчание жизни, и только от поры до времени проявляется она сосредоточенная в крупных очертаниях китов, акул, палтусов, белух, моржей или необозримых полчищах сельди и трески, образующих в океане как бы свои космические течения.
Около 3-х часов пополудни, со свежим запасом угля и исправленными трубками, покинули мы Иоканские острова. Еще раз оглядели мы широкую, покойную гавань, ее гранитные обрамления, ее низкие острова с безмолвными крестами, неизвестно кем поставленными. Олени Сального острова, видимо довольные нашим отъездом, все собрались на центральную, высокую часть его и, откинув рога не спины, повернув головы в нашу сторону, вырисовывались неподвижно целым рядом тоненьких, дробных силуэтиков.
У Святого-Носа, как всегда, море было неспокойно.
Закипела в море пена —
Будет ветру перемена,
говорится на поморье.
Ветер был юго-восточный или, как его здесь называют, «обедник». Все почти ветры имеют на Мурмане свои названия: южный называется «летник», юго-западный — «шалоник», северо-западный — «побережник», северный — «морянка», северо-восточный — «полуночник»; западный и восточный сохраняют свои названия; промежуточные называются «межниками». «Восточники да обедники — заморозные ветречки», говорит помор. В компасе, как известно, 32 румба и значительная часть их имеет здесь свои местные названия, при чем им придают нумера, например: «7-й меж (межник) встока полуночник»; целых 16 румбов называются «стрыками», и о них говорится: «10-й стрык встрыка к обеднику». Эти названия и их семантика доказывают во-очию, на сколько наш помор прирожденный мореплаватель, на сколько это призвание [127] его четко определено. Из них-ли не набрать удивительных матросов?
Ночь на этот раз спускалась не особенно ясная, и полуночного солнца вторично мы не видели. Войдя в гирло Белого моря, мы держались правого, Терского берега и не шли на-перерез, как бы следовало для краткости пути на Мезень, во внимание ко множеству кошек в гирле.
К 8-ми часам утра, 25-го июля, то-есть менее, чем через сутки, рассчитываем мы быть подле Мезени, то-есть перейти все Белое море поперек. Такие tour de force может делать только «Забияка».
Оглавление.
© OCR И. Ульянов, 2009 г.
© HTML И. Воинов, 2009 г.
|
