[128]
МЕЗЕНСКИЙ ЗАЛИВ. МЕЗЕНЬ.
Характер уезда. Очертания берегов. Русановский лесопильный завод. Путь по реке Мезени. Старый и новый соборы. Характерность одеяний. Даха и малица. «Ад» подле города. Ничтожность реки Мезени.
Жаль было, обогнув Св.-Нос и направившись Белым морем, проститься с Мурманом, с которым ознакомились мы вполне во всю его длину. «От Кеми до Колы сорок-три Николы», говорит поговорка, свидетельствуя будто-бы о существовании сорока-трех маленьких часовен, поставленных этому высоко-чтимому, как на суше, так и на море, Святому; говорят, будто в некоторых из часовен имеется до сорока образов с его изображениями, поставленных самыми беднейшими людьми.
То высокое внимание, которое было выказано Великим Князем к судьбам и бытовому положению края, осталось, конечно, вслед за его отбытием надолго не только предметом разговоров, но и светлыми искрами надежды, кинутыми в суровую темень мурманских гранитов. Богатство и государственное значение побережья, снабженного суровым, смелым рабочим населением, людьми, выросшими в океанских волнах и прибоях, людьми, способными дать из себя лучших моряков в мире, возможность прочного устройства гавани и оседлости были оценены Его Высочеством по достоинству. Последнее соображение, то-есть характер поморов, как контингента для флота, [129] почему-то всегда отступал на второй план при обсуждениях судеб Мурмана, а между тем только при существовании этих людей, так-сказать, сотканных в глубоком единении с физическою природою побережья, возможно для Мурмана его будущее. Не одни солнечные лучи согревают и оплодотворяют край; труд и любовь человека обращают пажити моря и земли в бесконечную ниву. Великий Князь — брат Государев — видел то, что есть на самом деле; он желал это видеть, потому что сделал дальний и трудный путь, а в этом залог осуществления возможностей и поднятия экономического положения одного из самых самобытных богатых краев России.
Насколько быстро шли мы морем, видно из простого взгляда на карту: от Святого-Носа, находящегося с западной стороны Белого моря, у самого входа в него, меньше чем чрез сутки были мы, к 8-ми часам утра. 25-го июня, недалеко от города Мезени, расположенного в самой глубине самого восточного из его заливов. Утро было вполне золотое и полнейший штиль вырисовывал недалекие берега. Не далее как двадцать часов тому назад пред нами высились острые, жилистые очертания терского берега; теперь, насколько видел глаз вправо и влево, расстилался берег совершенно ровный, низкий, точно край какого-то неизмеримо великого картонного листа, разложенного над морем. Вправо, как бы прорывом этого листа, очерчивалось устье реки Кулоя; заметно было, что берег порос лесом; берег этот, как нам сообщили, глинистый. Мы бросили якорь в сорока верстах от города Мезени — так неудобен подступ к городу, так много надо исполнить условий для съезда на берег. Сорок верст, конечно, не мало, но мы не предвидели, что и эти версты дадутся нам не даром. До Русановского лесопильного завода, находящегося на реке Мезени, от места нашей якорной стоянки было пятнадцать верст; до города — сорок.
Прихода «Забияки» ожидали здесь два паровые судна: «Бакан», наш старый знакомец, назначенный для доставления нас, если возможно, в реку Мезень, и пароход Русановского завода «Мезень», сидящий очень мелко, только 4 фута, и долженствовавший вести нас дальше, если можно, к самому городу. Так как погода установилась хорошая, и заводский пароход, [130] один из самых старых, с постукиванием в машине, со вздрагиванием колес и значительно искривленною палубой, мог один исполнить эту службу, то и решено было пересесть прямо на него для того, чтобы избегнуть второй пересадки. Когда «Забияка» бросил якорь, на носу его подняли небольшой, но многозначительный флаг, известный под именем «гюйса». Флаг этот, выставляемый на носу судна по опускании якоря и означающий, что судно, лишенное возможности двигаться, совершенно беззащитно и что его должны обходить все суда, имеет на себе английские цвета; нам сообщили будто причина этого историческая и сохраняется как воспоминание союза Петра I с Англией против шведов.
Старушка «Мезень», постукивая и побрякивая всем своим стародавним механизмом, отвалила от «Забияки» ровно в 5 часов пополудни, с тем рассчетом, чтобы войти в реку Мезень в самую полную воду и сократить на сколько возможно дальнейший переезд к городу в лодках. Много было говорено о том, что если где, то именно в Мезени съездить на берег находится в полнейшей, так-сказать, моментальной зависимости от прилива, достигающего здесь огромной — 22-х футовой вышины.
Как известно, уезды Кемский, Кольский и Мезенский, посещенные Великим Князем, пользуются по правам службы чиновников особыми льготами; Мезенскому уезду предоставлялись также особые льготы для обмена ассигнаций старых образцов, как это было еще в 1848 году; как почти самый северо-восточный город Европейской России, Мезень, которую нам предстояло посетить, никогда не видал никого не только из лиц Царствующего Дома, но даже гражданских и военных начальствующих лиц в губернии, с малыми исключениями. Так труден к нему доступ. В полутора верстах от него начинается тундра, идущая в бесконечность; почта не приходит иногда по четыре месяца в году. К Мезенскому уезду относятся — шутка сказать! — весь Запечорский край и вся Новая-Земля с островами Калгуевым и Вайгачем. Это ни больше ни меньше (и то приблизительно) как 372.208 квадратных верст!
Мезенский уезд очень характерен. В нем три стана. В [131] состав первого входят 10 волостей и тундры Канинская и Тиманская, с населением около 18.000. 2-й и 3-й станы составляют так называемый Запечорский край, состоящий из шести волостей, к которому принадлежит Большеземельская самоедская тундра; в них около 23.000 народу, из них самоедов 4.298 человек. Население уезда тройственное : великорусы по реке Мезени и частью по реке Печоре, зыряне — четыре волости и самоеды, кочующие по тундрам. Главные занятия хлебопашество, скотоводство, лесная охота, а в волостях приморских, Долгощельской, Койденской и Пустозерской — рыбные и морские звериные промыслы. В Мохченской Зырянской волости процветает оленеводство и изо всех оленей уезда, около 220.000 штук, этой волости принадлежат 180.000, так что хозяевами тундры должно считать зырян, а не самоедов, обратившихся с течением времени в зырянских работников и пастухов.
Мезенский залив, по которому мы двигались, отличается особенным обилием белух, достигающих здесь 31/2саженей длины и составляющих главное основание быта местных поморов. Крупные белухи то и дело обозначались подле нас на поверхности воды своими беловатыми спинами, настолько белыми, что их иногда бывает трудно отличить от пены, бегущей по волнам. Хотя белуха водится и в других заливах Белого моря, и их особенно много ближе к Печоре и на Новой-Земле, но изо всех ближайших мест она почему-то искони полюбила залив Мезенский.
Вправо от парохода, как мы сказали, виднелось устье реки Кулоя. Следует упомянуть, что тут, в этом забытом непосещаемом крае, еще существует пользование «волоками». Волок со времени древнего Новгорода имел громадное значение на всем севере России; волоками шли все сообщения; волоком пользовался Петр I. Здесь и в настоящее время существует волок: из Северной Двины идут в реку Пинегу, оттуда, волоком в полторы версты длиной, до реки Кулоя, следовательно к Белому морю. Близ устья Кулоя чуть-чуть обрисовывалась на низменном берегу деревня Щелье, от которой до города Мезени берегом 85 верст. Население Щелья — рыболовы и главный их промысел белуха, особенно обильный [131] весной. Дальше, вглубь страны, тянется тундра, одна безотрадная тундра.
Влево от нас, на совершенно низменном берегу, выяснялась деревня Семжа, с церковью и 18 домами; из нее образовался выселок в две избы; вот и все, что имеется жилья на этом отстраненном ото всякой жизни побережьи, тянущемся над морем нескончаемою узенькою тесьмой, песчаною близ воды и только чуть-чуть затемненною по верху жиденьким слоем почвы, на которой даже и лесу не растет. Дальше, за этою полоской, как и за деревней Щелье. лежащею на противулежащей стороне воды, опять-таки та же бесконечная тундра. Жители Семжи, кроме белух, добывают еще и семгу.
Пароход наш подвигался, следовательно, в глубоко-мертвую область тундр. Хотя он сидел в воде только 4 фута и время прилива было рассчитано как следует, тем не менее надо было торопиться. Нигде решительно не встречали мы такой мутной воды, как в Мезенском заливе; уже не эту ли муть любит белуха? Вода была в полном смысле слова шоколатного цвета, и солнечные лучи, не смотря на всю свою силу, пройти вглубь ее не могли. Эта муть обусловливается песчано-глинистыми берегами и таким же дном и необыкновенною силой приливов и отливов, взбаломучивающих массы воды неустанно: кончится прилив — отлив начинается, и это два раза в сутки, на 22 фута вышины от самого дна начиная. Так же мутна была эта вода во времена Литке, заметившего, что в ведре подобной воды образуется осадок песка и ила в четверть аршина вышины.
Сделав 15 верст и войдя в реку Мезень, мы прошли мимо Русановского лесопильного завода, пароходом которого пользовались; отсюда до города оставалось 25 верст. Остановки на заводе сделано не было. Годовой оборот этого завода 300.000 руб., рабочих в летнее время 200 человек. Зимой только 80. Существует он около 10 лет и доставляет сосну исключительно в Англию, а лиственницу — по заказам нашего морского министерства; в прошлом году было отправлено отсюда лиственницы по одному пароходу в Кронштадт и в Николаев. Контракт на добычу леса с министерством государственных имуществ продолжится около 7 лет. Весь решительно лес вывозится рас[133]пиленным на доски. Сам завод имеет 3 парохода, с которых нагрузка леса производится прямо на английские суда. Тут имеется больница и церковь, но школы нет.
Завод расположен на левом берегу реки; из старых отброшенных реек воздвигнуто подле берега несколько поперечных дамб, необходимых как защита от приливов. Проезд Великого Князя был встречен с берега пальбой из одинокой пушки; бревна, доски, плоты теснились целыми массами у берега, на котором обозначались где луг, где лесок, преимущественно лиственницы. Река и в особенности фарватер ее извилисты до невозможности, и подле нас то и дело высовывались из воды где отмель, где целые семьи темневших каменьев.
Часов около 8 вечера все еще шли мы далее по реке, но уже не на пароходе, а в лодках. Город Мезень, медленно выдвигавшийся влево от нас, стоит на правом берегу, и был уже очень ясно виден верхушками своих двух церквей, когда вельбот, на котором следовал Его Высочество, стал на мель; пришлось оставить его и пересесть на местную лодку, но и это не помогло: в полутора верстах от города Великий Князь сошел на берег и направился пешком. Все население было не берегу, у пристани, и, заметив приближение Великого Князя, хлынуло на встречу с громкими кликами «ура!». Тут же, на самом берегу, представились Его Высочеству власти, сев в маленький экипаж, Великий Князь направился немедленно к собору. Экипажей было довольно; благодаря обилию лугов, лошадей здесь много; они малорослые, но бойкие и напоминают петербургских шведок.
Берег, вдоль которого вытянулась Мезень, возвышается над уровнем реки сажени на четыре. В городе есть улицы, есть недурные дом, но тундра пробивается к самым крыльцам их и кочки почтенных размеров мешают ходьбе и езде. Главная улица, Богоявленская, будет называться Владимирскою. Толпа, окружавшая Великого Князя, была типична, как нигде, потому что большинство мужского населения имело на себе оленьи «дахи» и «малицы», иногда покрытые полотняными или ситцевыми балахонами; на головах мужчин виднелись меховые шапки; женщины кокошников тут не носят, а обвязывают головы платками, оставляя на лбу два конца их колыхаться [134] небольшими рожками. В самой Мезени жителей 1.823 человека; каменных домов один, деревянных — 195. Самоедов в Мезени только двое мужчин и две женщины; живут они подле города в своих чумах и нищенствуют. Прежнее название Мезени — «Большая Слобода» — еще и по сегодня в ходу у местных жителей. Впервые упоминается по Мезени в жалованной пинежанам грамоте 1607 года. как о селе, ставившем подводы до Кулойского посада; грамотою этою мезенцы освобождены от дачи судов и снастей в Колу, но за то увеличен с них денежный сбор «на Пинежанский уезд и на Кеврольской стан, и на Мезень прибавлено 116 рублей 27 алтын 2 деньги», что составляло ровно 1.000 рублей годового взноса податей. Ранее 1667 года мезенец Фома Кыркалов посылался для обследования Новой-Земли, а в 1667 году, по грамате 30-го марта, тот-же Кыркалов отправлен был для разыскания медной руды по реке Цыльме с пустозерским воеводою Нееловым.
Враждебные вторжения сибирских самоедов в Большеземельскую тундру принудили московское правительство иметь на Мезени отдельного воеводу, а значительное движение русских людей за Урал, во избежание платежа податей, обусловило постановку в Верхотурье крепостной заставы с командою. С 1668 года мезенцы, за один с сошными плательщиками девяти уездов, начали платить по 60 рублей с сохи на постройку гостиного двора в Архангельске. В конце XVII века таможенные и кабацкие пошлины не отдавались более казною на откуп, а собирались целовальниками, что свидетельствует о бедности и ничтожном значении Мезени, тогдашней «Большой Слободы».
Новый собор, Богоявленский, деревянный, гудевший во все колокола, в котором Великий Князь отслушал многолетие, освящен в 1861 году; он о пяти чешуйчатых куполах, с небогатым иконостасом, на котором в три ряда виднеются изображения святых; эти изображения новые, старые иконы развешаны по сторонам; над церковью гладкий, будто в комнате, потолок. Подле этого нового собора, рядом с ним, высится старая деревянная, крытая шатром, со сквозною галереей наверху колокольня; ее однолеток, старый собор, находится шагах в полутораста и обведен общею с новым собором ре[135]шеткой. Оба они стоят на зеленом лугу. Собственно говоря, трудно понять, почему понадобился в Мезени новый собор, заурядный по архитектуре и не каменный, если подле него в полнейшем здравии старого, массивного, неразрушимого леса красуется собор древний, вполне типичный, характерный. Он освящен в 1718 году, следовательно почти одновременно с церковью Вытегорского погоста, Олонецкой губернии, посещенною нами в прошлом году, построенною будто-бы по собственноручному плану Петра I, и имеет с ним некоторые сходство. Центральных куполочков над ним пять, при чем средний высится на конусообразной основе; кроме того есть куполочки над приделами; все они крыты чешуйками; высокие, плоские кокошники очень красиво взламывают своими изогнутыми очертаниями прямые линии главного кубического основания собора. Древний иконостас в четыре яруса; в соборе два придела, но есть еще и третий, пристроенный не совсем симметрично, во имя Алексия Божия Человека. Престольный образ собора — Рождество Богородицы. В общем, включительно с колокольней, это один из самых цельных, сохранившихся до нас деревянных памятников Петровского времени и, как таковой, требует сбережения и поддержки.
Помолившись в церкви, посетив городскую больницу и острог, Его Высочество произвел смотр мезенской местной команде. Команда встретила Августейшего Главнокомандующего в развернутом строю, в полуротном составе. Обойдя фронт, Великий Князь приказал проделать ружейные приемы и уставное учение, по окончании которого была поверена гимнастика. После осмотра обойдены были кухня и столовая и испробована пища. Так как команда разбросана по обывательским квартирам, то помещение столовой заменяет в зимнее время манеж или, лучше, учебный зал. Направившись вслед затем в канцелярию начальника команды, ведающего призывом новобранцев, Великий Князь ознакомился с порядком самого приема их на службу и последующим отправлением в места назначения. В довершение потребованы были сведения о состоянии в команде грамотности, состоянии в ней нравственности соответственно числу предаваемых суду и подвергнутых дисциплинарным взысканиям, при чем Великий Князь лично выяснил началь[136]нику команды всю важность требований этих в отношении войск местных, исключительно предназначенных для несения конвойной и караульной службы. Вопрос о постройке казарм уже решен, и отведенное для них место Его Высочество лично осмотрел; по словам Великого Князя, неудобства не могут служить оправданием неуспешности обучения, так как чем более встречается препятствий, тем больше должно быть рвение ближайшего начальства и тверже с его стороны надзор за ходом обучения.
Остановился Его Высочество в доме купца Ружникова, имеющего в Мезени, кроме торговли, салотопенный завод белушьего жира; сало топится у него в деревянных бочках, в которые проведены чугунные трубы, нагреваемые горячею водой. Цена белушьего сала здесь не месте три рубля. Из окон дом всю ночь напролет видна была густо теснившаяся толпа. Главные характерные одеяния, как сказано, были «малицы» и «дахи». Первые из них это нечто в роде длинных рубах из шерсти «неблюя», то-есть оленьего теленка, одеваемых через голову и составляющих одеяние недоступное никакому ветру, так как в нем нет вовсе щелей, имеющихся в дахе, запахиваемой на груди. Костюм довершается меховою шапкой «пыжиком» и «пимами», сапогами, сделанными из оленьей шерсти волосом вверх, как и все остальное. Эти «пимы» шьют из самой крепкой жесткой шерсти от ног и лба оленя; для теплоты под них в виде чулков одеваются «липты», сделанные из мягкой шерсти неблюев. Малиц и пыжиков виднелось в толпе очень много; для защиты от дождя поверх их одевают полосатые ситцевые или полотняные балахоны. Костюм женщин никакими особенностями не отличался, если не считать обвязки головных платков с двумя рожками на лбу. Хотя красивых женщин не было и тут, но все-таки они были гораздо лучше кемлянок и колянок.
Ясный июньский вечер был очень прохладен. Пользуясь временем, нужно было поехать осмотреть одну исключительную замечательность Мезени. Местные люди сообщили о том, что «Мезень находится в полуторе верстах от Ада». Как было не взглянуть на такой близкий к жизни ад. Это было тем необходимее, что о преисподней вспоминает поговорка, гла[137]сящая, что «от Колы до ада только три версты»; этих трех верст в Коле никто из нас не сделал, как было не сделать одной версты в Мезени? И действительно стоило того. Невдали от города находится стрельбище команды; оно расположено на зеленом лугу, и подле этого луга, отделяясь от него прямою, резкою чертой, точно плугом проведенною, безо всяких переходов или градаций, начинается бесконечная тундра, идущая отсюда на многие тысячи верст к океану. Решительно нельзя объяснить себе этого удивительного, резкого прямолинейного начала тундры. Она подле города совершенно суха и усеяна громадными кочками темнобурого цвета с самыми чахлыми следами растительности. Говорят, что на эту тундру не отваживается ни одно живое существо, что сюда не прикочевывает самоед, зверь не идет, птица не залетает. Безотрадною теменью идет она отсюда в бесконечность, начинаясь вплотную у зеленой муравы. Не напрасно называют ее «адом», потому что взгляд на нее так полон бесконечной, молчаливой, безответной смерти, что ничего подобного и представить себе нельзя. Надо стоять на обрезанном прямою чертой краю этой тундры, видеть, как не переходит на нее пасущаяся подле лошадь, как отлетает в сторону птица, чтобы признать возможным то впечатление, которое действительно выносишь. Кажется, безобидна тундра и молчит она и не трогает, но смертью веет от нее, смертью со всего бесконечного расстояния многих, очень многих тысяч верст.
Второе чудо Мезени — это сама река Мезень. На географических картах всем нам известных реки Двина, Мезень, Печора, обозначаются совершенно одинаковыми темными извивами. Это глубочайшая ложь. Что Двина могуча, в этом мы убедились, проехав ее всю; говорят, что Печора не слабее ее, но что касается Мезени, то это дрянная, проходимая вроде реченка. Вода точно припухает в ней дважды в день, во время приливов, но и тогда пароход, сидящий в воде только 4 фута, не рискует подойти к городу. Что же должно быть дальше, выше по реке?! Во время отлива река представляется небольшою мутною реченкою, текущею по ломаному фарватеру, в длинных подушках обсушенных песков, истыканных повсюду камнями, торчащими вдоль обоих берегов лентами какой-то неприглядной, острой сыпи. Реки Мезени, та[138]кой, какою является она на наших географических картах, положительно не существует.
Почти четыре месяца в году в Мезень, как сказано, не приходит решительно никакой почты, если не считать случайно доставляемую через завод. До ближайшего города Пинеги, еще более глухого, чем Мезень, отсюда 303 версты летом и 143 зимой. Очень дешевы здесь шкуры оленя, лисицы, песца; на одном из городских дворов лежали сваленную в большую груду оленьи рога; они идут отсюда за границу и цена им от 40 копеек до 2 рублей пуд, смотря по требованию и достоинству самого материала. Недурны образчики местной ржи, которая созревает в Мезени порядочно. Лугов очень много и, сообразно с этим, скота.
Светла и очень прохладна была тихая ночь. Теснившаяся подле дома, занятого Великим Князем, толпа, молчала, как и ночь, не позволяя себе нарушить покоя Царственного Гостя. Дахи и малицы, как летнее одеяние, были совсем уместны. Отъезд из Мезени назначен был, по соображению с приливом, на завтра, 26-го июня, к 11 часам утра. Мы и не предполагали, какую чудесную картину увидим в заливе, подойдя к «Забияке» ожидавшему нас.
Оглавление.
© OCR И. Ульянов, 2009 г.
© HTML И. Воинов, 2009 г.
|
