[104]

VIII.

Экспедиции для отыскания морского пути из Европы в Сибирь.

Экспедиция Нансена, смелый переход капитана Добротворского из Думбартона к берегам Сибири, плавание Наездника, предполагаемая (в будущем году) посылка в северные воды Вестника, изыскания нашего правительства с целию проведения железной дороги на Мурман, предполагаемое там устройство порта и пр., и пр., не могли, конечно, пройти незамеченными нашими “друзьями”, — верными и коварными, — на Западе.

Нам не раз приходилось отмечать появление в заграничной печати более или менее обстоятельных статей касательно наших северных побережий и понятное беспокойство, заметное среди иностранцев — политиков и промышленников: ведь наш север — не Либава, не Феодосия, не какая-нибудь морская “демонстрация”: на нем можно положить прочную основу действительно морского могущества России и “за границей” это отлично понимают… Особенно чутки, в этом отношении Англия, Германия и Норвегия.

Скандинавский корреспондент Московских Ведомостей¹ передает беседу известного Норденшильда с сотрудником газеты Aftonbladet о нашей Енисейской экспедиции и приводит несколько интересных соображений этого мореплавателя касательно тех мер, которые должны быть предприняты, чтобы сделать сообщение Европы с Сибирью через Северный океан вполне безопасным.

Соображения эти, скажем от себя, как раз подкрепляют то, что не раз уже было высказано и в нашей печати, особенно нашими морскими офицерами плававшими на севере в этом году — капитанами Пель и Добротворским и лейте[105]нантом Жданко, — а именно: необходимость гидрографических обследований и измерений моря, устройства телеграфной линии между прибрежными пунктами и построек станций в наиболее посещаемых стоянках. Норденшильд, по-видимому, считает, что подробности плавания Добротворского еще неизвестны, но это не так: как этот офицер, так и другие, бывшие на севере, уже поместили весьма обстоятельные рапорты и донесения в Кронштадском Вестнике и в Морском Сборнике, откуда и я имел случай не раз воспроизводить их на страницах Московский Ведомостей.

Но, это, конечно, не важно — кто раньше высказал ту или другую дельную мысль; гораздо важнее то, что не только за границей, но даже, по-видимому, и у нас дома некоторые склонны приписывать иностранцам вообще, и Норденшильду в частности, такие подвиги, которые ими не совершались, или совершались, да не совсем при тех условиях, как говорят за границей.

Например, тот же почетный корреспондент пишет: “Норденшильд, которому, как известно, первому принадлежит честь открытия этого (северного) морского пути”, Норденшильд “полагает, что вопрос об открытом им в 1875 году новом пути” и т. д.

Такие неправильные заключения — результат малого знакомства с нашею русскою историей — дают лишнего козыря в руки иностранцев, и без того стремящихся per fas et nefas примазаться к “северному вопросу” и добиться с нашей стороны если не признания северных побережий нейтральными (как они добились признания нейтральным Шпицбергена), то, по крайней мере, признания каких-то их “прав” и “интересов” у этих побережий; отсюда и происходит, как мы не раз писали, жажда устройства многочисленных ученых и неученых экспедиций на наш север². Все это и заставляет нас по[106]стараться сделать свод того, что в самом деле сделали на севере иностранцы и что сделали Русские, а также показать, что может произойти, если оставить иностранцев долгое время беспрепятственно повторять легенды об их мнимых заслугах, особенно если эти легенды найдут рассказчиков среди Русских же.

С самой глубокой древности известны плавания Русских по Карскому морю.

Нестор-летописец говорит³, что “Новгородцы плавали за Железные ворота (Вайгачский пролив) в Карское море уже в XI столетии”, что “Чудский народ, называемый Печорой, был подвластен Славянам еще до Рюрика”.

Профессор Фишер в истории Сибири утверждает, что в XV столетии Архангелогородцы плавали в Карское море и оттуда чрез реку Мутную переходили чрез перешеек в реку Зеленую и спускались по ней в реку Обь.

Обращаясь к иностранным источникам, мы видим из английской Истории полярный открытий Джона Шиллингло⁴, что английские⁵ и голландские мореплаватели в первый раз были в Ледовитом океане в XVI столетии. Они старались открыть путь из Европы чрез Сибирь в Индию; достигнув Новой Земли, они находили там кресты со славянскими надписями. [107]

Английский мореход Бурро, в 1566 году, зайдя в Колу, видел, что из Кольской губы выходили “к Печоре”, то есть в Карское море, 30 ладей, в каждой по 24 человека, для ловли моржей.

Пет и Джакман, в 1580 году, первые ходили в Карское море и видели там Русских, а Голландцев Корнелий Най, который в 1595 году также заходил в Карское море, встретил там русские ладьи, спокойно занимавшиеся моржевым промыслом⁶.

Голландец Баренц, в 1594 году, ходил в Карское море до острова Максимовка, 74½% широты, и Dr Петерман говорит, что это был крайний предел, до которого в то время доходили русские промышленники⁷.

Выше я уже излагал подробно историю Туруханского края, уничтоженного города Мангазеи, и приводил доказательства дальновидности неученых политиков того времени, — царя Михаила Федоровича, бояр: князя Ивана, Куракина Воина Новокщенова и Сулешова, — заперших “морской ход к Енисею” не только иностранцам, но и Русским и тем сохранивших русскому потомству эту далекую окраину родной земли⁸, а также упомянул о том, что историк и современник Петра Великого, амстердамский бургомистр Витсен в своем сочинении о России писал: “Россияне хотели заложить крепость на Новой Земле”.

Далее, в Записках Императорского Географического Общества⁹ прямо говорится, что после вышеупомянутого запрета царя Михаила Феодоровича русские промышленники пе[108]рестали плавать из европейской части Ледовитого Океана к сибирским рекам за салом, рыбой и пушниной. Тоже мы видели и при рассмотрении истории этого края в главе первой.

Недавно, благодаря трудам г. С. Белокурова, появился в печати интересный, современный той эпохе, документ, который мы и приведем полностью:

Это — “Описание чего ради невозможно от Архангельского города морем проходити в Китайское государство и оттоле к Восточное Индии. В прошлых годех в различные времена Агличане и Галандцы посылали по 2 и по 3 корабли изыскати ход мимо Новые Земли в Китайское государство и оттоле в Восточную Индию; понеже зело ближе бы было, аще ли тем путем могли проходити; однако же сего учинити не возмогли и далее Новые Земли проходити великим ради лдов и стужи и тмы и мгла. И того ради иные возвратилис назад, а иные и погибли, потому что лды бывают толщиною по 20 и по 30 сажен и болши и движаются в море яко великие острова и карабли разбивают, понеже не все море оледенеет, и на тех льдах бывают звери медведи белые и пессы и иные, которые кидаются на карабли, и солнце едва только 3 месяца видится от июния до сентября, но и тогда малая теплота бывает, а тьма чрез 3 месяца непрестанная, только луна светит и день и ночь. Есть же и пролива морская, имянуемая акиан, которую естьли б могли проплывати, мошно бы им было в Китай и в Индию проити; однакож так то леденое море, яко и Новую Землю, никто не может проведати пролива ли есть или море и Новая Земля — остров ли есть или твердая земля соединена с Америкою, се есть с Новым Светом, зане многие землеписатели чают, что Новая Земля соединяется с Северною Америкою, а ради выше причин никто те берега окиаяна отведати не может даже до Обь реки. Пишут же замлеписатели, что буде кто не близ берега Морем, но далеко в акиане плавати будет, может пройти в Китай¹⁰; но и там тмы ради трудно есть путь прямой сыскати, а Обью рекою или Иртышем и иными сибирскими реками мошно ли тамо плавание имети, еще никто того не проведал. — А сухим путем в Индию или в Китай ехати мошно и [109] чрез Астрахань от Яика Каменного города, как зрится от ниже писаной росписи.” (Роспись не сохранилась.)

Сообщено г. С. Белокуровым, с рукописи времен царя Алексея Михайловича¹¹.

Автор этой рукописи, хотя почти и отрицает возможность “морского хода” из Европы в Азию чрез Северный Океан, но тем не менее ясно доказывает, что Русские знали в то время никак не меньше иностранцев по этому вопросу; а выше мы видели, что Русские и плавали-то больше иностранцев в этих широтах¹².

Переходя ко времени новой русской истории — к эпохе Петра и его приемников, — мы видим, что начатая при нем первая экспедиция Беринга положила прочное основание полному и научному ознакомлению со всем нашим северным побережьем, начиная от Архангельска и до берегов Америки, которые, в свою очередь, тоже обследованы Русскими настолько, что их труды и по сие время считаются лучшими.

Вторая экспедиция Беринга¹³ еще более интересна. Отчет этого замечательного мореплавателя о первой экспедиции, предположения о будущих исследованиях и работах, нашли сочувствие в известном Остермане и обер-секретаре сената, при Анне Иоанновне, Кирилове.

Благодаря участию этих двух лиц, а также и содействию адмиралтейств-коллегии и Академии Наук, экспедиции были предоставлены большие материальные средства, и число участвовавших в ней доходило до 600 человек.

Задача экспедиции заключалась в описании отдаленных, почти неизвестных, окраин России и в исследовании Сибири.

Главной части экспедиции, под непосредственным начальством самого Беринга, поручено было открытие и исследование ближайших к Сибири берегов Америки, описание Камчатки и берегов Охотского моря, а также осмотр лежащих между Сибирью и Америкой островов.

Нескольким другим отрядам поручена была опись всего северного берега Сибири, от Белого Моря до Берингова пролива, и, наконец, находившиеся при экспедиции академики долж[110]ны были заняться исследованием внутренних областей Сибири в историческом, географическом, этнографическом и естественном отношениях.

Но замечательнее всего в этой экспедиции то, что она представляет вообще счастливое исключение из наших русских начинаний: обыкновенно задаваясь широчайшими целями, мы — нечего греха таить — по природной ли лени, или по чему другому, не выполняем и десятой доли того, что задумали.

Тут, наоборот, что было задумано, то и было сделано, и было сделано основательно, а не как-нибудь.

“Работы экспедиции начались, говорит наш морской историк, в 1733 году и окончились в 1743 году. В этот десятилетний период времени отдельными отрядами, частию на небольших судах, частию сухим путем, сделана опись берегов Сибири от Белого Моря до устья реки Колымы. Архангельский отряд (главные деятели — лейтенанты Малыгин и Скуратов) описал берег до устья Оби. Обский отряд (лейтенант Овцын) описал Обскую и Тазовскую губы и берег Океана до реки Енисея и также (штурманы Минин и Стерлигов), нижнее течение Енисея и западную сторону Таймурского полуострова, до широты 75°. Отряд, вышедший из реки Лены (лейтенанты Прончищев, Харитон Лаптев, геодезист Чекин и штурман Челюскин) описал восточный берег Таймура до широты 77½° и, по невозможности обойти морем окруженную льдами северную часть этого полуострова, сделал опись всего побережья, объехав его сухим путем; причем самая северная оконечность Таймура — “Северо-Восточный мыс” описан штурманом Челюскиным, и поэтому, в последствии, был назван его именем. Другим, вышедшим также из реки Лены, отрядом (в котором главным и самым энергичным деятелем был лейтенант Димитрий Лаптев, родной брат Харитона), описано было как побережье океана от Лены до Колымы, так и нижнее течение впадающих в него, на этом пространстве, больших рек. Продолжению описи от Колымы к востоку, морем, препятствовали сплошные льды, берегом же — дикие, воинственные Чукчи. С Колымы Лаптев переехал сухим путем к верховьям Анадыря и сделал “аккуратную” съемку этой реки до самого ее устья”.

Я бы долго не кончил, если бы стал продолжать излагать, что сделала эта экспедиция, но, мне кажется, довольно и этих [111] немногих строк, чтобы согласиться, что уж тут-то никакому “Немцу” нельзя и помышлять о каких-то “открытиях” и “первых” проходах…

Тем приятнее нам отметить, что отныне у нас по видимому, не намерены оставлять без надлежащего напоминания “Немцам”, чтобы “всяк сверчок, знал свой шесток”. В Кронштадском Вестнике читаем¹⁴ по поводу экспедиции Добротворского:

“В состав отряда судов под командой лейтенанта Добротворского вошли: винтовой пароход Лейтенант Овцын, колесный — Лейтенант Малыгин и стальная парусная баржа Лейтенант Скуратов. Имена эти присвоены судам в честь трех морских офицеров прошлого столетия, трудам которых почти исключительно мы обязаны имеющимися гидрографическими сведениями о побережье Западной Сибири и Енисея. Преодолевая всевозможные трудности и располагая ничтожными средствами, лейтенанты Овцын, Малыгин и Скуратов сделали не менее того, что в последствии достигалось прославившимися исследователями наших берегов при более благоприятных условиях. Память этих скромных тружеников увековечена тем, что именем лейтенанта Малыгина названа юго-западная оконечность острова Белого, а именем лейтенанта Скуратова — северо-западный мыс полуострова Ял-Мал. Ныне заслуги их, согласно Высочайшей воле, вновь почтены присвоением их имен тем судам, которые предназначены для службы в водах ими впервые исследованных”.

На ряду с этими именами мы имеем и еще целый ряд, не менее славных, чисто русских деятелей.

Так и в царствование Екатерины II самою замечательною по научной цели своей была экспедиция Чичагова, совершенная на основании проекта знаменитого нашего помора-поэта и академика М. В. Ломоносова. Основываясь на направлении течений, замеченных около острова Шпицбергена, на предполагаемом движении льдов и, главное опираясь на созданную им самим теорию электричества, по которой частые северные сияния указывают на существование открытого моря, — Ломоносов полагал, что в июне между Шпицбергеном и Новой Землей, океан очищается ото льдов, и что в широте 80° и в расстоянии [112] от берегов Сибири около 600 верст открытое место тянется на восток, по крайней мере, на 1.000 верст¹⁵. Он был твердо убежден, что поэтому свободному ото льдов пути легко можно пройти до Берингова пролива и оттуда в Ост-Индию.

Проект свой Ломоносов¹⁶ в 1763 году представил генерал-адмиралу, который передал его на обсуждение коллегии. Императрицу не могло не увлечь величие проекта; она ясно понимала, что открытие Русскими этого кратчайшего пути в Тихий Океан затмит славу Васко-де-Гамы и, кроме того, Россия, приблизившаяся чрез новый путь к богатому югу азиатского материка, приобретет неисчислимые материальные выгоды. Граф Ив. Гр. Чернышев принял в этом деле тоже живое участие, и решено было отправить экспедицию “в глубочайший тайне даже от Сената”. Начальство над нею доверялось капитан-командору (впоследствии известному герою-адмиралу) Василию Яковлевичу Чичагову, — и в 1764 году суда Чичагова отправились в Колу, под видом экспедиции для “возобновления китоловных и других звериных и рыбных промыслов”. В начале мая следующего года Чичагов вышел в море, зашел в Шпицберген, но, дойдя до широты 80°26’, встретил непроходимые льды и должен был возвратиться, к крайнему огорчению всей Адмиралтейской коллегии и особенно Чернышова.

Второе плавание Чичагова, в 1766 году, было повторением первого, с тою только разницей, что он встретил непроходимые льды в широте 80°30’. Несмотря на неуспех экспедиции, конечно, не зависевший от ее исполнителей, все участники ее были щедро награждены “за прилагаемое старание к достижению до повеленного предмета”.

Из последующих экспедиций известны:

С 1820 по 1825 год — экспедиция под начальством лейтенанта (потом адмирала и графа) Ф. П. Литке, для описания берегов острова Новой Земли.

В 1862 году, “для установления торговых дел Сибири через Карское море”, отправлен был нашим же правительством Крузенштерн. Оба эти путешествия подробно описаны.

Из частных лиц плававших в Карское море известны: в 1690 году кормщик Родион Иванов, которого судно раз[113]било, зимовал с пятнадцатью человеками в Карском море на отмелях полуострова Ялмала (так в тексте, ред.), на Шараповских Кошках¹⁷; в 1760 году новоземельский кормщик из города Олонца, Савва Лошкин, плавал по Карскому морю. Он первый обошел вокруг Новой Земли¹⁸. В 1769 году штурман Размыслов зимовал на восточном берегу Новой Земли, в Белужьей Губе¹⁹.

В 1832 году кемский мещанин Исаков, который в течение 32 лет ежегодно плавал на Новую Землю, доказал, что за северо-восточною оконечностью острова Новой Земли, к реке Енисею, находятся еще другие острова²⁰.

В тридцатых годах этого столетия известны также многие замечательные труды штурмана Пахтусова в наших полярных странах.

Наконец, в 1833 году выдана была коммерция советнику Брандту и чиновнику Клокову привилегия на производство рыбных и звериных промыслов в Карское море²¹, вследствие чего и были отправлены из Архангельска экспедиции под командой Клокова и Пахтусова. В 1869 году, мнением Государственного Совета Высочайше утвержденным 10 марта, г. Корибут-Кубитовичу предоставлено на двадцать лет: “свободно производить рыбный, звериный, а также морской промысел в устьях северных Сибирских рек и заливах, начиная от Карских Ворот до устья Енисея включительно и в Карском море”.

Только теперь мы подходим к иностранным экспедициям, вообще, и к экспедиции Норденшильда — в частности…

Die Weltgeschichte ist das Weltgericht, - и только этот суд беспристрастно рассудит кто больше и прежде сделал открытий на Севере Европы и Азии — иностранцы ли, хвастливо и задорно добивающиеся славы “первого открытия”, или малоизвестные русские мореходцы, а пока вспомним, что сам Норденшильд, с добросовестностию делающею ему честь, говорил в своем “докладе” Шведскому королю: “Теперь хороший моряк на простом судне может в одно лето проплыть далее чем бы [114] могла прежде, снабженная всеми средствами, экспедиция проплыть в четверо больший срок”.

Нам могут возразить, что не стоит город городить — доказывать чьи заслуги, — наши ли Русские или иностранцев, — больше в деле ознакомления с севером и не стоит особенно хлопотать, чтобы установить, кто первый и когда открыл тот или иной остров, тот или иной проход и морской путь, описал те или другие берега. Это де вопросы чисто теоретические. Могут указать нам на научные цели — излюбленный мотив в деле объяснения многих экспедиций, к которому всегда прибегают и иностранцы, стремящиеся не одну сотню лет проникнуть в самый природой для нас хранимый Северный край и их русские приспешники, благоговеющие перед звонкими фразами в роде “братства всех народов” и “слияния усилий всех ученых для научных целей”.

Известный наш патриот, помор Воронин, еще в конце семидесятых годов, указывал на факт вытеснения Русских с Новой Земли иностранцами. В 1835 году, говорит он, число русских промысловых судов, ходивших к Новой Земле, простиралось до 137; в 1875 году, благодаря действиям Норвежцев, русских судов могло попасть сюда только 5. Норвежцы же, имевшие, в 1869 году, у западных берегов Новой Земли около 90 судов, начинают, с 1869 года, посещать и восточные берега нашего острова, так что в одном Карском море они уже имели до 60 судов. Воронин иллюстрирует свои доводы свидетельством губернатора города Гамерфеста, как нельзя более ясно показывающим как сильно завладевают Норвежцы нашим поморьем: оказывается, что во время шторма 11 мая 1868 году у Рыбачьего полуострова в двух гаванях стояло 600 норвежских судов, из коих 126 было разбито бурей.

Заметим, кстати, что теперь число норвежских судов стало, по отчетам слишком в шесть раз больше, а русских — уменьшилось, — если это только возможно. [115]

“Мы отдаем, говорит Воронин, Норвежцам свое море и в то же время уступаем для их колоний даже и берега, при которых находятся превосходные незамерзающие гавани”; “население Норвежцев там уже так велико, что они составили целые общества и все общественные должности голов, старост, десятских и пр. в их руках”, так что “русскому там уже невозможно жить под их начальством” и пр.

Это — по части “братства народов”, а вот и по части “научных изысканий” и “чисто теоретического” вопроса о первом открытии:

Воронин говорит, что Норвежцы уничтожили на Новой Земле все древние памятники Русских — кресты, особенно кресты олончанина Саввы Лошкина, о котором я выше упомянул, и который первый обошел кругом Новой Земли. Те же просвещенные Норвежцы сожгли все русские избы и с 1876 года основались там окончательно.

“Они доказывают нам, Русским, что Новая Земля открыта не Русскими, а Голландцами, что она, следовательно, есть общее достояние, как и Шпицберген, который, хотя и был открыт Русскими и на котором были русские поселения, но мы сами сделали его нейтральным²² и прекратили около него морские промыслы”. “Не мы виноваты (?), говорят Норвежцы, в том, что Русские оставляют постепенно и Новую Землю, и что Норвежцев приходит к ней больше за промыслом, нежели Русских. Полагая, что они имеют право на Новую Землю, они не только истребили там почти всех оленей, но и разорили все гагачьи гнезда, собрав из них весь пух, которым Русские ныне нисколько не воспользовались. Между тем, наша правительственная коммиссия выработала довольно стеснительные правила для Русских о сборе гагачьего пуха на островах Северного Океана. Как сильно истребили Норвежцы моржей около нашей Новой Земли, достаточно указать на то, что д-а-ж-е А-н-г-л-и-ч-а-н-е пришли от этого в возмущение и составили законы о ловле моржей около Новой Земли, заботясь чтобы не убивали маток во время их беременности.”

Другой, еще более известный, деятель на Севере, Сидоров, как мы видели, пишет: “после того, как Шпицбергенский арх[116]ипелаг объявлен нейтральным, Норвежцы стали смотреть на Новую Землю так же, как на страну нейтральную. Замечая из действий иностранцев, что они хотят завладеть обширными архипелагом этим, который издавна принадлежал к русским владениям, я возбудил вопрос о наших правах на Новую Землю²³. Тогда в газетах подсмеивались надо мною по этому случаю.”

Заключает свой доклад Сидоров так:

“У нас только одно море, из которого выход не могут загадить нам неприятели, — одно громадное море с многочисленными и даже не замерзающими гаванями, на которое меньше всех других наших морей мы обращаем внимание. Я говорю о Северном Океане, омывающем наши материк более, нежели на десятки тысяч верст; рассуждать о других наших морях, на которых мы утрачиваем или уже утратили влияние на мореходство, я считаю бесполезным.

Но и на этом северном море, где должна господствовать Россия, местное начальство ничего само не устраивало, не заселяло его берегов Русскими, не извлекало из бесчисленных его богатств никаких выгод, но даже. находя должна быть прибрежья его, по климатическим условиям, вредными и для тех жителей, которые там еще остаются, прибегало к разным средствам, чтоб и остальное русское население оттуда выселилось. По представлению местного начальства, правительство упразднило единственный важнейший для севера город Колу. Во времена Ломоносова посещало поморье до 10.000 промышленников, а ныне, несмотря на увеличение в течение 100 лет народонаселения, ходят в поморье только до 1.000 человек. В Архангельске прекращена постройка военных кораблей; продают за баснословную дешевую цену эллинги иностранцам на дрова, упразднена Новодвинская крепость, закрыты все казенные механические заводы и выведен из крепости гарнизон. Местное начальство не приняло мер, чтоб русские торговые деятели могли заниматься постройкой торговых кораблей, и они были принуждены уничтожить свои корабельные верфи; оно допустило до того, что русские купцы закрыли все свои торговые конторы, биржу, заводы, из которых 44 саловаернных; оно не позаботилось спасти от общего банкротства северное русское купечество. Распоряжения местного начальства уничто[117]жили приморское судоходство и звероловство; преследовали в особенности всех тех²⁴, кто решался создать в стране какую-либо новую отрасль промышленности или кто задумывал о возобновлении кораблестроения. Не только не принималось никаких мер к обучению народа, но и почти в единственной, при девятитысячном населении, школе (в главном морском селении Керети), возобновленной через 14 лет по особому случаю и по настоянию С.-Петербургского Комитета Грамотности, позволялось чиновникам истязать детей, чтоб они в школу не ходили и сам отказывались от грамоты. Все русские деятели, которые осмеливались развивать отечественную промышленность и противодействовать иностранному влиянию, разорились от разных стеснений; народ томился голодом и доходил до людоедства”.

Итак, с одной стороны, мы сами, а с другой стороны иностранцы путем захвата и прикрываясь званиями “исследователей”, “открывателей”, “ученых путешественников” и пр. — отторгли от России искони ей принадлежащий обширнейший край.

Этому отторжению немало способствовали и способствуют и поныне наши доморощенные “ученые”, вторящие иностранцам на все лады, об их “первых открытиях”, “первых нахождениях путей” и т. п. И трудно сказать, кто из этой почтенной компании — чиновников, иностранцев, наших “ученых” — принес России более вреда!.. Припомним, что мы говорили выше, в главе “наш Север и иностранцы”, по поводу ученых трудов академика Миддендорфа.

—————

Но, и это еще не все…

Уж если писать скорбную историю нашего невнимания к Северу, то надо указать еще. что в те же года “диктатуры сердца” и “развития правовых стремлений народа” приходилось на долю немногих верных сынов России, не боявшихся насмешек, травли и, под час, прямого преследования²⁵ со стороны “уважающего свободу мнений” большинства, отстаивает… Чтобы вы, читатель, думали?..[118]

Это нам теперь кажется до такой степени невероятным, что не будь перед нами печатного “доклада²⁶ М. Сидорова в Обществе содействия русской промышленности и торговле, 22 декабря 1871 года, о необходимости оградить право собственности России за Карское море” — мы сами бы первые усомнились в возможности такого “вопроса”!

Но “доклад” такой был сделан и не напрасно: “исключительным правом, говорит Сидоров, на морские промыслы в Карском море пользовались русские подданные от основания Руси. Мысль о допущении заниматься этим промыслом, иностранцам казалось всегда столь же странной. Как если бы русские подданные домогались производить морской промысел в проливе Св. Георгия, между Ирландией и Великобританией. Так это и было до 1868 года, то есть до того времени, пока одна правительственная коммиссия не заявила своего мнения, напечатанного в наших и норвежских газетах, что иностранцы могут заниматься морскими промыслами в наших северных морях в расстоянии десяти верст от берега”.

Что к этому прибавить?

И кто может дать ответ не будь такого зоркого патриота, как покойный Сидоров, не имела ли бы Россия в Карском море повторения истории с Варангерским побережьем, “отмежеванным” тоже правительственною коммиссией, и не стало бы Карское море, из mare clausum, морем кляуз, где всякие “Немцы” отыскивают свои “права и интересы!”…

Ведь в те именно времена открыто заявлялось “так как ловля тюленей и дельфинов производилась чаще всего на льдах, которые простираются от берега иногда на целую милю, то еще вопрос: может ли иметь здесь силу территориальное право России” и “для охоты в Ледовитом море нам (иностранцам), ничего другого не остается, как чем скорее, тем лучше отыскать новые места для ловли²⁷, где у нас никто не может оспаривать права, как например, на Востоке от Шпицбергена”²⁸, то есть опять таки в русских территориальных водах!.. [119]

Нет, господа поклонники иностранных “открытий”, “исследований” и пр., ваше кажущееся, на первый взгляд, только наивным преклонение перед заграничными “учеными трудами”, может оказаться, на самом деле, очень опасным для целого народа, искони веков пользовавшегося своими морями и только теперь, благодаря вашему неуместному потворству заграничным басням, узнавшему, что в этих морях есть какие-то права иностранцев!..

—————

Изложив вкратце историю северных экспедиций и открытий в этом далеком краю делавшихся до шестидесятых — семидесятых годов настоящего столетия, а также показав, чего мы можем ожидать от своей халатности и от беспрекословного признания всех верных и неверных рассказов иностранцев об их “правах”, “интересах”, “открытиях” и проч. — посмотрим теперь, что сделано в решении северного вопроса с семидесятых годов до нашего времени.

М. Сидоров²⁹ указав на то обстоятельство, что в шестидесятых годах, в самых разгар всяких “новых веяний” и “начинаний”, Русские позабыли дела своих предков и даже пришли к непоколебимому убеждению, “что нет возможности плавать в устья сибирских рек по причине полярных льдов” сравниваясь, таким образом, с “варварами” времен Алексея Михайловича — говорит:

“В апреле месяце 1862 года, я предлагал нашему Географическому Обществу принять от меня для премии четырнадцать тысяч рублей тому русскому судну, которое прежде всех придет на реку Енисей, к которому-либо из моих графитных приисков: или близ устья реки Курейки, или на реку Нижнюю Тунгузку; а второму судну обещали или груз графита, или шанхайский фрахт. Но вице-председатель Общества отклонил мое предложение за неимением для этого русских судов; а в ответе на ходатайство о том Императорского Вольного Экономического Общества написал следующее: “Возвращая переданную мне на рассмотрение записку корреспондента Сидорова, имею честь сообщить следующие, не лишние³⁰ по содержанию этой записки, замечания: [120]

“Открытие сухопутного сообщения Туруханского края с Печорою, через Обдорск, было бы весьма полезно для оживления того края; оно кажется весьма удобоисполнимым и заслуживает тем более внимания и поддержки, что морское с ним сообщение принадлежит к числу вещей невозможных. При свидании моем с г. Сидоровым в Петербург, я ему предсказывал неуспех попытки лейтенанта Крузенштерна. События оправдали мои предсказания. Должно сожалеть, что не осуществилось предположение некоторых лиц в Англии отправить корабль около Новой Земли в Енисей за грузом графита Сидорова. Корабль этот, по всей вероятности, точно также не достиг бы Енисея, как и шкуна Ермак г. Крузенштерна. Но для науки такая попытка могла бы быть не без пользы. Такие экспедиции могут быть успешно снаряжаемы только в Англии, где в последние полвека образовались целые поколения пловцов-специалистов для ледяных морей” (Ответ этот напечатан в “Трудах Императорского В. Экономического Общества”, за апрель. 1863 г., стр. 176).

В июле того же 1862 года, я ездил в Лондон и там заключил контракт, чтобы летом 1863 г. снарядить в устье Енисея экспедицию, начальствовать над которой выразил желание первый полярный мореплаватель того времени в Англии — Ален Юнг. Вследствие этого отправлен был Англичанин г. Банистор для промера фарватера Енисейского залива; но, прибыв в гор. Красноярск, он встретил такой негостеприимный прием от г. начальника Енисейской губернии П. Н. Замятина, что в тот же день бежал из города. Об этом случае много печатано было в иностранных газетах, особенно норвежских. А в нашей Северной Пчеле 1866 г., № 202, сказано: “что Замятин официально объявил, что жалобы на него за отказ в содействии экспедиции могут быть приносимы или сэру Родерику Мурчисону, покровителю замысловатых затей Сидорова, или английской королеве Виктории.” Итак, отправка экспедиции, то есть того корабля, о котором сожалеет в своем сообщении Ф. П. Литке³¹, очевидно, не могла состояться.

В том же 1863 году я надеялся отправить экспедицию из Финляндии или из Швеции. Для этой цели отыскал лицо, зна[121]комое с Финляндиею и Швециею, золотопромышленника г. Черносвитова, и заключил с ним условие у маклерских дел. Г. Черносвитов ездил из Красноярска в Финляндию и Швецию; но там был еще в свежей памяти ласковый прием Англичанина г. начальником Енисейской губернии, и потому никто не осмеливался сделать новые попытки пройти в устья сибирских рек и не согласился на мое предложение.

Летом 1863 года я сам пытался пройти из Енисея в Северный океан, к Новой Земле. Для этой цели арендовал два только что построенных на реке Енисее парохода (это были первые пароходы на Енисее) и плавал в Енисейский залив к Бреховским островам. Но один из пароходов оказался непригодным для морского плавания, а другой, испытав в июне месяце продолжительную бурю близ селения Дудинки, идти в океан, к Новой Земле, не согласился ни на какие мои предложения. Хотя владелец парусного судна, енисейский купец Бойлинг, находившийся тогда у Бреховских островов, изъявил желание идти со мной на Новую Землю. но никто из 16 человек его команды, не бывав никогда в море, идти туда не захотел, несмотря даже на мое предложение по 100 р. с. жалованья за каждый месяц. Капитан же 1-го ранга (ныне вице-адмирал) П. И. Крузенштерн, не исполнил своего обещания выслать мне на мой счет пригодных для того матросов. И потому рушился задуманный мною план и я должен был возвратиться в Красноярск. В том же 1863 г. были спущены шкуны и суда, построенные доверенными моими на Оби, для плавания по Обскому и Тазовскому заливам и на реке Енисее — для плавания по р. Турухану и Нижней Тунгузке. Один из них доказал, что Тазовская губа свободна от льда даже в самые льдистые и холодные года.

В 1864 году, по просьбе моей, архангельский губернатор Н. М. Гартинг, понимая какую громадную выгоду получит весь северный край от открытия морского пути в устья сибирских рек, убеждал архангельских поморов принять участие в снаряжении экспедиции на реку Енисей из мест их жительства, без сомнения, за предлагаемое мною вознаграждение, и затем к перевозке моего графита на самых выгодных условиях из устьев реки Енисея в Екатерининскую гавань в Мурманском море. Но ни предложения чрез волостные правления гг. исправников, ни личные убеждения г. Гар[122]тинга главных поморов не могли склонить наших промышленников, плавающих к Новой Земле, ходить за графитом в устья Оби и Енисея. Один только г. Никитин из Сумы откликнулся на приглашение г. губернатора; но и этому доброму намерению не суждено было осуществиться, впрочем, по причине от не независящей³².

В 1865 году, желая познакомиться с поморами на местах их жительства, я объехал все северное поморье, приглашая промышленников попытаться войти в устье Енисея. Хотя многие из них и изъявляли готовность на это дело, но бедные просили ссуд, а богаты гарантии правительства в том, чтобы не повторились с ними те случаи, какие постигли их в 1854 году. Они требовали обязательства, чтобы, в случае войны и потери во время ее судов, их также вознаградило правительство, как наградило Греков и других иностранцев, потерпевших убытки в 1853 году. по рассказам поморов, они были вынуждены печатными приказами адмирала Бойля, как командира Архангельского порта, к выходу в море из своих портов для доставки хлеба в Норвегию. Но на обратном пути некоторые из них были взяты в плен военными судами неприятельской эскадры, а суда их или сожжены или уведены неприятелями, хотя и заключена была в северном крае конвенция. Владельцы судов, несмотря ни на какое ходатайство, не получили вознаграждения и даже не дано было леса на постройку судов без попенных^* денег. Итак, они от всякого судоходства, хотя и в собственном море, отказывались, тем более, что суда нужно было строить для полярного плавания прочные и ценные. После истребления промышленных судов во время войны, поморы боятся заводить новые суда. И потому и этот мой план, от которого я особенно ожидал развития нашего торгового мореплавания, не осуществился.

В 1866 году, также как и в 1864, я ездил в Печорский и Обский заливы и затем вверх по рекам Печоре и Оби для ознакомления с местными жителями и их способностями к мореплаванию, особенно с потомками древних море[123]плавателей — Новгородцев. Но, к моему удивлению, у них так упал арматорский дух предков, что невозможно было и узнать в них потомков прежних предприимчивых промышленников. Они уже около девяти лет оставили плавание к Новой Земле и вместе с ним судоходство: стеснение в отпуске леса на судостроение и разные мероприятия местного начальства, заботящегося об их домашнем хозяйстве, довели их до нищеты.

В 1868 году я ездил во все приморские города Норвегии с тою целию, чтобы склонить к плаванию в устья сибирских рек смелых местных мореходов. Я рассказывал им о положении льдов, сколько мне было известно, и представлял выгоды торговли с тем краем. Помня прием Англичанина начальником губернии, там также боялись отправиться в Сибирь. Я успокаивал их тем, что в Енисейском крае нет уже г. Замятина и управление губернии вверено другому лицу. Последствием этой моей поездки было плавание к Карскому морю капитана Карльсена из Гаммерфеста (об этом было напечатано в Финмаркен-Постен, в 1869 г., № 50).

В 1869 году я предлагал Русскому Географическому Обществу принять сделанное чрез меня предложение известного северного мореплавателя, шведского академика, профессора Норденшильда: послать соединенную экспедицию для исследования Карского моря на двух судах, законтрактованных в Норвегии, что может стоить, по счету г. Норденшильда, около 8.000 руб. Но наше Географическое Общество, к моему прискорбию, не согласилось принять столь лестное предложение г. Норденшильда. Получив отказ, я обратился к Обществу с следующим предложением: просил употребить на это дело деньги, около 4.000 р., пожертвованные мною в 1864 году в Общество для исследования Черного Иртыша и хранящиеся в нем без всякого движения. При этом я обязался внести такую же сумму, если когда-либо состоится командировка на Черный Иртыш; но и в этом ходатайстве мне отказано…

В том же 1869 году я отправился морем на своем пароходе Георгий из С. Петербурга к Карскому морю. Мне хотелось доказать, что в Карском море между низменною землею полуострова Ялмала (Самоедского) и громадные полярными льдами, толщиною более 20 фут, даже в самые льдистые годы, открывается в августе проход, по которому свободно могут [124] проходить суда. Около острова Вайгача встретилось нам значительное количество промышленных норвежских судов, и я узнал от них, что в Карском море совсем нет льдов. И потому пошел на Печору для получения из Ньюкастеля 1000 тонн угля с пароходом Софольк, который был для того мной зафрахтован. Мы нашли Софольк при входе в Печорский залив: на полному ходу он засел на мель на неизвестной до сих пор банке и для спасения своего бросил в море значительную часть угля. Кроме того, он лишился обоих винтов. Спасение парохода Софольк задержало нас до 1 сентября; а тогда начинались густые туманы, продолжавшиеся до 14 сентября, что и заставило меня отложить свое намерение до лета 1870 года.

В том же году доктор Петерман просил у Русского Географического Общества содействия немецкой полярной экспедиции. И Общество отправило к нему 33 р., которые были пожертвованы его членами.

В 1870 году я приглашен был на эскадру Его Императорского Высочества Великого Князя Алексея Александровича, которая отправилась в Северный океан и на Новую Землю, и потому не мог осуществить свое намерение, к которому стремился в течение многих лет.

В 1871 году Русское Географическое Общество предполагало отправить летом полярную экспедицию, которой издержки, по расчетам членов доходили до 300.000 р. Ему обещали свое содействие и Морское Министерство и Общество Содействия Русской Промышленности и Торговле, и для соображений по этому делу составлены были особые коммиссии. С своей стороны я предлагал в распоряжение Морского Министерства свой пароход, находящийся на Печоре, а г. Паклевский обещал выслать на встречу ему пароход из Оби. Кроме того, кемский купец Дуракин предлагал Обществу свое новое судно, отличного качества, вместе с матросами и припасами за 5.000 р. за все лето. Но, к сожалению, экспедиция не состоялась.

В начале 1871 года Норвежцы, видя, что мы не можем снарядить полярную экспедицию для научных исследований, сделали мне очень практическое предложение: они готовы были послать судно в устье Енисея для вывоза оттуда графита в С.-Петербург для казенных заводов, а между тем мимоходом сделать и желаемые исследования; чрез что открылся бы [125] и морской путь в Сибирь без всяких издержек и мог получится русский графит для сталелитейного дела. Но и это предположение встретило препятствие. Обуховский сталелитейный завод, к которому я обращался с предложением брать от меня графит и послать на Енисей, на место графитных моих ломок на мой счет своего браковщика, чтобы вместо годного графита не привести негодного, на этот раз не нашел возможным исполнить мою просьбу, хотя этот завод покровительствует более всех русской промышленности. Известные мне русские капиталисты, к которым я обращался за содействием мне в этом деле, отказались от участия в нем и я должен был, к крайнему своему прискорбию, отказался от такого выгодного для своего отечества предложения Норвежцев. Но более всех можно было ожидать содействия этому делу и вообще развитию мореплавания и звериных промыслов от Архангельского общества. Но в Архангельских Губернских Ведомостях в 1871 году помещен был целый ряд статей (№№ 4, 4, 8 и 9), без сомнения, не без дозволения начальства, в которых порицались все мои стремления к развитию промышленности в северном крае. Там, между прочим, доказывали даже, что нет на севере полезных минералов, говорили о бесполезности боя китов и других морских зверей и даже самого мореплавания для русских. Повторилось почти то же, что писали прежде в журнале Министерства Государственных Имуществ и других, — хотя во время путешествия Его Императорского Высочества Великого Князя Алексея Александровича академик г. Миддендорф удивлялся громадному количеству китов.

Во время этих мытарств Сидорова Немцы успели отправить в наши воды так называемую германскую экспедицию³³, которая состояла из парохода Германия, принадлежащего Розенталю, под командою известного Якова Мельсона. На пароходе было два штурмана, 15 матросов, переводчик с русского и самоедского языков, племянник владельца парохода, Штиле, естествоиспытатель Хейглингс и норвежский ученый Аагорд. Пароход был снабжен всем необходимым на пятнадцать месяцев.

Экспедиция эта успеха не имела. [126]

В это время Петерман в своих Географический Известиях печатает такую заметку:

“В то время, когда немецкая экспедиция отправилась для разрешения географической проблемы и для служения науке, один русский купец (Сидоров) открывает то, к чему мореходные государства стремились триста лет — торговый путь чрез Ледовитое море”.

Но… хотя Сидоров и открывал этот путь³⁴, да не успел открыть, “по независящим от него причинам”, а в ноябре 1875 года в Петербурге неожиданно появляется профессор Норденшильд с двумя докторами Унсальского университета — Лунстремом и Стуксбергом. Они объявляют, что успели пробраться из города Тромсё чрез Югорский Шар и Карское море в Енисей в парусном судне Провень³⁵.

Чрез два дня после Норденшильда прибыл в Петербург Англичанин Виггинс, совершивший своей путь из города Донди (Dundy), мимо Вайгача.

Таким образом иностранцы, так сказать, забили последний гвоздь в постройке и могут, не без основания, говорит, что они первые прошли из Европы в Сибирь морским путем.

Не отнимая у них чести открытия этого позабытого нами пути, мы все-таки должны верно оценивать, как труды иностранцев, так и своих мореходов в этом великом деле, дабы всегда иметь возможность, в вопросах разных “прав” и “интересов” стоять на почве справедливости и воздавать каждому по его заслугам и отнюдь не допускать ни преувеличения чужих заслуг, на уничижения своих — на что мы были всегда великие охотники.

Saepe nihil inimicus homini, quam sibi ipse! — и мы, в нашей история, к сожалению, часто находим подтверждение этого выражения Цицерона…

История дальнейших открытий путешествий на Север — свежа в памяти у всех, а потому на этом мы и закончим эту главу.

Примечания

[104]
1 См. № 326, 1893 г.

[105]
2 Позволю себе здесь еще сделать небольшую поправку к статье г. А-та: Нансен “Югорский Шар” прошел и свиделся с высланным к нему русским транспортом уже более трех месяцев тому назад; об этом много было писано в русских газетах и даже мною в Московских Ведомостях.

Кроме того, Наездник — не броненосец и никогда им не был, а просто старый крейсер 2-го ранга. Это только гг. Норвежцы, после заданного им их промышленникам страха, возвели его в “броненосцы”.

[106]
3 См. История Государства Российского, Карамзина, 2-я часть, прим. 64.
4 В Магазине Землеведения и Путешествий, изд. Фролова.
5 В 1553 году частная английская компания, совершенно случайно, благодаря буре, прибившей английский корабль к устью Двины, открыла Московское государство, о самом существовании которого Англичане кажется и не подозревали. Первое их сочинение о России так и озаглавлено: “Открытие Московского Королевства”. (The newe navigation and discoverie of the Kingdome of Moscovia by the Northeast, in the jare 1553, enterprise by sir Hugh Willoughbie Knight and perfourmed by Richard Chanselor filot maior of the voyage, Written in Latin by Clement Adams. Об труде этом, равно как и об известном Ченслеровом The booke of the Emperor of Russia and Duke of Moscovia, см. Ю. В. Толстого, “Первые сношения Англии с Россией”, в Русском Вестнике, 1873 г. Июнь, 489. (Бильбасов, “Россия и Англия в XVIII веке”, Русская Старина, кн. 10. 1893 г.)

Нелишним будет привести здесь “дипломатический инцидент”, по поводу той же английской компании. “Умный Иван IV, пишет г. Бильбасов, очень желал заключить оборонительный и наступательный союз с Елизаветой английской, но парламент и слышать не хотел о подобном союзе: Англичане признали “неудобным” обязываться союзом с Россией и отклонили все его предложения. Иван разгневался и написал Елизавете: “Мы чаяли того, [107] что ты на своем государстве государыня и сама владеешь и своей государской чести смотришь и своему государству прибытка. И мы потому такия дела и хотели с тобой делать. Ажно у тебя мимо тебя люди владеют и не токмо люди, но мужики торговые, и о наших государских головах и о честях, и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков. А ты пребываешь в своем девичьем чину как есть пошлая девица”! Так смотрел Царь-Иван и на “конституцию” и на “людишек”, которые гадают “о наших государевых головах и честях” и таковы всегда были английские “интересы” — брать как можно больше, и давать как можно меньше.

[107]
6 Новая Земля. Изд. Географического Общества.
7 Mit heilungen, 1867 г., кн. 21, стр. 17.
8 См. об этом также Историю Российской Коммерции, Чулкова, изд. 1781 г. т. 1, стр. 99 и т. 3, стр. 32 и 33.
9 См. Туруханский Край Третьякова 1869 г., стр. 347.

[108]
10 На том же принципе основана и идея Dr. Нансена о возможности достигнуть полюса.

[109]
11 См. Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских, 1893 г., кн. 4.
12 См. Главу 1.
13 См. Истории русского флота. Ф. Веселого.

[111]
14 № 3.910.

[112]
15 Сравни предположения и карту путешествия Нансена.
16 История флота. Ф. Веселого.

[113]
17 Путешествие Ф. П. Литке, 1828 года, стр. 77.
18 См. вышеупомянутое соч. Шиллингло, стр. 527.
19 См. Новая Земля, изд. Географического Общества.
20 Морской Сборник 1863 г. Отчет и карта Крузенштерна.
21 См. Полное Собрание Законов, т. VIII, отд. I, 1833 г. стр. 151, № 6.059.

[115]
22 Об этой ничем необъяснимой ошибкой нашей дипломатии я неоднократно писал.

[116]
23 В конце семидесятых годов, в самый разгар нашего либеральничанья.

[117]
24 Сидорова в особенности.
25 Один из видных деятелей на Севере, Никитин, по ошибке попал даже в острог!..

[118]
26 О котором говорено было выше.
27 Вследствие хищнического истребления теми же иностранцами промыслового зверя.
28 См. статью капитана Якова Мельсона из Тенсберга, напечатанную в IX № Mittheilungen 1871 года.

[119]
29 Картины из жизни Петра Великого, стр. 89 и след.
30 Оказалось именно, что “лишние”, а морское сообщение с Сибирью возможным.

[120]
31 Вышеупомянутый вице-президент Геогр. Общества.

[122]
32 По ложному доносу обвинили г. Никитина в уголовном преступлении и посадили в тюрьму, где он просидел более года, и потому он не мог принять участия в экспедиции; впоследствии он был совершенно оправдан, но было уже поздно.

[125]
33 - 13 (25) июня 1871 года.

[126]
34 Выше мы видели, что его и открывать-то было нечего — он был известен еще при царе Алексее Михайловиче, да позабыт.
35 “Опыт”.

<<< К оглавлению | Следующая глава >>>

© Текст В. Семенкович, 1894 г.

© OCR И. Ульянов, 2011 г.

© HTML И. Воинов, 2011 г.