[39]

V.

Наш Север и иностранцы.

Мы, вообще, великие мастера подражать иностранцам.

Я не буду приводить здесь доводов ни за, ни против такой нашей способности, но не могу не отметить, что уж если нам суждено век действовать по указке наших соседей, то и при этом не следует напоминать своими действиями рассказа о жене, просившей мужа украсть пшеничной мучки и, на опасения мужа, что их, заведомо не имеющих пшеничной муки, могут уличить на пшеничных хлебах, отвечавшей: “я так испеку, что будут хуже ржаных…”

Между тем наши действия, подчас, именно и напоминают такую немудрую жену! Еще при Петре Великом, меры предпринятые им для развития мореплавания, морских промыслов и торговли, встревожили иностранцев. Уже при жизни его они начали употреблять все возможные средства и влияния для искоренения предприимчивого русского купечества и заботились всячески о возникновении всевозможных препятствий на пути развития русского морского могущества.

Первый поднял голос против преобразований в России современник Петра I, английский министр Вальполь, который предрекал от развития нашего Севера даже гибель Англии и Голландии. В одной из своих речей в парламенте он сказал:

“Если Россия возьмет себе в образец Данию, учредит, одобрит и поддержит торговые товарищества, то наша и голландская торговля в состоянии ли будут устоять от этого поражения? Если держава, которая не знает куда и как употребить своих людей, примется за умножение своих морских сил и купеческих кораблей, тогда пропадут Голландия и Англия. Возможность, какую имеет Россия к построению судов, оправдывает мое беспокойство.” [40]

С тех пор прошло два столетия, а слова Вальполя могли бы быть сказаны и теперь!

Отчего же, до сих пор, мы не последовали указаниям этого великого государственного человека и ничего не сделали такого, чтоб опасения его осуществились во славу России и на страх ее врагам?..

Другой министр, Гускидсон высказался еще откровеннее:

“Нужно употребить все зависящие от нас меры, чтоб остановить в России развитие флота.”

И нельзя сказать, чтоб эти меры стоили иностранцам больших усилий, мы и сами им всегда готовы были помогать! Одним из способов добиться своей цели всегда был захват наших окраин.

Не так давно газеты привели несколько вполне достоверных известий о том, что иностранцы: Англичане, Немцы, Шведы, Норвежцы все более и более обращают свое нелестное внимание на наш Север.

Внимание это я называю “нелестным” потому, что оно, увы, свидетельствует, что мы, владея с незапамятных времен таким сокровищем, как наш Север, до последнего времени ничего не делали в видах извлечения из него выгод для России. А внимание иностранцев к этой заброшенной окраине нашей может быть названо высочайшим: если припомните прошлогоднее путешествие Германского императора в Швецию, тот шовинистский задор, который проявила по этому поводу наша северо-западная соседка, а равно и слухи о будто бы решенном участии Швеции и Норвегии в предприятиях тройственного союза, то факт, сообщенный в корреспонденции с Мурмана г.-ин¹ получит объяснение.

Вот что, между прочим, пишет г.-ин:

“Вообще, на эту забытую окраину необходимо внимание. По норвежской стороне реки Паз власти делают обход несколько раз в год, и два раза были даже министры. Сей год вверх по реке Паз, неизвестно для какой цели, поднимались статс-род Копои, губернатор Финмаркена, и другие члены стортинга. Норвежские селения в Бегефиорде (Пазрецком заливе) еженедельно в течение года посещает небольшой почтовый пароход, а с будущего года, говорят, [41] будто бы даже будут проходить почтовые пароходы, совершающие свои рейсы и из Гамбурга. Чтобы наши местные жители не подпали норвежскому влиянию, очевидно, следует заходить сюда и русскому почтовому пароходу, ибо ныне край совершенно отрезан от России, а самовольно поселяющиеся здесь иностранцы еще более притягивают его к Норвегии.

“На Вардэ у Норвежцев, кажется, сей год опять была конференция об улучшении быта их промышленников; не мешало бы и нам выработать законы как для своих рыбопромышленников, так и, особенно, для иностранцев.”

Оно хотя и неизвестно для какой цели путешествуют наши друзья, — наша обязанность позаботиться, чтоб из этих дружеских прогулок не проистек для России, в случае войны, какой-нибудь “неожиданный реприманд”.

И Англичане не забывают нашего Севера; они тоже в последнее время все чаще и чаще стали предпринимать туда “прогулки”, причем, говорят, один высокочтимый лорд, числящийся в английском генеральном штабе, до того увлекся охотой, что с своими спутниками, весьма напоминающими солдат, исколесил наш Север вдоль и поперек, дошел до самого Петербурга и даже (о, верх любезности!) обещал и на будущий год побывать в этих местах.

Далее, мы видим, что еще во времена Михаила Феодоровича было у тогдашних государственных людей небезосновательное опасение за целость и неприкосновенность наших северных морей.

Но, не забираясь так далеко в глубь истории, приведем несколько иллюстраций из недавнего прошого.

Сначала предоставим слова нашему противнику на поприще национально-русской политики, космополиту и украйнофилу, г. Мордовцеву, которого мы уже неоднократно цитировали.

“Каких народных² напряжений и жертв потребует окончательное разрешение этого запутанного бинома Ньютона (вопросов “восточного” и “славянского”) — никто не знает. А между тем рядом с этим биномом неведомая рука чертит новую строку Ньютона, при чтении которой не надо быть пророком Даниилом, чтобы видеть, что роковое человеческое неведение неизбежно ведет Европу к тому, что, быть может, [42] в будущем и, нам кажется, — в недалеком, это самое неведение задаст новый вопрос — “северный”, на смену “восточного”, и Эдипом опять должен будет явиться Крупп со своей пушкой. Кто не помнит, как в свое время неведение глумилось и подчас остроумно и зло, над “славянским вопросом?” А оказалось, что оно “над собой смеялось”… Теперь этому неведению предстоит поглумиться над “северным вопросом”, но оно о нем пока еще ничего не слыхало, а если и слышало, то не обратило внимания. Дело идет к тому, что, рано ли, поздно ли, Европе придется вынести новую войну — войну “северную” — из-за обладания северными морями, которые только на днях “открыты”, подобно тому, как когда-то Венелин открыл Славян-Болгар, о существовании коих не подозревала Европа, и из-за коих теперь пролито столько дешевой человеческой крови”.

Высказав в начале статьи такой правильный взгляд на наш Север и на роль, которую предстоит ему играть во всемирной истории, в дальнейшем изложении г. Мордовцев становится на свою излюбленную космополитическую точку зрения и, — как бы вы думали, — к чему приходит? К тому, что не следует препятствовать иностранцам захватывать мирным путем наше родное достояние: пусть де их, они за то такие просвещенные, такие передовые, и если захватывают что, то всегда “во имя науки”.

Космополитическое ослепление г. Мордовцева доходит до того, что он приводит подлинные слова нашего известного пионера Севера, Сидорова, из его знаменитого доклада в Обществе Содействия Русскому Мореходству, — и все-таки видит в них лишь “официальный патриотизм”… Но приведем слова г. Сидорова, в изложении г. Мордовцева, и тогда всякому ясно будет кто прав — осторожный ли патриот и государственный человек — Сидоров, или украйнофильствующий космополит фельетонист, г. Мордовцев.

“Вследствие всего этого (захвата Норвежцами нашего Севера) дошло будто бы³ до того, что на всем громаднейшем прибрежье Северного моря мы не нашли ныне (в 1877 году) даже и пяти человек опытных русских матросов, которые могли бы идти на судне из Печоры в Енисей! Не отыскалось их [43] ни в Петербурге, ни в Кронштадте; о других морях и говорить нечего… Не только не производится промеров устьев северных рек, в которые входят корабли, но засыпаются и существующие фарватеры балластом, чтобы вход к портовым городам, если не прекратить, то затруднить. Дошло до того, что и остальные коренные русские судовладельцы Севера, производящие внешнюю торговлю, начали обращаться к начальству с просьбами о сравнении их, хотя на половину, или еще менее, в правах на севере России по мореходству с норвежскими выходцами и пиратами”.

Не правда ли, это напоминает бессмертного Ермолова, просившего, за отличие, произвести его в Немцы?

“Им и в этой просьбе отказывается и затем закрывается ныне ближайший к Новой Земле Печорский порт, открытый, после громадных усилий и пожертвований частных лиц, безо всякого содействия правительства и иностранцев. С нынешнего года прекращаются ежегодные плавания из Печоры в Кронштадт, продолжавшиеся шестнадцать лет. Уничтожаются на русских картах даже древние русские названия мест, озер и рек, заменяются норвежскими и финскими”.

Такова была наша северная политика во времена процветания космополитизма и либерализма!

“При этом разоблачаются нескрываемые будто бы (опять будто бы!) Швецией притязания на весь русский Север. Швеция, организовав и усилив северный Финмаркен, вытеснила уже всех Русских из пяти тамошних гаваней, на которые они имеют право по договорам; она заселяет не только три тамошние незамерзающие залива, но и все местности, принадлежащие России до города Колы. Она начала уже помышлять не только о приобретении всех земель от новой своей границы до Колы и по реке Коле до города Онеги, но и о возвращении себе прежнего своего достояния — Ладожского озера”.

А г. Мордовцев видит во всем этом только “великоглазый патриотизм!”…

Тот же ненавистный ему патриотизм видит он в том, что Сидоров отмечает, что “шведские офицеры производят исследование Кольского залива и всего нашего Мурманского берега и его заливов во всех отношениях”. “Исследования эти производились в 1876 и 1877 годах с особенным старанием, даже с астрономическими съемками высот”; [44] “шведские ученые путешествовали уже между Онежским озером и городом Онегой, а в лето 1877 года отправлялась чрез Петрозаводск к Белому морю шведская ученая экспедиция”. Поглумившись над г. Сидоровым за его патриотизм, г. Мордовцев продолжает глумиться и тогда, когда ему говорят, что “с 1868 года на наше Северное море и Германия обратила внимание; в этом году прибыл в Гаммерфест за углем норвежский военный пароход, шедший в город Вадсё, и на этом пароходе был прусский инженер генерал Швейниц (в последствии посол), осматривал в Варде крепость и затем русскую границу с Норвегией; когда он взошел на гору, где стоит каменный столб, так называемый Гурий, с надписью границ, то с норвежского парохода произведен был салют; что от Гурия Швейниц отправился в Вадсё, а оттуда в куть (вглубь) Варангерского залива, в Нюборг, и из него, через хребет, пешком, для обозрения той дороги, которая будет проложена с реки Таны”. Между местными жителями Финмаркена, особенно в Гаммерфесте, была распущена молва, что приезд этот вызван “коварством” России, стремящейся не только взять обратно уступленные ею три незамерзающие на севере залива, но и весь Финмаркен.

“Сам Швейниц подавал повод к распространению такого слуха, дарил некоторым Норвежцам в Варангере свои фотографические карточки; в Dagbladet это было объяснено стремлением Бисмарка завладеть, между прочим, на Севере “русскими морями”.

Последнее известие г. Мордовцев сопровождает двумя восклицательными знаками…

Мне кажется, что если ставить восклицательные знаки, то не к словам такого знатока Севера как Сидоров, а к ничем, никакою Крупповскою пушкой, не пробиваемой близорукости наших космополитов, несмотря ни на что продолжающих считать, что расчетливые Немцы и Шведы бросают миллионы на “исследование” нашего Севера только ради прекрасных глаз “науки!”

Так дело обстояло в конце семидесятых годов, когда делал доклад г. Сидоров⁴, так оно обстояло в конце восьмидесятых, когда писал свои Афоризмы г. Мордовцев, и так [45] оно, как мы знаем, обстоит поднесь, — но все-таки в нашем теперешнем незавидном положении уже начинают проглядывать светлые стороны.

Голос Сидорова, бывший 15 лет назад гласом вопиющего в пустыне, отзывается в наши дни сотнями голосов, твердящих то же, что и он, и теперь — свежо предание, а верится с трудом! — даже противники наши начинают понемногу становиться на точку зрения когда-то осмеянных ими “великоглазых патриотов”…

Такова, видно, сила вещей!

Новое Время, — и то, в № 6.102, прямо говорит, “что на Мурмане неоспоримо надлежит имеет военно-морской незамерзающий порт, без чего наши суда никогда не в состоянии будут соединиться друг с другом, действовать против неприятеля, согласно нашему желанию, а обречены быть запертыми на все время войны.”

Космополитические Новости (№ 53, за 93 г.) — эта штаб-квартира г. Мордовцева, — и те доказывают теперь, “что для того, чтобы миллионы, потраченные на постройку нашего флота, окупились, и чтобы значение флота соответствовало могуществу России, ему необходимо выбраться из закрытых вод Балтики и приискать себе незамерзающий и доступный во всякое время порт, так как иначе наши броненосцы, лишенные выхода из Балтийского моря, потеряют всякое значение, а крейсеры, имея только один Владивостокский, очень отдаленный порт, будут тоже в крайне невыгодном положении пред неприятелем, имеющим всегда свободный доступ к портам.”

Мурманский берег, по мнению газеты, является единственным местом, имеющим достаточно незамерзающих бухт, а потому там-то и надлежит устроить нашу морскую твердыню.

Это как раз то о чем и мы всегда писали и пишем, и что давно уже сознали наши противники, всякими путями стремящиеся захватить в свои руки наш Север.

Некоторые наши противники, не будучи в состоянии опровергнуть доводы за немедленное устройство порта на Севере и за проведение от этого порта дороги к сети русских железных дорог, пытаются опровергнуть нас “доказательствами от противного”, говоря, что для России, в случае войны, совершенно безопасно, если неприятель и займет наш пустынный Север и необитаемый Восток — все равно де враги там [46] не удержатся и ничем не поживятся; приводятся примеры прежних войн и, в особенности, Крымской.

Неприятель, во время этой последней войны, только и мог де сделать, что разрушить несколько незначительных поселков, а в глубь страны с Севера и Востока проникнуть не мог, по недостатку людей, могших указать безопасные пути.

Про странность, чтобы не сказать преступность, такого индифферентизма к своей исконной земле и говорить не стоит; отметим только, что теперь не те времена, какие были до Севастопольской кампании, и что теперь-то именно иностранцы и взялись “изучать” наши окраины; что же касается до недостатка людей, нужных неприятелю для нанесения нам вреда, то вот выдержка из “Воспоминаний старого моряка 1855 года”⁵, которая не нуждается в комментариях. Автор, наш морской офицер, после крушения у берегов Японии, попал со своими товарищами в плен английской эскадре, крейсировавшей у наших восточных берегов:

“Кроме нас, говорит он, Англичане забрали еще несколько финских матросов с брига нашей Российско-Американской Компании. Спасаясь от Англичан, этот бриг хотел зайти в Амур с северной стороны, где и сел на одну из многочисленных мелей этого фарватера. От этих Финляндцев Англичане узнали, что русские суда находятся в Амурском лимане, вход в который большим судам доступен только с южной стороны, из Татарского пролива. Капитан Стерлинг был послан с этим известием в Хакодате, к своему отцу, адмиралу, и на пути встретил нас. На переходе английские офицеры относились к нам очень любезно. Из их рассказов мы узнали, что их команды порядочно грабили на Аяне, и что, к сожалению, финские матросы им не уступали. По словам этих же Финнов, жители Аяна поспешно удалялись в лес при приближении неприятеля, зарыв в землю пушки и другие вещи, которые не могли быть увезены. Для отыскания пушек, Англичане ежедневно отправляли команду на берег, в сопровождении все тех же финских матросов, но безуспешно”.

Кроме того, автор, хорошо понимая всю важность военной тайны, именно при тогдашних обстоятельствах, принял со [47] своей стороны меры: “Наш эскулап, отлично знающий свое дело, был родом Поляк и притом большой болтун. Я боялся, что он в разговоре сообщит Англичанам некоторые подробности о совершенном отсутствии оборонительных средств на Амуре, и по этой причине настойчиво просил, чтоб его отправили на берег”, под видом необходимости сопровождать слабых матросов.

То было тогда, а теперь “научные исследования” иностранцев дают им знакомство с нашими окраинами во много раз лучшее, чем какое мы сами имеем, да и необитаемые берега имеют такие города, как Владивосток, а потому нам, конечно, следует еще более быть осторожными: хочешь мира — готовься к войне!

Но и этого мало.

Так, в сборнике дипломатической корреспонденции, изданном правительством Соединенных Штатов, находится следующее любопытное место: г. Кемпбель, посланник этого государства при Стокгольмском дворе, счел не лишним посвятить целую депешу нашему Северу, которому, как он свидетельствует, Англия и Франция придают чрезвычайную важность. “Он начинает депешу свою с того, что Россия крайне нуждается в морском порте, свободном круглый год ото льда, с надежною якорною стоянкой, достаточно обширном, который мог бы быть сильно укреплен, и который командовал бы водами открытого моря. Пока Россия не приобретет собственного морского значения, она не может считать свое всемирное положение упроченным и чувствовать себя в обладании всеми необходимыми условиями внутреннего развития и процветания. Удобный для этого морской пункт находится у самой границы Европейской России, который, будь он в ее границах, открывал бы ей всемирный простор океана. Пункт этот никому не нужен, и только Россия могла бы им воспользоваться, для нее только мог бы он иметь значение”.

Это — Варангерский или Варяжский залив, на Норвежском берегу, между 68° и 69° северной широты⁶. [48]

Залив этот, пишет г. Кемпбель, содержит несколько вместительных гаваней, способных служить убежищем для больших флотов, и может быть так укреплен, что доступ к нему с моря был бы очень труден, если не вовсе невозможен. Тепловатые воды Гольфстрема разливаются вдоль этого берега, и флоты могли бы отсюда выходить в море во все времена года. Г. Кемпбель убежден, что Россия считает приобретение этих вод делом первой для себя важности, но доносит своему правительству следующее:

“Англия и Франция, особенно первая, смотрят на так называемые захваты России в направлении к Северному морю с чрезвычайною ревностью”

“Обладая этими надежными гаванями, русские вооруженные суда могли бы во всякую пору нанести удары французским и английским портам, и с помощью пара очутиться пред ними чрез несколько часов со снятии с якоря, или же найти себе убежище за укреплениями в опасной для ее противников близости”. Европейские соперники России боятся, говорит он: — “что чрез это она, могучая на суше, может стать столько же могучею и на море”.

Американский посланник сообщал об этом своему правительству, потому что тогда возникли слухи, будто Шведский король вступил с Россией в переговоры об уступке этой последней узенькой полоски земли, которая дала бы России возможность достигнуть открытого моря. “Англия и Франция, пишет он, встревожились и отправили депеши, каждая к своему посольству при этом дворе, для удостоверения в истинности или ложности этих слухов. Граф Мандерстрем (тогдашний глава правительства) выразительно отрицал не только факт этих переговоров, но и самую вероятность, чтобы Швеция когда-либо открыла России таковые”.

Г. Кемпбель замечает, что Швеция несет по этому предмету особые пред Англией обязательства.

Затем, разъясняя столкновение, вследствие якобы рыболовных ловель в Норвегии (?!) русскими подданными, с одной стороны, и нарушения русской территории шведскими подданными — с другой, посол полагает, что “Россия не войдет ни в какие сделки, которые заставили бы ее отказаться от давно лелеемого ею желания достигнуть открытого моря, и нет ничего невероятного, что она воспользуется благоприятным мо[49]ментом для того, чтобы обеспечить за собой воды Варангер-фиорда; но нет пункта мнимых или действительных домогательств России, за которым Англия вместе с Францией наблюдала бы с такою ревнивою заботливостию, как за великим шагом России в направлении к Норвежскому взморью”.

Не менее интересным представляется и следующее обстоятельство: на ряду с нашими исконными врагами и соперниками за границей, развитию нашего морского могущества мешают у нас дома целые партии или группы общественных деятелей, причем средствами не стесняются. Так, в той же статье г. Мордовцева, мы находим слова известного нашего деятеля, г. Сидорова, из доклада его в заседании Общества Содействия Мореходству⁷.

“Не знаю, какое впечатление производят на вас, мм. гг. приведенные мною известия⁸, но, что касается до меня, то я вывожу из них заключения, что Немцы не считают уже Новую Землю принадлежащею России”.

“Наши Русские Немцы и еще, к сожалению, члены Императорской Русской Академии Наук, как видно, ввели иностранных Немцев в заблуждение: они предоставляют право на Новую Землю иностранцам, приписывая открытие ее Голландцам. До сих пор, кажется, никто из русских ученых и географов не заявил никакого протеста против мнения нашего академика А. Ф. Миддендорфа, что Новая Земля открыта Голландцами⁹. Путешествие Миддендорфа совершено, и описание его издано на счет русской казны и одобрено Академией и другими учеными обществами, и потому, вероятно, Немцы, имея в виду это сочинение, начали действовать смелее: они уже, не испрашивая согласия России, отправляются на русские земли воздвигать немецкие памятники и приготовляются извлекать из Новой Земли минеральные и другие богатства. Вот до чего дошли мы! Можем ли мы защитить права свои на Новую Землю? Русским подданным не дозволяется добывать даже и каменный уголь на Новой Земле прежде представления обес[50]печения в успехе предприятия, между тем, как иностранцы отправляются туда, и не думая спрашивать позволения нашего правительства. Они, уничтожив все русские памятники на Новой Земле, теперь будут ставить свои, немецкие, и мы не в силах удержать за собой земли, которые были открыты русскими промышленниками и в которых, в прежнее время, были русские поселения. Русские не могут воспользоваться трудами своих предков, которые передали им права на владения землями, где они промышляли и имели свои жилища.

“Какими способами мы можем основать поселения на Новой Земле, если нам не позволяется, без какого-то обеспечения, разработка найденных там нами громадных залежей каменного угля, горючего сланца, горной смолы, аспида, серы, колчедана, медной, свинцовой руд и золотосодержащих песков?”

“Академик Миддендорф, сообщая свое мнение, что открытие Новой Земли сделано Голландцами, руководствовался не истиной, а какими-нибудь другими соображениями, может быть желанием приписать это открытие иностранцам… Нельзя же, в самом деле, предполагать, чтобы русский академик, притом писатель и путешественник по глубокому Северу, не знал, что Новгородцы, то есть Русские, посещали Новую Землю за 500 лет ранее появления на ней Голландцев. Замечательно, что немецкие ученые, не состоящие в подданстве России, утверждают, что Новая Земля открыта именно Русскими. Между тем, русские Немцы и, притом, русские же академики, не признают за Русскими способности к морским открытиям”.

Таково было положение дел в 1876-77 годах, когда мы больше заботились о том, что скажет и что подумает Европа, чем о своих интересах и занимались “освобождением” разных братушек, оставляя своих Поморов в горшем рабстве у иностранцев…

Результаты такой политики не замедлили обнаружиться:

“После того, — говорит г. Сидоров, — как Шпицбергенский арихпелаг объявлен нейтральным¹⁰, Норвежцы стали смотреть и на Новую Землю так же, как на страну нейтральную: норвежские промышленники принялись истреблять памятники Рус[51]ских — кресты — и жечь русские избы. Наконец, Австрийцы вздумали учредить там метеорологическую станцию”. “Иностранцы считают Новую Землю не принадлежащею России: Голландцы отправляют экспедицию для постройки памятников на ней, а под руководством германских ученых предпринимается поездка для исследования минеральных ее произведений, с целью их эксплуатации”.

Не забудем, что, вследствие климатический условий, иностранцы могут за два-три месяца ранее Русских начинать промыслы на наших северных островах и, когда наши промысловые суда пробьются, наконец, сквозь льды у берегов, — иностранцы уже перебьют всего зверя и распугают всю рыбу. Таким образом, “нейтралитет” и в этом случае служит только иностранцам.

Таковы результаты “великого” принципа последних тридцати лет: laissez faire, laissez passer!..

После всего сказанного (а сколько остается сказать о действиях нашей администрации в этом крае и об иностранцах!..) станет понятен тот эффект, который произвел появление в наших северных водах Наездника. Стоит только почитать корреспонденции в русские газеты из Норвегии, чтобы судить о полной неожиданности этого удара, хотя он и является вполне естественным следствием теперешней благодетельной политики с девизом “Россия для Русских”.

До чего иностранцы привыкли к тому, что у нас “поговорят, поговорят, да и отстанут”, видно из того, что плавание Наезднику в северных морях было объявлено еще прошлою осенью и он даже зимовал в Ревеле, чтобы быть в состоянии действительно помешать хищничеству иностранцев; обо всем этом, конечно, за границей знали, но, “по бывшим примерам”, решили, что это затевается “так”, для видимости…

И вдруг, без дальних разговоров, без обычных дипломатических заигрываний, этот “варвар” арестует целых шесть норвежских шхун! На них было более 1.000 тюленей¹¹, много рыбы и, сверх того, целый кит.

Разговорам нет конца, и прибегают даже к таким уловкам, как печатание подробных корреспонденций (даже в рус[52]ских газетах), где сообщается, что Наездник поступил самоуправно, что де русское правительство его действий не одобряет. Это нашего-то военного судна! У нас, слава Богу, никаких конституций нет, и правительство не может иметь нужды одобрять или не одобрять что-либо в действиях своих исполнительных органов, оно им просто приказывает и вполне уверено, что всякая воинская часть исполнит его приказание беспрекословно.

Само собой понятно, что параллельно с этими приемами идут всякие аппеляции, представление достоверных свидетелей, alibi и проч., причем совершенно забывается, что судно под русским военным флагом, в своих водах, не нуждается ни в каких свидетелях, что его командир пользуется безусловным правом административно-полицейского распоряжения надо всеми коммерческими судами, а наш закон тоже не нуждается в показаниях этих свидетелей, раз является показание командира военного судна. Какой же из всего этого небывалого происшествия должен быть сделан вывод?

Кажется ясно, что именно тот, о котором мы так давно пишем: это, во-первых, необходимость устройства порта на Севере, а во-вторых, посылка наших военных судов для практики команд не в чужие воды, а в свои собственные.

Уж если Наездник, довольно старый и тихоходный клипер, столь молодецки доказал, что может сделать даже одно военное судно в смысле охранения наших богатств и своею добычей почти наверстал издержки своего кратковременного плавания, то кто же может вычислить сколько действительной принесли бы все наши суда, без цели и с прямым вредом для нравственности команды, разгуливающие по за границам?

Ведь охрана промыслов только часть той программы, которую могли бы выполнить плавающие в наших водах военные суда: спаивание и закабаление наших несчастных Поморов теми же Шведами и Норвежцами не менее вредно, конечно, для России, чем истребление промыслового зверя.

Почтенному же ветерану Наезднику надо будет поставить в великую заслугу и то, что он сделал, — хоть слегка попугал открытых хищников и нечего от него ожидать, чтоб он мог один бороться со вполне, по видимому, легальным, свободным, обменом добычи русских рыбаков на норвежский ром [53] и пр., и нет сомнения, что иностранцы, напуганные в своих открытых хищнических промыслах, тем с бóльшим усердием примутся эксплуатировать наши побережья путем такой “свободной” торговли.

Нет, чтобы усилия Наездника не оказались ни к чему не ведущим паллиативом, чтобы действительно все знали, что Русский Самодержец есть “всея Северные земли обладатель”, надо нам много и долго работать и, именно, в указанном выше смысле.

Выяснив, по возможности, как смотрят на наш Север иностранцы, — перейдем теперь к изложению, что они из него извлекают, что извлекаем мы и что должны бы были извлекать, не забрось мы, со времена Петра, эту нашу окраину.

Примечания

[40]
1 См. Моск. Вед. № 336, за 1892 г.

[41]
2 Д. Л. Мордовцев: Афоризмы, стр. 48.

[42]
3 Это “будто бы” г. Мордовцев всегда прилагает к словам г. Сидорова.

[44]
4 И когда г. Мордовцев глумился над ним в Отечественных Записках.

[46]
5 См. Русск. Арх. 1892; № 7.

[47]
6 В статье моей “Наш Север в военно-морском отношении”, в февральской книжке Русского Обозрения, я доказывал, что мы не нуждаемся для этой цели в Норвежском береге, и что у нас там же есть достаточно пригодных бухт и на нашей стороне. См. также доклад г. Шаврова: “Наш Север”. НО и помимо этого слова г. Кемпбеля представляют для нас как бы откровение.

[49]
7 Труды Общества 1876-77 г.
8 Развитие особой “любознательности” по части нашего Севера, о чем я писал неоднократно, советую дать понять иностранцам, чтобы для своих прогулок они избрали был другой закоулок…
9 Миддендорф. Путешествие на Север и Восток Сибири. 1866 год, ч. 1, стр. 4.

[50]
10 Это знаменитый-то Грумант Поморов, с которым они так сжились. Признание этого нейтралитета, по-моему, хуже, чем продажа Аляски Американцам: там, по крайней мере, деньги, хоть и ничтожные, да взяли!

[51]
11 См. Московские Ведомости, № 169. 1893 г.

<<< К оглавлению | Следующая глава >>>

© Текст В. Семенкович, 1894 г.

© OCR И. Ульянов, 2010 г.

© HTML И. Воинов, 2010 г