Н. Харузин, РУССКИЕ ЛОПАРИ (Очерки прошлого и современного быта).
Москва, 1890 г.

II.

III. Очерк внешнего и материального быта лопарей.
(продолжение ч.8)

Как бы то ни было, но меновая торговля держится долго в среде лопарей и лишь постепенно и крайне медленно входит в употребление продажа лопарями своих товаров. В 40 х годах XVII столетия, Мартиньер описывает сам те торговые отношения, которые ему пришлось завязать у лопарей. Отправившись от берега, где пристал корабль, в глубь страны с торгового целью, Мартиньер с товарищами переночевал в лопарском селении и на следующий день стал спрашивать лопарей, нет ли у них чего-нибудь в обмен на табак и полотно. Лопари сказали, что у них есть волчьи и лисьи шкуры и шкуры белок. “Мы приказали, рассказывает Мартиньер, показать нам все эти шкуры и четыре одежды из оленьей шкуры, чтобы защититься от холода, и заплатили за них частью табаком, частью полотном¹”.

Хотя Шеффер и говорит, что лопарям за товары платят серебром и nummis inperialibus, однако замечает, что, по-видимому, меновая торговля до настоящего вре[124]мени в употреблении у лопарей, и что лишь в самых редких случаях платят им деньгами².

Нет надобности говорить, что в конце XVII в., когда писал Шеффер, немой торговли уже не существовало и причина этого довольно верно указана им самим: “они (лопари) совершают торговлю не знаками, как прежде, а при помощи слов, так как между ними встречаются многие, которые говорят на языке соседей, либо объясняются с соседями при помощи переводчиков, которых между ними много”³.

Меновая торговля и среди скандинавских лопарей продолжалась чрезвычайно долго и до известной степени существует и по настоящее время, как и прежде на ряду с денежной торговлей, уступая все больше и больше места последней. Но еще в XVIII веке для некоторых местностей меновая торговля была господствующей формой и сопровождалась опаиванием лопарей и злоупотреблениями. Вот что говорит путешественник прошлого столетия, описывая одну из ярмарок: “Купцы приносят лопарям несколько бутылок водки, сахарного сиропа, который они получают из Стокгольма, сухих, сладких пирогов. Лопари взамен дают им сухой трески и других рыб, шкуры и сушеное мясо оленей, медвежьи шкуры, меха лисиц разных цветов, горностаев и куниц”⁴.

В своих торговых сношениях лопари славились своей честностью, так Павел Иовий передает, что они вели меновую торговлю “с искреннейшим доверием”. Но, по-видимому, в скором времени эксплуатация соседями заставила их постепенно переменить свой образ действий и вот уже в XVII веке Шефферу приходится передать слова Самуила Реена, по которому лопари до того обманывают в торговле и так хитры в этом отношении, что “кто не знает их хитрости, едва ли будет в состоянии избежать быть обманутым”. “Конечно, добавляет Шеффер от себя, пока чужеземцы обращались с ними честнее, и сами они в своих торговых делах были честны. Когда же их стали обманывать, то из боязни быть обманутыми, они сами стали обманывать”⁵.

Что касается собственно русских лопарей, то давно уже слова, сказанный о них Павлом Иовием, что они ведут торговлю “с искреннейшим доверием” не применимы к ним. Уже давно сыпятся на них обвинения, что “они на обман ловки”, “в торгах плутоваты”, “к обману склонны” и т. д. И эти обвинения не безосновательны. Насколько вышеприведенные слова Шеффера, сказанные им собственно применительно к скандинавским лопарям XVII в., могут относиться и к русским лопарям, будет видно из последующего очерка современной торговли русских с лопарями.

Прежде, чем говорить собственно о торговле русских с лопарями, позволю себе коснуться в двух словах отношений представителей великоруссов на севере к лопарям. Дело в том, что часть лопарей, как только вышла из под кабалы Пе[125]ченгского монастыря, который захватил в свое ведение многие местности Лапландии – они очень скоро очутились в такой же кабале, только не у одного лица, как прежде, а у многих, большинство лопарей перешло только из рук в руки от монастыря к кольским жителям, которые, так сказать, разделили лопарские погосты между собой для продолжения той эксплуатации, которую в продолжение веков совершал Печенгский монастырь. Другая же часть лопарей в этой кабале находилась еще раньше.

В настоящее время почти вся Лапландия, так сказать, поделена между богатыми колянами; одни погосты тянут к одному “хозяину”, другие к другому и т. д. и это продолжается из поколения в поколение. Передает один хозяин свое дело другому лицу, вместе с делом, так сказать, переходят и лопарские погосты – и этот порядок вещей продолжается уже более столетия, вредно отражаясь на благосостояние эксплуатируемого племени, разрушая окончательно их последний достаток.

Чем же объясняется такое положение?

Своим положением лопари обязаны системе спаивания, неизменно практиковавшейся в продолжение многих лет. Для получения дорогих мехов русские промышленники “ездили в глубь лопарских дебрей и там, проживая в погостах, подпаивали лопарей и в пьяном виде выторговывали у них лучше меха по баснословно дешевым ценам. Любое сочинение, касающееся русской Лапландии, переполнено подобными рассказами, свидетельствующими в одно и то же время о добродушии лопаря в пьяном виде и о бессовестности русских кулаков-торговцев. В настоящее время эти разсказы отошли уже в область преданий, так как теперь запрещено торговцам ездить в лопарские погосты с вином. Насколько это постановление строго соблюдается – сказать трудно: во всяком случай тот факт, что были приняты меры против злоупотреблений торговцев в полузабытой, находящейся и по настоящее время в загоне Лапландии, доказывает силу вопиющих злоупотреблений. Эта законодательная мера, конечно, имела, до известной степени, благие результаты, но лишь до известной степени не больше, так как сама эта мера, уменьшая опаивание, не изменила самого зависимого положения лопарей, не выводила их из под кабалы кольских кулаков. Да и само опаивание, наконец, если и уменьшилось несколько, то далеко еще не прекратилось и переменило лишь место и приняло другой характер.

Лопари находятся в постоянном долгу у колян, забирая у последних товары в счет будущего улова рыбы. Это делается следующим образом: забрав товары, лопарь уезжает на лов рыбы, он знает, на какую сумму он набрал, сколько пудов рыбы нужно ему привезти “хозяину”, чтобы уплатить долг. Кольский “хозяин” в свою очередь записывает долг лопаря в свои книги. Возьмем теперь лучший случай, когда улов был хорош и когда лопарь имеет возможность выплатить свой долг. Наловив рыбы, он снова приезжает в Колу, где и производится обыкновенно расчет. Все лопари, хотя еще 6-7 лишь часов утра, уже сильно выпивши: добродушный “хозяин” поставил им водки и вот постепенно, по мере действия винных паров на слабые лопарские головы, лопарь становится все менее и менее подозрителен, все более и более уступает “хозяину”. Когда лопари уже выпили, начинается счет [126] рыбы: “хозяин” отмечает у себя в книге, сколько пудов принято, лопарь у себя на бирки. Конечно, пуда два, три, а то и побольше уменьшат “хозяева”, говорили мне, или под разными предлогами заставать лопаря согласиться считать пуд за полпуда, а то и за четверть пуда”. Если лопарь еще не слишком пьян и упрямится, “хозяин” угощает его еще водкой, пока лопарь не уступит. Наконец, после, долгих споров, уговоров и угощений со стороны “хозяина”, расчет кончен, и оказывается, так как мы приняли лучший случай, что лопарь заплатил весь свой долг и что рыба у него есть еще лишняя. Лопарю, конечно, всегда необходимы и соль, и мука, и сахар, и чай (последнее, впрочем, если он из состоятельных). На оставшуюся рыбу он решается забрать у того же “хозяина” необходимые ему предметы. Но он уже сильно выпивши и, забирая у “хозяина”, не обращает внимания на то, что тот ставит ему двойные и тройные цены в счет. Покажется лопарю, что “хозяин” запрашивает как будто слишком дорого; он начинает торговаться, но тот ему докажет, что эта цена вовсе не так дорога, что дешевле в Коле найти нельзя, что он сам охотно продал бы дешевле, но самому ему стоит это ровно столько же. Лопарь подумает, подумает и уступит, а если заупрямится, то “хозяин” на время прекращает торг, угощает лопаря водкой и все-таки так или иначе, просьбой и убеждением навяжет лопарю покупаемый им предмет за цену, за какую он пожелает. Сдав как ни как свою рыбу, лопарь собирается уезжать на новое промысловое место, но как отпустить “хозяину” свою добычу. Ведь если лопарь уедет без долгу, то он может перейти к другому хозяину, может, наконец, найти способ сам продать рыбу и без посредства колян – в таком случае “хозяин” остался бы без денег. И вот он под различными предлогами удерживает лопаря. Удержав его “на часок”, “на минуточку”, он предлагает ему “рюмочку на дорогу”, “на прощанье”; лопарь, натерпевшись месяца два, три на своей тоне всяких бед, проживши все это время без капли водки, с удовольствием пьет “на прощанье” и две, и три, и больше “рюмочек”; снова отуманивается его немного посвежевшая голова и снова “хозяин” начинает ему навязывать тот или другой товар. А искушения много: тут блестит яркой медью самовар, иметь который желательно всякому лопарю, тут же и пестрые чашки, и яркий платок, это пригодится для жены или дочери, а то и для самого лопаря; отчего не заменить и свой колпак русским картузом и не купить сукна для юной своей жены и т. д. Нет конца предметам, выставленным Кольскими “хозяевами” на соблазн лопарю, и разгорится в нем желание приобрести и то, и другое, и третье и разбегаются глаза его на разнообразные предметы. А тут хозяин так уговаривает его, так убеждает, что и то и другое ему, лопарю, нужно, что и картуз ему идет, – для большей убедительности примеривает он его на лопаря, – и что какой же он муж или отец, коли без подарка вернется домой. И забирает все это лопарь по двойной цене: ведь это в зачет будущего улова, успеет он уплатить, коли улов будет хорош, а если нет, то хозяин потерпит. Несколько дней живет таким образом лопарь в Коле и никак не соберется уехать, все “хозяин” его удерживает, все поит и в чаду лопарь продолжает делать и нужные и ненужный закупки, пока “хозяин” не увидит, что лопарь забрал достаточно и не отпустит его.

[127] Мне самому приходилось видеть случаи, когда лопарь, покончив счеты свои с “хозяином”, радостно с тихой улыбкой объявляет о том, что он выплатил весь свой долг и что он теперь скоро поедет опять ловить рыбу и в долги уже больше входить не станет; он только ждет отлива, чтобы легче было уехать по океанскому заливу (если он едет на морскую тоню). Но вот наступает отлив, и лопарь суетливо начинает свои сборы, заходить еще проститься с “хозяином” и там пропадает. Через два, три часа вы встретите его, с куском сукна под мышкой, разгуливающего по улице, колпак сбился у него на один бок, лицо покрыто румянцем, глаза оживлены – он уже пьян; еще некоторое время и вы увидите его уже свалившимся на траву около дома “хозяина”: здесь он проспит до утра. А там снова ожидание отлива, прощанье с “хозяином”, прогулка по улице и снова сон, и так в продолжении 4-6 дней.

Цены в Коле на сахар, соль и т. п. очень высоки вообще сравнительно с ценами в Архангельске, подчас чуть не вдвое дороже, хотя за провоз пуда от Архангельска до Колы берут лишь 10 к. Чем мотивируется эта дороговизна, скажу впоследствии. Не смотря на эти цены, за которые и продаются все предметы кольским обывателям и редким проезжим, – для лопарей существуют еще особые цены, еще более высокие: так например, если самовар хотя бы стоил в Коле, допустим 6 руб., то для лопаря он продается не ниже 10 руб. и т. д.; вследствие вышеприведенных действий “хозяев” и дороговизны даже предметов первой необходимости, которые лопарям возвышаются еще вдвое, втрое, лопарь уезжает из Колы обремененный новыми долгами, которые ему удается уплатить разве при самом благоприятном для него улове. Но улов в большинства случаев не бывает настолько обилен: обыкновенно привозимой рыбы бывает недостаточно для покрытая долга и лопарь уезжает, прибавив к прежнему еще новый долг, который почти с каждым годом растет и растет, так что лопарь и умирает весь в долгах своему “хозяину”; долг перейдет на сына, на внука и так из поколения в поколение идет эта наследственная кабала, из которой лопарю своими силами не вырваться.

Таков в общих чертах характер торговых отношений лопарей с русскими. Как видно из вышесказанного, это даже не торговля, а так сказать, бесконечная уплата своих долгов предметами своего промысла; обший характер этих торговых отношений меновой, как и в стародавние времена, и деньгами лопари платят очень редко, тем более, что на деньги лопари смотрят как на предмет, который нужно беречь и, если они получат деньги, то их уже не тратят. А таких лопарей, которые могли бы делать сбережения при современном способе торговли с колянами, почти что нет вовсе. Простому же, небогатому лопарю деньги и не нужны даже: все предметы он получает за рыбу и платить подати – он не платит, так как иногда “хозяин” его, чтобы не выпускать лопаря из своих рук, берется опять-таки в зачет рыбы уплачивать за него, даже подчас за целые селения, подати.

Тяжело ложится эта кабала на лопарей и сами они чувствуют, что из под этого гнета им не выйти. Некоторые “хозяева” эксплуатируют лопарей еще, если можно так выразиться в данном случат, добросовестно. Но некоторые переходят [128] в своей эксплуатации всякую меру. Существуют целые, длинные рассказы о тех кулаках, которые уж слишком дали себя чувствовать лопарям. Случались и убийства лопарями таких кулаков, хотя, как известно, убийство крайне редко среди лопарей.

Печальную известность приобрел себе между прочим один из колян, ныне уже скончавшийся, Мартемьян Базарный, память о котором вероятно долго сохранится у лопарей, которые, страдая под его игом, сложили следующую характерную пословицу: “Спаси, Господи, оленя от волка, а нас грешных от Мартемьяна Базарного”.

Не смотря на такую невыгоду для лопарей при их торговых сношениях с Колянами, на эксплуатацию их и кажущаяся выгоды от этой торговли для колян, было бы ошибкой думать, что коляне благоденствуют на счет лопарей. Напротив того, за немногими исключениями, состоятельных колян почти что нет: они сами сводят подчас ели-еле концы с концами и прибегают к тому или иному злоупотреблению по отношению к лопарям, будучи вынуждены к этому нередко силою обстоятельств. Прежде всего дороговизна всех предметов потребления в Коли объясняется тем, что при проезде масса товара портится, соль и сахар подмачиваются, вследствие чего им волей-неволей приходится, возвышать цены. Это, конечно, не оправдывает еще возвышения цен для лопарей. Но и на это коляне делают возражения. Вынуждаются они к этому следующими обстоятельствами: 1) они несут большие убытки при перепродаже соленой рыбы в Архангельске, 2) сами лопари доставляют им нередко попорченную уже семгу, которую они все-таки вынуждены брать у них, 3) если лопари находятся в руках хозяев, то и хозяева находятся, в не меньшей мере, в руках лопарей, так как, отдавая им все в долг, они не гарантированы от злоупотребления лопарями доверием “хозяев” и, если бы лопарь почему-либо не захотел заплатить, то взять с него “хозяину” нечего; случаи же такие бывали, по словам колян, и неоднократно, что когда у лопаря мало честности, то он откажется платить, отговариваясь неимением рыбы и, если хозяин не согласится продолжать ему верить в долг – он переходит к другому хозяину, который бывает рад увеличить эксплуатируемых им лопарей еще одним. Эти случаи, пока, по словам же самих колян, еще единичные, заставляют их из чувства самосохранения обеспечить себя на случай обмана лопарями. Важно также и возражение, что при перепродаже соленой рыбы в Архангельске коляне терпят убытки: дело в том, что кроме других причин, обусловливающих эти убытки, много рыбы портится по дороги, соль вытекает и т. д., так что приходится нередко выбрасывать рыбу целыми бочонками. Далее в защиту себя коляне указывают на малые барыши, которые они получают от своей торговли, не смотря на те способы, к которым они прибегают; какую же выгоду имели бы они, если бы стали вести дело честно? А малый доход объясняется в свою очередь тем, что кроме доставления лопарями попорченной уже семги и порчи рыбы во время перевозки, сами коляне, эксплуатируя лопарей, являются в отношении к другим кулакам, так сказать, такими же лопарями, которых, эксплуатируют также бессовестно, как коляне лопарей. Дело в том, что все решительно жители Колы, ведущие торговлю с лопарями, к концу августа нуждаются в деньгах, чтобы, накупивши на них товаров, продолжать торговлю с лопарями. Это [129] обстоятельство заставляет их, чтобы “обернуться”, в середине августа ехать в Архангельск и сдавать там рыбу более сильным торговцами рыбою, более богатым, которые ведут уже большие дела, отпуская рыбу в столицы и другие города России. Тут то они становятся предметом эксплуатации. Зная, что Коляне нуждаются в это время в деньгах и ждать долго не могут, они бессовестнейшим образом прижимают их и заставляют отдавать свою рыбу за крайне дешевую цену, подчас равняющуюся той, за которую свежая рыба была куплена у лопарей. Если взять во внимание то, что масса рыбы бракуется в Архангельске, что колянин истратил на посол и на провоз – станет понятным, почему колянину, чтобы хоть как-нибудь свести концы с концами, приходится обманывать лопаря, эксплуатировать его и ставить ему двойную цену за отдаваемый ему в зачет рыбы предмет и, убеждая его, что он ему дает товаром, положим 5 руб. за пуд семги, давать ему лишь 2 р. 50 к. – при других условиях может ли он продавать в Архангельске ту же рыбу за те же 5 руб., как это его заставляют часто делать архангельские кулаки.

Зависимое положение колян от архангельских рыботорговцев, все невыгоды, которые несут они, благодаря этой зависимости, лишь отчасти объясняют источник злоупотреблений колян по отношению к лопарям, но, конечно, нисколько не могут оправдывать самих злоупотреблений, которые все-таки, не смотря ни на какие объяснения, остаются вопиющими.

Были неоднократно предлагаемы меры, направленный к освобождению колян от архангельских кулаков. В числе прочих следующая мера, как мне кажется, наиболее заслуживает внимания: это устройство, так сказать, ссудной кассы под залог рыбы. Дело в том, что в Архангельске, в сентябре, ежегодно устраивается так называемая Маргаритенская ярмарка, продолжающаяся от 1-го по 15-го сентября, в течение которой является большой спрос на рыбу, вследствие чего цены на нее поднимаются. Если коляне сами не продают рыбу на ярмарке и, не дождавшись ее, стараются продать всю рыбу архангельским рыботорговцам, то это, как я говорил выше, лишь вследствие того, что они нуждаются до крайности в деньгах. Ссудная касса под залог рыбы принесла бы им в экономическом отношении огромную пользу. Привезя рыбу в Архангельск, они сдали бы ее там в кассу, получили деньги и имели бы время обернуться, выкупить рыбу к ярмарке и затем самим продавать ее. На тот случай, если бы колянин не успел обернуться и выкупить рыбу, ссудная касса продала бы ее от себя, а излишек от продажи, сравнительно с заложенной суммой, возвращался бы владельцу. Нет нужды говорить, что проценты должны были бы быть самые умеренные и что все это учреждение не должно, естественно, быть в частных руках, а быть устроенным и ведаться городом или администрацией. Таков в общих чертах этот план, как мне передавали местные жители; к этой мере они все относятся сочувственно, видя в ней почти единственное средство избавиться от архангельских кулаков. Не смотря на свою популярность, эта мера до сих пор не приведена еще в исполнение, равно как и другие, хотя бы паллиативные меры, которые дали бы свободно вздохнуть колянину.

[130] Но допустив, что этим или другими средством коляне были бы освобождены от тяготеющего на них ига архангельских рыботорговцев, естественно задаться вопросом, много ли выиграли бы от этого лопари, будут ли коляне относиться к ним честнее, чем в настоящее время, когда они, как сами, по крайней мере, утверждают вынуждены по необходимости прибегать к подобным средствам, чтобы не остаться самим без куска хлеба? Более естественным ответом будет отрицательный. В самом деле, если большинство колян и страдает в настоящее время от других более сильных, чем они, кулаков, и вследствие этого бессовестно эксплуатируют лопарей, то есть и другие, которые, ведя торговлю с лопарями. вместе с тем принадлежат и к числу архангельских крупных рыботорговцев; между тем их отношения к лопарям, хотя самим им и не приходится страдать, как более бедным колянам, решительно тождественны с отношениями этих последних: то же опаиванье, то же закабаленье, те же баснословные цены на все предметы. Это объясняется просто тем, что такого рода торговля с лопарями все-таки на много выгоднее, чем какая-либо другая, что она дает торговцам большие прибыли. Можно ли, поэтому, ожидать, что будучи раз освобождены от ига архангельских кулаков, коляне переменят свой образ действий по отношению к лопарям, как-никак, но даже при настоящих неблагоприятных для колян условиях, все-таки их вознаграждающий, на другой болне честный, но дающий им меньше прибыли? Конечно, но – и лопари, закабаленные закабаленными в свою очередь колянами, останутся в той же кабале у освобожденных колян, которые будут лишь богатеть на счет лопарей.

Итак, как ни желательны могут быть меры, клонящиеся к освобождению колян, лопарям от этого пользы не будет, и освобождением колян не будет произведено еще освобождение лопарей. А между тем, в виду вредного действия, которое оказывает во всех отношениях подобный способ торговли на лопарей, меры к ограждению их от кольских кулаков необходимы и чем скорее такие меры будут приняты, тем лучше.

Каковы должны быть эти меры, может указать только тот, кто специально вникал в этот вопрос – поэтому я с своей стороны приведу лишь два факта, из которых один характерно рисует вред, проистекающий от такой торговли для лопарей, а другой – который указывает на благодетельное действие одной, некогда принятой меры, к сожалению лишь для очень небольшой части Лапландии.

“Печенгские лопари, пишет г. Дергачев⁶, искони, как сами выражаются, были под хозяином купцом Шабуниным, и которому, забираясь, отдавали весь промысел; сами находились почти в крайней бедности, пропитываясь брошенным куском хозяина, за свои огромные труды. Около четырех лет назад (это писано в 60-х годах) торговые дела Шабунина пошатнулись так, что весной при наступлении промыслов он не имел возможности дать лопарям хлеба в количестве необходимом при производстве ловли рыбы, которая должна была бы поступить в его собственность [131] за ничтожную цену. Пользуясь этим случаем, лопари отказались от хозяина, сбыли промыслы по выгодной цене вольным торговцам и, обеспечив себя на зиму, сделались независимыми от хозяев. В результате вышло то, что они в течение трех лет сумели устроить свой быт гораздо лучше, чем жили под хозяином”. Далее, по словам о. Георгия Терентьева, тот же автор рассказывает и другой факт: на реке Туломе ловится собственно много семги при помощи закола, выше падуна. Этот улов шел в прежние времена исключительно одному из кольских купцов, именно, Базарному, что объяснялось тем, что Нотозерские и Сонгельские лопари забирали у него все предметы и платили ему семгой, которую тот брал, по словам лопарей, не свыше 50 коп. за пуд. “Два года тому назад, продолжает г. Дергачев свой рассказ (т. е. в 60-х же годах), бывший окружный начальник Кольмин, которому нельзя не отдать честь за улучшение быта лопарей означенных погостов, вникнув в положение их, предложил лов семги на реке Туломе отдать в трехгодичное оброчное содержание посредством торгов, на которые по первому зову явились желающие, и поморский крестьянин Савин предложил самую высокую цену 1 р. 70 к. за пуд выловленной семги; эта цена слишком невысока против Архангельской, где та же семга продается по 3 р. 50 к. за пуд. Лопари означенных погостов, заключает автор, уже два года не знают печали уплачивать с рук подати, да кроме того получают еще на руки до 10 р. с”. В настоящее время большинство лопарей нотозерских и сонгельских находится в кабале у одного из богатых кольских торговцев.

В виду того, что торговля рыбой, главным образом, регулирует экономический быт лопарей, и необходимо прекратит господствующей доныне порядок вещей и тем или иным способом освободить их из этой кабалы, в которую они попали, частью благодаря своему добродушно, простоте и неумению самим бороться с направленными против них же злоупотреблениями, частью благодаря укоренившейся бессовестности кулаков. А что такой способ торговли вредно отзывается на экономическом быту лопарей – ясно само собой: лопари гораздо беднее, чем они были бы при других условиях, и доказательством этого служить вышеприведенный рассказ о печенгских лопарях, благодаря лишь счастливой для них случайности, освободившихся от ига Шабунина.

Но кроме влияния на экономический быт такой способ ведения торговли вредно отразился и на нравственности, и на здоровье лопарей. Благодаря своей бедности, они не имеют возможности пользоваться порядочной пищей, лишь наиболее плохая, подчас испорченная рыба съедается лопарями, хорошая же идет хозяевам. Далее эти торговые сношения приучили лопарей к пьянству, развили в них сопряженные с пьянством пороки, породили в нем заразный болезни, преимущественно сифилис, который сильно свирепствует среди лопарей, наконец, приучили его к обману. Промышленники..., говорить Дергачев,... иногда лишней чаркой водки решают дело к немалому ущербу лопаря всегда доброго, всегда сговорчивого и всегда верующего в честность русских, промышленников, но всегда ошибающегося”⁷. Как бы ни был, однако, добр и сго[132]ворчив русский лопарь, в особенности в пьяном виде, как бы он ни был верующ в честность хозяина, но постоянные ошибки не прошли для него даром; понял он давно, что его эксплуатируют и обманывают и не из доброты, или доверчивости идет он к хозяину: – если он это делает, то лишь оттого, что другого средства сбыть свою рыбу он не видит и, зная всегда наперед, что он будет обмануть, он все-таки идет гонимый нуждой. Но при этом и сам он старается обмануть хозяина, так много раз нещадно его обманывавшего, и приносит ему подчас испорченную семгу и дырявый мех, которые он и старается навязать хозяину. И винить его за обман, строго говоря, нельзя. Не имея средства открыто бороться с обманывающим его хозяином – он прибегает к хитрости, которая, однако, ему далеко не так удается, как его же хозяину. И если от колян и слышишь фразы вроде следующих: что лопари “на обман ловки”, “в торгах плутоваты”, “к обману склонны”, “обманут и не увидишь” и т. д., то им приходится винить самих же себя; не они ли сами научили лопаря обману, не сами ли они поставили его в такое положение, когда лопарь вынуждается прибегать к обману, чтобы выторговать лишний двугривенный товаром или монетой. Одним словом, и тут остаются в силе слова Шеффера, что лопари “пока чужеземцы обращались с ними честнее и сами в торговых делах были честны. Когда же их стали обманывать, они, из боязни быть обманутыми, сами стали обманывать”.

Если для лопарей главное значение имеют расчеты с хозяевами, то немаловажную роль играют и для лопарей, и для колян ярмарки; в определенные дни съезжаются коляне и лопари с разных погостов на место, назначенное для ярмарки, и тут в продолжение недели кипит торговая деятельность. Коляне привозят все-таки водку, сахар, ситцы и т. п. и меняют это на шерсть, шкуры оленей, баранов, дичь, оленей, рыбу и жемчуг. На деньги торгуют мало. Больше всего лопари берут водки. Передаю рассказ лопарки, говорившей мне о такой ярмарке: “Все пьянствуют, пляшут, скачут, поют, дерутся, мирятся. Коляне тоже пьянствуют и маленько спорят с лопарями, но не дерутся. Пьянствуют иногда неделю. А когда пьют за чье-нибудь здоровье, говорят: юлисть, юлисть (выпей, выпей!) Пьет неделю, а после этого лежит недели две, ничего не есть, не пьет. В это время проклинает водку: “будь она проклята, говорит, больше не буду пить”, ну, это до первого случая. А на ярмарке и женки меняют шерсть на наряды, и девки от своих овец шерсть меняют на наряды”. Без злоупотреблений и здесь не обходится, но они не велики сравнительно с теми, которые позволяют себе коляне при расчетах своих с лопарями.

Чтобы покончить совсем с очерком экономического быта лопарей, приведу еще те немногие занятая, благодаря которым лопари получают, хотя и крайне небольшую выручку. Эти занятая уже совершенно второстепенны и ими занимаются сравнительно лишь немногие лопари и далеко не всех погостов.

Из этих занятий по доходности первое место занимает извозничество на оленях зимой и на лодке летом, по дорогам и рекам, соединяющим погосты. Летом проезжих в Лапландию почти что не бывает вовсе, так как пароходы ходят, как между всеми выдающимися пунктами, лежащими по Белому морю, так и по Северному океану; [133] проходить же в глубь страны, в погосты уже оттого не имеет смысла, что погосты, как я уже говорил, летом необитаемы. Не то зимой: сообщение с Колой и Архангельском поддерживается через Кандалакшу. Все, кому нужно по какому-либо делу пройти в погосты, доезжают до Кандалакши, а оттуда уже совершают на оленях свои поездки внутрь страны, либо проезжая Колой, либо минуя ее. Но и зимой кроме местных чиновников почти никто не проезжает. Лишь к весне, когда снег еще не стаял, тянутся вереницы поморов, направляющихся от своих селений на Белом море, в Лапландию, чтобы добраться до становищ на Мурманском берегу. Дойдя до ст. Разноволоцкой, поморы кончают свое пешеходное, длинное путешествие, отдыхают немного и затем лопарями перевозятся частью в Колу и дальше, частью прямо в становища, не заезжая в Колу. В виду того, что промышленников проходит ежегодно очень много, то не смотря на низкую плату, которая берется за провоз, лопари в общей сложности получают довольно значительный доход от этого занятия. Так, по данным Дергачева, общий доход от извозничества равнялся в год 2810 р., а по сведениям, добытым мною:

Итак в общем доход от извозничества увеличился, если не считать 1886 г., более чем в два раза, что может быть, объясняется тем, что лопари за провоз промышленника стали брать дороже. Чем объясняется падение дохода с извозничества за последний 1886 г. сравнительно с предыдущим годом более, чем в 2% раза – я узнать на месте не мог.

Далее лопари занимаются тем, что караулят становища: когда в августе все промышленники покидают свои становища, они оставляют в амбарах и снаряды, употребляемые при ловли, и шняки, и соль, и хлеб и. т. п.; для охранения всего этого они нанимают лопарей, которые и живут в стане, пока лед не загородит вход к нему. После этого они уезжают и лишь время от времени приезжают по очереди осматривать вверенное их охране становище. Этим занимаются преимущественно лопари, погосты которых лежат в недалеком расстоянии от моря, именно лопари Печенгские и Воронежские.

Кроме того, лопари занимаются еще рубкой леса и дров, судостроением, выделкой кож и предметов из бересты. Лес и дрова рубятся лопарями для колян и доставляются лопарями же в Колу. Этим занимаются главным образом лопари Нотозерского, Сонтельского и Кильдинского погостов. Заработок, получаемый лопарями за это, крайне скуден: не свыше 1.000 руб. средним числом в год.

Судостроение составляет занятие преимущественно Экостровских лопарей, которые летом делают небольшие лодки (карбаса), тройники и шняки. В виду малого количества заказов выручка крайне незначительная. По сведениям Дергачева в год получается от этого занятая до 200 руб. – в настоящее время, насколько мне известно, и того меньше.

Дублением кожи занимаются почти все лопари, но лишь очень незначительная [134] часть кож идет в продажу: главная масса употребляется лопарями на свои нужды: из дубленых кож делают обувь, платье и т. и. Дубление делается следующим образом: сдирают с березы кору, причем отдирают лишь коричневый слой коры, находящийся под слоем верхней коры белого цвета (эта коричневая кора самими лопарями называется туб); березовую кору иногда заменяют, иногда смешивают с ольховой корой. Содранную кору кипятят в котле, куда, когда жидкость простынет, кладут кожи, где они и остаются от трех суток до недели; в этот период времени кожу время от времени разминают; затем вынимают из котла и дают ей высохнуть.

Экостровские лопари преимущественно занимаются выделкой из бересты разных вещей, как то: чашек, корзинок и т. п., которые и продаются заем частью лопарям, частью колянам.

Таково, в общих чертах, экономическое положение лопарей, и главные занятия, которыми они снискивают себе пропитание. Как видно, положение их далеко не из завидных и с каждым годом, по-видимому, ухудшается, не смотря на то, что и рыба и пушной товар продаются ими за гораздо более высокую цену, чем прежде. Падает звероловство, падает и рыболовство – главные источники дохода для лопарей; вместе с тем беднеют они и оленями и случаи, когда полуоседлый лопарь имел оленье стадо в несколько сот голов – давным давно перешли в область рассказов о прошлом, более счастливом, времени. В своих торговых сношениях они находятся в руках кулаков, которые не дают им свободно вздохнуть, приучают и пожалуй, что уже приучили их к пьянству и ввели в их среду пороки. И бьется пока лопарь из всех сил, не имея возможности выйти из этого положения и будет так биться, пока не иссякнут посление силы и он будет доведен до медленного вымирания, (не смотря на то, что, при более благоприятных условиях, они могли бы увеличиваться в численности), либо пока не придет ему помощь извне, которая укажет ему пути, как освободиться из под тяжелой кабалы, не принудит его вести более правильно свои звероловные и рыболовные промыслы, не даст ему возможности покинуть свой полукочевой, вредно отражающийся во всех отношениях на лопаре, быт и перейти к полной оседлости, при которой он лишь может отдохнуть от своих вековых страданий, своей вековой борьбы с неблагоприятным для него природой и климатом страны и с полу враждебными ему людьми. Остается лишь пожелать, чтобы эта помощь пришла скорее, пока лопарь сохраняет еще жизненные силы, и чтобы она действительно поддержала лопаря и направила его на правильный путь. Много делалось попыток к обеспечению их участи – но пока они ни к чему положительному еще не привели.

← предыдущая | оглавление | продолжение →

© OCR Игнатенко Татьяна, 2014

© HTML Воинов Игорь, 2014