Н. Харузин, РУССКИЕ ЛОПАРИ (Очерки прошлого и современного быта).
Москва, 1890 г.

II.

III. Очерк внешнего и материального быта лопарей.
(продолжение ч.2)

Переходя к XIX веку, отмечу характеристику Буха, который называет лопарей большими детьми, мысли которых не идут дальше их оленей и удовольствия которых ограничиваются минутного радостью. Не смотря на отвращение, которое питают к лопарю норвежцы, лопари относятся с доверием к пасторам, купцам, чиновникам, так как со стороны их они меньше испытывают презрения. Старики-лопари испорчены вследствие злоупотребления водкой: он не двинется с места, если не увидит в этом для себя выгоды. Что же касается молодежи лопарской, то Бух полагает, что при умелом и правильном развитии тех добрых качеств, которыми лопарь обладает, можно их исправить от многих пороков¹. Шуберт, бывший в Лапландии в первую четверть этого столетия, рисует нам лопаря следующими чертами: он говорит, что ничто не может помешать его вечно веселому и радостному настроению: лопари хохочут охотно и от души, что честность и верность между ними — общая черта, что дети, хотя бы и взрослые, сердечно любят своих родителей, что они избегают клятв. Далее лопари, следуя Шуберту, чрезвычайно умеренны в удовольствиях, только не могут противостоять водке, хотя в будничную жизнь они не пьют водки. Неверность в любви им почти неизвестна. Продолжая свою характеристику, автор указывает, что богатство они очень ценят; что они отличаются любопытством; несколько высокомерны и боязливы, но боязни духов и мертвецов у них нет. Большие преступления между ними редки; редко даже мелкое воровство. Болтливость особенно свойственна старым лопарям. Чистоплотность и любовь к порядку развита у лопарей в высшей степени, хотя непосредственно надеваемая на тело одежда и распространяет противный, свойственный лопарям запах; это происходить от того, что одежду свою, как суконную, так и сделанную из оленьих шкур, они меняют редко. Еженедельно лопарь чистит на огне свою одежду из шкуры². Кастрен опять иначе изображает нам лопаря: по характеру, пишет он, это народ ленивый, забитый, угрюмый. Его бранят за его завистливый, тяжелый и сварливый характер и за другие соединенный с ним качества, а хвалят за набожность, услужливость, гостеприимство, за богобоязненность и честность³. В другом месте Кастрен говорит⁴, что характер лопаря “можно сравнить с ручьем, воды которого текут так тихо, что не увидишь их движения. Встретится ли какое-нибудь большое препятствие — ручей сворачивает тихонько в сторону и все-таки достигает наконец своей цели, так и характер лопаря: тих, мирен, уступчив; “любимое его слово мир; миром он встречает вас — миром и провожает; мир для него все. Он любит мир, как любит мать вскормленное ею дитя”. Но тут же он прибавляет, что в глубине замкнутого характера лопаря скрывается и хитрость, и осторожность, и недоверчивость — свойства, развитые и у финляндцев, [63] и у лопарей, по преимуществу у последних. Георги характеризует лопаря следующим образом: “разум у них обыкновенный, простонародный. Впрочем они миролюбивы... к воровству не склонны, постоянны, в обхождении веселы, но недоверчивы, в торгах плутоваты, об отечестве своем и общежительному устроении очень много думают и столько, как оными, так и самими собою пленены, что, будучи вне отечества, умирают больше от сокрушения своего по родине. Женщины их росту малого, ласковы, не развращены, нарочито бывают пригожи и чрезвычайно пугливы, в чем и мужчины им подобны, но не совершенно”⁵. Один из наиболее серьезных исследователей лопарей Дюбен говорит об их характере следующее: я вижу в них диких детей, с этой наивной смесью доброты и злобы, простоты и ума, хитрости, чувствительности и бесчувственности, деликатности и грубости, медлительности и живости, которая является характерной для лиц, стоящих на примитивных ступенях развитая человечества⁶.

Таковы разнообразный характеристики лопарей, характеристики, делаемые часто людьми, десятилетиями жившими среди лопарей. Следует, однако, заметить, что все они составлялись для лопарей скандинавских и лишь характеристика Кастрена может отчасти относиться и к русским лопарям. Что касается Георги, то он хотя и писал о лопарях русских, но за сведениями о них обращался к тем же шведским источникам и поэтому применить слова Георги к русским лопарям несколько опасно. Что же касается до лопарей русских исключительно, то наиболее подробные и достоверные характеристики будут те, которые сделаны о. Георгием Терентьевым и А. И. Кельсиевым. Из этих двух лиц первый, благодаря своему долгому пребыванию в Лапландии, имел случай и возможность наблюдать лопаря в различных положениях жизни, в различном возрасте и близко познакомиться с ним. А. И. Кельсиев, отправившийся в Лапландию с антропологическими целями, обратил особое внимание на характер лопаря, так как сбивчивость и разнообразность характеристика поразили и его, как они поражают всякого, проглядывавшего писателей, передававших нам о лопарях. На этих-то двух характеристиках я и позволю себе остановиться. По словам о. Терентьева характер лопаря представится в следующем виде: “Характер лопарей, пишет он, вообще смирный, даже раболепный, но довольно упрямый; на вид простодушны, но всегда готовы на обман. Ссорятся меж собою — драк и жалоб не слышно; воровства довольно, убийств нет, вино любят до страсти, на обман ловки, в вере тверды, часовни и храмы посещают, бедным подают милостыню, в несчастии помогают, старших чтут, жен любят, гостеприимны без разбору”⁷. Характеристика А. И. Кельсиева как бы противоречить сделанной о. Георгием Терентьевым; по словам Кельсиева: “лопари народ честный, добрый, услужливый, гостеприимный и веселый, идеально кроткий и ласковый в семейной жизни. В доме глава женщина, мужчина только работник и муж. Между ними не бывает ни преступлений, ни воровства. [64] Вино пьют, пьянству не предаются, табаку не курят... Они слабы и лишены инициативы. Климат и бедность не дозволяют им быть чистоплотными и от русского лопаря исходит запах, обнаруживающий их присутствие. Лопари быстро теряют свои этнографические особенности и русеют”⁸. В другом месте тот же автор замечает: “к недостаткам лопарей надо отнести отсутствие энергии, инициативы, всякого индивидуального почина, нелюбовь к труду, легкость примирения с бедностью и ее атрибутами — вином, грязью и болезнями. После всего виденного не могу себе представить почвы более, чем эта страна, благодарной для деятельности евангельского проповедника и народного учителя”⁹. Таковы обе характеристики русских лопарей, составленные людьми, внимательно относившимися к своему делу — но характеристики, противоречащие во многом одна другой. Причину этого кажущегося противоречия я постараюсь выяснить впоследствии. Замечу здесь, однако, что эти характеристики, сделанные исключительно для русских лопарей, мало чем отличаются от характеристик, делаемых разными вышеприведенными авторами для лопарей скандинавских.

Просматривая описание характера лопаря, мы, не смотря на все разноречия, можем, однако, усмотреть, что некоторые черты подмечены одинаково у всех авторов, на расстоянии веков живших друг от друга, производивших наблюдения в разных, далеко друг от друга лежащих, местностях Лапландии.

К этим качествам нужно отнести: робость, отсутствие воровства, плутоватость в торговле, веселость и рядом с ней некоторую подозрительность, отсутствие крупных преступлений и любовь к вину; разнятся лишь все эти качества в степени, в которой их замечал тот или иной автор, в той или иной местности. Эти качества и наклонности являются как-бы общими для всех лопарем, как скандинавских, так и русских, и, подмеченный 300 лет тому назад, мало изменились до настоящего времени. Противоречия в характеристиках объясняются также тем, что они делались в различных местностях, и тем, что писатели оттеняли ту или другую сторону характера лопаря в ущерб другой, или подчас просто умалчивая об той или иной черте лопаря. Так хотя бы противоречия, встречающиеся в характеристиках Шеффера и И. Торнея относительно чистоплотности и почитания родителей у лопарей, объясняются самим же Шеффером различием мест наблюдения и, цитируя противоречивое мнение Торнея, он оговаривается, что это может быть верным для другой местности Лапландии. Кроме того, то неуважение к родителям, о котором говорит Шеффер, объясняется переживанием далекого прошлого быта, из которого лопари одной местности могли выйди раньше, чем другие их соплеменники; тоже должно сказать и о противоречащих общему мнению об отсутствии убийств и преступлений среди лопарей — словах Гегстрема, предполагающего большое число убийств внутри лопарских лесов. Труднее, по-видимому, примирить известия о том, что лопари склонны к разврату, с теми, которые этот порок у лопарей отрицают вовсе. Но если принять во внимание, что эта склонность к [65] разврату выражалась отчасти в снохачества, отчасти в гостеприимном гетеризме (на этом мне придется остановиться впоследствии), то, зная объяснение того и другого, следует допустить, что влияние христианской проповеди, или каких-нибудь условий было сильней в одной местности, чем в другой. Если вспомнить, что Лапландия страна огромная, что она просвещалась далеко не в одинаковой степени, что различное влияние соседей должно было сказываться и на характере лопаря, что он часто даже заражался пороками своих покорителей — станет вполне понятным, почему характеристики, сходясь в общем, расходятся в частностях. А в виду того, что некоторые авторы касались по преимуществу этих второстепенных черт, мало или вовсе не освещая главные черты характера лопаря, получались характеристики, которые заставляли думать о лопаре совершенно превратно действительности.

Итак, откидывая те качества, которые являются не общими для всех лопарей, а лишь для известной, подчас небольшой части их, — мы должны будем признать, что вышеупомянутые черты, именно: робость, отсутствие или, по крайней мере, редкость воровства и крупных преступлений, плутоватость в торговле, веселость, подозрительность и наклонность к вину — являются характерными для лопаря, что эти черты общи без различия местностей и для скандинавских и для русских лопарей. Но если это так, то чем объяснить противоречия в самом народином характере? Как примирить веселость и связанное с нею добродушие с подозрительностью, отсутствие воровства с обманом в торговле? Мне кажется, что тут придется отличать черты основные лопарского характера и черты, так сказать, наносные, выработанные веками, вследствие столкновений с соседями. Так, например, лопарь добродушен и весел в отношении к своим единоплеменникам и тем людям, с которыми ему не приходится иметь дело, как проситель, или продавец, или покупатель. Но он становится подозрительным, сталкиваясь по делу с представителем чуждого ему племени. Разве он не привык, чтобы его обманывали и в торговле, и в других отношениях, что к нему относятся с презрением, награждают его обидными эпитетами, смеются над ним и смеются нередко зло. Как не выработать себе при таких условиях подозрительности. Воровством он не занимается; не обкрадывает своего, но как же ему не обмануть человека, который неоднократно его уже обманывал в торговле, продавая ему плохой товар за хороший, ставя безбожные цены на самые простые предметы производства, обманывая его при счете рыбы и т. д. и т. д. Шеффер по поводу обмана лопарями в торговле понял причину этого и, говоря о способах, какими обманывают лопари при торговых сношениях своих соседей, верно замечает, что, “после того, как их стали обманывать, они, из боязни быть обманутыми, сами научились обманывать”¹⁰. Наклонность к пьянству, о которой говорят все писатели о лопарях, подметившие эту черту, в большей или меньшей степени, у всех лопарей, объясняется также влиянием соседей. Опаиванье лопарей во время торговли, с целью выманить у добродушного лопаря дорогой товар за баснословно-дешевую цену — факты нередко встречавшиеся, породившие массу рассказов и анекдотов, и вызывавшие даже [66] подчас законодательные меры. Разве удивительно, что многовековые старания соседей пристрастить лопарей к крепким напиткам увенчались успехом, и что, действительно, лопарь пьет при всяком удобном случае и пьет пока не свалится — пьет подчас по нескольку дней¹¹. Однако, было бы несправедливо думать, что пьянство среди лопарей развито до очень высокой степени, дело в том, что, действительно, лопари пьют чрезвычайно много, но за то пьют сравнительно редко: лишь в самых торжественных случаях семейной жизни (напр. при свадьбе, крестинах); затем лопари пьют и всякий раз, когда приезжают в Колу рассчитываться со своими “ хозяевами”, о чем подробнее скажу ниже; вследствие этого, если Лопарь напьется до пресыщения в Коле, то он уж долгое время, по целым месяцам не берет ни капли в рот уже от того, что у него нет денег на покупку крепких напитков. Наконец, что касается отсутствия воровства, о котором говорят почти все писатели, то это факт несомненный, и столь известные рассказы о том, что лопари, уходя из дому, своих дверей не запирают, не знают замков и для своих кладовых, и если кладовые стоят на деревьях, то лишь для предохранения их от нападений хищных зверей — не сказки. Но нельзя с другой стороны не признать и того, что в иных местностях “воровства довольно”. Но каково же это воровство? Если лопарь украдет у какого-либо русского или шведа что-нибудь из дома, то это случай исключительный, и делает это лишь тот, который уже испорчен, благодаря своему сближению с соседями. Обыкновенно же встречается убийство и ловля друг у друга оленей, но опять таки эти случаи редки, пользуются этим способом обогащения лишь очень немногие, испорченные уже лопари.

Таковы хорошие и дурные черты лопаря; хорошими сторонами он сталкивается с своим братом и с чужим, с которым он не имеет деловые сношения, — дурными с тем, с кем ему приходится сталкиваться по делу. Поэтому такт велико разногласие между мнениями писавших о лопарях, о которых те, которые сталкивались с ними по делу, высказывали самые нелестные мнения, и те, которые встречались с ними как путешественники, передавали лишь похвалы. Отсюда и разноречия в характеристиках, сделанных о. Георгием Терентьевым и А. И. Кельсиевым. Первый местный житель — второй ученый путешественник. Казалось бы, действительно, что местные старожилы должны были лучше знать лопаря, что они, живя по нескольку лет среди них, могут его лучше изучить, познакомиться с ним всесторонне, тогда как путешественник, пробывая среди лопарей лишь два, три месяца, при самом внимательном [67] наблюдении, может вынести лишь поверхностный взгляд на него; но не всегда это так: весьма часто происходит как раз наоборот, и путешественнику при наблюдательности легче отгадать характер исследуемого им народа; нередко местный житель не может быть вполне объективным, не имеет ни времени, ни возможности сталкиваться с народом всесторонне и свои отношения к нему вести дальше отношений деловых, при которых дурные черты бросаются в глаза больше. Путешественник же, сталкиваясь не по деловым, с точки зрения местного жителя, отношениям, не возбуждая подчас его подозрительности, может усматривать черты характера народа ближе к действительности, видеть и хорошие его качества и, проверив свое впечатлите наблюдением, может дать более верную характеристику народа, тем более, что он, чуждый местным интересам, может совершенно объективно относиться к исследуемому народу. Спросите и теперь местного жителя о характере лопаря: похвалы вы не услышите — и не мудрено: местный житель знает лопаря только с дурной его стороны. Повстречайтесь с лопарем сами, поговорите с ним, всмотритесь в него — и вы вынесете самое хорошее о нем впечатление. Поэтому мне кажется, что обе характеристики — и о. Георгия Терентьева и А. И. Кельсиева — совершенно верны, но обе односторонни. Первый рисует лопаря таким, каким он является перед посторонними лицами при деловых отношениях; второй — таким, каким он среди своих и с теми, кого он не боится, с кем он не имеет отношения продавца к покупателю или наоборот. Для верного понятия о русских лопарях следует, на мой взгляд, соединить эти два мнения и тогда лопарь предстанет перед вами в своем настоящем виде с его хорошими и дурными чертами, с той двойственностью, которая выработалась в нем, благодаря соседям. Насколько я лично наблюдал характер лопаря, я предложил бы следующую характеристику его: лопарь, на мой взгляд, от природы робок, честен, добр, простодушен, весел, хотя несколько упрям; благодаря своим отношениям к соседям и их развращающему влиянию, он склонен к обману в торговле, к пьянству, хотя последняя склонность и удовлетворяется им сравнительно лишь изредка, и отчасти к воровству, последнее лишь в самых редких случаях у лопарей вовсе уже испорченных; эта последняя склонность появилась сравнительно в недавнее время; выработал он в себе и подозрительность. Его природные качества проявляются в отношениях друг к другу, в семье, в обществе, к путешественникам — наносные при столкновениях деловых, почему путешественники о лопаре по преимуществу хорошего мнения, местные жители — плохого, и, повторяю, для изображения верной картины характера лопаря нужно всегда иметь в виду эту двойственность, эти два лица лопаря: веселое и добродушно улыбающееся всякому, от кого он не ждет обмана, и хмурое, подозрительное к тем, которые, по мнению его, могут его обмануть.

Таков в общих чертах характер лопаря. Естественно, что по местностям он видоизменяется, что та или другая черта развивается у него, благодаря различным условиям, в ущерб другой; в одних местностях пьянство может быть сильнее развито, чем в других, в одной местности может чаще встречаться воровство, в другой лопари честнее и т. д. Но это будут лишь частности. Основные черты от этого нисколько не изменятся. Тоже следует сказать и о тех чертах, который явля[68]ются побочными, а не основными его характера: в одних местностях под влиянием своих соседей лопари чистоплотны, в других наоборот, в иных они склонны к брани, в других брани не встречается¹². Тоже и о склонности их к разврату. Что касается так называемых кольских лопарей, то эта склонность у них несомненна; случаи нарушения супружеской верности у них крайне часты и, не распространяясь здесь об этом подробнее, отмечу, что в их песнях случаи нарушения супружеской верности воспеваются очень нередко. Дергачев¹³ и Кельсиев приписывают даже вырождение чисто лопарского типа именно этому. “Некоторые лопари, говорит Дергачев, особенно приморских погостов совершенно потеряли свою туземную физиономию, так что лицом, ростом и телосложением почти не отличаются от русских поморов. В особенности это резко бросается в глаза в погостах Воронежской волости на молодом поколении”; это, по мнению автора, объясняется “интимными отношениями поморов к лопаркам во время морских промыслов на мурманском берегу”. Этот факт и я могу подтвердить по отношению к некоторым лопарям, хотя и других местностей. Неоднократно приходилось встречать лопарей и лопарок, из молодых, менее всего, если можно так выразиться, похожих на лопарей: подчас, посмотрев на такого лопаря, убежден, что он помор, и лишь при разговоре обнаруживается, что он лопарь. Но этот именно факт нельзя, конечно, объяснять только развратом, так как я указывал уже выше, что в лопарях давно уже существует примесь посторонней крови. Как бы то ни было, но лопари и лопарки прикольских погостов высокой нравственностью не отличаются. Говоря вообще, можно много найти черт, которые, являясь характерными для лопарей одной местности, не могут быть относимы к лопарям другого погоста. В общем же, действительно, лопари подходят под название, данное им Леопольдом Бухом, что они “большие дети”, и нельзя не согласиться с А. И. Кельсиевым, что Лапландия одна из наиболее благодарных стран для деятельности евангельского проповедника и народного учителя, хотя до сих пор еще в этом отношении сделано мало и очень мало для русских лопарей.

Позволю себе кстати маленькое отступление, чтобы комментировать только что приведенные слова Кельсиева и сказать несколько слов о положении проповеди и просвещения в Лапландии в настоящее время. Это тем более необходимо, что в этом отношении за последнее время произошла большая перемена.

Что касается евангельской проповеди, то отчасти читатели знакомы с ходом ее в русской Лапландии из очерка истории лопарей. Недалеко еще то время, когда на всех лопарей, раскинутых на такое большое пространство, как 2000 кв. м., считалось лишь три церкви: в Коле, на Печенге и на Паз-реке. Вследствие этого лопари, вынужденные для посещены церквей и исполнения таинств ездить за несколько десят[69]ков верст, а иногда и за сотню верст, посещали церкви крайне редко, сохраняли н свои языческие обычаи и обряды и, если и принадлежали к лону православной церкви, то лишь номинально, оставаясь в душе язычниками и лишь формально соблюдая правила церкви. Во многих погостах действительно имелись и имеются часовни, в которые определенное число раз в году приезжал священник, который исповедовал и причащал лопарей, совершал таинства брака и крещенья. За свои труды священник получал ругу — добровольное приношение от лопарей, обыкновенно состоящее из рыбы. Лопари к этим наездам относились не совсем дружелюбно, так как каждый такой приезд, даже в том случае, если не позволялось по отношенью к лопарями никаких злоупотреблений, все-таки обходился им очень дорого, они старались обманывать приезжих священников, доставляя им в качестве руги плохую, подчас никуда негодную рыбу. Следствием этого некоторые священники, как мне передавали в Коле, прежде, чем приступить к совершенно треб, объявляли лопарям, что они требы будут совершать лишь после получения определенного количества руги; лопари старались, конечно, дать плохую рыбу, но приезжие ее не принимали и отказом в требах, в случае неотдачи порядочной рыбы, доводили лопарей все-таки до того, что рыбу они давали порядочную. По принесении определенного количества руги священник и приступал к совершенно треб. Зная незавидное положенье священников многих глухих уголков России, нельзя видеть в подобных поступках некоторых из священников неизвинительных злоупотребление, но все-таки такого рода действия заставляли лопарей смотреть на приезжих проповедников недружелюбно; это было для них повинностью тяжелой, неприятной, но повинностью необходимой. При таких условьях и отношенье к слову Божью не могло идти дальше исполнения той же повинности. Священники научали лопарей молитвам, что давалось нетрудно, благодаря тому, что большинство русских лопарей изъясняется по-русски, — но к следующему приезду большинство лопарей успевало уже забыть их. Лишь немногие сохраняли выученное в памяти и то подчас переделывали молитву по своему. Так например, один лопарь прочел мне известную молитву “Богородице, дево...” следующим образом: “Богородица дева радуйся. Обрадованная Марья Господь тебе. Благословенная ты жена” и т. д.

Одним словом миссионерская деятельность и дело просвещения христианством лопарей до самого последнего времени стояли на самом низком уровне развитья. За последнее время оно двинулось несколько вперед, хотя для некоторых частей Лапландии оно продолжает оставаться в прежнем положении. Современная деятельность просвещения христианством выражается главным образом пока лишь в том, что число церквей в Лапландии увеличивается. Церкви существуют и в Нотозерском погосте и в Ловозерском; поговаривают о постройке церкви в погосте Массельгском, Новые церкви, не смотря на краткое свое существованье, уже успели принести некоторые плоды на новой почве: суеверия лопарей и языческие обряды уступают с каждым годом все больше перед вновь проникающим к ним светом. Следует, конечно, ожидать еще больших плодов от новых церквей для юной паствы, под условьем, чтобы существованье церквей не ложилось тяжелым бременем на лопарей, чтобы призванные к проповеди христианства в среде полудикого народа пастыри честно и с любовью [70] исполняли свое дело, относясь к нему не как к исполнению тяжелой, скучной обязанности, а со всей силой любви к делу необходимой на том поприще на котором они призваны работать.

← предыдущая | оглавление | продолжение →

© OCR Игнатенко Татьяна, 2014

© HTML Воинов Игорь, 2014