К. Тиандер ПОЕЗДКИ СКАНДИНАВОВ В БЕЛОЕ МОРЕ

Разбор исландских саг:

[100]

XII.

Саги в русской науке.

С тех пор, как русские ученые начали критически разбираться в первоисточниках, они, вместе с тем, усвоили себе и отрицательное отношение к исландской саге. В главе их стоял Шлецер. Для него первый и главный закон в истории заключался в том, чтобы не говорить ничего ложного. Поэтому Шлецер сравнивает исландцев с трубадурами, и древности и “важности” Нестора противопоставляет их молодость и легкомыслие. Для него саги — глупые выдумки, бредни, сказки в роде сказок о прекрасной Мелюзине или о короле Дагоберте, которые читаются девушками на поседках; а глупейшая из всех этих сказок — Орвард-Оддсага1. Этим строгим приговором Шлецер отвлек внимание русских ученых от исландских саг. Между прочим и Карамзин “уверовал его верою”.

Интерес к исландской литературе неожиданно проявил протоирей при русском посольстве в Копенгагене Стефан Сабинин. Он не только в 1849 году составил грамматику исландского языка по недавно вышедшей тогда в свет грамматике Раска, но занимался и изучением англосаксонского и готского языков. Он был уверен, что изучение всех этих наречий прольет новый свет на быт русского народа и на русский язык. Кроме [101] того, Сабинин работал над сочинением, в котором хотел доказать сродство исландского языка и скандинавских диалектов с языком русским. “Многое еще собрано”, пишет он, но так как он вскоре был переведен в Веймар духовником Марии Павловны, то ему по всей вероятности пришлось оставить намеченные ученые занятия. В печати появились еще его переводы из саги об Олафе, сыне Триггви2. Сабинин у нас был первым знатоком древнесеверного языка и в этом смысле и первым скандинавистом.

Другой защитник Исландии воспрянул в лице Сенковского (барона Брамбеуса). Выступив против “грабителей невинных потех рода человеческого”, как он называл Нибура и Шлецера, Сенковский метко определил сагу, как “плод, принадлежность и клеймо того человека и общества, которые создали ее и верили в нее, как в истину и, следовательно, важный материал для его истории. Старая критика гордо отвергла все сомнительные материалы, тогда как новая старается совестливо воспользоваться всеми ими, определить по достоинству и сущности приличное место и употребление для каждого из них в особенности, и из всякого памятника ума человеческого извлечь общественного человека и новую черту для картины общества, в котором он действовал”3. Сам Сенковский напечатал перевод саги об Эймунде.

Таким образом, русская публика получила возможность познакомиться с двумя исландскими сагами, в которых действие происходит почти исключительно на русской почве и где выступают между прочими лицами и древнерусские князья.

Теперь уже трудно было закрыть глаза на очевидную [102] важность исландских саг для древнерусской истории. И вот, русское правительство высказалось в пользу огромного предприятия: собрать и издать все, что в исландской литературе так или иначе имело отношение к России. В 1834 году Сенковский обратился к публике с небольшой запиской об исландских сагах и их отношении к российской истории, предлагая открыть народную подписку и собранные деньги передать копенгагенскому “Обществу для изучения древнего севера” на такого рода издания. При содействии министра народного просвещения графа Уварова и многих других высокопоставленных лиц и любителей науки был собран необходимый капитал. В главе предприятия стоял председатель и основатель вышеназванного общества, известный ученый Рафн (1795-1864). Главным его сотрудником был не менее знаменитый Финн Магнусен; но в то время, как работа была в полном ходу, он скончался (в 1847 году). Его место занял достойный продолжатель начатого дела, норвежский историк Петер Мунк. Первоначальный план был значительно расширен: с одной стороны, решили включить в сборник все рассказы и упоминания, касающиеся Византии и востока вообще, с другой стороны, в предполагаемый труд не могли не войти и финские племена (лопари, собственно фины, эсты и ливы), судьбы которых так тесно связаны с первобытной историей русского народа. В 1852 году вышел в свет первый громадный том Antiquites Russes, а через два года последовал и второй.

Однако, это капитальное издание совершенно не достигло своей цели: оно не вызвало ни одного нового исследования: экземпляры в библиотеках оставались украшениями полок, до которых никто не дотрагивался; отрицательное отношение Шлецера по-прежнему продолжало господствовать в русской науке. Причина заключалась, главным образом, в нецелесообразности самого издания. Мысль издать только те отрывки саг, которые касаются одних русских, следует признать вполне неудачной. Можно ценить значение той или другой части саги только тогда, [103] когда мы уже составим себе верное понятие о всей ее совокупности. Но еще более чувствительным недочетом издания является то, что тексты были напечатаны без критики. Современная палеография требует пересмотра всех сохранившихся рукописей, и старых пергаментных и более новых бумажных, и затем устранения всех случайных описок, сознательных изменений и позднейших вставок. Наши издатели печатали свои отрывки часто по первой попавшейся рукописи и не только не исправляли текста критически, но еще сами вносили туда свои догадки. Историк мог бы приступить к своей задаче лишь после предварительной работы над текстом. Но тут встретилось новое препятствие. При каких обстоятельствах слухи о России доходили до Исландии? Где собственно отдельные воспоминания начинали слагаться в саги? В чем выражалось посредничество Швеции, Дании, Норвегии? На ряд таких вопросов русский исследователь не мог найти удовлетворительного ответа. Мало того, чтобы вникнуть в состав саги требовались еще приемы сравнительные с местным фольклором, с средневековыми литературными и народно-эпическими мотивами. Словом, пред историками предстали вопросы, совершенно чуждые их основным задачам, и чувствуя невозможность справиться с ними, они стали, вообще, недоверчиво смотреть на исландские саги.

Тот русский ученый, который, казалось, мог бы с большим успехом подвинуть вперед изучение исландской саги, был увлечен в сторону. В предисловии к своему фундаментальному исследованию Куник заявляет: “Пора, наконец, приняться за более высокую задачу науки, касающуюся не одной только формальной ее стороны, пора начать смотреть на вопрос о варягах-руссах не только как на цель, но как на средство к цели. Пора оставить пресловутую тему о том, были ли варяги славянами или финами, германцами или выходцами из Азии; пора спросить, какое духовное наследие досталось на их долю, какие силы действовали при основании русского государства, каким образом, вообще, состоялось это осно[104]вание. С этой точки зрения предмет, о котором так долго спорили, превратится в один из наиболее важных вопросов всемирной истории”4. Между тем, выводы Куника встретили резкий отпор у многих ученых, во главе которых стояли Иловайский и Гедеонов. Снова завязался спор из-за варягов, опять началось так называемое варягоборство. На этот спор ушли все силы Куника. Ему приходилось отстаивать основные положения норманской школы; ему было не до того, чтобы заняться разбором частных ее вопросов. При более благоприятных условиях, Куник, наверное, не оставил бы без внимания исландскую сагу. После Куника же никто не решался вновь поднять затронутые им вопросы.

Потерпев такую неудачу в лагере историков, исландская сага стала вскоре приобретать друзей среди любителей поэзии. Прежде всего следует упомянуть о переводе Фритиофсаги — студенческой работе Я.К. Грота. Она не обратила на себя внимания. Более замечен был его перевод поэмы Тегнера на тот же сюжет. Как везде, поэма Тегнера распространила и в России среди более широкой публики понятие о существовании исландских саг. Кроме того, Грот предпослал своему переводу введение о древнескандинавском быте, необходимое для уразумения самой поэмы.

В 1885 году Ф.Д. Батюшков напечатал в “Журнале Министерства Народного Просвещения” перевод саги о Финбоге Сильном с обстоятельным научным исследованием. В последнем автор излагает главные мнения немецких и скандинавских ученых о происхождении исландской саги и затем переходит к рассмотрению переведенного им произведения; при этом его опять занимает вопрос историко-литературного генезиса. С тонким аналитическим пониманием автор отделяет историческую подкладку от народно-эпических образований и открывает нам глаза на уже начавшуюся героизацию главного лица. [105]

В 1890 году отдельным изданием вышел перевод саги об Эйрике Красном, сделанный С. Сыромятниковым. В красиво написанном введении автор рисует жизнь и культуру древней Исландии, а что касается самих саг, то и здесь сторона внешняя, именно бытовая обстановка, занимает более его, чем сторона внутренняя, психология творчества. У Батюшкова читатель найдет историко-литературное исследование, у Сыромятникова культурно-описательный очерк.

Последние по времени переводы древнесеверных саг принадлежать перу О. Петерсон и Е. Балабановой и вошли во второ том их труда: “Западно-европейский эпос и средневековый роман в пересказах и сокращенных переводах с подлинным текстом”. Весь второй том, вышедший в 1898 году, посвящен древнескандинавской поэзии и, кроме эддических песен и отрывков из прозаической Эдды, содержит еще саги о Вельсунгах, об Одде-Стреле, о Гунлауге-Змеином языке, и о Гретти, сыне Асмунда. Так как авторы хотели дать только “возможность хотя бы некоторого знакомства с средневековой литературою”, то они приводят лишь известные части вышеназванных произведений в более или менее близком переводе, остальные же в самом свободном пересказе. Существенный недостаток данного труда заключается в том, что авторы не сочли нужным строго отделить друг от друга этих два приема передачи чужого памятника на родном языке; перевод и пересказ переплетаются у них так, что нет никакой возможности отличить один от другого: подчас перевод становится хорошим пересказом, подчас пересказ вызывает в нас как бы предчувствие хорошего перевода.

Наконец, надо еще упомянуть о XXV выпуске “Русской классной библиотеки”, издаваемой под редакциею Чудинова5. В нем перепечатаны вышеназванные пере[106]воды Сабинина, Сенковского, Батюшкова и Сыромятникова, а также присоединены и статьи двух последних авторов. Ничего нового, кроме опечаток, это издание не дает.

Примечания

[100]
1 Шлецер, Нестор, т. I. стр. ии, мд, 53, 76, 426; т. II, стр. 363, 766 и др.

[101]
2 Русский исторический сборник, IV т., 1840 г.
3 Собрание сочинений Сенковского, V, стр. 429 и 435. Статья Сенковского об исландских сагах появилась также в переводе на датский язык и напечатана в журнале Annaler for oldnordisk Oldkyndighed 1847 год.

[104]
4 Kunik, Die Berufung d. schwedischen Rodsen, т. I, стр. XVIII.

[105]
5 Уже в 1875 году Чудинов издал сборник под заглавием: “Образцовые произведения Скандинавской поэзии”, включив в него переводы Сабинина и Сенковского.

<<< К оглавлению | Следующая глава >>>

© Текст К. Тиандер, 1906 г.

© OCR И. Ульянов, 2009 г.

© HTML И. Воинов, 2009 г.

Оригинал текста 1,16 Мб