В. И. Немирович-Данченко,"Страна Холода", 1877 г.

[246]

Ни один из промыслов русского севера так ясно не обнаруживает упадка нашей производительности, как сельдяной, дававший некогда до 1,000,000 пуд. сельди, а теперь доставляющей архангельскому поморью 56, много-много 65 тысяч рублей ежегодно. Это одно из интереснейших явлений нашего края, и мы не ошибемся, признав за ним особенное значение в прошлом и будущем, хотя и не в настоящем. Начиная от берегов Двинской губы, сельдь ловится по всему протяженно северо-русской окраины вплоть до границ Норвегии. При этом, главнейшими пунктами лова служат тихие и широкие губы небольшой, глубины, особенно любимые сельдью преимущественно направляющеюся сюда для икромета. Села: Сорока, Кереть, Ковда, Кандалакша и Княжая Губа – центры этого промысла. Сельдей в означенных местах ловят неводами и саками, причем рыбопромышленная партия состоит из трех человек на отдельном карбасе. Весь лов в Сороке делится на пять частей, причем два пая отдаются хозяину снасти и карбаса, снарядившему [247] на свой счот промысловую артель. Все обзаведение для сельдяного лова обходится весьма дешево: невод в 15 р., карбас в 13 р., мережа – 5 до 6 р. При удачном промысле, добыча оценивается иногда по 150 р. на каждую партию, или по 30 р. на пай; но это исключение: чаще на каждый пай приходится лишь по 15 р. Более всего вылавливается сельди в Кандалакше. По засвидетельствованию посещавшего, в 1872 году, эту губу г. Маликова, там один весенний-егорьевский лов дал от 60 до 70,000 бочонков сельди, причем, каждый бочонок определялся по весу от 30 до 35 фунтов. Губа Кандалакша находится в Ковдской волости, где считается 127 сельдяных неводов, принадлежащих 80 собственникам; ценность их, вследствие большей величины, доходить до 100 руб., почему хозяину его идет уже три пая из добычи. На этот невод средним числом добывается сельди на 180 р. Выловленная здесь сельдь идет в Архангельск, где и продается от 40 до 50 к. за бочонок, разумеется, при гуртовой покупке. Не странно ли, между прочим, что, несмотря на подавляющее обилие на севере русской сельди, в Архангельск идет и с выгодой на местном рынке сбывается сельдь норвежского улова? Сельдь в наших морях буквально запружает воды. Я сам в Соловецком монастыре, в гавани его, где постоянно ходят пароходы, имел случай видеть, как в одном неводе сельди, вечером, монахами-рыболовами было вытащено более 27 пудов сразу. Нужно при этом заметить, что иностранной сельди к нам идет немало – она не составляет прихоты. Вот, например, цифры, извлеченные из норвежских официальных источников: в 1861 году ввезено к нам через архангельский порт 143,271 бочка сельдей из Норвегии, в 1862 году – 273,000 бочки, в 1863 году – 253,600 бочек, в 1864 – 190,000 бочек, в 1865 – 218,000 бочек. Разумеется, защитники интересов иностранных производителей на рынках нашего севера станут и против этого приводить заведомо ложные аргументы, из которых главнейший заключается в дурном, будто бы, качестве русской сельди, хотя уже давно решено, что, при хорошем посоле, архангельская и именно Кандалакшская сельдь не уступает не только норвежской, но и голландской, так называемой королевской сельди. Главное затруднение местный промысел встречает в недостатке хорошей соли. Так, например, нынешнею весной соль добывалась у купца Савина по 80 коп. за пуд. Целые груды сельди, за недостатком соли, гнили и разлагались на берегу, что не могло не иметь значительного влияния на их достоинство. Сельдь позднего посола именно и отличается теми качествами, которые делают ее невыносимою даже и для малотребовательного желудка. На месте – пуд сельдей еще недавно доходил до [248] 30 коп. Теперь пуд их оценивается в 40 и более копеек. Наши экономисты оценивают общий ввоз в Россию иностранной сельди в 8,000,000 руб. Нет никакого сомнения, что если бы наши поморские промышленники умели солить и укупоривать сельдь, а также знали подходящие места ее сбыта, то эта сумма осталась бы в русском кармане, хотя, разумеется, та же ковдская или сороцкая сельдь в прейскурантах и объявлениях наших коммерсантов великолепно именовалась бы королевско-голландскою. Сотня голландских сельдей продается в Петербурге от 10 до 15 р., лучшего посола поморская сельдь не шла бы дороже 5-7 р. за тоже самое количество.

Когда, в 1768 году, окончилась здесь монополия графа Шувалова, дарованная ему на 20-ти-летний срок на все вообще морские промыслы севера, – последние были объявлены свободными. Население, не располагая знанием и капиталами, не могло воспользоваться всеми выгодами нового, открытого ему поприща для производительного применения своей деятельности, вследствие чего беломорский промысел вновь поступил в казенное ведомство, и в Архангельске учреждена была на этот предмет комерц-контора, которая тотчас же поручила гамбургскому уроженцу Кейкину и дерптскому купцу Рору заняться посолом сельди. Первый дебют Рора был великолепен: образцы сельди беломорского улова, представленные им в Петербург, превзошли все ожидания. По нежности, вкусу, содержанию жира и по другим качествам, эта сельдь была признана стоящею гораздо выше того же продукта иностранного ввоза. Комерц-контора тотчас же возложила на Рора устройство этого промысла. Рор – как мудрый иноземец, хотя и дерптского происхождения, начал с того, что все русские – свиньи, животные, и что ими надо пользоваться, как животными – только. Эксплуатация рабочих началась страшная. Из прибалтийских губерний потянулись к нему братцы, племяннички, внучки, сваты, кумовья, и вся эта шушера, так ловко умевшая некогда устроиться на наш счет. Под видом благочестия на Беломорье возникло кулачество, которому не было ничего подобного и во время румянцовских монополий. Наконец, дело кончилось тем, что правительство не стало получать с промыслов предположенный доход, который целиком шел на братцев, племянничков, сестриц и т. д. Потом и самые промыслы были признаны бесполезными для казны, которая вслед затем, к огорчений этой орды, отказала Рору в данных ему привилегиях и субсидиях. После этого сельдяным промыслом стал заниматься всякий, кто хочет; правительство же сочло возможным назначить, с своей стороны, сельде-промышленникам премию за каждый доставленный в Петербург бочонок хороших сельдей – по 50 копеек. Но льготой не пользовался никто, [249] что и понятно: такими мерами можно поддержать промысел, как веревка поддерживает повешенного, т. е. задушая его. Сверх того, в это же время иностранцы, жившие тогда в архангельском порте, употребляли с своей стороны все средства к окончательному понижению этого промысла и, разумеется, при подкупности администрации той несчастной эпохи, достигли своей цели.

Спустя довольно значительный промежуток времени, графу Румянцеву рыбопромышленник Звягин прислал им самим просоленную и укупоренную беломорскую сельдь, которая оказалась так хороша, что тогда же, для развита этого дела, была здесь учреждена беломорская компания, с беспримерным полномочием и пособиями от казны. Она скоро, впрочем, доказала правительству, что иностранцы, во главе русских торговых предприятий, заботятся не об интересах питающего их государства, а о собственных своих выгодах, диаметрально противоположных нашим. Несмотря на тогдашнее безденежье, казна дала компании 444,000 руб. Во главе управления компанией был поставлен голландец Дорбекер. Этот господин прежде всего нашел нужным доставить доходец своим родственничкам и выписал у них для компании дорого стоящие, но оказавшиеся никуда негодными, невода. Далее, он вызвал оттуда же, из той же сердцу милой Голландии – 15 солильщиков, хотя достаточно было бы и трех. Разумеется, при таких условиях, компания, как гнилое тряпье, расползлась во все стороны. Лица, стоявшие во главе предприятия, были баскаками для мирного населения Поморья. В захолустьях севера они выделывали такия штуки, перед которыми побледнеют и ужасы крепостного права и наша воеводчина. В конце-концов, как Фатум древних, явились англичане и истребили наличное имущество и заведения компании, так что при ликвидации, частные кредиторы получили по 8 коп. на рубль, а акционеры – 0.

Таковы условия, в которые был поставлен архангельский сельдяной промысел. Немудрено, что население севера, несмотря на затраты правительства, осталось, по отношению к посолу и приготовлению сельдей, на тех же патриархальных приемах, которыми оно руководилось и при Петре. Казна тратила сотни тысяч и тратила непроизводительно. Они утучняли, но только иностранцев, являвшихся к нам похожими на виденных Фараоном во сне тощих коров и возвращавшихся домой тучными, им же виденными коровами.

Где же спасение, где исход? Как поставить сельдяной промысел на севере так, чтобы он приносил действительную пользу местному населению и изгнал бы из внутренних рынков России сельдь иностранного ввоза?

[250] Единственное средство к этому заключается в следующем: правительство много уже затратило на разных Роров и Дорбекеров – пора помочь и отечественным производителям, выбрав способнейших из них и отослав их на казенный счет в Голландию и Норвегию, на лучшие сельдяные факторы. Три-четыре года подготовительных работ там совершенно достаточны для специального ознакомления с этим делом. Таким путем мы получим хороших сельдяных промышленников, которые принесут с собою в захолустье своего родного Поморья знание и труд. Каждый грош, затраченный на этот предмет казной, даст населению десятки и сотни рублей, и если не утучнить Дорбекеров и Роров, то освободить население севера от пауперизма, разлагающего теперь лучшие его силы.

<<< Вернуться к оглавлению | Следующая глава >>>

© OCR Игнатенко Татьяна, 2011

© HTML И. Воинов, 2011