[49]

VIII.

Лопарский погост.

В Лапландии еще царит зима.

Снегами засыпаны горы и ущелья, долины и тундры. Озера, реки стоять под опаловыми поверхностями ледяного покрова и только незамерзающие пороги и водопады гремят кое-где среди мертвого молчания окружающей их пустыни. Низко ходить по небу серые тучи, туман стелется в понизьях. Ночью еще во всем своем грозном величии раскидываются по небу огнистые сполохи... Но апрель уже близится, морозы не так сильны, холодные Ветры унялись и только изредка шумит вьюга, с диким свистом врываясь в ущелья да засыпая новым снегом мирные погосты. Среди пустырей, в царстве полного безлюдья, далеко от пешеходных и оленьих дороге, ютятся эти поселки лопарские или на скате пологой горы, или на дне мрачной котловины, или на широкой луговине у большого озера... Это не деревня оседлого человека и не кочевье [56] номада. Это еще переход к постоянному жилью, первая попытка жить в подобии изб, на одном месте, но не постоянно, а так лет двадцать, тридцать, пока олени не выедят весь ягель в окрестностях погоста, пока рыба не переведется в ближайших озерах, а зверь — в ближайших вараках. Тогда лопари снимаются, идут за триста верст далее и строят там новые избы — тупы, быстро забывая старое насиженное гнездо.

Живописен вид лопарского погоста. Еще издали, подходя к нему, вы слышите громкий лай собак и какие-то хриплые крики. В воздух пахнет соленою рыбой И гарью. Но вот вы поднялись на вершину последней горы и далеко внизу, на дне долины, у извилистого ручья рисуется словно на ладони лапландский поселок. Вы различаете внутри его часовню, а кругом какие-то странные четырехугольные срубы, крытые на один скат. Между ними чернеют амбарушки, словно ящики, на высоких столбах, только с острыми кровлями... Все это разбросано, раскидано. Пять шесть туп имеет, кучкой, а так за двести сажен другая кучка. Вокруг часовни ели или березы. Между тупами шатаются бараны, возятся собаки. Иногда издали послышится гул, словно [57] море заливает окрестность своими неугомонными волнами. Подождите минуту и на ваших глазах почернеют окрестные горы под тысячеголовыми стадами оленей, согнанных собаками. Обрываясь с отвесных почти скатов, чуть не по горло уходя в снеговые сугробы, засыпавшие горные трещины, вы, наконец, сползаете вниз, и первое, что вам кинется и глаза, это — миролюбие собак. Они не бросаются чужому под ноги, не лают на него во всю пасть, не норовить заняться оперативною хирургией над вашими икрами. Напротив, ласково ворча, они стаей встречают вас и торжественно провожают до самого погоста... Подходите ближе — и всюду вы видите разбросанными и на снегу рыбьи внутренности, кости, пятна крови от свежеванных оленей.

Все население погоста высыпает вам навстречу, и тут вы поражены прежде всего лицами этих номадов сквера. Из толпы смотрят на вас физиономии, изредка только с смеющимися красноватыми глазами и выдавшимися скулами. Все они без шапок. Волосы низко падают на лоб, бороды редки и малы. Между взрослыми снуют дети, женщины выглядывают из дверей, и между ними вы заметите немало миловидных лиц. Мурманские лопари, живущие между Нуоте-[58]озером и Лавозером, особенно красивы. Смешение с русскими создало здесь довольно сильный тип, лучшими представителями которого являются девушки. Брюнетки с серыми и голубыми глазами, блондинки с черными глазами здесь не редки. Прибавьте к этому замечательно маленькие руки и ноги, которым позавидовала бы любая из наших львиц, стройное сложение, выкупающее малый рост, — и дикари севера покажутся вам весьма привлекательными.

Наиболее сохранили свой тип лопари терские; эти не только малорослы, но и большеголовы, короткошеи; красновато-карие, узкие, словно щели, глаза, темно-русые и часто рыжие волосы, выдавшиеся скулы на медно-красном лице, длинные руки и короткие ноги делают их весьма некрасивыми, за исключением иоканкских и лумбовских, тип которых весьма привлекателен. Но уже близ Финляндии и около Скандинавского королевства живут так называемые горные лопари. На смуглых, толстощеких лицах играет яркий румянец, из-под черных, падающих на лоб, волос зорко смотрят большие карие глаза. Большое тело на коротких, сильных ногах и цепкие, мощные руки... Я встречал среди мурманских лопарей почти красавцев. Между лопарками было немало девушек, которые [60] с честью заняли бы первое место в любом нашем селе. Но пока вы разглядываете эту суетливую, высыпавшую к вам навстречу толпу, она наступает на вас со всех сторон с громкими криками. Только не пугайтесь: это выражение радушия. Каждому лопарю хочется самому принять и угостить вас. “Коли гость в избе, значит Господь тебя не оставил”. “Страннику дал, значить на промысле в десять раз взял”. “Кого Бог возлюбил, к тому и гостя послал”. “Кто путника накормил, тот десять лет не будет голоден ни разу”. Вот пословицы и поверья лопарей.

Во всей этой толпе, тесно окружившей вас, вы не увидите ни одного, который был бы одет лучше других. На всех одни и те же пычки: шубы из оленьего меха, шерстью вверх; под пычком ракан, дубленый полушубок из того же меха; ниже — шерстяная вязаная рубаха. На ногах пякуи из оленьих лап и яры шерстью вверх; чем выше загибаются их острые носки, тем наряд считается щеголеватее. Шапки на овчине или на оленьем меху, с ушами; они обложены кругом лисьими хвостами, с синим суконным верхом, усаженным бисером и костяными пуговками. Фильманы, сверх того, но[61]сят длинные сапоги из шкуры, снятой с оленьих ног. У них за поясом всегда большой нож, а на голове шапка, над меховом околышем которой возносится нечто в роде верхней половины уланского кивера. Женщины носят убор, поразительно напоминающий каски, в которых являются на сцену пресловутые карабинеры в “Разбойниках” Лекока. Эти каски с торчком, стоящим языком, украшены всем, что только есть у лопарки; медными пуговицами, бусами, галунами, стеклышками, кусочками зеркал, металлическими шариками. Щеголихи буквально сгибаются под тяжестью своего оригинального головного убора. У одной лопарки я видел его украшенным сплошь старинными серебряными рублями. Многие из них усвоили себе русский костюм, но и они не могут расстаться с этою каской. Продать ее решится лапландская девушка только в крайней нужде. Я предлагал до пяти рублей за простой убор такого рода, и мне его не отдали. Малорослых, хотя и красиво сложенных лапландок чрезвычайно портит этот громадный мавзолей, сооружаемый ими над головою. Летняя одежда — юпа, шитая из серого сукна, род голландской рубахи с прямым воротом. На голове то круглый, то островерхий вязаный или ва[62]леный колпак, шерстяные чулки да каньги из оленьей кожи с носками, загнутыми кверху, и мягкою подошвой. Рубашка опоясывается шерстяной, узорной лентой с огневицей в роде портмоне, усаженной бисером и пуговками. Впрочем, приморские лопари в последнее время стали носить, разумеется по праздникам, пальто и сюртуки норвежского изделия, оставив у себя старые шапки и старую обувь. Они необыкновенно смешны в этом костюме. Пычек, пякуи, яры, каньги, шапки, колпаки, чулки, пояса и ремни приготовляются из домашних материалов лапландками. Молодые лопари причесываются на одно ухо, пожилые на оба. Первые подстригают волосы в пол-уха, а пожилые оставляют их расти хотя до плеч. Но понятно, что доглядеть это платье вам придется уже в тупе, у ярко-горящего костра. Дело в том, что пока вы недоумевали, к кому из лопарей взойти, один захватил вас за плечи и чуть не силою втащил к себе, кланяясь на каждом шагу и желая вам всего лучшего. С удивлением останавливаетесь вы посреди этого странного жилья. Сажени две в ширину и две с половиною в длину, эти четырехугольные срубы очень низки, аршина три с четвертью, не более, высоты.

Кровля на один [63] скат, иногда дощатая, иногда крытая дерном. На передней и боковой стенах по одному окну, скупо пропускающему свет в слюдяные редко -

редко стеклянные рамы. Двери лопарей на деревянных петлях. В левом углу от входа устроен тякув, нечто в роде камина, каменной кладки. Полукруглый, большой зев ее постоянно обдает вас жаром, потому что огонь в костре поддерживается всегда. Из тякува в крышу сделана просто-напросто дыра. По-нашему закрыть трубу, а по лопарски заложить это тряпьем, старыми лохмотьями. От тякува вдоль стены, идут полки для утвари. На продольных и передних стенках нары. Домохозяева с же[64]нами помещаются на передней лавке в углу, далее сыновья и остальные мужчины. Девушки у двери. В тупе, таким образом, живет иногда до двадцати пяти, тридцати человек. Чем больше народу в пырте (лопарское название избы), тем счастливее хозяин.

Чистота воздуха при этом, разумеется, считается лишней роскошью и лопари выносят такую духоту, в какой нам нельзя было бы провести и минуты. В переднем углу — иконы, медные складни и лубочные картины. Раз в одном пырте увидел я между образами графа Паскевича-Эриванского верхом на лошади, с обычными особенностями суздальского художества, т. е. зеленым лицом, желтым мундиром и красною лошадью, Спрашиваю — лопари, наивно крестясь, заявляют. что это Георгий Победоносец. В другой раз мне показали икону св. Николы и рядом жену этого святого. Изумленный, всматриваюсь и вижу греческую девицу Бобелину. Через Норвегию ввозятся сюда сентиментальные картины берлинского изделия: франты во фраках с кривыми ногами и локтями, вывернутыми фертом, и слащавые девицы с глазами, опущенными вниз, и цветочками в руках. Эти тоже сходят за святых и чествуются лопарями. Танцующий лейпцигский [65] музыкант кривоногий со скрипкой в руках оказался царем и псалмопевцем Давидом. И таких курьезов было не мало! К пыртам зачастую пристраиваются сенцы и разные клетушки для овец, рухляди, платья и оленьих постелей.

Находившиеся в избе потеснились. Хозяева отдали вам свой угол, но я бы не советовал занимать его, если вы хотя немного чистоплотны. Пока путник раскладывается, в избу набиваются посторонние: скоро некуда будет и ноги поставить, и все они смотрят на вас, разинув рты. Наконец, они освоились с новым лицом. Нужно только решить, большой ли он начальник: больше ли он их волостного писаря, и дерется ли? Напрасно вы станете убеждать их, что больше начальники не дерутся: они только недоверчиво подкачивают головою. Следующий затем вопрос:

— Знаешь ли ты царя?

— Знаю, а что тебе?

— Хотим жаловаться.

— На что?

— Оленей в тундре мало стало, зима ноне долгая. А какой у нас царь?.. — И там опять ряд вопросов: где живет царь, какие еще где есть начальники, нет ли где опять войны, [60] любит ли по-прежнему лопарей царь, и как его увидеть, как, до него доехать? Правда ли, что большие начальники могут ветер заколдовать, и т. д. Чем обстоятельнее им отвечаете, чем менее показываете свое превосходство, тем вы им желаннее и приятнее. Войдя, непременно пожмите всем руки и хозяев посадите с собою: они будут в восторг. Лопари чрезвычайно любят почет. Они часто приезжают к священнику в гости с подарками, но не показывают их. Хоть посадить их в передней уголь, угостить водкой, и тогда из-под полы номада является на стол или лисица, или оленина. Раз у кольского священника собралось местное начальство. Приезжает лопарь; добрый пастырь принимает его в гостиной, сажает с другими, обращается с ним как с равным. Лапландец не показал и виду, что он заметил это отличие, но, спустя три дня после его выезда, священник получил в подарок лисью шубу, пять рублей денег и пять белых оленей...

Вопросы истощены. Вы думаете, что вас уже оставили в покое. Ничуть не бывало.

— Не доктор ли ты? выдвигается из толпы приземистая старушонка.

— Нет.[67]

— А лечить можешь?

— От чего?

— А видишь, попритчилось одному... Лежит у меня а тупе...

— А у меня вон ружье ноне все мимо да мимо стрелит: вылечи его.

Все вообще лопари с необычайным доверием относятся к докторам, о которых они только слышали, и к медицине, единственным представителем которой является кольский фельдшер. Вас удивляет притом необычайное знание этими инородцами русского языка. В тупе, куда зашли вы, все говорят без малейшего акцента. По способу выражений, по постройке фразы вы видите, что они и думают по-русски. Это общее явление. Лопари средних погостов превосходно знают русский язык, и только некоторые женщины и девушки не говорят на нем вовсе. Лопари создали даже несколько пословиц, которые потом приняты русскими. В некоторых погостах я даже заметил необычайное явление. Кучки народу толковали между собою; издали кажется, что говорят по-русски, потому что поминутно звучать русские слова. Прислушайтесь — окажется, что их выражения состоять на половину из русских и на половину из своих слов. При этом усвоенными словами оказываются не те, каких не существовало в их языке, а самые обыкновенные: сегодня, поехал, ушел, олень.

— Тирвана ту повдзь, брат милый? слышится вам, т.е. здоровы-ли твои олени, милый брат?

— Тирван лиа вовздь, Господним произволением, т.е. здоровы пока Господним произволением.

— Коость аан, хорошо шелак? (Где теперь и хорошо ли промышляешь?)

— Иогаль, падун, иогаль. (На реке у падуна.)

— Кооз вулькит сегодня? (Куда поехал сегодня?)

— Да вот тут повцед отце вуильки галн, совсем пропали! (Да вот тут искать своих оленей, совсем пропали!)

— Смотри — ааны польдесть енны. (Смотри, нынче много волков.)

— Юммаль берегош. (Господь сохранить...) И т. д. Вообще, податливость этого племени

на усвоение себе оборотов и выражений чуждой речи замечательна. Лопари, живущие на границах с Норвегией и Швецией, говорят своим отдельным языком, в котором слышится значительное влияние скандинавского; лопари, осевшие по Эйнаре и вообще близь Финляндии, усвоили себе характер финского [69] языка. Мурманские лопари говорить, как уже выше замечено, полурусским языком и только некоторые терские во всей чистоте сохранили свою речь. Поддаваться влиянию русского языка лопари начали с тех пор, как стали строить избы. Еще при Петре они жили в вежах и говорили по-своему, вовсе не понимая наших промышленников. Лопари разных погостов часто не понимают один другого, и дипломатическим языком считается у них русский. До чего различаются наречия даже соседних погостов, видно из того, что общее выражение: приходи ко мне в гости, у лопарей на Имандре произносится так, а у сонгельцев иначе. Самый язык лопарей отличается некоторою певучестью и очень приятен, когда его слышишь на просторе широкого озера, когда девичий голос словно отчеканивает короткие и слегка гортанные слова этого народа.

Но вы все еще в тупе. Удовлетворив своему любопытству, лопари частью разошлись, частью расселись на корточки по углам пырта и неотступно смотрят на вас оттуда. В тякуве уже разложен костер и вода в черных, целыми слоями сажи покрытых котлах начинает уже клокотать, закипая. Ужин вам приготовляет непременно старшая из[70] девушек, которые сидят молча, не заговаривают с вами, стыдясь или считая неприличным расспрашивать вас о чем бы то ни было. Даже если вы обратитесь к лапландской девушке и заговорите с нею, она только отвернется от вас, а остальные изумятся вашему незнанию обычаев лапландского большого света. Хозяин тупы угостит вас всем, что у него есть. Уха из свежей рыбы, жареная на палочках рыба, реска (т.е. мука, замешанная на воде без соли, только испеченная на огне), лунда — уха с мукой и, вдобавок, каша из муки пополам с толченой сосновой корой, замешанная на ухе с салом. Если недавно был убит олень, вам подадут оленины; если вернулся в погост охотник с дичью, — вам принесут куропаток или кривцов. Сами лопари мясо всякого рода сберегают на праздники. Хлеб печеный покупается ими у русских; сами они приготовлять его не умеют вовсе. Если священник с женою приезжает в церковь и останавливается в церковном доме, к ним со всех сторон тянутся лопари с мукою, умоляя матушку - попадью испечь им хлеба. Прежде, чем подать вам что-нибудь, лопарь непременно сам попробует его. С каждым кушаньем он крестится и говорит вам: [71] “Ешь Господень дар”. Вы, если хотите пользоваться репутацией человека благовоспитанного, должны отвечать: “Благослови Господи дающего” Затем — взаимный поклон. Садясь есть, лопарь надевает на себя все чистое и лучше. Домашняя утварь лопаря состоит из чугунных и медных котлов, деревянных чашек и ковшей, чашек из бересты, сшитых оленьими жилками и украшенных разными узорами, деревянной ложки для черпания рыбы, берестяной солонки и берестяной же скатерти. У богатых встречается каменная норвежская посуда, но они не любят ее и едят из своей. На больше торжества лопари готовят семужью кулебяку на ржаной муке пополам с сосновой корой, сиги, кунжу, оленину, пойду, мозги и кашу. Церемониал обеда, строго соблюдаемый, таков: прежде всего молитва, потом подаются кулебяки, второе — щи, третье — реска, четвертое — мясо с салом, пятое — пойда, шестое — мозги в костях, седьмое — каша пшеничная или крупяная с маслом или салом. Разумеется, это в особенные торжественные дни. Обыкновенный - же обед — реска и уха из вяленой или свежей рыбы. Все жирное особенно любят лопари. Они с удовольствием пожирают ворвань и китовый жир, топленое масло и сало вся[72]кого рода. Случалось, что в Коле лопари съедали с удовольствием сальные свечи, разумеется без фитиля. Нерпичий жир, отвратительный на вкус и запах, охотно поедается ими. Зато лопари не едят медведей, зайцев и росомах, чаек, орлов, зуйков. Мурманские лопари ни за что не ста нут есть сырое или несоленое кушанье. Во время неурожая на рыбу, они едят и в посты куропаток, называя их летучей рыбой. Наконец, ужин готовь. Посредине пола кладут большую доску, на нее ставят котел с ухой. На отдельные куски бересты бросают вареную вместе, с кожей и чешуей рыбу из ухи, причем большою галантностью считается, если сам хозяин пальцами отделит мясо от костей. Вместе с семьей вы садитесь на пол и едите из одного котла. Положить себе отдельно на тарелку считается величайшим невежеством. За сделавшего такую неприличность не выйдет замуж ни одна лапландская девушка, если она только дорожить своей репутацией. Это все равно, что отказаться от куска оленьего сала — пойды, когда хозяин хочет положить его вам в рот собственноручно, оказывая тем безграничное уважение к гостю. Говорить во время обеда — верх дерзости, а смеяться — грех пе[73]ред Богом. Можно только читать молитву. Считается весьма лестным для хозяев в отдаленных уголках Лапландии, если гость икнет в конце трапезы; повторить подобную благодарность — значить бесконечно обязать хозяина, а если гость несколько раз сделает это, то его сочтут человеком, получившим блестящее, аристократическое образование. Точно то же делается, если хозяин предлагает вам поесть еще чего-нибудь, а между тем вы вполне сыты. Крайне неприлично лишний раз против других опустить ложку в уху или кормить собаку во время обеда. Правила эти так наблюдаются, что лопарь не сядет есть с русскими промышленниками и даже кольскими купцами, искренне презирая их за неблаговоспитанность. После обеда, в том же самом котле и даже не моя его, зам сварить чаю, если он только есть с вами. Случается, что для вкуса в это варево положат сала, а раз даже мне налили нерпичьей ворвани. По окончании трапезы вас приглашают в часовню. Гости должны помолиться там за счастливое прибытие свое в погост, хозяева поблагодарить Господа за то, что Он “благословил их странником”.

Четырехугольный сруб часовни только [74] острою кровлей да деревянным позеленевшим крестом отличается от пырта. Часовни крыты на два ската досками или дерном. Внутри вся передняя стена заставлена иконами, перед ними деревянные подсвечники, лампадки, увешанные птичьими яйцами. Образа украшены лентами, полотенцами, платками, пеленами, мехами и хвостами животных, бусами. Все это жертвуется перед промыслом и после него, в болезнях и несчастиях. Лопари вообще религиозны. Относясь с величайшим уважением к священникам, они со строгою точностью исполняют все религиозные обряды. В делах церкви они очень требовательны. Был к ним прислана из Архангельска священник косноязычный. Лопари всполошились. Как служить молебны или панихиды, ежели так неразборчиво произносит имена? Как святые различат, о ком он просить? Другой заикался, и лопари серьезно спрашивали меня: имеет ли силу служба, произнесенная таким образом, и поймет ли ее Бог? Внимание их в церкви так напряжено, что один старик, читая мне наизусть целые места из евангелия на славянском языке, не понимал их. Он не был грамотен и, сверх того, в его погосте появлялся священник не более девяти раз [75] в год. Когда лопарь хочет отомстить обидчику, он только отправляется в часовню и просить Бога “разобрать их дело”. При переносе погоста с одного места на другое прежде всего сносят часовню, служится молебен с водосвятием и окропляют святою водою оленей и окрестности. Затем всякий везет уже свою тупу и свои амбарцы и ставит их, куда попало. Лопари до того религиозны, что высших начальников считают и духовными лицами. Губернатор называется большим попом, исправник — малым попом; царь, по их понятию, всегда восседает на алтаре, на престоле, и творит там чудеса. Часто священники на папертях церквей находят убитого оленя, груз рыбы или несколько мехов. Это — приношение на церковь, причем жертвователь пожелал остаться неизвестным. Церкви в Лапландии — места чрезвычайно уважаемые. Лопарь приближается к ним со страхом. говорит вполголоса. Если вам кажется, что лопарь вас обманывает, заставьте его побожиться; впрочем, едва ли и придется прибегать к такой крайности. Честнее и добрее я не знаю народа. Я путешествовал между ними один. Часто они считали меня погибшим, а между тем, возвращаясь назад, я заставал все свое иму[76]щество и коллекция целыми. У меня не пропало и лоскутка. Несмотря на нежную привязанность лопарей к рому, мои запасы оставались нетронутыми. Между лопарями нег воров и мошенников. Уходя, лопарь не запирает свою вежу или тупу. Все его сокровища открыты. Впрочем, войти и взять съестное не считается преступлением. Лопарям мурманские промышленники поручать караулить зимою свои становища. Часто один такой номад живет среди полного безлюдья месяцев шесть, семь, восемь — и, возвращаясь назад, поморы находят все целым. Были примеры, что лопари-сторожа умирали с голоду, хотя в скеях у промышленников лежала и мука, и рыба. Лопарь не поцеремонился бы взять рыбу у своего, но он знает, что это не принято у русских, и не тронет чужих запасов. Лопари умирали, защищая становища от норвежских пиратов, тогда как они могли бы просто уступить силе и оставить вверенный им пост. Я знал примеры высокой честности между этими инородцами. Василий Мошников как-то нашел кошель с деньгами. Он разорился сам, объезжая погосты, побывал у терских лопарей, и у финманов, и после двухлетних усилий и розысков нашел владельца этой суммы и [77] не взял ни гроша за это. Честность лопарей доходить до странного. В одном погосте мне жаловались, что русские промышленники обижают их:

— Ровдуги берут, на глазах возьмут и унесут.

— Как же вы их не остановите? Вас много, а он один, чего же вы боитесь?

— Мы не боимся. А только как показать человеку, что он вор? Нам стыдно.

Эта деликатность, эта мягкость так высоки, что довольно рассказанного для освещения нравственного характера полярных номадов. Случалось, что, охотясь в горах, лопарь убьет чужого оленя, приняв его за дикого. Кругом пустыня, кто его видит? Скрыть можно. Нет, он розыщет владельца животного и, вместо убитого, отдаст ему равноценного своего оленя. Один лопарь, долго живший между русскими, похитил было мех у своего дяди. Тот привел его в часовню и там пожертвовал украденное на церковь. После этого несчастный должен был уйти. Господь его знает куда. Совесть его мучила, и он бросил жену и детей, и только спустя год его нашли уже мертвым в какой-то дикой трущобе лапландского чернолесья. На реке Пенна-эй я наткнулся на двух почти умирав[78]ших с голоду оленеводов. Они дошли до последней степени истощения. Мне удалось поставить их на ноги, и, представьте мое изумление, когда я узнал, что несчастные несли за спиною муку в погост, купленную на общественные деньги. Отправляясь в Лавозеро, я оставил деньги и вещи у Бархатова. По возвращении мне сообщили, что в погосте был староста и собрал подати, что у моего хозяина за недоимок описали последних его оленей, — тем не менее мои деньги были целы! Только раз случилось, что лумбовские лопари стреляли в Норкина, но и тут, я полагаю, не было желания ограбить русского купца, а просто жажда мести за целый ряд оскорблений. И к этим-то рыцарям чести мне советовали ехать вооруженным, рекомендовали не доверять им ни в чем, и вообще выставляли их образцами коварства и хитрости. Только раз лопарь-проводник обратился но мне с просьбою дать ему на водку. Но и он оказался долго жившим между русскими. Мягкое добродушное племя нужно видеть в семье, у себя дома, чтобы искренне полюбить его. Во-первых, что такое семья лопаря? Это не только его жена и дети, это все его родные и близкие знакомые. В Лапландии я не встречал людей, которые бы просили милостыню, хотя население края [79] обнищало и разорилось чрезвычайно. Лопарь-пролетарий идет в тупу своего родственника, живет в ней, ест и пьет вместе с его семьей, с ней и работает. Нет у него родных — он отправляется к знакомому и делает то же самое. При этом он не меняет жилья, а где поселился, там и остается до конца жизни. Его не только не выгоняют, ему рады. Он желанный гость. Я знал семьи в Лапландии, у которых в тупах жило по семи, по восьми таких обнищавших инородцев. Благодетелей человечества — современных ростовщиков, здесь нет. Кредита тоже не встречается. Есть мне нужда — дадут, но не с условием возврата ссуды, а так, “по божецки”, как выражаются лопари. Дети считаются здесь действительно благословением Господним. Я не видывал, чтобы лапландец когда-нибудь бил своего ребенка; в старости отец и мать, так же любимы молодым поколением. Им — лучшей кусок, — им первый почет. Эти ласковые, почти идеальные отношения сильно поражали меня, видевшего нашу крестьянскую семью. Сколько раз я задавался вопросом: кто же заслуживает название дикари, наш ли крестьянин, калечащий жену и хуже Ирода избивавший своих детей, или этот мирный и кроткий труженик полярных пустынь? В [80] лопарской семье драка неизвестна. Муж никогда не скажет жене сурового слова, она ему тоже, Он даже не назовет ее по имени, а величает чайкой, важенкой, вообще каким-нибудь ласкательным прозвищем. Если лопарю дадут рома, он сначала позовет жену, поднесет ей половину, а остальную выпьет сам. Лучший кусок оленины — жене, ей же пойда и мозги в костях. Он питает к жене непомерное уважение. Попадает лопарь в Колу — сам откажется там от угощения, зато принесет его жене. Убийства в семье у Лапландцев неизвестны. При этом бывают чрезвычайно странные женитьбы; старик шестидесяти, семидесяти лет женится на девочке лет пятнадцати; мальчик лет пятнадцати женится на пятидесятилетней старухе — и ничего! Счастливы, любят друг друга. Семейные отношения лопарей выяснились на первом же привале. Слепая старуха-мать сидела на первом месте. К ней обращались за советом и целовали ее. Дети возились у ее ног. Красивая жена молодого лопаря, скатав лепешки, реску, и приготовив обед, присела к своему мужу. Лопари, даже отлично говорящие по-русски, никогда не скажут про свою жену “она”, а “он”, не “та”, а “тот”. “Моя жонка ушел на промысел. Спроси моя жонка – [81] тот знает”. Лопари любят, чтобы их жены были хорошо и чисто одеты, хотя на собственный костюм не обращают, никакого внимания.

Около веж и туп строят они шалаши из хвороста — это их спальни.

Я видел лопаря, плакавшего над могилою своего грудного ребенка через десять лет после его смерти. Лопарки часто умирают от тоски, потеряв детей; еще чаще они не переживают мужа. В Кодовских горах я нашел оставленную вежу, где еще жила лопарка, несмотря на то, что весь погост перебрался верст за сто отсюда. Она, как оказалось, недавно овдовела и не хотела следовать за другими, оставшись умирать там, где была так счастлива с мужем. Если лопари приходят к кольскому купцу или кандалакшанину, то они сначала поклонятся его жене, а потом уже ему. Говоря с ним, они глядят на его жену и отвечают ей, хотя бы вопрос был предложен мужем. Русские женщины победнее с удовольствием идут замуж за богатого лопаря. Он в таком случае остается жить в селе, а не уходит в свои горы. На Кольском полуострове случается и так, что первый раз женщина выходит замуж за корела, овдовеет, повен[82]чается с русским и, овдовев уже вторично, на склоне дней своих идет за лопаря. Зато примеров, чтобы лопарка вышла за русского, не бывает вовсе. Повторяем, что мы рисуем не идиллию, а действительность.

Лопари между собою почти никогда не ссорятся. А если случится такой грех — идут разбираться на суйму. Суйма — это наш мирской сход, малороссийская громада. Лапландцы чрезвычайно любят свой парламент. Оберутся все в чистых платьях, начнут тихо, но потом голоса ораторов становятся все громче и громче, страсти возбуждаются, определяются партии. Все начинают говорить в одно и то же время — и странно, что все понимают друг друга. Лица краснеют, одни вытягиваются вверх, другие приседают, все размахивают руками, горячатся — и моментально, как-то вдруг, стихнут. Ссорящихся в большинстве случаев заставляют мириться. Суймы собираются при всех удобных случаях: нужно ли идти на охоту, отправляться ли на весенний промысел, платить подать, посылать ходоков в Колу, зарежут ли волки оленей, похитит ли лисица оленину из амбара, приедет ли священник, собирается ли куда-нибудь райда — суйма непременно сделает свое дело. На ее решения [83] нет апелляции, они исполняются свято и ненарушимо.

Но не забывайте, что вы все еще в часовне, где ваши хозяева наверно усерднее вас молятся за благополучный путь ваш. Выходя отсюда, они зажгут лампадку, где за недостатком деревянного масла теплится олений жир. На возвратном пути вы еще пристальнее вглядываетесь в обстановку лопарского погоста и тут же выступают перед вами странные амбарушки на двух столбах, выстроенные из мелкого леса. Вверху у них, все имущество, внизу, в загородке овцы. Всю зиму овцы ходят по улице и только на ночь загоняются в амбар. В лесных трущобах, в горной глуши, в тайниках также понастроены лапландские амбарушки или для сбережения охотничьей добычи, или для хранения важных указов и документов на право владения родовыми угодьями. Об этом, впрочем, будет сказано потом, когда я перейду к поверьям и преданиям лопарей. В лапландском поселке нет ни овинов, ни гумен, ни бань. Летом моются в реках и озерах, а зимою в пыртах у комелька, занавешиваясь припоном.

<<< к оглавлению | следующая глава >>>

ОCR И. Воинов, 2012 г.