На основании актового материала и писцовых книг кон. XVI—XVII в. автор подробно рассматривает историю основания Печенгского монастыря и других поселений в районе Печенги—Колы.

Андреев А.И. К истории русской колонизации западной части Кольского полуострова //Дела и дни. – 1920. – Кн. 1. – С. 23–36.

К истории русской колонизации западной части Кольского полуострова

[23]

С конца 60-х годов XVI в. и довольно долго потом между датчанами и русскими велась, как известно, дипломатическая переписка о русских «захватах» в пределах западной части Кольского полуострова. В защиту своих прав на указанные земли и та и другая сторона, с течением времени, выработала целый ряд аргументов, из которых далеко, однако, не все могут быть приняты под свою защиту историком. Обзор этой переписки за более ранний период сделан уже довольно давно1 и может считаться общеизвестным. К настоящему времени опубликована и значительная часть тех датских и русских документов, которые послужили материалом для упомянутого обзора2. Изучение самих документов вскрывает, однако, целый ряд интересных подробностей постепенного освоения русскими этого края, которые естественно должны были ускользнуть при обозрении упомянутых документов — в общем, конечно, суммарном, хотя и сделанном специалистом вопроса.

Интерес к прошлому нашей северо-западной окраины в связи с ее важным государственным значением, несомненно, возрастал за последние годы; еще на памяти у всех та интересная статья по истории Колы и Печенги в XVI в., которую дал нам безвременно угасший А. В. Тищенко3; ряд других работ, крупных и мелких, появившихся в последующие годы, напр., по истории нашего разграничения с Норвегией, по-видимому, указывает на тот же интерес. На основании цепного материала, который опубликован и отчасти обследован к настоящему времени, можно, кажется, утверждать, что присоединение края к Москве совершилось в результате освоения его русскими поселенцами, которых он издавна манил своими богатыми промыслами; власть в лице сначала Московского даньщика, а затем воеводы (с 1582 г.) появилась здесь значи[24]тельно позже, когда колонизационный процесс зашел очень далеко, значительно дальше тех границ, которые были установлены между Россией и Норвегией в 1826 г.4. В этой первоначальной стадии колонизации русскими северо-западной окраины Московского государства бесспорно крупную роль сыграла церковь, в лице монастырей и церквей, являясь средоточиями народного потока. Эту сторону дела подчеркивают не только русские, но также и датские документы5. Между тем, несмотря на сравнительно большую литературу по истории русской церкви на севере, многие стороны ее деятельности там остаются далеко невыясненными. Попыткой осветить некоторые из них являются последующие заметки.

В начале XVII в, московские дипломаты, не уступая датским в знании летописей, утверждали, что «Лопская земля вся изстари к нашей отчине, к Новгородской земли, а взял ее войною нашие отчины, Новгородского пригорода корелской державец именем Валит, то ж и Варент, а русское имя ему Василей... а воевал то землю и к Новугороду прилучил и дань на них положил ещо при вел[иком] Г[осуда]ре ц[аре] и в[еликом] Кн[язе] Иване Васильевиче всея Руси самодержце, и многие лопари в тех летех крестилися при Генадие, архиепискупе Новгородцком, тому ныне (в 1603 г.) со сто з дватцать лет»6. Предания, касающиеся Валита, кажется, связаны с его деятельностью среди лопарей, живших в южной части Кольского у.7; таким образом, сведения начала XVII в. о крещении этих лопарей еще в конце XV в. дополняют те скудные известия о распространении христианства здесь, которые имелись до сих пор и относились, главным образом, к началу XVI в.8.

Самым же ранним известием о распространении христианства в западной части Кольского полуострова является сообщение летописей о приезде зимой 7041 г. в Великий Новгород лопарей «с Мурманского моря, с Колы реки, с Тутоломи (Туломы)»9 к архиепископу Новгородскому Макарию [25] с просьбой дать им антиминсы и священникв, «церкви Божия свящати и самим просветитися св. крещением»; «боголюбивый же архиепископ Макарий посла от соборные церкви святей Софии священника и диякона, и они ехавше церкви Божия свящали Благовещения св. Богородицы да чудотворца Николу в Филиппов пост и самих многих крестиша за Святым Носом лоплян...»10. Летописи или не указывают местоположения названных церквей, или же, подобно Львовской, ограничиваются общий указанием, что лопари поставили их «в своей земле», но историки церкви11 обычно считают, что обе церкви были поставлены там, откуда приехали лопари, т. е. в Коле. Таким образом, если согласиться с этим, Кола уже в начале 30-х годов XVI в. была довольно населенным пунктом, в котором для духовных нужд верующих имелись уже две церкви. Изложенное сообщение о построении в Коле двух церквей обычно дополняется рассказом о возникновении в том же пункте и в те же годы XVI в. Троицкого Кольского монастыря, основателем которого явился один из просветителей края — преп. Феодорит. По сообщению кн. А. М. Курбского в его «Истории о великом князе Московском», Феодорит по смерти своего наставника Зосимы, «отходит в далечайшую пустыню, в язык глубоких варваров, лопарей диких, пловуще великою Колою рекою, яже впадает своим устьем в Ледовитое море», и поселяется в этой пустыни; спустя несколько месяцев он встречает там другого пустынника (Курбский точно не запомнил его имя, «памятямися, пишет он, Митрофан, бе имя ему»), с которым живет в течение «аки двадцать лет»; затем, оба идут в Великий Новгород, где Феодорит получает от архиепископа Макария сан пресвитера, делается его духовником, совершает много благочестивых дел и «паки по дву летех потом», с богатыми дарами, возвращается с некоторыми другими в пустыню, и «тамо на устию предреченные Колы реки созидает монастырь и в нем поставляет церковь во имя пребезначальные Троицы; собирает там среду мнишескую» и вводит в монастыре строгое общежитие. «Потом приходящих к нему оных глубоких варваров наказует помалу и нудит на веру Христову, понеже искусен уже был языку их; произволивших же некоторых оглашает к пути спасенному и потом присвещает святым крещением... последи множества от них мнишеское житие возлюбили... понеже, науча их писанию, и молитвы некоторые привел им от словенска в их язык»12.

Изгнанный из монастыря братией, недовольной заведенными строгими порядками, Феодорит впоследствии, еще до бегства Курбского в Литву, дважды ездил в основанный им монастырь, «от Вологды до Колмогор реками плавающе двесте миль, а от Колмогор Двиною рекою великою до моря, а морем до Печенги другую двести миль, яже нарицается Мурман[26]ская земля, идеже живет лопский язык; тамо же Кола, река великая, в море впадает, на ея же устье монастырь... создан от него»13.

На основании сопоставления двух изложенных мест в рассказе Курбского обычно утверждают, что Троицкий монастырь был основан преп. Феодоритом в Коле, причем путем довольно сложных хронологических расчетов относят проповедническую деятельность Феодорита на Кольском полуострове и возникновение монастыря в Коле, как сказано уже, к 30—40 годам XVI в.14.

Рассказ о построении в Коле двух церквей и монастыря еще в первой половине XVI в. подкрепляется иногда соображениями о большой населенности этого пункта; последнее утверждение, однако, основывается на неправильном понимании известия английского путешественника Стеф. Бурро, который был послан из Лондона в 1556 г. для отыскания морского пути к устьям Оби15. По словам Стеф. Бурро, во время пути он останавливался, между прочим, в устье реки Колы (river Cola). Бурро подробно рассказывает, как здесь он видел большую флотилию русских судов, направлявшихся из р. Колы на север для: ловли моржей, и как потом русские руководили англичанами в их дальнейшем плавании к устьям Оби. На основании этого показания Стеф. Бурро делают заключение, что уже в то время Кола была густо населена, если могла высылать десятки судов на промысел. Но детальное изучение дневника Стеф. Бурро вскрывает ошибку подобного утверждения. Дело в том, что широта, данная Стеф. Бурро для устья его р. Колы 65°48', не соответствует широте настоящего устья р. Колы, (68°52', между тем, по свидетельству Литке16, Бурро все другие определения, за исключением данного, делал для своего времени очень точно, ошибаясь в определении широты не более как на 5—6 минут. Есть и другие соображения против отождествления Колы, указанной в дневнике Бурро, с настоящей Колой; р. Кола несудоходна, покрыта порогами и доступна лить для мелких судов, а не тех 20-ти весельных, о которых говорит Бурро; затем, крайне сомнительно, чтобы в те времена, имея под боком богатые тресковые и акульи промыслы, жители Колы ходили бить моржей, по крайней мере, к горлу Белого моря. На основании этих соображений можно утверждать, что р. Кола, на которой останавливался Бурро, не тождественна с настоящей Колой. Если взглянуть на карту, то под указанной Бурро широтой (приблизительной, — долготы Бурро не указывает) мы найдем устье другой реки, именно р. Кулоя, которая в древности называлась иногда также Колой17, с, глубоким устьем, лежащим в области, где и по сие время занятием жителей является моржовый промысел18.

[27]

И несомненно первым надежным известием о населенности Колы необходимо считать то, которое встречается в «Сообщении» голландского купца Симона ван-Салингена19.

Салинген рассказывает, что когда в 1565 г. голландский корабль пришел в Мальмус (Колу), там было не более трех домов, причем перечисляет всех живших в них, — и все они, добавляет он, убежали в лес, как только увидали судно. Таким образом, еще в 1565 г., как поселение Кола только начинала формироваться; следовательно, в отношении первой половины ХVI в., можно говорить только о зачатках постоянного поселения, для духовных нужд которого едва ли необходимо было строить в 1530 г. сразу две церкви и несколькими годами позже монастырь. Допуская возможность построения там одной церкви во имя Благовещения20, мы должны отнести построение другой — во имя св. Николая к иному месту края.

Тот же Салинген дает нам ценные данные и по вопросу о построении первого монастыря в Коле. Среди лиц, которые убежали в лес при виде голландского корабля, Салинген называет «известного в ту пору (1565 г.) под именем Семена Венсина, но теперь (т. е. в 1591 г., когда Салинген составлял свое «Сообщение»), так как он стал теперь монахом, он зовется Сергием Венсиным, и он же строитель (Stiffter) монастыря Петра и Павла в Мальмусе»21. Из рассказа Салингена едва ли можно заключить, что в Коле уже при первом появлении голландцев существовал монастырь Петра и Павла; несомненно, что монастырь этот был основан позже, и основателем — строителем в буквальном смысле22 — этого монастыря, известного впоследствии под именем Петровского монастыря, нет никаких оснований не считать названного Салингеном Семена (в мон. Сергия) Веснина (Венсина). Владения Петровского монастыря были описаны, между прочим, в 1606 г.. когда монастырь был присоединен к Троицкому Печенгскому23, переведенному после 1589 г. в самый гор. Колу; среди вкладчиков монастыря описание не раз упоминает Сергия Вянзина24; кроме того, косвенное доказательство, что монастырь Кольский был построен во имя Петра и Павла, можно видеть в словах Дж. Флетчера о том, что в его время еже[28]годно бывала в Коле ярмарка в Петров день25, а ярмарки у нас ведь обыкновенно приурочивались к храмовым праздникам.

Помимо указанного, датские грамоты по пограничному вопросу, начиная с грамоты 1571 г., постоянно говорят о построении русскими монастырей в спорной области, отмечая, в грамоте 1584 г., что в Лапландии было три монастыря26, причем грамота 1595 г. говорит о нахождении двух из них в Коле27; последнее указание вполне соответствует данным русских источников: с 1590 по 1606 г. в Коле, действительно, было два монастыря, — кроме упомянутого Петровского монастыря, сюда же, к церкви Благовещения, был переведен в 1590 г. Троицкий Печенгский монастырь.

На основании изложенных выше соображений трудно признать, таким образом, что Курбский был прав, когда рассказывал об основании Феодоритом Троицкого монастыря в Коле: монастырь в Коле возник несравненно позднее, но крайней мере, после 1569 г., так как датчане в инструкции послам Христофу Валькендорфу и Элиасу Эйзенбергу, отправлявшимся в Москву в 1569 г., говорят лишь об одном монастыре (Печенгском)28 и только с 1571 г. начинают настойчиво утверждать о построении русскими монастырей в Лапландии. Впрочем, у Курбского имелись, по-видимому, очень смутные представления о местонахождении Колы: уверяя, что Феодорит основал свой монастырь в устье этой реки, Курбский заставляет его попадать туда с Двины предварительно зачем-то заезжая на Печенгу и оттуда уже ехать в устье Колы... Другими словами, даже не имея тех данных, которые приведены выше, в вопросе о местонахождении основанного Феодоритом монастыря показания Курбского едва ли заслуживали бы безусловного доверия. В годы же 1569—1571, как можно предположить в согласии с датскими и иными источниками. Феодорит едва ли мог основать монастырь в Коле; как увидим ниже, мы почти точно знаем, где был в это время Феодорит...

Было потрачено, однако, немало остроумия, чтобы согласовать свидетельства Курбского о пребывании Феодорита на севере, о пределах его проповеднической деятельности, с известием другого источника — жития Трифона, для своего истолкования потребовавшего не меньшего остроумия...

Но если Курбский ошибся относительно местоположения основанного Феодоритом монастыря, то едва ли можно отрицать самый факт участия Феодорита в основании какого-то монастыря на севере, на Кольском полуострове; [29] таким монастырем мог быть в годы жизни Феодорита Печенгский монастырь, единственный возникший тогда в этой части полуострова.

Вполне понятно, почему Курбский ничего не говорит о преп. Трифоне, который по житию его и «Сообщению» Симона Салингена является основателем Печенгского монастыря: для целей, ради которых писал свое сочинение Курбский, необходимо было выдвинуть на первый план не того скромного старца, имя которого в точности и не помнил Курбский, и который бесспорно являлся деятельным участником в построении монастыря, но Феодорита, фигуру несомненно крупную в тогдашней жизни, имевшего непосредственные сношения с Грозным, между прочим, по его поручению ездившего в 1557 г. на Восток за утвержденной грамотой патриархов на царский титул29, и несмотря на многие заслуги перед царем, по мнению Курбского, не получившего должного; не имея точных сведений о том, как окончил дни свои Феодорит, Курбский склонен причислять его к «новоизбиенным мученикам»; и биография Феодорита, написанная Курбским, близка по характеру своему к ненаписанному житию «святого Феодорита». Но догадка о том, что Феодорит подвизался в Печенгском монастыре, подтверждается и одним дошедшим до нас документом: сохранилась среди актов Соловецкого монастыря «данная» 1569 г. порьегубца Евсевия Букина Троицкому Печенгскому монастырю, «строителю Феодориту» с братьею, на половину «теребов» по р. Порье30. Впрочем, окончил дни свои Феодорит, по-видимому, в другом месте, именно в Соловецком монастыре; надгробная надпись на его могиле указывает точно день его смерти — 1571 г. августа 1731.

Таким образом, деятельность Феодорита на севере протекала там же, в Печенгском монастыре, где жил и работал другой подвижник края, преп. Трифон32. И при обзоре распространения христианства среди лопарей западной части Кольского полуострова приходится считать их действовавшими не разъединенно, а совместно. Лишь состоянием наших источников, в сущности, критически не обследованных, объясняется то, что доселе преобладал другой взгляд. Тем интереснее посмотреть, что же нам известно по первоначальной истории не раз уже упоминавшегося Троицкого Печенгского монастыря.

Первоначальная история Троицкого Печенгского монастыря рассказывается обычно на основании жития преп. Трифона Печенгского33. Написанное довольно поздно, по мнению В. О. Ключевского во 2-й половине ХVП в., [30] а вероятнее в первой половине XVIII в.34, на основании «малых книжиц и писаний кратких», к тому же лицом, едва ли бывавшим на старом месте Печенгского монастыря35, житие преп. Трифона доставляет, как уже отмечено, большие трудности в смысле согласования его показаний с приведенными выше историческими свидетельствами о распространении христианства среди лопарей западной части Кольского полуострова. Основным затруднением является то, в каких отношениях находится деятельность обоих проповедников, преп. Трифона и Феодорита. Курбский, как мы знаем, ни слова не говорит о Трифоне; между тем, последний бесспорно историческая личность: нам известна его биография, написанная лицом, имевшим с ним деловые отношения, упомянутым выше Симоном ван-Салингеном. Исследователи старались с возможной точностью определить отношения Трифона к проповеднической деятельности его современника, преп. Феодорита. Наметилось, в сущности, три течения в разработке этого вопроса. Для одних исследователей ясно, что старец, которого встретил Феодорит в пустыне и которого Курбский называет Митрофаном, и есть Трифон (Митрофан — его мирское имя), — и согласно с таким выводом переделывают по своему известия и Курбского и жития Трифона. Другим, наоборот, хочется доказать, что оба просветителя не знали друг друга и действовали совершенно самостоятельно. Наконец, третьи утверждают, что оба просветителя, действуя в разных местах, почти в одно [31] и то же время, достигли успехов, основали, как думают эти исследователи, два монастыря: Троицкий Кольский и Троицкий Печенгский и легко могли завязать взаимные сношения36.

На основании приведенных выше соображений приходится теперь признать, что ближе к истине, кажется, те исследователи, которые утверждают, что деятельность обоих проповедников протекала совместно. Косвенным подтверждением того, что в бытность Феодорита в 1569 г. строителем Печенгского монастыря преп. Трифон был еще жив (житие годом его смерти считает 1583 г.) служит упомянутая выписка из писцовой кн. 7082 г.: в ней нет еще упоминания о могиле преподобного у церкви св. Троицы, — появление известия о ней относится к позднейшему времени, именно ко времени, после 1573—1574 г. Но не менее трудной остается старая задача: дать связное изложение первоначальной деятельности обоих подвижников — Трифона и Феодорита. Житие Трифона имеет для первоначальной истории монастыря только одну дату, несомненно заимствованную из летописи: автор жития за благословением на построение церкви и за ее строителями заставляет Трифона отправиться в Новгород, а священника для крещения лопарей и освящения церкви тот же Трифон, по воле автора, ищет по всей Лапландии и случайно находит в Коле: но каким образом без антиминса и без благословения архиепископа этот священник-иеромонах Илия освящает церковь, — остается неясным; по-видимому, Трифон вторично ходил в Новгород. Этот иеромонах Илия несомненно тот оный иеромонах Илия, которого архиеп. Макарий дважды в 1534 и 1535 гг. посылал в Чудь, Ижору и Карелу, — но нет никаких оснований утверждать, что он доходил до Колы37. Но и биография Феодорита, написанная Курбским, в сущности, дает очень мало хронологических данных; в зависимости от этого приходится искать их в иных источниках — и ими дополнять и пояснять многие неясные места этой биографии, в той части ее, которая нас здесь интересует.

Самым ранним современным известием о монастыре на Печенге можно признать то, которое находится в грамоте царя Ивана Васильевича к шведскому королю Густаву, посланной из Москвы в августе 1556 г. При перечислении случаев, являющихся нарушением шведами прежних границ, в грамоте читаем: «а игумен наш святого чюдотворца Николы, что на Печенге, против Варгава, и тот нам бил челом, что твои подвластные люди на него ся хвалят убивством и хотят монастырь наш разорити»38. Надо думать, что упоминаемое в грамоте челобитье относится ко времени ранее 1554 г., так как в этом последнем году в Стокгольм был отправлен новгородским наместником кн. Дмитрием Федоровичем Палецким специальный посланник. Никита Кузмин, которому, между прочим, поручено было указать и на то, что в Мурманской земле шведы «повелели разорити монастырь, а стоит тот [32] монастырь под Варгавом городом»39. Таким образом, еще ранее середины 50-х годов XVI в. на Печенге уже возник монастырь во имя св. Николая... Если припомним, что выше было указано на построение лопарями в своей земле в 1533 г. двух церквей, из коих одна находилась в Коле, а местоположение другой остаюсь неустановленным, то здесь естественно предположить, что церковь св. Николая была поставлена именно на Печенге; именно в этом пункте, издавна привлекавшем русских промышленников, после 1533 г. образовался монастырь.

Духовную связь этого вновь возникшего монастыря с Соловецким отмечает преп. Максим Грек (сконч. в 1556 г.) в своем предисловии к житию Соловецких чудотворцев. Рассказав о плодотворной просветительной деятельности среди окрестных язычников обители преподобных Зосимы и Савватия, Максим Грек, продолжает: «языцы же иновернии глаголю... каане и мурмане ныне же бышя православнии христиане, и толико благодатию Христовою вдалее распространишася более трею тысящ от Соловецкого острова, даже и до варяжского некоего града, зовомого Варгав, идеже живяше капитон, сиречь князь, идеже ныне устроися монастырь честен и совокупися многа чета иноческого пребывания, от града оного варяжского яко шестьдесят поприщь отстоящь на реце, глаголемой Печенга, близ моря»40. Если признать Феодорита одним из видных деятелей Печенгского монастыря, то отмеченная связь неудивительна: Феодорит и начал41 и окончил свои иноческие подвиги в Соловецком монастыре. За слишком строгое и неуклонное проведение монастырского устава преп. Зосимы и Савватия Соловецких Феодорит был, по свидетельству Курбского, изгнан монахами около 1554 г. «не токмо из (основанного им на севере) монастыря, но и от страны тоя»42. И впоследствии, уже по смерти Феодорита, это уважение к монастырю-митрополии выразилось, например, в том, что одна из церквей Печенгского монастыря при устье р. Печенги была освящена во имя св. Зосимы и Савватия Соловецких43.

Но у нас имеются и другие современные известия об основании Печенгского монастыря. Среди материалов, извлеченных покойным Ю. Н. Щербачевым из Копенгагенского Государственного Архива, находится, напр., челобитная 1559 г. государева даньщика «Мурманского моря датцкого короля рубежа Ефимки Онисимова сынишки», жаловавшегося на датчан, между прочим, за то, что они отняли у лопарей половину р. Полной, впадающей в Варенскую губу, и не пропускают русских даньщиков в «государеву отчину», богатую рыбой и жемчугом «Теную реку», устье которой «впало в море за городок за Варгав», «датцких немец приездной городок»44; на основании показаний не[33]коего Христофа Витфельда, на обороте одного из переводов этой челобитной, была составлена справка касательно лапландского порубежного вопроса, в которой утверждается, что во времена упомянутого Витфельда русские построили на своей земле монастырь и город Колу, хотя местные, жители состоят данниками Норвегии45.

Изложенная Витфельдом точка зрения на владения русских в западной части Кольского полуострова не была, однако, принята датчанами, и в возникшей вскоре оживленной дипломатической переписке по вопросу о русских владениях в Лапландии противной нам стороной поддерживалась иная точка. В самом раннем документе этого рода, в упомянутой выше инструкции послам, отправлявшимся в Москву в 1569 г., уже предлагалось, между прочим, указать, что русские построили в Норвегии, далеко за пределами царских владений, монастырь, и как там, так и в других местах, принадлежащих королю, притесняют датских подданных, чиня им большие убытки46; в переписке 80-х годов датчане стали уже утверждать, что упомянутый выше монастырь был начат постройкой 40 или 50 лет тому назад47, — другими словами, возникновение монастыря относили к 30—40 годам XVI в.

Защищая наши права на Лапландию, русские дипломаты 80-х годов ХVI в., указывая на сравнительную недавность притязаний датчан на спорные местности, писали, что «Лопская земля искони вечная наша вотчина за много лет к нашей отчине к Великому Новугороду с Двинскою землею и на той земле монастырь Печенский и волость Кола и Порьягуба и Нявдема и Паз-река и погост Мотоцкой искони поставлен и в них живут наши люди русские и корелские и лопь крещеная и некрещеная, кончанская и терская, на нашей земли, и дань давали издавна прародителем нашим, великим государем»48.

Но по вопросу о времени построения монастыря русская дипломатическая переписка не дает, однако, определенных указаний: если в грамоте 1582 г. встречаем утверждение, что на «Мурманском море» монастырь Печенгский стоит «болше семидесяти лет», значит основан ранее 1512 г., то спустя три года из той же переписки узнаем, что «монастырь Печенгской... стоит... из давних лет, с сех мест блиско ста лет», а в грамоте 1598 г. опять встречаем прежнее утверждение, что «монастырь... стоит болше семидесяти лет»49. Впрочем, русская дипломатия последних годов XVI в., кажется, не отличалась знанием нашего севера50 — и из приведенных хронологических указаний [34] необходимо признать более соответствующим истине, в согласии и с русскими источниками ранее отмеченными, известия, находящиеся в датской дипломатической переписке, тем более, что они получены несомненно от Симона ван-Салингена51, игравшего в течение последней четверти XVI в. весьма деятельную и видную роль в торговых и дипломатических сношениях России с Данией и близко знавшего основателя Печенгского монастыря — преподобного Трифона.

Сведения, сообщаемые Салингеном о деятельности Трифона, записанные со слов преподобного, в части, касающейся его прошлого, не соответствуют тому, что рассказывает житие Трифона; в последнем, как известно, по шаблону говорится о том, что Трифон с юных лет жил благочестиво и стремился к пустынножительству; по свидетельству же Салингена, «Трифон, был грозным для врагов воином, много народу ограбил и разорил на границе и много крови пролил, в чем раскаялся и о чем горько сожалел; поэтому, он поклялся не носить в своей жизни полотна, решил сделать себе обруч вокруг пояса и вдали от всех людей, в пустыне среди диких зверей, каяться перед Богом, не пить больше никаких хмельных напитков, не есть больше мяса и т. п., что для этого он в одном месте, вверх от Монкефорта, построил небольшую келью и взял с собой иконы, перед которыми молился Богу, прожил там значительное время, вовсе не видя людей, не ел ничего, кроме рыбы, которую сам ловил, и кореньев и ягод, которые собирал в лесу. Молва об его святой жизни распространилась в других местах, и его стало посещать много народу, прослышавшего об его кельи, построенной им в пустыне. Так как они просили его о том, чтобы он построил тут церковь, где бы можно было совершать богослужение, то он выстроил небольшую часовню, куда пригласил черного попа, который служил ему обедню и проч., и тогда же надел он на себя клобук. После построения часовни его стало посещать еще больше народу. В общем, к часовне приезжали и рыбаки и жертвовали рыбу в пользу часовни; благодаря таким дарам, построен был большой монастырь, на одну милю пути ниже на реке. Рыбаки приезжали также для пострижения, когда их постигала болезнь»52.

Таким образом, в первоначальной истории основанного Трифоном монастыря необходимо различать два момента: монастырь возник не на том месте, где его застал к 1566 г. Салинген, а несколько выше по реке: это место первоначального построения монастыря известно нам из другого современного источника — писцовой книги Кольского уезда 7082 г., которая указывает его при впадении реки Манны в Печенгу, где впоследствии был погребен преп. Трифон; «за несколько лет»53 до приезда Салингена (ранее 1562—1564 гг.) монастырь был перенесен ближе к устью, где был выстроен второй мона[35]стырь. На этом месте он простоял до 1589 года, когда, как отмечено выше, он был разрушен шведами54. Еще в 1565 г. в монастыре было всего 20 монахов и приблизительно 30 служек, но как только в устье Печенги стали приходить иностранные корабли, там появилось с товарами много народу из Холмогор, Каргополя. Шуи и др. мест Поморья, которые жертвовали на украшение монастыря и на обращение лопарей в православную веру. В 1572 г. в монастыре, по словам зимовавшего там Салингена, было уже около 50 монахов и 200 монастырских работников, занятых в то время постройкою церкви. О состоянии монастыря в это время дает сведения не раз упоминавшаяся писцовая книга 7082 г. «Монастырь Печенской, — читаем мы в ней, — стоит на усть реки Печенги, а в нем церковь древяная Успения Пречистые Богородицы с трапезою и с келарскою, да другая церковь древяная ж Зосима и Савватия Соловетцких чюдотворцев; да на той же реки Печенге на усть реки Маны монастырь Печенской первоначальной, а в нем церковь древяная ж Троицы Живоначальные бес пенья с трапезою; да в тех же монастырях 17 келей, а в них старцов 58 человек да вкладчик, да 5 изб служилых, а в них слуг и дьячков церковных 53 чел., да хлебня с поварнею да изба токарня да две клети казенных да двор коровей, а в нем два чел. коровников, да во дв. конюшей да два амбара да кузница».

Монастырь уже в эти годы являлся крупным промышленником и торговцем края: в губе Печенгской и реках, впадающих в нее, по морскому берегу, рекам Коле, Туломе и др. он занимался в обширных размерах рыболовством (красная и белая рыба), в губах Кольской и Порье солеварением, в реках Туломе, Уре Большой и Китовке бил бобров, в Мотоцкой же губе — выброшенных морем китов, в реках Уре Большой и Лице Большой добывал жемчуг, в лесах ловил зверей и птиц; имел постоянные поселения в Коле (где у него была своя мельница) и в Порьегубе; в эти же годы, именно в 1565 г., была построена им на усть Пазы реки церковь Бориса и Глеба «древяная клетски... а в церкви образы и книги и ризы монастырское строение; да у церкви ж монастырских 2 кельи да анбар с погребом да сарай да поварня»55. Распространение деятельности монастыря «в Мурманской конец», т. е. в сторону владений Дании, послужило, как уже сказано, одной из причин долгих споров о наших границах. Салинген, интересуясь преимущественно владениями монастыря в этой стороне, утверждает, что уже к началу 70-х годов, монахи заселили своими людьми все прибрежное пространство от Вайды губы до Варангер-фиорда. «Но когда в 1573 году русские бояре или послы обревизовали Лапландию, то они положили границей Паз-реку [36] или первый монашеский фиорд»56. Салинген, несомненно, имеет в виду описание русских владений, произведенное в 7082 г. Василием Агалиным и подьячим Степ. Соболевым; действительно, насколько можно судить по отрывкам этого описания, приведенным в писцовой кн. 7116—7119 гг., Пазрецкая губа с впадающей в нее р. Нявдемой (Нейден-элв) являлась крайним пунктом русских поселений в 7082 г.

В заключение, нельзя не остановиться на вопросе о том, в каком же отношении монастырь, основанный преп. Трифоном и получивший вскоре наименование Троицкого Печенгского монастыря57, был к существовавшему здесь в 50-х годах монастырю св. Николая? Точных данных у нас не имеется58, но надо думать, что в деятельности обоих сменивших друг друга монастырей была преемственность: это подтверждается показаниями иноверцев-датчан, не различавших этих двух монастырей, а указывавших вообще, что монастырь возник здесь в 30—40 гг. XVI в.

А. Андреев

ПРИМЕЧАНИЯ

[23]

1 Г. В. Форстеном, в статье «Сношения Дании с Poccиeй в царствование Христиана IV», в Ж. М. Н. Пр. 1892, апр., с. 281—335.

2 «Датский Архив. Maтеpиaлы по истории древней России, хранящ, в Копенгагене. 1326—1690 гг. Сообщ. Ю. Н. Щербачев» — в Чтен. Моск. Общ. Ист. и Древн. 1893, кн. 1, отд. 1, с. 1—340. «Русские акты Копенгагенск. Госуд. Архива, извлеч. Ю. Н. Щербачевым», в Р. И. Б., т. XVI, СПб. 1897. — Ю. Н. Щербачев, Копенгагенские акты, относящ. к русской истории. Первый выпуск, 1326—1569 гг. Изд. И. Общ. Ист. и Древн. М. 1915, 320 стр. — Выпуск второй, 1570—1576 гг. М. 1916, I—II+1—224.

3 Ж. М. Н. Пр. 1913, июль, с. 99—113; с небольшими изменениями в сборнике «А. В. Тищенко. Его работы. Статьи о нем». Пг. 1916, С. 1—16.

[24]

4 В 60-х годах XVI в. русские даньщики, сбиравшие дань с лопарей Кольского уезда, жили не в Коле, а в Кандалакше, причел, но словам одного из них, русские в середине XVI в. ходили промышлять, «рыбу ловити и жемчюгу копати», «на Теную (Тану) реку», сами же даньщики заходили еще дальше, верст за двести к западу от р. Ивгея, от Колы более чем на тысячу верст (Р. И. Б., т. XVI, ст. 53, 323, 325, 326, 384). В рассказе о путешествии в 1496 г. Григория Истомы, русского посла в Данию, Герберштейи отмечает, что крайним пунктом сбора русскими дани с лопарей был Dront (Трондгейм), в 200 милях от Двины; но, кажется, Герберштейн спутал здесь Dront с Troms (Тромсе), т. к. столь далеко, как Трондгейм, едва ли заходили русские даньщики, — к тому же пользоваться помощью лопарей (о чем рассказывает далее Герберштейн) послы могли лишь в Финмаркене, а никак не по дороге от Дронта до Бергена (С. Герберштейн, Записки о Московитских делах, СПб. 1903, с. 187). Как известно, в настоящее время русская граница с Норвегией проходит по pp. Пазу и Ворьеме (2-е П. С. 3., т. I, № 302).

5 См., напр., «Копенгаг. Акты», в. I, № 153 и др.

6 Р. И. Б., т. XVI, ст. 383—334.

7 См. Ж. М. Н. Пр. 1839, ч. 21, отд. VII, с. 4—6; 1840, ч. 25, отд. VII, с. 43.

8 См. П. С. Р. Л., т. VI, с. 282. Ср. Е. Голубинский, История русской церкви, т. II, пол. I, M. 1900, с. 855—856.

9 В Львовск. летоп. добавлено: «из за Святого Носу».

[25]

10 Карамзин, VII, прим. 371; Софийский Врем., II, 371; П. С. Р. Л., VI, 289; ХШ (пол. I), 63; XX (пол. I), 415. А. Шахматов «О так назыв. Ростовск. летоп.», в Чтен. Моск. Общ. Ист. и Древн. 1904, кн. I, с. 113.

11 Ср. Е. Голубинский, op. cit, т. II, пол. I, с. 857.

12 Р. И. Б., т. XXXI, ст. 330—332.

[26]

13 Р. И. Б., т. XXXI, ст. 342.

14 В. Ключевский, Древнерусские жития святых, М. 1871, с. 338. Макарий, Ист. Русской Церкви, VI, с. 326.; Е. Голубинский, op. cit, т. II, полов. I, с. 859—860.

15 Его дневник напечатан у Hakluyt'a, The Principal Navigations, ed. by Goldsmith, 1887, vol. III, part III, p. 120—121.

16 Четырехкратное путеш. в Сев. Ледовит. океан, СПб. 1828, ч. I, с. 17.

17 И. Беляев, Геогр. свед. в древней России, Зап. И. Р. Геогр. О-ва, кн. VI, 1852, с. 249.

18 Ср. примеч. А. М. Филиппова к «Сообщению Симона ван-Салингена» — Литер. Вестн., т. I, кн. III, 1901, с. 307—308.

[27]

19 Buesching's Magazin fuer die neue Historie u. Geographie. Halle, 1773, VII, S. 339—346; русский перев. А. М. Филиппова в «Литер. Вестн.», т. I, кн. Ш, 1901, с. 297—305; поправки к переводу — там же, т. IV, 1902, кн. 6, с. 120.

20 Церковь во имя Благовещения существовала в Коле еще в конце XVI в.; при ней был восстановлен Печенгский монастырь, разрушенный в 1589 г. шведами и перенесенный затем в Колу, — см. писц. кн., хранящ. в Моск. Арх. Мин. Юст., по Кольск, у. 7116—7119 г.г., лл. 89—90;.часть ее напечатана (небрежно) в прилож., к исслед. Н. Харузина, Русские лопари, М, 1890, в Изв. Общ. Любит. Естествозн., Антропол. и Этногр., т. 66, с. 409—462.

21 См. писцов, кн. 7116—7119 гг., лл. 107, 126 (старец Сергий — в мире Семен Вянзин).

22 Конечно, не в том смысле, как понимали этот термин на Руси в XVI—XVII вв. (о чем см. подробно у Н. Успенского, О больших строителях Кирилло-Белоз. мон. в Чтен. Моск. Общ. Ист. и Древн. 1897, кн.1. с. 1—58).

23 Писц. кн. по Кольск. у. 7116—7119 гг., лл. 125—132.

24 Писц. кн по Кольск. у. 7116—7119 гг., лл. 107, 126.

[28]

25 Флетчер, О госуд. русском, СПб. 1905, с. 88. С. Середонин, Сочин. Дж. Флетчера, как истор. источн., СПб. 1891, с. 140 и прим. Ср. также «Зап. Отд. русск. и слав, археол.», т. I, с. 130.

26 По-видимому, имеются в виду: Троицкий Печенгский (о нем ниже), Петровский Кольский и Рождественский Кокуев в Кандалакше. Последний монастырь возник, несомненно, при существовавшей в Кандалакше церкви Рождества Богородицы, основанной, по свидетельству летописей (напр., П. С. Р. Л., т. VI, 282), в 1526 г.; самая ранняя из известных грамот монастыря — грамота 1553—54 г. (Ср. Р. И. Б., т. II, № 170). Основателем монастыря без достаточных данных к тому считают иногда преп. Феодорита.

27 Копенгаг. Акты, в. 11, № 203; Датский Архив №№ 445, 453 и 510.

28 Копенгаг. Акты, в. I. № 153; ср. № 64 (1559 г.).

[29]

29 А. А. Э., I, № 289, с. 348. П. С. Р. Л., т. XII, пол. 1, с. 278; XXI, пол. 2, с. 665. П. Строев, Списки иерархов, 664.

30 Позже Порьегубские владения Печенгского монастыря были променены им Соловецкому монастырю: к последнему перешли, конечно, и документы на эти владения. С. Белокуров, Матер, для русск. ист., М. 1888, с. 56.

31 Никодим, Преп. Трифон, Печенгский чудотв., и его ученики, СПб. 1901, с. 19.

32 Ср. Е. Голубинский, op. cit, с. 860, прим.

33 Напеч. (не в полном виде) в Правосл. Собес. 1859, ч. II, с. 94—120; «чудеса» в брош. архим. Никодима, Преп. Трифон, Печенгск. чудотв., и его ученики СПб. 1901, с. 20—27. Ср. В. Ключевский, op. cit., с. 337.

[30]

34 В дошедших до нас списках жития неизвестный автор его основной задачей своего труда ставит «житие и подвизи описати», а в послесловии говорит, между прочим, «егда Божиим попущением, грех ради человеческих, святые Троицы и праведного обитель от немец разорена и созжена (бысть) до основания (в 1589 г.), в то время житие святого, самовидцы писанное, погибе и доселе в земли забвения и неведения посыпахуся... у некоторых ко святому по вере, в малых книжицах и в писаниях кратких соблюдошася. Се ныне Господу поспешествующу, понудихся службу и житие преподобного во едину книгу совокупив, написати» (Правосл. Собес. 1859, ч. II, с. 91). Наиболее ранние списки жития (напр., Соловецк. библ.), действительно, кроме жития, содержат и службу с акафистом преп. Трифону, писанную тем же почерком, что и житие, причем в конце одного из тропарей сказано: «препадающе вопием: моли всех Бога и Св. Троицу за Императрицу (имя не указано) и за град твой и все люди» (П. Шестаков, Просвет. лопарей архим. Феодорит и св. Трифон Печенгский Ж. М. Н. Пр. 1868, июль, с. 257). Очевидно, житие и служба писаны в XVIII в. Кроме того, житие в рассказе об истории «Норваньские земли» указывает, что «по пленения Великова Новограда присовокуплена (та земля) под державу великих царей московских и российских самодержцев» (Правосл. Собес. 1859, ч. II, с. 97).

35 В своем предсмертном слове Трифон, по житию, между прочим, говорил: «погребите мя у церкви Успения Пресвятые Богородицы, в пустыне, идеже часто отхождах на богомыслие и молчание»... «И погребен бысть», читаем далее, «в завещанном месте, в пустыни, идеже и до ныне пребывает» (ср. ниже: «в первых сожгоша храм Успения Преч. Богородицы, что преподобного над мощми»). Между тем, современный источник — выдержки из писцового описания 7082 г., сохранивш. в писц. кн. Кольск. у. 7116—7119 г.г. (л. 88—89) — указывает, что могила преподобного в XVI в. находилась на месте «первоначального» Печенгского монастыря, при впадении р. Манны в Печенгу, возле церкви св. Троицы, разрушенной шведами в 1589 г.; впоследствии в XVIII в. над мощами была создана церковь Сретения. Храм же Успения находился на 2-м месте монастыря, при устье Печенги.

[31]

36 Ср. В. Ключевский, op. cit, с. 340.

37 П. С. Р. Л., т. V, с, 73—74; т. VI, с. 292, 296. Правосл. Собес. 1859, ч. II, с. 101—102.

38 Сб. Русск. Истор. Общ., т. 129, СПб. 1910, с. 18.

[32]

39 Там же, с. 9; ср. с. 3, 6.

40 Правосл. Собес. 1859, ч. II, с. 216—217.

41 Курбский, История о великом князе Московском, Р. И. Б., т. XXXI, ст. 324.

42 Там же, ст. 333.

43 Писц. кн. Кольск, у. 7116—7119 гг., лл. 88—89.

44 Р. И. Б., т. XVI, № 17; в этой челобитной самое раннее документальное известие о наших границах с Норвегией в XVI в.

[33]

45 Копенгаг. Акты, в. I, № 64.

46 Копенгаг. Акты, в. I, № 153.

47 Датский Архив, № 464; ср. Р. И. Б., т. XVI, ст. 230.

48 Р. И. Б., т. XVI, ст. 221, 223 вверху; ср. ibid., ст. 229—230, 321.

49 Р. И. Б., т. XVI, ст. 204, 221, 230, 321.

50 В списке морских пристаней 1583 г., к которым разрешено приставать английским купцам, указана, напр., Мезень река «в море впала во Двинском уезде меж Двины и Колы» (Сб. Русск. Ист. Общ., т. 38, с. 95), а в упомянутой выше грамоте 1582 г. мы находим известие, что англичане впервые появились на севере еще в 40-х годах XVI в. (Р. И. Б., т. XVI, ст. 202, 203).

[34]

51 О нем см. статью А. М. Филиппова, Голландец Салинген в России в XVI в., в Литерат. Вестн., т. IV, 1902, кн. 6, с. 119—124.

52 Салинген, русский перевод, с. 302—303.

53 «Несколько лет» в другом случае — в известии 1566 г. о начале торговли англичан — у Салингена равняются 13 годам.

[35]

54 Об этом см. П. С. Р. Л., т. XIV (полов. I), с. 44. «Старинный датский документ о разорении Печенгского монастыря 1589 г.» — Сборн. Отд. русск. яз. и словесности И. А. Н., т. 51 (1890), прилож. к протокол., с. XIV—XIX.

55 Писц. кн. Кольск. у. 7116—7119 гг., лл. 86—132. Владения монастыря в XVI в указаны в так назыв. жалов. грам. Печенгскому монастырю 1556 г., напечатанной впервые в «Любопытн. Месяцеслове на лето от Р. X. 1795 (М., 1795). В другом месте (в Русск. Истор. Журн. кн. 6-й) я доказываю ее подложность.

[36]

56 Салинген, русск. перев., с. 303.

57 Самое раннее упоминание в приведенной выше данной 1569 г.

58 Основываясь на тех же «Шведск. делах» Моск. Арх. Мин. И. Д., откуда почерпнуто вышеприведенное известие о монастыре св. Николая, Карамзин (VIII, 150) говорит, что монастырь св. Николая был разрушен шведами, но такого категорического утверждения в упомян[утых] делах нет. В монастыре Печенгском в XVII в., после Смуты, когда он находился уже в гор. Коле, рассказывали, что свейские немцы трижды разрушали монастырь, — из них два случая точно известны (в 1539 г., после чего монастырь, был восстановлен уже на новом месте в Коле, и в 1611 г. — Досифей, Опис. Соловецк. мон., I, с. 109, ср. Н. Харузин, Русск. лопари, с. 407); если верить приведенному известию, первым случаем разорения можно считать, таким образом, тот, который относится к истории старого Печенгского монастыря во имя св. Николая.

© текст, Андреев А.И., 1920

© OCR, HTML-версия, Шундалов И., 2007

По материалам сайта "Терский берег"