Г. Ф. Гебель. Наша Лапландия. 1909 г.

[86]

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Историческая и промысловая жизнь края.

Глава I. — Исторический очерк.

История Лапландии, о которой, к сожалению, сохранилось очень мало данных, относящихся к первым эпохам русского владычества в крае, тесно связана с попытками его колонизации, как со стороны правительства, так и со стороны частных лиц и торговых компаний.

Первые сведения, которые мы имеем о Лапландии, — сказочного и полусказочного характера. У древних римлян и греков существовало предположение, что далеко за землями скифов живут гиперборейцы; впрочем, в описании Геродота разных племен скифов и гиперборейцев нельзя узнать ни одной из современных народностей. По скандинавским сагам, у берегов Белого моря находился нет то бург Одина, не то царство огня ли царство тумана. По старинным шведским хроникам, в восьмом веке по Р. Хр. какой-то король Регнер Лодброк датский покорил всю Финляндию и Биармию с лежащими между ними землями.

По русским же преданиям, некто Васин является завоевателем береговой полосы Лапландии. На него, может быть, указывает русское название г. Вадзё — Вассина.

Местность на восток от Двины носила у старых скандинавов название “Биармия”, на запад же от этой реки до финляндской границы “Кириаландии”, а корельский берег и часть теперешней Финляндии — “Каянии” (лесная страна, земля раздора и женская земля). По верованиям русских, на берегу Белого моря жил народ “чудь”, богатый золотом и великий в колдовстве, а за чудью какой-то весьма загадочный опасный народ, загнанный туда Александром Македонским за какие-то грехи и запертый им за Карским морем (Лукоморьем) за двумя высокими до небес горами. Горы эти, по рассказу [87] летописца Нестора, смазаны какой-то слизистой мазью “асагнимом”. Если удастся освободится этому народу, тогда наступит конец мира.

Многие из русских видели в монголах, по замечанию г. Верещагина¹, этот сказочный, освободившийся опасный народ и отчаявались в успехе борьбы с ним. Из рамок сказочного выступает уже известие шведских хроник о том, что в X веке, при датском короле Свене I, последовало первое разграничение между норвежскими и русскими владениями на севере. Нет необходимости считать этот рассказ особенно сомнительным, как это делает Верещагин: хотя в то время южная и средняя Норвегия уже не состояли больше из целого ряда маленьких королевств, соединенных в конце IX века под властью одного главного короля, но северные части страны находились еще в состоянии какого-то безвластия; при таких условиях легко могло случиться, что датские норманны при короле Свене временно заняли Финмаркен и, сталкиваясь здесь с русскими пришельцами, пришли к какому-то мирному между собою соглашению касательно границ, сфер их влияния или, лучше сказать, вероятно, грабежей.

О разграничении в современном значении слова, конечно, не могло быть тогда и речи, равно как и в определениях границ в течение следующих за тем веков, между Данией — Норвегией, Швецией и Новгородом, а впоследствии и московским царством, мы не можем усмотреть настоящего размежевания земель, хотя направление пограничной линии было обозначено довольно точно.

Очень может быть, что русские или, лучше сказать, северные славяне, еще до времен Рюрика, собирали уже дань с жителей Финмаркена и Лапландии тогда, когда эти страны еще не были известны даже норвежцам, для которых их открыл только Отар, о котором речь будет ниже. Встреча датских норманнов с русскими искателями приключений на берегах океана могла состояться несколько десятков лет раньше появления там русских и норвежских сборщиков податей и урегулирования порядка взимания податей договором между норвежским королем и русским великим князем. Мы знаем из летописей², что лопари и финны в IX веке уже платили подати шкурами куниц, оленей, медведей, выдр, перьями птиц (вероятно, пухом) и кожами тюленей и китов (т. е. белых китов, белух, водящихся и в Белом море). Это сообщение указывает на то, что во второй половине IX века уже находились под властью русских варягов земли между Ботническим и Финским заливами и Белым морем, [88] в районе которых в то время жило много лопарских племен. Прямым доказательством тому, что русские проникли в IX веке в настоящую Лапландию, это сообщение, конечно, служить не может; но, добравшись до Белого моря, они, наверно, скоро проникли и в пределы теперешней Лапландии и в X веке дошли уже до берегов океана и появились в Финмаркене. Слабое племя лопарей, жившее разбросанно, маленькими кучками семейств, по громадному пространству Кольского полуострова и Финмаркена, не могло, конечно, сопротивляться напору даже маленьких шаек искателей приключений, “железных людей” лапландской саги, потомков дружин Рюрика, Олега и Игоря, которым весьма легко было, по почти беспрерывным летним водяным путям сообщения, не только добраться до океана, но проникнуть и в недра как восточной, так и западной Лапландии.

Ниже изложена более или менее достоверная история Лапландии по отдельным ее периодам; но прежде чем перейти к ней, интересно отметить, что уже у Тацита, в его сочинении “Germania” (глава 45 и 46) мы находим весьма любопытные сведения о племенах северной Европы, среди которых финны (Fenni) описаны следующим образом: “у финнов царствует замечательное невежество и жалкая бедность, у них нет ни оружия, ни лошадей, ни домашнего очага (penates); питаются они травами, одеваются в шкуры, их постель — земля; единственным оружием им служат стрелы с оконечностями из костей, за неимением железа; охотятся мужчины и женщины; дети не имеют другого убежища от диких зверей и врагов, кроме плетней из сучьев ели, под которыми они прячутся в молодости и которые служат убежищем старикам”.

В этом описании не трудно узнать лопарей, которых и ныне норвежцы называют финнами, именуя финнов — квенами.

500 лет спустя ясно указывает на лопарей Procopius Caesarinus³, как на одну из 13 народностей “Thule” — страны, где солнце летом 40 дней не заходит, а зимой столь же долго не всходит. Он их называет “Skrithiphinni” и описывает их, как единственный дикий народ между обитателями “Thule”, который не имеет домов и одежды, не занимается земледелием, а живет только добычей в лесах и на горах диких зверей, одеваясь в их шкуры.

Одновременно с Цезаринусом описывает готов Iordanes⁴ лопарей под названием “Crefenni”. Название “Thule” заменено у Iordanes’а названием “Scanzia”, а между перечисленными им обитателями [89] сей страны мы находим названия: Finn — aithae и Fenni. Iordanes уже ясно различает лопарей (Crefenni), номадов-охотников. от эстов (Finn — aithae) и финнов (Fenni). У лонгобарда Paul Varnfried⁵, около 780 г., название “Thule” заменено уже названием “Scandinavia”; лопарей он называет “Scritovinni”. Geographus Anonymus Ravennas⁶ называет лопарей “Scirdifenni” или “Rerefenni”, а Gaido⁷, который жил несколько позже, называет их “Refenni” или “Cerdefenni” (ясные указания уже не занятие оленеводством, на которое указывает и название Iordanes’а “Crefenni”, в то время как название “Scritovinni” — Varnfried’а намекает на язык лопарей, который этот автор называет варварским, плохо звучащим — “Scridande”⁸.

Но все авторы первых 8 столетий указывают только на существование лопарей на дальнем севере, на образ их жизни и т. п., но никто из них не определяет точно местоположения занятых ими земель, не сообщает о форме общественного или государственного их строя и т. п. Все эти рассказы носят еще местами оттенок сказочного. Первые точные данные о лопарях и лопской земле дает лишь во второй половине IX-го столетия король Альфред Великий, в его обработке всемирной истории Орози.

Вопроса о том, следует ли считать лопарей аборигенами севера Европы или нет, я касаться не буду. Достаточно только заметить, что новейшая наука видит в них пришельцев из центральной Азии. Этому весьма интересному предмету посвящена 13-ая глава сочинения шведского ученого Густава фон Дюбена “О Лапландии и лапландцах”⁹, на которое я и обращаю внимание читателей.

I-й период.

(От викинга Отара до 1326 года).

Первым документом по истории Лапландии, носящим отпечаток несомненного исторического показания, следует считать, по сведениям [90] Акселя Магнуса¹⁰, отчет представленный в 875 году норвежцем Отаром английскому королю Альфреду.

В этом отчете смелый викинг Отар рассказывает, как он, отправившись из Гельгоаланда на север для открытия новых земель и идя вдоль берегов, обогнул Нордкап. Затем, держа далее курс на восток и имея все время с правой стороны землю, Отар в 4 дня дошел до Святого Носа. Оттуда он направился на юг и, после 5-ти дневного плавания при сильном северном ветре, достиг устья большой реки, имея (сперва) землю с правой, а затем (вероятно) с левой стороны. Подняться вверх по реке мореплаватель опасался, так как оба берега ее оказались обработанными, чего не было раньше, так как в других местах берега были голые и пустынные, на которых жили лишь рыбаки и охотники лопари.

Очевидно, Отар был в устье Сев. Двины, у земли, населенной племенем биармов (корелов).

Отар был одним из самых могущественных удельных викингов северной Норвегии; ему платили дань, между прочим, и все лопари севера, когда в 869 году король Гаральд Гарфагер себе подчинил всех викингов, Отар сделался зависимым от него и был им назначен наместником (sysselman). Видимо, Отару не по душе были подобные отношения: в 870 году он эмигрировал в Данию и оттуда перешел в 871 году на службу к Альфреду Великому, по поручению которого в 874 году вновь совершил экспедицию в землю биармов.

В это время, вероятно, появились первые поселенцы в Финмаркене из нежелавших подчиниться Гаральду Гарфагеру (936 г.), когда граница Норвежского Гельгоаланда простирались до Люнгенфиорда, Лопена и Логена.

Во время первой своей экспедиции Отар на обратном пути, вероятно, собирал дань с береговых жителей Финмаркена и Лапландии, а с двинскими вступил впоследствии в торговые отношения, причем от них получил сведения о землях, лежащих по берегам Белого моря. Подобные сведения он собрал, вероятно, в Дании и о землях, расположенных вокруг Балтийского моря. Приложенная к труду Акселя Магнуса карта составлена была с описания Отара, но вероятно, по мнению Гергарда Шенинга, знатока севера, не раньше 1200 г., [91] со внесением на нее названных поселений, при Отаре наверно еще не существовавших.

На этой старой карте, нанесенной на контуры современной, основывает Аксель Магнус права Норвегии на владычество над всей лапландской или лопарской (лопской) землей, т. е. над землей, расположенной, по крайней мере, на север от полярного круга, совершенно забывая, что с тем же правом могли бы претендовать на ту же землю и новгородцы, которые во всяком случае имели гораздо больше фактических данных, доказывающих их владычество в этих странах, нежели норвежцы. Новгородцы господствовали как над внутренними частями, по крайней мере, теперешней русской Лапландии, так и над морем, которое по окончании походов викингов в северных частях Атлантического океана и Ледовитого моря совершенно ускользнуло из рук норвежцев. В этих частях моря de facto господствовали до средины XVIII века — беломорцы, потомки новгородцев.

По словам самого Отара, его побудило совершить поход в Биармию, помимо любознательности, еще и желание подчинить всех лопарей своему влиянию, а главным образом, желание отыскать страну моржей, клыки которых высоко ценились у норманнов. В Белом море, видимо, Отар познакомился и с белухой, маленьким китом длиною до 7 локтей. Из кожи этого кита и моржа выделывались, по его словам, лучшие ремни для корабельных снастей.

У Отара мы встречаем также первые сведения о храме Юмала и о торговом месте около храма (Архангельске).

У биармов были короли, которые часто находились в войне с норманнами, по преданию ограбившими еще до Отара, и не один раз, храм Юмала. Но все данные о походах викингов до отаровских времен столь сказочного характера, что о них не стоит упоминать.

После Отара, который преследовал преимущественно торговые цели и по-видимому был человеком образованным и любознательным, последовали набеги норманнов на устья Двины, уже чисто хищнического характера, при чем они не стеснялись разорять по пути Финмаркен и несколько раз грабили знаменитый храм Юмала. Между этими походами самые замечательные: Эрика Блёдёкса в 918 г., Хроскела, Гаральда Грофельда, который разбил биармов в морском сражение в Двинской губе, Tore Hund pa Bjarkö в союзе с Karle pf Lyngö в 1025 году, причем не только был ограблен храм Юмала, но и разрублен самый идол.

Последний неудачный набег норвежцев на устья С. Двины упоминается в норвежской истории в 1220 году.

Но впоследствии к походам и набегам норвежцев на жителей [92] берега присоединились набеги и на жителей внутренних частей Финмаркена и Лапландии, и видимо кое-где по берегам существовали и бурги, в которых засели викинги, носившие впоследствии название “Finne-Konge” (короли лопарей). Такими бургами были Söröen, Jngö, Kjöllenäs, Kjölnäs — в Финмаркене и Trinnis — в Лапландии (против Трех Островов, вероятно близ мыса Орлова).

Последним из Finne-Kong'ов считается Мартинус, умерший, если не убитый англичанами, в 1316 году. Он платил дань королю Hakon Magnussen — предшественнику короля Магнуса Эриксона, с которым новгородцы заключили в 1326 году договор о разграничении лопских земель между Новгородом и Норвегией.

Если мы имеем доказательства тому, что русские собирали дань в Финмаркене в X столетии, то у норвежцев есть доказательства, что они господствовали в Финмаркене и, вероятно, в Лапландии в IX веке, собирая дань зимою вооруженной рукой у лопарей и нередко вмешивались в войны между квенами (финнами) и биармами из-за Кариаландии, получая при случае за помощь, оказанную квенам, “половину добычи”.

Об одном таком походе наместника короля Гаральда Гарфарга, Торольфа Квильдульсена из Гельгоаланда рассказывает Аксель Магнус следующее.

В 876 году Торольф вступил в свою должность, которая досталась ему по наследству вместе с вдовою и другим имуществом от приближенного королю вельможи Барда. Он начала со сбора дани у лопарей на востоке от Кёленского хребта, причем было убито до 100 человек горцев, собиравших дань у лопарей в собственную пользу. В 877 году он с войском в 100 человек отправился в Финмаркен и Лапландию, собирая дань и торгуя с лопарями. По пути явился к нему посланец Фарвида, короля квенов, с предложением помочь ему против корелов. Торольф заключил союз с Фарвидом, разбил корелов и захватил громадную добычу. То же самое повторилось и в следующем году, когда Торольф в союзе с квенами сделал набег на Кириаландию и достал столь богатую добычу, что уже не нуждался в сборе дани у финмаркенских лопарей для уплаты следуемой королю дани. Но с начала X века уже пришлось норвежцам делиться данью с русскими.

Нет сомнения, что последние, добравшись до Белого моря в конце IX столетия и заняв старую Кириаландию — Землю раздора, конечно, не замедлили последовать примеру норвежцам и начали эксплуатировать аборигенов всякими способами: облагая их данью, торгуя с ними или грабя их, причем русские по возможности расширяли сферу своего влияния. [93]

Первые действительно исторические указания на то, что русские считали Лапландию русской землей, мы находим, по Моноцкову¹¹, в книге Эрика Биэрнера¹², изданной в 1740 г. По словам Моноцкова, из книги шведского автора явствует, что уже в XI веке русские считались собственниками Лапландии по договору Ярослава Мудрого с норвежским королем Олафом Трикесоном. По этому договору, скрепленному еще обоими государями женитьбой Ярослава на дочери Олафа, границей между русской и норвежской Лапландиями должен был считаться Люгенфиорд (ныне Лингенфиорд на западном берегу Норвегии, по мнению Стокфиста и Мунка), но, по-видимому, г. Моноцков взял это сведение не прямо из книги Биэрнера, а из источника не вполне точного. По моему мнению, из переданного Биэрнером текста договора, заключенного или в конце X века между Владимиром Святым и королем Олафом Трюггесоном, или в начале XI века между Ярославом Мудрым и Олафом Толстым, вытекает не только право русских на сбор дани с жителей Финмаркена, но и право норвежцев по отношению к жителям Кольского полуострова. Слог договора, писанного рунами, в переводе с латинского текста Биэрнера, сделанном Бутковым. следующий:

“Сии суть пустынныя мархии (пределы, границы) между владениями короля Норвегии и государя руссов, как старые люди передают и утверждают все лесные обитатели (корелы) и финны (лопари). Государь руссов собирает дань по морскому берегу даже до Люнкастуфута от всех горных жителей между рекою¹³ и Лигкярем и большим селом Мояйякилля. Королю Норвегии принадлежит дань от восточных жителей до Дриадимов и по внутренности Сантвика¹⁴, даже до Вилляу, где обитают частью корелы или приморские финны, и оттуда финны, живущие в восточной мархии, платят дань не больше как по 5 беличьих мехов с каждого лука. Потом, когда после будут иметь съезды, хотят, чтобы на следующих съездах проведены были рубежи и проч.”¹⁵. [94]

Мне кажется совершенно ясным, что на основании именно этого договора собирали русские сборщики дань с лопарей до начала XVII-го века до берегов Атлантического океана, а норвежские — до Терского берега (восточная Мархия; слово мархия, марк обозначает не только границу, но и прямо страну, как то: Лапмарк, Финмарк, Dänmark, Марк Бранденбург и проч.).

Затем или, может быть, одновременно со сборщиками стали посещать финмаркенские берега и русские рыбаки, получившие здесь право ловли рыбы, между тем как норвежские викинги засели кое-где в бургах на берегу моря по всему берегу до мыса Орлова. Впоследствии же наверно были проведены и “рубежи”, т. е. политические границы между государствами, без ограничения права сбора дани русскими до Атлантического океана, норвежцами до Белого моря, что можно усмотреть из текста договоров 1323 и 1326 г.г., заключенных новгородцами со шведами и норвежцами, особенно из текста Орешковского договора, 1323 года, между князем новгородским Юрием Даниловичем и шведским королем Магнусом Эриксоном.

В договоре этом указано на какую-то речку на запад от Паз-реки, как на продолжение русской границы до Варангер-фиорда от озера Энаре, которое пересекала шведско-русская пограничная линия; в договоре же 1326 г. говорится о пограничных знаках, издревле поставленных.

Впоследствии, вероятно, для удобства принята была натуральной границей Паес-река и Нявдомская губа, за которые Иоанном Грозным велено было вернуться русским колонистам, занимавшим уже весь южный берег Варангер-фиорда. Однако, норвежцы, в виду полного созвучия названия рек Паз и Паес (Päs), доказывали, что речь шла о Паз-реке, хозяевами обоих берегов которой русские себя считали при Святом Трифоне. Доказательством тому служит постройка церкви во имя Святых Бориса и Глеба на левом берегу реки. Подтверждение такому толкованию мы находим и в Тявзинском договоре 1595 года, в котором, между прочим, указано, что граница России со Швецией и Норвегией идет от горы Иовару через средину озера Энаре и оттуда до норвежского рубежа на р. Нявдоме и по ней к Варангерскому заливу. [95]

Мое мнение о том, что первый договор о границах между Норвегией и Россией был заключен, как уже сказано, или в конце X или в начале XI столетия, вероятнее всего или между великим князем Ярославом I и норвежским королем Олафом Толстым, свояком Ярослава, царствовавшим от 1019 до 1030 г., или, может быть, между великим князем Владимиором Святым (1015) и королем Олафом Трюггесоном, правившим от 996 до 1000 г., я основываю на следующих соображениях: Ярослав Мудрый никак не мог заключить договора с Олафом Трюггесоном потому уже, что они царствовали не одновременно; свояком Ярослава был Олаф Толстый, а не Трюггесон, который провел свою молодость в Новгороде (974-985) и потому был, вероятно, в дружбе с Владимиром, с которым только и мог заключить договор.

Доказательством же тому, что договор во всяком случае заключен не позже начала XI века, служит то обстоятельство, что он написан еще рунами, которые в Норвегии стали заменять латинским алфавитом в конце X и в начале XI века¹⁶.

Этот важный документ был найден в Стокгольмском архиве и переведен вместе с другим, тоже написанными рунами, договором (между Упсальским королем Эдмундом Виллисом и Датским Свеном Отто I, умершим в 1003 г.) Эриком Юлием Биэрнером на латинский язык в 1740 году.

В X-м и, вероятно, даже в начале XI-го века, шведы были владельцами только очень незначительной полосы земли по сю сторону реки Торнео. Вся Финляндия считалась тогда еще подвластной русским князьям, т. е. платившей дань последним. Это, конечно, не мешало квенам и корелам имеет своих главарей, или королей, воюющих между собою. В XII-м столетии (при короле Эрике, 1154-57) начинается завоевание шведами Финляндии и столкновения с русскими князьями, которые шаг за шагом уступали южный берег страны и нередко штурмовали вновь построенные шведами бурги, в том числе и Выборг. Победа великого князя Александра Невского над шведами — только особенно выдающийся эпизод из этих почти постоянных войн. В начале XIV века шведы уже засели на берегах Невы, но были отброшены за Сестру-реку Юрием Даниловичем Новгородским. [96]

В X и XI веках, следовательно, русские могли проникнуть в Финмаркен и с юга, но скорее всего они туда заходили с востока, так как для них самый удобный путь к берегам океана был водяной, вдоль берегов Белого моря до Кандалакши и оттуда по системам Имандры и Кол-реки до Кольского залива. Лапландия была во всяком случае уже очень рано новгородской волостью, разделенной впоследствии между князем и городом.

Из старых уцелевших новгородских грамот мы по Аристову¹⁷, можем усмотреть, как в XII столетии новгородцы разрешали своим князьям посылать ватаги к Северному океану и Белому морю, предоставляя им исключительное право на Терскую сторону сами же промышляли на берегу Северного океана и в других местах. В Белом море, до основания монастыря, у северных инородцев и у новгородцев были тони на Соловецких островах. Они промышляли там летом, но зимовать никто не решался. На ранний звериный промысел новгородцев в океане или, по крайней мере, в океанских частях Белого моря, у Терского берега, указывают и подарки “рыбьих зубов”¹⁸, сделанные новгородскими князьями в средине XII-го века.

Из всего вышесказанного можно вывести заключение; что русские играли уже в X веке выдающуюся роль в лопских землях. Время появления первого русского на берегах океана с точностью определить, конечно, нельзя, но достоверно, что к началу XII века Лапландия была вполне закреплена и по южному берегу заселена новгородцами, и что к берегам океана выдвинута была одна колония — Кола. Первые данные о существовании Колы мы находим в русских летописях 1263 г., в коих упоминаются волости Коло и Тир, но в новгородских летописях уже в 1216 г. упоминается об убийстве в Новгороде терского данника. Есть основание предполагать, что Кола существовала, как промысловый пункт, даже раньше, ибо нет сомнения, что с занятием новгородцами южных и западных берегов Белого моря начались и правильные перекочевывания беломорских рыбаков к берегам океана весною и отправка вслед за ними летом судов для привоза наловленной рыбы к портам Белого моря.

В этой колонизации южного берега Лапландии, а быть может, и устьев Туломы и Кол-реки я усматриваю первый ясно выраженный период колонизационного движения в Лапландию.

О событиях следующих 300 лет (XII-XV в.в.) у нас сохранилось очень мало данных. Пришлось пользоваться почти исключительно дат[97]скими, норвежскими и шведскими источниками при описании важнейших интересующих нас событий на лопской земле. Такими событиями я считаю мирные договоры со шведами 1323 г. и с норвежцами 1326 г. В первом устанавливается или указывается ясно граница между Швецией и Норвегией, с одной стороны, и Россией, с другой; во втором подтверждаются все права русских в Финмаркене. На эти договоры ссылаются русские послы в переговорах с датским королем Христианом II в 1521 г., в которых они требуют признания прав новгородцев в Лапландии. Что касается какого-то мирного трактата 1348 г., по которому, яко бы, границей между Норвегией и Швецией, с одной, и Новгородом, с другой стороны, была назначена линия, проведенная с устьев Паес-реки на Варангер, к Систербеку (Сестрорецк) на берегу Финского залива, то я считаю его апокрифическим, ибо в 1348 г. шведско-норвежских король Магнус Смек угрожал флотом устьям Невы и в 1350 г. еще не прекращены были военные действия. Из каких источников заимствованы сведения о трактате 1348 г., мне неизвестно.

Весьма вероятно, что русские, наравне с норвежцами, а потом шведами, стали собирать дано с лопарей с того момента, как они с ними стали сталкиваться, как в местностях между Ладожским и Онежским озерами и Кандалакшским заливом (где теперь нет уже больше представителей лопарского племени), так и во всю ширь обитаемой еще ныне лопарями земли. Это право признавалось во всяком случае издавна норвежцами, что усматривается как из первого договора, о котором мы знаем, так и из заключенного в 1252 г. между великим князем Александром Невским с Норвежским королем Гаконом, по которому установился способ взимания дани с лопарей и корелов русскими и норвежскими сборщиками податей в общих владениях, так как при этом весьма часто происходили кровавые стычки.

Как в IX-м столетии подчинение всех норвежских корольков под власть одного главного короля подало повод к заселению западных частей лопской земли — Финмаркена — выходцами из Норвегии, так нашествии татар повлекло за собой переселение известной части жителей Двинской области (Старой Биармии) как в Лапландию (в Trinnis, т. е. к устьям Поноя, где они смешались с лопарями), так и в Финмаркен, где они поселились в Малангене (южнее Tromsö) с разрушения норвежского короля. Это переселение подавало повод к массе мелких стычек между норвежцами и русскими, так как последние считали себя вправе взыскивать подати с переселенцев и на новом месте жительства.

В течение семи лет, между 1271 и 1278 годами, насчитывается [98] 198 набегов русских на Финмаркен и Гельгоаланд, причем даже был убит главный сборщик норвежского короля Thorbjörn Stejn.

Когда Швеция начала в XII столетии занимать Финляндию, южные лопари были оттеснены на север. В 1248 г. был завоеван Тавастгус: лопари держались еще некоторое время в Остерботене (южная часть улеаборгской и часть вазаской губерний), откуда их вытеснили биркарлы (какая-то кажется смесь финского и лопского племени) еще дальше на север. Биркарлы стали от имени шведской короны собирать дань у лопарей и собирали ее, в конце концов, с 1293 г. на всем протяжении севера Ботнического залива вплоть до Варангерского залива. В это время, при короле Магнусе Ладулосе (1270-1290 г.г.), начинается колонизация Остерботена и квенами (финнами).

Весьма интересно, по свидетельству Ерна¹⁹, что биркарлы жившие в постоянном соприкосновении в течении 500 лет с лопарями, со временем потеряли совсем сознание своей национальности и считали себя в начале XVIII столетия лопарями-аристократами.

Биркарл Ерн путешествовал в начале XVIII столетия в лопском костюме по Европе; по просьбе гамбургских ученых, он составил весьма интересное описание лопской земли и лопарей, своих соотечественников, как он их называет.

Из этого описания явствует, что биркарлы считают себя потомками лопских корольков или главарей, из среды которых правительством обязательно выбирались все должностные лица шведского Лапмаркена, к которому тогда и принадлежала северная часть нынешней улеаборгской губернии: все судьи, пасторы, ленсманы и прочие чиновники.

Набеги и стычки между норвежцами и русскими продолжаются и в XIV веке. Самыми значительными из них считаются набеги русских и корелов на Гельгоаланд в 1302, 1316 и 1323 г.г. Последний набег, сделанный после заключения мира со шведами, был особенно чувствителен для норвежцев.

В 1326 г. король шведский, Магнус Эриксон Смек, который после смерти Гакона Магнусена стал королем норвежским, принужден был заключить мир с новгородцами. Князь Юрий Данилович был убит в 1325 г. в орде, а новгородцы еще не имели князя при заключении этого мира, почему и нет на договоре княжеской подписи. Текст этого договора переведен Бутковским с латинского языка. Я его здесь передаю отчасти в сокращенной форме:

1) “Посол Великого Государя Магнуса, короля Норвегии, Швеции и Готского, по имени Гоквин, утвердил мир со стороны всего короле[99]вства Норвегии с Епископом Новгородским Моисеем, с посадским Олформеем (Варфоломеем) и с тысяцким Астафием и со всеми новгородцами вообще и порознь, как бывало прежде между предшественниками нашими.

2) Где земля и вода принадлежит королю Норвегии, там норвежцы имеют свободу ездить, водворяться и признавать за свои и землю, и воду по древней оседлости или по разграничению,

Также, если норвежцы в новые времена перешли за древний рубеж, или за пределы земель, то они должны сойти и возвратить руссам их землю, по крестному целованию и наоборот.

3) Также, когда послы прибудут из Новгорода к королю Норвегии, должны разделить землю по древним рубежам, по крестному целованию, дабы каждый владел своей землей. Такое же разграничение предает Богу и королю Норвегии, как он хочет, так и разделит по своей совести”.

Пункт 4 говорит о том, что обе стороны должны забыть об обидах и не мстить друг другу.

5) “Также, если норвежцы перейдут границы с намерением сделать зло, — и если новгородцы перейдут со своей земли на норвежскую, для причинения вреда, таковые, как злоумышленники, должны быть хватаемы и обуздываемы, по крестному целованию, не нарушая мира”.

Пункт 6 трактует о свободе проезда гостей из Новгорода и Санлека в Норвегию и обратно.

Пункт 7 определяет срок мира на 10 лет.

Пункт 8 свидетельствует, что посол норвежский целовал крест на сем мире, и переводчиком был Вернекин.

Пункт 9 указывает, что в этом мире включены и Санлекцы (Заволочье).

Пункт 10 предает суду Божию всякого, кто нарушит мир.

Пункт 11 утверждает, что к договору приложили свои печати: епископ, посадский и тысяцкий.

Пункт 12 содержит дату: “совершено и утверждено в лето от Р. Х. 1326, июня 11 дня”.

С заключением этого мира, прекращаются на некоторое время войны с Норвегией, но продолжаются со шведами, неудачно для русских.

<<< к содержанию | следующая глава >>>

© OCR И. Ульянов, 2012 г.

© HTML И. Воинов, 2012 г.