Щеколдин К. К., священник. Лопарские сказки, легенды и сказания, записанные в Пазрецком погосте, пограничном с Норвегией // Живая старина. 1890. Вып. 1. С. 17-25.

[17]

Лопарские сказки, легенды и сказания, записанные в Пазрецком погосте, пограничном с Норвегией.

Прилагаемые при сем сказки и легенды все писаны со слов разных Лопарей при помощи переводчика. При этом нужно заметить, что нередко одно и тоже лицо рассказывает одну и ту же сказку различно. При рассказывании сказок замечено было недоверие какое-то. Кроме этого Лопари ныне имеют более или менее частые сношения с Русскими сказками и некоторые, кажется, Лопарями получены от них. Слушая сказки несколько раз и желая передать рассказ более или менее в правильном виде, я, по мере возможности, старался сохранить верный смысл или суть дела сказки. Иначе при первом опыте сделать ничего не возможно, потому что после рассказа на лопарском языке переводчики передавали только мысли. Вот из мыслей-то и приходилось составлять сказания и сказки более или менее цельные. Некоторые мысли рассказчики и сами переводили, и те записаны ближе к подлиннику. <…> [18] опущения прошу не поставить на вид, ибо было трудно и даже невозможно, потому что и перевести, по всей вероятности, не каждое слово и даже мысль могли правильно. Записал же их собственно для того, чтобы они не затерялись или более не исказились бы.

Константин Щеколдин. Пазрецкого прихода священник. 20 Августа 1887 г.

Жил-был старик со старухою и имели они только одну дочь. Старик жил небогато и раз пошел в лес драть бересту – скалы. Подошел он к березе и стал снимать бересту. В это время, откуда не возьмись, с березы соскочила ацак – лягушка и сказала ему: Каллес! вальд му каон — Старик возьми меня замуж. Мохт мон вальдам ту. Мусте ли кав сарн каллес – Как я тебя возьму. У меня есть жена, — сказал старик.

Лягушка не сказала более ни слова, вскочила на березу и скрылась.

Старик после этого испугался. Пошел от той березы прочь и пришел к другой.

Здесь опять пред ним явилась лягушка и сказала: Старик, возьми меня замуж

Куда мне с тобой, голубушка, да у меня есть и старуха. Нет, мне на старость довольно и одной, — ответил ей старик.

Лягушка выслушала его и опять вскочила на березу и скрылась.

Старик после этого не знал, что делать: идти ли домой без бересты, или еще идти к другим березам.

Решился на последнее, чтобы не посмеялись над ним, как бы над дураком.

В этот раз он ушел от этих берез далее, думая, что там он снимет бересту. Подошел он к красивой и крепкой березе. Сделал на березе надрез. Опять только, откуда ни возьмись, с березы соскочила лягушка и сказала: Старик возьми меня замуж.

Ах, голубушка, это я слышал уже от двух, и ответил им, что у меня есть жена. Тебе то же скажу: у меня есть старуха, довольно мне и одной, что ты у меня будешь делать, – ответил старик.

Старик! если ты меня не возьмешь, тебе тогда будет худо и смерти не миновать. У меня есть ножницы — Скарри. Я как раз уколю ими тебя, будет тогда две раны на твоем теле; другой — будет четыре, а третий — будет шесть. Ты тогда изойдешь весь кровью, и мясо твое я съем.

Старик стоял в это время ни жив, ни мертв: умереть не хотелось, и он сказал: Делать нечего! Пусть будет по-твоему, только я тебе сделаю другую вежу и буду приходить каждый день несколько раз.

Лягушка согласилась, и они пошли. Сделал старик ей вежу и зажил так же, как и ранее. К лягушке ходил и делал, что она ему приказывала. Ровно через год у нее родилось два сына и одна дочь. Дали им имена: первому Веррун-чулд – тесаный пень, другому Ихт-Сяпаласт – олений хомут и дочери Кыдзым-Чалм – остроглазка.

[19]

На первых порах и после этого они жили хорошо и согласно, но когда стали у лягушки дети большие, она стала требовать пищи. Старик между тем сделался стар, и приводилось иногда поэтому лягушке—жене в просьбах отказывать.

Раз дети, наученные матерью, пришли к старику и сказали: Есч! уд миги пурат —Батюшка! давай нам и матери есть, а нет — она придет с нами сама и тебя съест.

Деточки, чего я вам дам! Я стал стар и сам питаюсь почти только белым мохом. Вот еще иногда принесет дочь рыбы, поем, а нет — хоть умирай с голоду.

Выслушав это, дети лягушки убежали и пересказали все матери. Лягушка, ни мало не медля, взяла детей и пошла к старику. Зашли они в вежу, убили старика, высосали сперва из него кровь, а после съели и мясо. Старуха с дочерью в это время плакали, но горю пособить не могли. Когда лягушка с детьми наелась, они ушли домой.

По уходе их старуха и сказала дочери: Знаю, что они скоро съедят и меня. И вот, когда придет это время, ты сделай так: когда они будут есть меня, ты в то время собирай все мои косточки в мешок и считай их. Всех ты положишь 99 косточек, но нужно будет, чтобы было сто. Ты после этого Остроглазку ударь в спину, и у ней изо рта упадет кость. Ты возьми и эту. Положи в мешочек и беги от них скорее прочь. Когда придешь ты до лужка, у которого течет речка, на лужок косточки положи в одно место и ударь по ним сучком березовым три раза, и перед тобой явится избушка. Тут ты и живи. На случай нужды вот возьми эту сонную спичку — наер сагги. Не забудь мой совет, и тогда будешь счастлива. Старуха с дочерью после этого опять стали жить. Недолго им только привелось. Вскоре опять дети лягушки пришли к ним и сказали: Бабка, давай есть, а нет — мать придет с нами и тебя съест.

Что я вам дам, ответила старуха. Был у меня кормилец, но вы его отняли. Мне теперь не жалко и себя. Что хотите, то и делайте со мной.

Услышав это, они побежали обратно к матери и сказали. Лягушка взяла детей и пришла к старухе и сказала: Ты такая же злая, как и муж; поэтому не осуди. Все подошли к ней в это время и убили. Кровь сначала выпили из нее, а после стали есть и мясо. Дочь в это время со слезами на глазах подбирала косточки незаметно и складывала в мешок. Всех косточек она насчитала 99 и после этого незаметно ударила Остроглазку по спине, как бы нечаянно толкнула, и косточка выпала изо рта. Она подобрала и положила в мешок, а Остроглазка в это время сказала ей: Ты еще меня тронешь, это ничего. Придет очередь и до твоего мяса, тогда я полакомлюсь. Дочь старухи между тем в это время вышла и пошла скорее в лес, чтоб ее не удержали. Сперва она бежала без дороги, а после нашла и дорогу. Лягушка между тем, когда съели старуху, спросила у детей: кост ли агка нийд? где бабкина дочь? Стали смотреть везде, но нигде нет. Принялись искать около вежи, но и тут не нашли. Лягушка поворчала на детей, но от этого пользы не было. Недолго думая после этого, решились и они идти в лес и искать бабушкину дочь.

Девушка в это время добежала до лужка, который был у речки, высыпала косточки, ударила по ним березовым суком, и перед нею предстала хорошая избушка, со всяким добром. Сейчас она вошла в избу и стала жить, не чувствуя ни в чем недостатка.

Лягушка с детьми ходила, ходила по лесам и, наконец, она пришла к избушке. Увидав житье, она сказала: здесь, я думаю, живет бабья дочь.

Нужно узнать, как она живет. Всем она, быть может, не покажется; завтра поэтому утром ты, Веррун-чулд, пойди и попросись у нее, как будто бы прохожий, отдохнуть. [20]

Ночь проспали они в лесу, а утром Веррун-чулд, пришел к избушке и постучал.

Двери отворились, и он сказал: Голубушка, будь добра, дозволь мне с дороги

отдохнуть у тебя в хате.

Много ли вас всех? – спросила она.

Я один только. У меня были товарищи, но они ушли далее.

Девушка пригласила его в избу и не показала виду, что его знает, хотя давно увидела, что они все вчера еще пришли.

Она напоила его, накормила, приготовила для отдыха постель и сказала: Ложись спать, а я у тебя поищу в голове. Веррун-чулд лег, и она стала гребнем чесать и искать вшей. В то время сама сонной спичкой уколола ему глаза и уши, и он после ничего не увидел и не услышал. Сама девушка в это время вышивала серебром и золотом пояс и играла с солнцем. Наступил вечер. Она подошла к Веррун-чулду и разбудила. “Время вставать и идти, потому что на ночь в комнате у себя я никого не оставляю”. Сын лягушки встал, поблагодарил ее и ушел.

Пришел к матери и сказал: Бабкина дочь живет хорошо и очень добра. Она меня напоила, накормила и спать уложила и в голове поискала. А что он делала? —спросила мать. Я спал и ничего не видел. Мать осерчала на него и едва не поколотила. Она сказала: дали тебе имя тесаный пень и вполне справедливо. Завтра поди ты, Ихт-сяпаласт.

Утром пошел к избушке и второй сын. Его также хозяйка приняла и также спровадила обратно. Мать, увидев его, спросила, что бабкина дочь делала? “Я спал и ничего не видел”. Мать рассердилась и на него и сказала: “От вас от обоих нечего ждать добра. Один пень — пнем и останется, а другой хомут — хомутом и будет”.

“Завтра поди ты еще, Кыдзым-чолмаш, — сказала она дочери, — надеюсь, что ты скажешь мне, чем занимается бабушкина дочь”.

Утром рано Кыдзым-чолмаш — Остроглазка пошла к бабкиной дочери. Остроглазку она напоила, накормила и уложила спать, и стала искать в голове. В это время она, как бы ненарочно, уколола глаза и уши. Остроглазка не стала слышать и видеть; впрочем, она не видела только глазами, которые на лице, и глазами другими, которые были на затылке, она видела все. Так она видела, что бабкина дочь ела сладкие ягоды и пила сладкий мед. После села она вышивать пояс серебром и золотом; в то же время играла и с солнцем. Остроглазке очень хотелось встать и посмотреть хорошенько, но сон, наведенный спичкою, никак не дозволял. Она спала до вечера, когда опять ей бабкина дочь и сказала: “Время вставать и идти к матери. Она тебя дожидается, и уже несколько раз выходила из лесу и смотрела, не идешь ли ты?”

“Нет, голубушка, у меня матери нет, я одна одинешенька и осталась бы с тобою жить, если бы ты взяла”.

“Нет, голубушка, я живу одна, и дала себе слово никогда никого не брать”. Остроглазка поблагодарила ее и ушла. Пришла она к матери и сказала: Бабкина дочь живет, как царица. Кушанья и питья у нее всякого довольно. Солнце с ней играет, а она в то время вышивает пояс серебром и золотом. У нее есть какая-то еще спичка. Она коснулась ей моих глаз передних и ушей; я после этого не увидела и не услышала. К счастью, она у меня не заметила задних глаз, и потому я видела”.

“Благодарю тебя, что ты, по крайней мере, рассказала все, чем занимается бабкина дочь. За твою услугу после смерти ее отдам я тебе дом ее и все богатство”. К следующему дню она велела всем своим детям приготовиться идти к бабкиной дочери: “Тогда мы сделаем с ней, что придет на ум”. [21]

Бабкина дочь это узнала ранее. Она поэтому пояс положила около себя, а также и сонную спичку. Кроме того, в косу себе положила на случай нужды маленький ножичек.

Едва наступило утро, как лягушка со своими детьми пришли к избушке и двери выломали силой. Не говоря ни слова с хозяйкой, связали ей руки и ноги и зашили в нерпичью шкуру. Сыновья после этого по приказу матери понесли к морю и там бросили в воду. Лягушка с дочерью шли сзади и разговаривали о том, что они будут теперь жить лучше и богаче бабкиной дочери. Остроглазка в это время оглянулась назад и сказала: Мама! мама! Посмотри: избы-то бабкиной дочери не стало. Не бросайте ее в море, лучше будем жить вместе.

“Поздно! — ответила мать, – она уже плывет далеко и теперь, вероятно, умерла”. Поговорили они еще несколько времени, но поправить своей ошибки не могли. Пошли ходить по лесам и теперь, вероятно, ходят, если не умерли.

Бабкину дочь между тем несло по морю и течением воды, при помощи ветра, выбросило на берег. Девушка, когда почувствовала под собою землю, достала из косы ножичек, сделала дыру в коже, чтобы можно было выйти. Вышла она на берег и пошла странствовать наудачу. Питалась она дорогой ягодами, а в маленьких озерах доставала и рыбу. Долго она ходила и никого не видела. Наконец она подумала, что ей уже никогда не увидеть людей, полагая, что она находится на краю света. К счастью, она вышла на тропинку и пошла по ней в надежде, что она приведет ее к жилью. Не успела она этого хорошенько подумать, как перед собой увидела большой дом. Несколько раз она обошла его кругом, но людей не увидела никого, ни около дома, ни в доме. Ей стало неловко. Делать, однако, было нечего. Она пошла к дверям и отворила. В это время она испугалась еще более. В доме везде стояла кровь — вырр, как будто в каком-нибудь озере. Она не знала, что и делать: остаться ли тут, или идти далее. Решилась, наконец, на последнее, потому что, подумала, все равно умирать или здесь, или в лесу. Приняв намерение остаться, она стала ведрами черпать кровь и носить в сторону. Два раза она выносила кровь, но дом опять был полон крови; наконец, не стало. Она взяла воды и везде вымыла и все вычистила. В комнатах стало красиво. Она села отдохнуть и подумала: чего я теперь поем. В это время наверху у комелька увидела резки — хлеб, взяла одну, отломила кусок и наелась. Остатки положила на старое место. На душе у нее было тяжело, потому что она предугадывала, что изба принадлежим людям, истекшим кровью или умершим насильственной смертью. Они, думала она, приходят сюда по ночам и режутся, от того и на небе видны всполохи, или северное сияние. Ей, однако, хотелось посмотреть на жильцов, и она решилась обратиться в веретено; тогда мне, подумала она, не могут сделать ничего худого. Как думала, так и сделала. Ложась за комелек, она превратилась в веретено. Ночь прошла спокойно. Наступил день, и вдруг она услышала, что идут люди. В избу вошло несколько человек и сказали: Здесь кто-то был и все вычистил, а между тем никого не видно; это удивительно. Все взяли по резке—хлеба и вышли, сказав Найнасу: От твоей резки—хлеба начато есть; значит, этот человек тебе родня. Найнас при них ничего не сказал, а когда они ушли, спросил: с Кто здесь есть, покажись: если старик, мне будешь отец, если старуха мать, если в моих летах мужчина – брат, а женщина – сестра, а если красная девица – будешь мне женой”. Едва он выговорил последние слова, как веретено выскочило из-за комелька на пол и стало вертеться. Найнас поднял его, переломил, и в средине очутилась девица. Он обнял ее и сказал: “Красавица, с этого времени ты будешь моей женой. Жаль только, что тебе более здесь остаться нельзя, особенно ночью. Лишь только станет темнеть, сюда соберутся все убитые люди и будут между собой резаться; поэтому могут и тебя зарезать, или еще хуже, всполохи унесут высоко, высоко. Пойдем со мной, я провожу тебя к своей матери”. Вывел ее на дорогу и дал клубок ниток, говоря: “Как я отойду [22] от тебя, брось клубок на дорогу и, куда он покатится, туда поди и ты. Назад, вверх и по сторонам не смотри, а только на клубок, в противном случае тебя возьмут ¹⁾ всполохи — северное сияние. Клубок приведет тебя к реке. На другой стороне живет моя мать, и ты вскричи, чтобы она перевезла тебя в том карбасе, который делал Найнас. С приездом матери, спроси у нее, на котором упруге порезался Найнас, на тот и садись. Матери с тобой не жить, и поэтому сделай для себя и для меня вежу. Я часто буду к тебе ходить, и жизнь пойдет у нас весело. Простившись любезно, они расстались. Жена Найнаса по сказанному пошла, как по писанному. Вечером всполохи, северное сияние заиграло на небе очень сильно и опустилось почти над самой головой странницы. Всполохи играли над головой со свистом и пели песни: “вот идет Найнаса жена, но скоро возьмет ее солнце”. Всполохи жгли ей и лицо, но на все это она не обращала внимания, а смотрела только на клубок. Утром пришла она к реке и вскричала: “Матушка, будь добра, перевези меня в том карбасе, который работал сын твой Найнас”. Вскричала она раза три, и за ней приехала свекровь и сказала: “Лучше бы ты не вспоминала мне сына Найнаса: я уже и без напоминания о нем вся с горя высохла и поседела. Ты своими словами еще увеличиваешь мою горесть”.

“Матушка! будь добра и выслушай меня. Меня так научил сын твой Найнас, а теперь мой любезный муж. Он сказал еще мне, чтобы я спросила, на котором упруге он порезался в этом карбасе, на том я должна и переехать”. Свекровь указала ей средний упруг и они переехали. В тот же день она сделала вежу и стала в ней жить. Через несколько времени пришел и Найнас и сказал: “Одну ночь сегодня я проведу здесь, но утром мне нужно идти”. Жене отпустить его скоро не хотелось, потому что она уже нажилась одна, и вот, когда они легли спать, и он уснул, она вверху своей вежи подвесила свой серебряный пояс. Наступило утро, и Найнас проснулся, сказал: “Теперь, я думаю, уже утро, пора мне идти”.— “Нет, до утра еще долго. Посмотри наверх, как звезды еще блестят и светят”. Найнас посмотрел и опять заснул, потому что он не знал, что вверху подвешен пояс со звездами. Так он просыпался до трех раз, и каждый раз его обманывали.

К несчастью, когда он проснулся в третий раз, мать закричала: “Невестка, возьми оленьи шкуры с вежи, они все пересохнут от солнца, и тогда муж уйдет от тебя”.

Свекровь вскричала это три раза, и невестка, чтобы не услышал Найнас, без платка с распущенными волосами²⁾ высунулась из дверей на улицу. В это время солнце захватило ее за волосы и стало держать. Она закричала: “Найнас, дай мне воды, меня сожгло солнце”. Найнас держал ее в это время за ноги и умер. До трех раз она просила воды у мужа, но, как от мертвого, получить не могла; тогда, обратись к солнцу, сказала: “Солнышко, солнышко, помилуй меня и ороси водой”. Солнце оросило ее водой, но в то же время и взяло ее к себе. Там она сделалась его женой, и стали жить так весело и счастливо, как не живет никто.

Вскоре у жены солнца родилась красавица дочь. Пока она была маленькая, держали ее при себе и научили всему хорошему. Наконец дочь выросла и стала невестой. Солнце раз и сказало матери: “Нам более дочь здесь держать нельзя, нужно опустить ее на землю, и пусть она найдет себе там суженого”. Мать не противоречила, а дочери расстаться было очень тяжело. Делать, однако, было нечего, она должна была подчиниться воле родительской.

Настал день прощания. Солнце с матерью благословили ее и сказали: “Кого первого ты встретишь на земле, тот будет твой суженый. Живите в согласии и любви: тогда у вас всего будет довольно”. Как дочь у них была мастерица [23] вышивать, дали ей еще шелку и сказали: “Приготовь три платка из него, продай, и денег за них получишь довольно”. Солнце после этого взяло свою дочь и перенесло ее на землю.

Долго-долго шла красная девица и никого не встретила. Наконец, увидела стадо оленей и при них пастуха. Подошла к нему и сказала: “Будь здоров и счастлив, добрый человек”.

“Здравствуй, красотка, откуда идешь и далеко ли?” – ответил пастух.

“Издалека мой путь лежит. Где я родилась, там мне сказали: пойди, и, кого встретишь первого, тот и будет твоим суженым мужем. Вот поэтому и прошу тебя, добрый человек, возьми меня себе женой”, — сказала она.

“Да, я рад бы взять тебя, красавица, но чем будем мы кормиться? Теперь я с трудом добываю и себе пропитание”.

“Предоставим это, добрый человек, воле Божьей. Родители мне сказали еще: Бог благословит ваш союз, и вы будете счастливы”.

Пастух после этого не противоречил, вступил с ней в брак. И они стали жить. Сначала она ходила с ним и помогала ему пасти оленей. Жили они на хозяйском дворе, а хлеба давали только для одного человека. Им было маловато. Вот однажды ночью, когда муж спал, она вышила шелком платок и послала мужа продавать. Платок был очень красивый, и покупатель нашелся скоро. За него получили сто рублей. На другой неделе она приготовила другой платок, более и красивее первого. Продали и этот. Денег получили двести рублей. Денег было довольно, и муж перестал быть пастухом. Они купили себе дом, оленей и другого имущества и зажили на удивление другим. В это время приготовила жена и третий платок, очень большой и красивый. Продали его и денег получили 300 р. После этого они зажили лучше всех и многие стали даже завидовать им. Нашлось много людей и таких, которые говорили, что у них богатство добыто нечестным образом. Пока так говорили не в глаза, это они переносили; но однажды бывшему пастуху сказали: “Как ты ни говори, что все нажил трудами своими, но это не правда. Вернее всего, где-нибудь похитил”.

Слова эти ему слышать было тяжело и особенно при народе, он поэтому и сказал: “Я получил все добро, благодаря солнцу. На солнце я могу даже и сам подняться”. Народ, услышав это, рассердился на него и сказал: “Завтра, если не исполнишь своего слова, мы убьем тебя”.

Пошел после этого он к своей жене и рассказал все. Жене это было неприятно, но мужа от смерти избавить было нужно. Она сказала ему: “Теперь ночь, а к утру я что-нибудь придумаю”. Едва началась заря, как жена сказала мужу: “Пойдем теперь на то место, где меня опустило солнце, и оттуда, быть может, ты и сходишь”. Вышли они из погоста и увидели, что солнце гоняет на оленях и едет им навстречу. Они подошли к нему и рассказали про свое горе. Солнце подумало сперва, но потом сказало: “Садись на оленя, и поедем”. Они уехали, а жена осталась с караульными и пошла обратно. Соседи спросили у нее: “Где муж?” Она ответила: “Видели же, как он поехал на солнце на олене”.

Солнце, поднявшись наверх, зятя представило своей жене. Теща, увидав зятя, изумилась, хотя и рада была его видеть. Поговорили они о дочери, а потом солнце сказало зятю: “Завтра утром поезжай ты кругом земли, и сперва гони на медведе, в полдень замени его оленем—быком, а вечером и этого перемени на оленя—важенку”.

С наступлением утра к зятю явился медведь. Он сел на него и поехал. Около полудня медведь умер, и к нему явился в полдень бык-олень. Он сел и поехал, и увидел на доске изображение человека. Картину эту он толкнул в сторону и сказал: У меня был один теленок, того не сохранил, а дал на съедение волкам; не стой и здесь на дороге сам. Поехал далее, и у него олень бык умер. Наступил вечер и к нему пришел олень—важенка, ин сел на него, поехал и приехал обратно на солнце. [24] На другое утро солнце сказало: Сегодня ты останься здесь с тещей, а я поеду кругом земли. Солнце путешествовало на медведе до полудня и увидело, что лежит мертвый медведь; поехало далее, увидело изображение в стороне и оленя-быка мертвым, удивилось всему этому и не знало, почему это сделалось.

Теща с зятем в это время переговорили обо всем, и теща, узнав, что он толкнул изображение во время объезда кругом земли, очень сожалела.

Солнце, возвратившись, спросило зятя о мертвых животных и об изображении. Зять отвечал, что они сами умерли, а про изображение сказал тоже, что и ранее. Солнце дало ему совет: более этого не делать и с животными обходиться ласковее. На третий день солнце и жена его простились с зятем, опустили его на землю и дали всякого добра много-премного. Муж привез его на нескольких возах и зажил с женой после этого на славу и удивление всем.

Вот поэтому-то и теперь Лопари, когда кто у них из взрослых умрет, сейчас у хозяина продают оленя и деньги отдают за погребение и на свечи. Олень на эти предметы поступает потому, что и по смерти умерший, по мнению Лопарей, будет непременно ездить на оленях. Если же на эти предметы не дать оленя, это значит приговорить его к тому, чтобы он в загробной жизни ходил пешком.

(Записана при переводчике, со слов Василия и Марьи Летовых и Марьи Герасимовой).

Некогда жила-была одна Лопарка вдова—старуха, да с ней жила в веже еще лягушка. У вдовы был сын, а у лягушки дочь—самка. Лягушка очень любила вдовкина сына и однажды ночью его взяла у вдовы, а к ней положила свою дочь. С чужим сыном она убежала далеко-далеко. Старуха, проснувшись, увидала, что подле нее лежит нийд – дочь лягушки, а сына и лягушки нет. На старуху напало горе, и она хотела убить дочь лягушки, но вспомнила, что одной будет скучно, и оставила при себе в ожидании счастья в будущем.

Лягушка-беглянка устроилась около одного озера в густом лесу, чтоб ее не могла найти вдова. Украденный сын вырос очень скоро, но о своей матери не вспоминал, потому что ее не помнил. Лягушку признавал своей матерью. Лягушка его любила также очень. На день всегда он уходил в лес на охоту и вечером всегда возвращался или с мясом диких оленей, или со шкурами диких зверей. Из шкур зверей он устроил себе и вежу, и жить ему стало лучше. По временам, однако, находила на него скука, потому что сердце рвалось к подобному ему человеку. Раз он ушел на охоту далеко и пришел к веже, из которой дым поднимался вверх. Ему захотелось узнать, кто это тут живет. Показаться, самому ему, однако, не хотелось; поэтому в вежу он не пошел, а тихонько поднялся на верх вежи и стал смотреть в трубу, или в окно, которым выходит дым. В стороне, недалеко от огня, он увидел, что сидит старуха и подле нее ацек нийд — лягушкина девка. Над огнем висел котел, и варилась сосновая каша. Охотник сжалился над старухой и незаметно опустил кусок пойды — мясного жира.

Ацек нийд, однако, заметила это и сказала: “Агка, агка (бабушка, бабушка), смотри-ка в котел: кто-то сверху опустил туда кусок сала, звезды плавают по верху”.

“Не смейся, проказница! Было бы у меня теперь и сало и мясо, если бы твоя мать ацек не украла у меня кормильца-сына. На той правде, быть может, лопнет от жиру”.

Охотник, услышав этот разговор, постарался незаметно скрыться. Через несколько времени опять ему захотелось посмотреть старуху. Он пришел к веже и увидел, что сосны варится меньше, чем и в первый раз. Он опять [25] опустил кусок мяса. Ацек нийд опять заметила первая и сказала: “Агка, агка, нам опять в котел положили мяса”.

“Ну не привелось есть промысла сыновнего, зато нашлись чужие люди, и те пожалели моей бедности”. Охотнику хоть и хотелось зайти в вежу, но и на этот раз он ушел незаметно.

Возвратясь к ацек, он стал думать: там, верно, живет моя мать — му яина, потому что мне хочется быть там постоянно. Хотя и редко туда хожу, но мысли мои постоянно вертятся около старухи.

С наступлением утра он пошел промышлять диких оленей и лишь только убил одного, опять пошел по известной ему тропинке к веже. На этот раз он зашел в вежу и сказал: “Тирву, агка (здравствуй, старушка)”.

“Тирву-тирву, му пуратый (здравствуй, мой кормилец). Садись и расскажи, откуда ты пришел и где живешь?”

“Живу я отсюда не очень далеко с ацек. Сегодня был на охоте и убил одного оленя. Вот и тебе принес кусок мяса. Приготовь его, и я закушу вместе с тобой”.

“Спасиб, му пуратый. У меня варится сосна, но положим туда и мясо, тогда каша будет славная”.

В ожидании закуски старуха рассказала ему о своем житье-бытье и как у ней ацек украла сына, и она осталась с ее ацек нийд. Охотник, выслушав ее рассказ, сказал, что он давно живет у ацек, с малых лет и родителей своих не помнит. Старуха, услыхав это, сказала: “Ты, кормилец, мой сын, теперь я узнаю тебя”. Старуха обрадовалась, бросилась к нему и прижала к своему сердцу. В это время обед подоспел, и они закусили. Нийд ацек после сытного обеда заснула, и сын с матерью тогда условились, как им опять сойтись на житье вместе. Сын в это время предложил убить нийд ацек немедленно, но она ответила: “Оставим до другого раза. Мне одной, как ты уйдешь, жить будет скучно”. Сын вскоре простился с матерью и сказал, что за ней скоро приедет на оленях. Возвратясь к ацек, он сказал ей: “Мне жить стало скучно, позволь жениться. Я нашел себе и невесту. Она немного постарше меня, но мне понравилась”. Ацек это не понравилось, но, когда он сказал: “Если не позволишь жениться, тогда я более с охоты не возвращусь”, она этого испугалась и позволила жениться.

Вскоре он за невестой, или вернее, за своей матерью, поехал на оленях.

Старуха, увидев своего сына, обрадовалась. Поздоровавшись с сыном, старуха уложила все свое добро в кережи. Ацек нийд старуха также взяла в руки, как бы желая отнести в кережу, но немедленно положила ее в горячий пепел, где она и сгорела. Мать свою сын посадил в кережу, закрыл ее писягой и дал в руки ей скобель, сказав: “Когда мы приедем, нас встретит ацек. Она по приезде будет поднимать тебя из кережи, и ты сейчас же ударь скобелью, и она помрет”. Сказав это, сын сел на кережу и погнал оленей к своему жительству.

Скоро они и приехали. Ацек выбежала навстречу и хотела невесту поднять. Старуха, как сказал ей сын, ударила ацек скобелью, и она пропала. Сын с матерью зашел в вежу, и радости их не было конца. На другой день сын вспомнил уже об убитой лягушке – ацек. Он пошел и достал лошадь. Убитую ацек привязал к хвосту лошади и прогнал ее прочь от своего жилья. Лошадь с лягушкой понеслась, как стрела. И вот, где отпала голова лягушки, тут образовался красный мягкий мох, по-лопарски сяхтар, употребляемый Лопарями на подстилку маленьким детям в зыбки, а где отпали лапы-ноги, образовался черный мох – сомшит, употребляемый при делании карбасов. Сын после этого зажил с матерью, радуясь своему счастью, и что избегли своих врагов.

Примечания

1) Лопари и теперь верят, что при сильном северном сиянии всполохи опускаются вниз и могут схватить человека. Действительно, когда бывает сильное сияние, то они как будто опускаются на землю. С колокольчиком ездить считают опасным в это время.
2) Теперь по этому Лопари никогда не выйдут с открытой головой на улицу.

© Текст М. А. Кастрен, 1890

© OCR Monia Rossomahaar, 2010

© HTML И. Воинов, 2010

Оригинал текста 4,5 Мб