Лев Усыскин

Как жители Поморья с Англией воевали
К 155-летию начала Крымской войны на Белом море

В мае 1854 года жители Архангельска, островов Соловецкого архипелага, всего Беломорского и Мурманского побережья обнаружили вдруг, что их родное море им больше не принадлежит. То есть, прибрежные территориальные воды контролируются кем угодно, но только не их государством — Российской Империей, самой сильной и непобедимой страной, имеющей непобедимую армию и столь же непобедимый военно-морской флот. Такое последний раз случалось лишь полтора века назад, в 1701 году, — когда небольшой отряд шведских кораблей под командованием командора Лёве совершил довольно бессмысленный и неудачный налет на Архангельск. Тогда, в начале Северной войны, блокада Архангельска с моря стала бы огромным стратегическим поражением России, многократно превосходящим Нарвский разгром, — ведь через северный порт, единственные морские ворота страны, поступало тогда в Россию почти все, необходимое для ведения войны: от серебра для оплаты жалования до сукон, красителей, металлов и ручного огнестрельного оружия, производство которого в заметных количествах было налажено лишь ко времени Полтавского сражения. Карл XII, однако, допустил тогда стратегический просчет — не первый, впрочем, и не последний — и вместо правильной блокады берега силами внушительного шведского флота, не имевшего в то время противника на море, распорядился лишь организовать набег на порт, каковой к тому же был выполнен с присущей шведским флотоводцам безалаберностью.

К началу же ХIХ века военно-политическое и экономическое значение Архангельского края достаточно сильно изменилось по сравнению с ситуацией вековой давности. Проиграв в предыдущее столетие подряд три войны с Россией и потеряв значительные территории, Швеция едва ли теперь угрожала нашему Северному побережью. Изменилась и роль Архангельска — из единственного, по сути, торгового "окна в Европу" он превратился в один из многих портовых городов, сильно уступавший по перевалке экспортно-импортных грузов Петербургу, Ревелю и другим портам, не столь отдаленным от центра страны. Значительная часть иностранных купцов покинула Архангельск либо сократила масштабы своих торговых операций. Фактически архангельская торговля имела теперь дело лишь с теми товарами, которые вырабатывались поблизости: рыбой, пушниной, мачтовым лесом, коровьим маслом и салом и т. д. А хлеб, пенька, металлы и лен, например, теперь переваливались другими портами. Впрочем, после того, как в 1762 году император Петр III отменил введенные Петром Великим ограничения на архангельскую торговлю, грузооборот двинского порта резко пошел вверх: за десять лет количество приходящих судов увеличилось в два раза, а в 1783 году через Архангельск проходило все же 39% российского экспорта и 17% импорта.

Как видим, экономическое значение Русского Севера оставалось весьма высоким, население Поморья росло и в случае военного конфликта с какой-нибудь морской державой требовало защиты.

Впрочем, угроз таких почти не было. В 1800-1801 годах Россия, вступив в союз с Наполеоном, оказалась фактически в состоянии войны с Англией. Павел I отнесся к этому обстоятельству весьма серьезно, и по его указу 19 мая 1801 года (то есть уже после свержения самого Павла с престола в ходе переворота 11 марта!) на Соловецкие острова из Архангельска было переброшено довольно крупное воинское соединение — два сводных гренадерских батальона с полковой артиллерией в составе 46 офицеров и 1550 солдат. Командовал всеми этими силами будущий герой войны 1812 года генерал-лейтенант Д. С. Дохтуров. Хотя неприятель Соловки в тот раз так и не атаковал, монастырь надолго запомнил эту военную операцию. Дело в том, что прежде вся власть в монастыре принадлежала его архимандриту — ему подчинялась даже небольшая военная команда, сторожившая содержащихся в монастыре узников (их редко было больше трех десятков). Тогда же, в 1801 году, власть в обители фактически полностью перешла в руки военных, ни в какой степени не желавших корректировать свои порядки в угоду архимандриту Ионе и его монахам. Прибывшие взяли под контроль все монастырские ворота, организовали казармы и гауптвахту. Каждое утро начиналось теперь с характерных для того времени строевых экзерциций и разводов. Играла военная музыка, звучали строевые песни, по монастырю, куда за триста лет не ступала нога женщины (и даже копытный скот женского пола), в самый разгар паломнического сезона разгуливали офицерские жены. Ходили слухи, о том, что вскоре разрешат даже продажу вина… Кошмар продолжался до 15 июля, когда, после восстановления отношений с Англией, отряд Дохтурова отплыл на материк. Перед этим Иона успел отослать в Синод жалобу на генерал-лейтенанта, однако затем, сбыв по хорошей цене уезжавшим гостям залежавшиеся съестные припасы, помирился с военными и даже выдал Дохтурову расписку, что от военных "обид и беспорядков чинимо не было и претензии ни на кого ни малейшей нет". Эту расписку генерал предъявил военной коллегии, куда поступила из Синода жалоба архимандрита. В итоге генерал был оправдан, а Иона получил от начальства выговор и уплатил 117 руб. 46 коп. компенсации затрат на посылку нарочных по данному делу.

Прошло несколько лет - и во время последней русско-шведской войны 1808-1809 годов поддерживавшая шведов Англия совершила рейд на мурманский берег, захватив разоруженную до того крепость Колу и предав огню принадлежащее Соловецкому монастырю становище Рыбачье.

Затем были войны с Наполеоном, по окончании которых русское правительство настолько уверовало в свою военную мощь, что решило, будто теперь без его ведома "в Европе ни одна пушка не выстрелит". Следствием этой самоуверенности стало, в частности, разоружение Соловецкого монастыря: после полугода споров с архимандритом Паисием, не желавшим расставаться с монастырской артиллерией, весной 1814 года в Новодвинскую крепость было вывезено 14 тысяч пудов различного артиллерийского имущества, включая орудия, специально пожалованные монастырю российскими государями, а также приобретенные на монастырские средства.

Жизнь, однако, показала, что такое разоружение было несколько преждевременным.

Прошло несколько десятилетий, и Россия неожиданно для себя оказалась вдруг в одиночестве против объединенных сил той самой Европы, о загнивании которой все время твердили придворные публицисты. Совместные силы Англии, Франции, Италии и Турции решили положить конец авантюристическим притязаниям Николая I на Константинополь. Эта война 1853-56 годов вошла в историю под названием Крымской, поскольку основные боевые действия имели место на юге страны, и закончилась она позорным поражением русской армии. Тем не менее, одной из задач флота союзников была блокада российских портов на всех морях, а не только в Крыму. Не стал исключением здесь и Архангельск. В отличие от шведов времен Северной войны, англичане подошли к делу вполне серьезно и нужный результат получили: блокада северного побережья начала устанавливаться в июне 1854 года, первые месяцы еще пропускались некоторые суда нейтральных стран и грузы для Англии, но с 1 августа постоянно дежурившие у Березового Бара военные пароходы союзников объявили о полной блокаде всех портов и пристаней побережья. Англо-французская эскадра Белого моря состояла из трех боевых пароходо-фрегатов, трех парусных фрегатов, брига, шхуны и двух тендеров — то есть совсем немногим превосходила шведскую эскадру командора Лёве 1701 года. Эти силы были достаточны для блокады торгового порта, но явно неспособны на сколько-нибудь серьезные десантные операции.

Все же за первую половину навигации из Архангельска смогли выйти 600 иностранных коммерческих судов. С концом же навигации враг ушел восвояси, однако к началу навигации 1855 году вернулся - и блокада продолжилась. В тот год Архангельский порт обслужил лишь 8 судов. Помимо этого, доставка трески в Архангельск с Мурманского берега сократилась в 12 раз. После захвата англичанами нескольких торговых ладей с грузом муки для Норвегии прекратился и этот вид каботажа. Пришли в упадок и другие виды морского промысла. Впрочем, даже полная блокада всех портов России теперь была для страны хоть и убыточной, но не столь фатальной, как блокада Архангельска полутора веками ранее: в новых границах Россия отчасти могла поддерживать торговые связи с иностранными партнерами по суше.

Других, помимо блокады, задач перед англо-французской эскадрой всерьез, по-видимому, не ставилось — однако, не возбранялось при случае нанести ущерб береговой инфраструктуре русских, а заодно пополнить с берега запасы воды и продовольствия. И некоторые попытки имели место.

Так, первая попытка прорваться к Архангельску была предпринята 14 июня 1854 года. С двух пароходов были спущены баркасы для промера глубин, после чего союзники неоднократно пытались высадиться на Мудьюг, но всякий раз их отгоняли ружейным огнем. Наиболее серьезная из этих вылазок состоялась 22 июня. Британский фрегат подошел к северной части острова, после чего были спущены на воду 6 гребных судов с десантом. Их отогнал отряд лейтенанта Тверетинова, насчитывавший 90 человек матросов и несколько полевых орудий. В ходе боя один из нападавших был убит, тогда как защитники острова потерь не понесли. На следующую ночь под огнем противника русские сняли выставленные англичанами бакены, обозначавшие судоходный фарватер.

Больше в Архангельск союзники не прорывались. Оставив один или два корабля у Березового Бара, они обосновались на острове Сосновец. Опираясь на эту временную базу, интервенты обычно крейсировали вдоль российского побережья, захватывая ладьи с продовольствием и уничтожая везущие все прочие грузы. Не гнушаясь при этом и вылазками на берег. Помимо этого, нападению подвергся целый ряд мелких прибрежных селений, где захватчики, однако, нередко встречали отпор вооруженных местных жителей и даже понесли потери в живой силе. Все же совокупный материальный урон, нанесенный англо-французской эскадрой, был довольно значителен в местном масштабе — хотя и практически неощутим в масштабе всей экономики государства.

Особняком здесь стоит оборона Соловецкого монастыря, где боевые действия включали активное применение артиллерии с обеих сторон — при том, что и здесь обошлось практически без потерь. В самом деле, с точки зрения интервентов, если и стоило заниматься чем-либо помимо блокады Архангельска, то именно Соловками: во-первых, только этот пункт имел шанс, в случае захвата, попасть на страницы газет. Во-вторых же, все были наслышаны о несметных богатствах монастыря. Интервенты, понятно, не знали, что еще 26 марта 1854 года Синод вынес решение, предписывающее архимандриту Александру до начала навигации переместить на материк все движимые монастырские ценности. 25 апреля 26 ящиков и 4 бочки с драгоценностями, а также 16 ящиков с рукописными и старопечатными книгами погрузили на монастырское судно и отправили в Архангельск, а уже 12 мая груз благополучно прибыл в Антониев-Сийский монастырь, находившийся в 150 верстах к югу от Архангельска.

Что же касается военных мер по защите монастыря, то здесь власти проводили следующую политику. Все наличные силы первым делом стягивались для обороны Архангельска, и уже потом избыточные орудия и люди распределялись между остальными прибрежными пунктами. В итоге, в монастырь прислали 8 старинных пушек шестифунтового калибра с боезапасом в 60 снарядов на каждую. Орудия сопровождали специалисты — инженер Бугаевский и фейерверкер новодвинского гарнизона Друшлевский. Они должны были обустроить батареи и обучить стрельбе местных бойцов. Этими бойцами были не только солдаты караульной команды, но и добровольцы из монахов, местных жителей, паломников и наемных рабочих. Кроме того, архимандрит по своей инициативе и на свой страх и риск предложил вступить в ополчение некоторым из 25 томившихся в монастыре узников. Наконец, самым экзотическим воином Соловецкого ополчения стал норвежский турист из г. Тромсё Андрей Гардер.

Все это воинство вооружили тем, что удалось найти, — старинными секирами, бердышами и шпагами. Кроме того, было отыскано 20 старинных орудий, часть из которых, будучи полузакопанной в землю, использовалась для причаливания судов к берегу. Годными из них, однако, оказались лишь две трехфунтовые чугунные пушки, которые свели в мобильную береговую батарею. Было найдено также 20 пудов пороха.

6 июля 1854 года монастырский дозор заметил два вражеских корабля — пароходо-фрегаты "Бриск" и "Миранда", — приближавшиеся к острову. Несколько часов спустя они подошли на орудийный выстрел и подняли переговорные флаги. Монастырь не отвечал, ибо никто в нем не умел читать сигнальные флаги. Тогда англичане дали предупредительный залп, на который ответила береговая батарея. Началась канонада, в ходе которой артиллеристы береговой батареи даже добились попадания в "Миранду". (Ядра же шестифунтовых пушек, установленных на монастырской стене, до врага не долетали — зато имели реальный шанс попасть в своих же береговых артиллеристов. К счастью — обошлось.)

После часовой артдуэли "Миранда", сделав 30 выстрелов, отошла за кладбищенский мыс и, встав около "Бриска", стала ремонтироваться.

7 июля в 5 часов утра парламентерский катер привез в монастырь ультиматум, подписанный командующим эскадрой Эрасмусом Омманеем. В нем защитникам монастыря предлагалось немедленно капитулировать. Ультиматум был отклонен, после чего англичане попытались высадить десант под видом освобождаемых русских пленных — однако сделать этого не удалось: в прибрежном лесу интервенты заметили вооруженных ружьями монастырских волонтеров. После этой неудачи корабли начали обстрел острова из 120 своих орудий — им отвечали 10 монастырских. Канонада продолжалась до 5 часов вечера, корабли за 9 часов боя выпустили в общей сложности 1800 ядер и бомб. После этого пароходы отошли на безопасное расстояние и встали на якоря.

Надо сказать, что каких-либо серьезных разрушений в монастыре обстрел не произвел. Ни одно здание не было уничтожено, ни один человек не пострадал. Архимандрит Александр заявил, что все повреждения будут устранены за несколько часов. Что, тем не менее, не преуменьшает героизма защитников обители. По ходатайству отца Александра, многие из них были награждены, а участвовавшим в ополчении заключенным заметно смягчили наказание (хотя никого и не амнистировали полностью, вопреки ходатайству архимандрита). Норвежцу Гардеру выдали 75 рублей серебром.

Два дня боев практически полностью истощили боезапас монастыря. В последующие недели он медленно пополнялся, отчасти — благодаря архангельским властям, отчасти — благодаря усилиям самого монастыря, которому, например, самостоятельно, на свои деньги удалось закупить порох. Как бы то ни было, к концу осени 1854 года в монастыре уже было 14 орудий разного калибра от 3 до 18 фунтов, а также более сотни солдат регулярных войск под командой штабс-капитана Степанова.

А что же враг? Утром 8 июля "Бриск" и "Миранда" снялись с якорей и стали медленно удаляться. Приблизившись к Заяцкому острову, все население которого составляли два старика, следившие за деревянной Андреевской церковью, союзники обстреляли его из орудий, после чего высадились и, взломав двери церкви, похитили оттуда два небольших колокола. Следующим объектом нападения стали поселения на побережье Онежской губы: здесь интервенты реквизировали у жителей скот. Затем они высадились на Кий-острове, где сожгли здания государственных учреждений общей стоимостью в 1950 рублей. Указанные подвиги, при всей их несимпатичности, все же не являлись, в основном, нарушением законов войны, ибо сводились к уничтожению государственного имущества противника либо пополнению продовольственных запасов воюющей армии. Но вот последовавшее затем разграбление Крестового монастыря иначе как варварской акцией назвать нельзя. Было украдено все, что можно было украсть: церковная утварь, столовая посуда, деньги из монастырской казны. Впрочем, основная часть сокровищ обители также была заблаговременно вывезена на материк либо зарыта в землю. Уходя, интервенты заставили монахов отслужить молебен животворящему кресту — и под звон оставшихся колоколов отплыли прочь.

11 июля там же, в Онежской губе, произошло более серьезное столкновение, вошедшее в историю под названием "бой у деревни Пушлахта". Здесь интервенты, похоже, понесли потери в людях — крестьянское ополчение под командованием служащего палаты государственных имуществ Волкова оказало высадившимся союзникам сопротивление. Деревню, однако, отстоять не удалось — она была полностью разграблена и затем дотла сожжена. Позднее материальный ущерб крестьян оценили в 8000 рублей серебром. Вечером того же дня союзники высадились на Анзерском острове для пополнения запасов пресной воды.

В последующие недели разграблению подверглась Кандалакша и ряд селений Мурманского берега. Последним объектом нападения стала лишенная артиллерии Кола, которую, несмотря на активное сопротивление местного ополчения, сожгли почти полностью.

Кампания следующего, 1855 года была, в основном, подобна кампании года предшествующего. С той лишь разницей, что попыток высаживаться на Соловки или острова Двинской дельты больше не было. Тем более что за зиму оба этих опорных пункта изрядно укрепились и довооружились. Зато блокада Архангельска началась еще в мае, а прибрежные селения по-прежнему подвергались нападениям и обстрелам. Вновь досталось Коле, Кандалакше и другим местам прошлогоднего разорения. Несколько раз корабли союзников подходили к Соловецкому монастырю, интервенты высаживались на Большой Заяцкий остров, реквизировали монастырский скот. Несколько же раз англичане вступали с архимандритом в безрезультатные переговоры — тема их была все та же: снабжение интервентов продовольствием.

Последний раз вражеские корабли появились у Соловецкого монастыря 9 сентября. После трехдневного отдыха на Заяцком острове, англичане снялись с якоря и ушли. А в марте 1856 года воюющие державы подписали унизительный для России Парижский мирный трактат. Таким образом, николаевская Россия и на далеком от Крыма Севере продемонстрировала свое военно-политическое банкротство: после тридцати с лишним лет воинственной риторики, тотального подавления инакомыслия и высокомерных националистических заявлений, оказалось, что, как и в начале царствования Петра Великого, даже небольшой отряд вражеских кораблей может вполне безнаказанно разгуливать по русским территориальным водам от норвежской границы до Мезени..

©Лев Усыскин, 2009 г.
www.polit.ru.