К. Тиандер ПОЕЗДКИ СКАНДИНАВОВ В БЕЛОЕ МОРЕ

Из летописи Норвегии.

[437]

L.

Забвение Биармаланда.

Между последними походами и поездкой Торира прошел промежуток времени в два столетия. Этот пробел указывает на то, что сношения с Биармаландом стали крайне вялы. Затем последние поездки уже не увенчивались тем успехом, как предприятия Отера, Одда, Эйрика, Гаральда и Торира. В малочисленности и неуспешности последних путешествий следует видеть симптомы, ведущие к полному прекращению этих сношений. Поездки в Биармаланд были не единичным явлением в истории Норвегии, а как бы продолжением эпохи викингов, которая в свою очередь была тесно связана с общественным порядком скандинавов. Но систематическое выселение из Норвегии лучших и наиболее предприимчивых людей не могло не подорвать жизненной энергии всей нации. Кроме того, единовластие подавляло тех немногих самостоятельных герсов, которые не хотели оставить свою родину. Наступило время личных счетов, мелких интересов и мелких людей; захватывающая сила широкой инициативы исчезла. Сношения с отдаленными краями прекращаются как бы самим собою. Большие колонии, как, например, Нормандия, теряют всякую связь с метрополией. Паломничество в Св. Землю, которое всячески поощрялось церковью и духовенством, направляется теперь по другому пути — через среднюю Европу, в то время как норвежцы раньше всегда шли морем. Из русской истории мы знаем, как к тому же времени редеют ряды варяжской дружины и как вскоре память об этих заморских гостях ограничивается лишь туманными о них преданиями. Но самая обширная потеря — забвение тех [438] открытий, которые были сделаны по ту сторону Атлантического океана. Таким образом, прекращение сношений с Биармаландом лежало, так сказать, в порядке вещей и обусловливалось прежде всего общественным настроением норвежского народа.

Кроме того, и в самом Биармаланде произошли перемены, которые должны были неблагоприятно отозваться на поездки скандинавов. Русские купцы из Новгорода не могли, понятно, равнодушно смотреть, как скандинавы из двинского края вывозили меха и другие драгоценности. Около 1200 года основывается и укрепляется Устюг; отсюда уже возможен строгий надзор над беломорской торговлей. Но русское влияние началось гораздо раньше. Само название Двины может быть только русского происхождения. Как известно, финские народности не признают двух согласных в начале слова. Так как скандинавы переняли название Двины у финов-биармийцев, то у них получилась форма Vina. Я думаю, что Dvina = Düna образовано из корня, который скрывается и в обозначениях южнорусских рек: Дон, Днепр = *Danaper, Днестр = *Danaster; сюда же относится и Дунай = Danubius. Если, таким образом, русское влияние не севере несомненно могло сказаться уже до приезда сюда скандинавов вообще, то более острую форму это русское вмешательство приняло лишь впоследствии. Действительно, ни в одном рассказе о Биармаладе не упоминается о столкновении с русскими. Но что таковые происходили, о том можно заключить по названию берега Ледовитого океана — мурманским. Уже первоначальная летопись упоминает нам о Мурманах и Урманах. Мурман русское образование от скандинавского nordmand и соответствовало бы нашему слову «норман». Звук "д" и в том и в другом случаях едва ли произносился, а "о" слышалось как русское "у". Что касается замены первоначального "н" через "м", то она вызвана редупликацией и кроме того находит себе оправдание в чередовании тех же звуков в названиях русских местностей. Ср. Нерль и Мерлино, Нерехта и Мереховица, Нерская и Мерская река [439] и другие¹. Если бы русские не встречали на севере скандинавов, им никогда не пришло бы в голову назвать северный берег Колы — мурманским. Мало того, на карте Меркатора, относящейся к XVI веку, часть Ледовитого океана к северу от Колы называется «мурманским морем» и кроме того читаем там такое примечание: Myrmanskoi more hoc est Norvegicum et Danicum mare quia Norvegos et Danos Russi Mowremans vocant².

Немного заставляет нас задуматься заметка норвежского летописца о том, что во время царствования короля Гакона, т. е. в первой половине XIII века в Норвегию прибыли биармийцы, бежавшие от татарского нашествия. Король крестил их и дал им для местожительства фиорд Малангр³. В самом факте сомневаться нельзя, но вряд ли объяснение мотива бегства правильно. Татары, несколько нам известно, не доходили до берегов Белого моря. Гораздо вероятнее, что новгородские дружины прогнали биармийцев. Норвежский летописец совершенно неуместно блеснул своей осведомленностью и заменил новгородцев татарами. Если уже биармийцы бежали в Норвегию, то ясно, что их господству на Двине пришел конец. Но этому исчезновению биармийцев способствовало не только распространение власти великого Новгорода. Наряду с подчинением беломорского края русской политике шло также этническое передвижение. В крае водворяется новое племя зырян, которое во всяком случае не состояло в близком родстве с биармийцами. В то время, как последние поклонялись божеству Иомале, зыряне не знают вовсе такого имени⁴. Под влиянием этого двойного натиска со стороны русских и зырян биармийцы исчезли с лица истории. Может быть они удалились на запад и тут слились с другим, более близкими, чем [440] зыряне, финскими народностями. Странно то, что восточные фины, так называемые карелы, преимущественно коммерческий народ. Издревле они ведут оживленную торговлю по всей Финляндии. В них мы узнаем тот этнический тип, который так ярко представлен биармийцами. Поэтому к поисках следов биармийцев прежде всего следует обратить внимание на карелов.

Итак, настало время, когда Биармаланд был предан полному забвению. Но увлекаясь верой в постоянное расширение нашего умственного кругозора, мы не смеем согласиться с тем, чтобы такие важные результаты ознакомления людей с земным шаром, какими несомненно являются открытия норманов, могли бы погибнуть безвозвратно. Как отдельный человек, так и весь людской род нуждается в отдыхе в известном перерыве в своих стремлениях. Тогда забываются интересы, которые до того волновали широкие круги общества, и меркнут истины, которые долгое время служили путеводными звездами. Так целые народы впадают в тупую апатию, так длинные эпохи погружаются в беспросветную мглу неподвижной ночи. И сон человечества иногда тянется веками…

Но за каждой ночью загорается утро, каждая спячка прерывается пробуждением.

Почти пять столетий после того, как норманы блуждали вдоль берегов Северной Америки, Колумб посещает Исландию и слушает здесь рассказы о первых открывателях нового континента. Тогда то и планы, и вычисления флорентинца Тосканелли стали казаться ему вполне выполнимыми, и никакие сомнения не могли разрушить его фанатическую веру в успех предприятия. И Америка была вновь открыта и на сей раз вступила в постоянные сношения с Европой.

В 1553 году, т. е. семь почти столетий после того, как Отер огибал Нордкап, английское правительство снарядило экспедицию из трех кораблей с целью найти путь через Ледовитый океан в Китай. Но буря рассеяла корабли, два из них погибло и только один достиг [441] берега Белого моря. Капитан Ченселер (Chancelor) вошел в Двинский залив, на берегу которого находился один только монастырь Св. Николая. Рассказывают, что местные жители до того были поражены появлением большого корабля, что бросились бежать, но англичанам удалось нагнать их. Узнав о приезде чужестранцев, Иоанн Грозный пригласил их в Москву и оказал им самый радушный прием. Таким образом, завязались дружественные отношения с английскими купцами. Вскоре за ними стали наезжать и голландцы. Главным местом торговли служило опять, как и в старину, Колмогоры. Прошло немного времени, и в той местности, где был расположен вышеназванный монастырь, возник город Архангельск.

Эти факты относятся уже ко второму фазису сношений западной Европы с северной Россией. Двинский край подвергается эксплуатации больших торговых наций нового времени, и движение это организуется согласно прогрессу нашей техники. Перед гигантскими пароходами, регулярно посещающими не только Белое море, но и Новую Землю, и Шпицберген, перед лесопилками, дымящимися уже на берегу Колы и южнее, понятно, бледнеют те экспедиции, которыми мы занимались в предыдущих главах. Но не забудем, что и эти поездки в конце концов служили той же культурной цели, о которой говорит Эдуард VI в письме своем к Иоанну Грозному:

«Господь вселенныя разсеял дары Его благости, чтобы народы имели нужду друг в друге, и чтобы взаимными услугами утверждалась приязнь между людьми».

Примечания

[439]
1 Барсов, Очерки русской исторической географии, стр. 52-4.
2 Алениус, стр. 131.
3 Fms., т. X, стр. 152.
4 См. статью Setälä в записках, упсальского университета за 1887 г. стр. 95.

<<< К оглавлению >>>

© Текст К. Тиандер, 1906 г.

© OCR И. Ульянов, 2010 г.

© HTML И. Воинов, 2010 г.

Оригинал текста 450 кб