Путевые заметки о севере России и Норвегии Академика архитектуры В. В. Суслова

[5]

Занимаясь исследованием древнерусского искусства и путешествуя, по поручению Императорской Академии Художеств, с этою целью уже несколько лет, я имел возможность побывать в различных концах России и кроме специальных занятий невольно сталкивался с теми особенностями в современной жизни, которые обусловлены различием происхождения наших инородцев, их местом населения и самым укладом нашего государства. Не имея однако достаточно времени изложить все пережитое мною в какие либо цельные записки, я всегда ограничивался только специальным разбором того материала, который представлял главную цель моих путешествий. В виду разнообразного материала последней моей поездки, я в настоящее время решился изложить не только беглый обзор памятников древнего искусства, встреченных в путешествии, но и дорожные заметки всего виденного и слышанного мною. Наметив для специальных занятий некоторые пункты Архангельской и Олонецкий губерний, я вместе с тем избрал путь в эти отдаленные края через Шве[6]цию и Норвегию, дабы ознакомиться с древним искусством соседней страны и получить ясное представление, по скольку оно имело отношение к нашему северному искусству. С этою целью я отправился прямо в г. Стокгольм. Последний чрезвычайно живописно разбросан на трех островах глубокого фиорда (залива). Группы зданий то одевают высокие скалы, освещенные яркими тонами, то прячутся у подошвы гор и как бы стушёвываются в таинственном полусвете, то наконец уходят в даль и пропадают в легкой чудной синеве воздуха. Бухта вся одета гранитом и окрашена великолепными общественными и частыми зданиями, над которыми широко царит громадный королевский дворец. Подножие горы, на которой он так величественно поднялся над всем городом, омывается тихими озерами Меларом и Соленым. Город делится на три части:

1) Стаден — древняя часть города, населена преимущественно торговым людом. 2) Зедермаль — южное предместье, представляющее собою высокие скалистые горя до двухсот футов высоты. На них красиво рисуются разные здания и для удобства сообщения этой части города с остальными высятся огромные подъемные машины. 3) Норрмальм — застроена прекрасными домами и служит местом пребывания аристократии.

Я бегло осмотрел город с его достопримечательностями и с особенными вниманием остановился на этнографическом северном музее (Nordisca-Museet). Благодаря директору этого музея, доктору филологических наук г-ну Гацелиусу, я получил разрешение сделать некоторые заметки и снять фотографии с весьма любопытных старинных бытовых вещей шведов и норвежцев. Эти вещи, как-то: прялки, ящики, кружки и т. п., в вышей степени интересны не только по своим сложным и весьма художественным украшениям, но и потому, что они (резьба по дереву) имеют поразительное сходство с подобными вещами на нашем поморье. Те и другие имеют почти одинаковые формы и основания линии орнаментов, состоящих почти исключительно из геометрических фигур, комбинирующихся в различные розетки, пояски, рамки, и т. п. Все эти вещи были собраны самим директором музея и составляют достояние ученого общества лишь с недавнего времени.[7]

Не вдаваясь в детальный разбор этого крайне интересного материала, укажу только на некоторые предметы.

На рисунке 1-м представлена группа следующих вещей: внизу фасадный бочок деревянного сундучка (чиста). Сундучки это большей частью не глубокие, с овальною или наклонною крышкою. Все наружные стороны таких сундучков убраны богатою резьбою и в общежитии иногда клались в изголовье. Исключительно мотив орнаментации их (а также прялок и скалок) составляют круги заполненные всевозможными комбинациями геометрических фигур. На узких местах эти круги делались один за другим с поясками и полукругами между ними, а в квадратных — круги разбивались по диагоналям. На сундучке рассматриваемого рисунка поставлен деревянный подсвечник (льюстаке); он употреблялся в домашнем быту. Горизонтальная часть его, на которой прикреплены две формочки для свечей, может по мере надобности повёртываться и пониматься. Профиля и манера обработки подсвечника очень сходны с характером древне-русских поделок. Что касается формы пьедестала с плоскими профилями, то она целиком встречается в наших церковных деревянных и иногда в железных подсвечниках. Рядом с «льюстаке» поставлена деревянная пивная кружка (крюс). Крышка её имеет раздвоенный язычек, в который входит верхняя часть ручки, закрепленная деревянным штифтиком. Когда берут кружку, то большим пальцем надавливают язычек и крышечка поднимается. Такое устройство кружек практиковалось и у нас. Мотив главного наружного орнамента редко попадается в подобных вещах и не принадлежит к местному народному искусству, а несомненно а несомненно от куда-нибудь заимствован1. Орнамент в пояске кружки по расположению и характеру листов сирийско-византийского пошиба, а украшение крышечки в виде полурогообразных граней во множестве встречаются на наших древних кадилах. Позади подсвечника и кружки видна спинка деревянного кресла (лэннстул), на сиденьи которого собственно и поставлены описанные предметы. Спинка кресла укреплена между круглыми столбиками и поддерживается еще (в виде [8]украшения) балясинками. В характере обработки её, и вообще древней шведско-норвежской мебели чувствуется много общего с нашею древней деревянной мебелью. Даже самое название некоторых шведских и русских предметов почти или совершенно одинаково, напр.: стул (Stol — стул), жбан (Spann — спанн), скрыня (Skrin — скрин)2, и т. п.

На рисунке 2-м представлены следующие предметы: с правой стороны помещается шайка (свадриксбитта) для разных напитков: пива, кваса, воды и т. п. Такия шайки обыкновенно брались крестьянами на сенокосы и рыбные промыслы. Шайки эти состоят из вертикальных дощечек, которые ниже дна шайки обделаны в виде четырех ножек и городков, а наверху, за исключением двух ушков, обрезаны прямо. Эти дощечки обтянуты обручами, между которыми идут еще две обвязки из лубка. Последние украшены также, как и крышка, неглубокими нарезами в виде растений, треугольников и прямых полосок. Горизонтальная ручка крышки может закрепляться в ушках шайки. Рядом с шайкой находится круглая коробка для масла (смербитта). Она выгнута из одной тонкой дощечки, украшенной с наружи красивым переплетающимся орнаментом Византийского происхождения, Крышечка коробки, снятая с ушков и поставленная в вертикальном положении, украшена в характере общепринятой народной резьбы. Подобные же коробки употреблялись и для провизии, когда крестьяне уходили из дому на продолжительные работы.

Описанные шайка и коробка находятся собственно на сиденьи массивного полукресла или стула (Stol — стул). Он сделан просто из обрубка толстого бревна, нижняя часть которого (11 вершк. высотою) оставлена массивом, а верхняя выдолблена в форме сиденья и спинки. Цилиндрическая поверхность массивной части таких стульев делалась несколько вогнутою и опоясывалась украшениям в виде двух обручей, веревок или как показано на рисунке 2-м. Сиденье обыкновенно несколько углублялось для подушки, а в хозяйственном быту служило для толчения соли. В праздничные дни спинка и сиденье стула покрывались ковром или какой нибудь материей. Эти стулья употреблялись больше в простом быту и отличались своею практичностью от комнатных стульев, которые дела[9]лись значительно легче и богаче.

К спинке стула прислонен военный топор (стридсикса) деревянная ручка которого украшена прямыми полосками с зигзагами и неглубокими ямками. Самый топор — железный и покрыт множеством ямок в виде каёмочек.

На спинку кресла положена скалка (кавельтрэд).На рисунке видна только ручка её в виде коня. Наружное украшение скалки состоит из ряда кругов с различными в них орнаментами. Необыкновенное богатство подобного рода орнаментики выразилось в прялках. К спинке полукресла прислонена линейка для измерения предметов (алн), ныне вышедшая из употребления; она равна 13 3/8 вер. и разделяется на четыре (кварты). Каждая из этих частей разделяется еще на 6-ть (тумм) частей. С правой стороны, внизу полукресла видна ручка и часть деревянного ковша (скупа).

Ограничившись пока указанием некоторых древних бытовых вещей шведов и норвежцев, мы тем не менее не могли не подметить, что во всех подобных предметах видна практичность их устройства и необыкновенная любовь народа к украшению их орнаментиками. Тоже самое заметно и в древне-русских деревянных домашних вещах.

Если мы будем сравнивать прялки, скалки, ящики и т. п. предметы, встречающиеся на нашем Севере, с таковыми же предметами в Стокгольмском северном музее, то в общих формах и в орнаментистике почти не увидим разницы. Между тем, просматривая древние памятники церковной архитектуры той и другой страны, мы едва-ли увидим малейшее сходство. В орнаментистике церковной и гражданской архитектуры Швеции и Норвегии ясно выражаются два направления: одно в том роде, как мы видели на крышке круглой коробки и на сундучке, а другое — известное нам по истории искусств «Скандинавское», состоящее из густых сплетений растительного характера, в которые вплетены различные фантастические животные.

Принимая же во внимание, что искусство нашего Севера такого различия незаметно, а во всяком предмете сказывается общее народное искусство, я думая можно допустить следующие выводы: Церковная архитектура Швеции и Норвегии с принятием христианства была заимствована с Запада; орнаментика же, [10] состоящая из фантастических сплетений и унаследованная народом вероятно от бронзового периода, естественно продолжалась и в христианском. Характер украшений, показанных на рисунках 1-м и 2-м, по всем вероятностям, явился в Скандинавии позднее, чем у нас, так как он более распространен в русском искусстве. Это от части подтверждается и тем, что новгородцы еще в IX веке славились резьбою по дереву.

Продолжая путешествовать, я отправился из Стокгольма по железной дороге в Дронтгейм. Путь лежал среди высоких гор и, лентой извиваясь, проходил к подошвам сал и снова терялся между ними. Громадные долины ярко светились, зеленым ковром и исчезали в мрачных ущельях.

Сотни водопадов и черные широкие швы гор довершали грандиозность фантастической природы Норвегии.

Постепенно поднимаясь в горы, мы проникали в самую глубь их, где вершины, уже от части покрытие снегом, пропадали среди густых облаков. Глубокие трещины гор по временам, вдруг расширялись в целые озера. Когда же мы стали спускаться к Дронтгеймкому фьорду, нас снова осветили теплые лучи солнца, а впереди расстилались ярко освещенные луга и долины. Селения, лежащие на пути к Дронтгейму, картинно разбросаны отдельными группами, из которых каждая представляет собою не более четырех, пяти двухэтажных изб с несколькими нежилыми строениями для хозяйства, огородами, садиками и небольшим полем. При таком размещении поселян, отдельными фермами, естественно устраняются сильные пожары и является больше удобств в хозяйственном отношении, так как поля и [11] огороды сосредоточены в близи ферм. Древний тип сельских построек норвежцев представлял собою такое расположение: на южной стороне находилось продолговатое жилое помещение хозяина, к которому с задней стороны примыкало помещение работниц. Сзади этого строения шел двор, который замыкался с северной стоны конюшнями и хлевами, с западной стороны — овинами, а с восточной сеновалами.

При конюшнях делалась особая пристройка для рабочих. Сама изба (стуга) состояла из горизонтальных лежней, в которые врубались по углам каждого помещения избы устои, схваченные около крыши полубревенчатою обвязкою. Между устоями нарубали стены из полубревен. В бревенчатою обвязку врубали стропила , которые затем обшивались досками. Последние смазывали глиною и обкладывали дерном, а чтобы дерн не сносило ветром, на крышу клали тонкие бревна (варрем) в виде рогаток, также как и в наших избах средней полосы России.

Жилое помещение хозяина состояло из передней, летней комнаты и избы. Передняя находилась в середине; из нея делался вход во двор. Налево при входе в избу помещался стол, около которого по стенам шля скамейки; в углу, де у нас всегда находились образа, Ставили шкаф. Места возле шкафа считалось почетным. Налево от входа стояла кровать, далее шла скамейка, за которою в углу помещалась печь с лесенкою. Потолок в избе представлял собою просто обшивку стропил, причем только средняя часть покрывала горизонтально. В летней комнате обыкновенно стояли вокруг стены сундуки с домашним скарбом и один два стола; средина помещения оставалась свободною.

В настоящее время строят большей частью двух-этажные избы, — внизу для мелкого скота и хозяйственных принадлежностей, а вверху для жилья. Из надворных строений особенный характер носят сараи для просушки леса, сена и т. п. Они устроены та, что угловые устои наклонены к внешней стороне, а бревна врублены в эти устои на некотором расстоянии друг от друга (для проветривания). Это расширяющееся кверху строение покрывалось двух-скатною крышею. [12]

При переезде за границу Норвегии поражает явная самостоятельность этого края. Так, железная дорога здесь уже содержится норвежцами: платье кондукторов, солдат и местных жителей тоже совершенно другое чем в Швеции. Наконец каждый норвежец никогда не говорит, как их соседи: «Швеция и Норвегии», а «Норвегия и Швеция». Причем и самые гербы национального флага там и тут расположены в обратном порядке. Прибыв в гор. Дронтгейм, в ожидании парохода, идущего на нашу границу, я осмотрел город, крепость и старинный каменный собор в нем. Город разбит на прямые, весьма чистенькие улицы и среди деревянных двух-этажных домов попадаются красивые каменные. Одна из характерных черт не только города Дронтгейма, но и всех виданных мною городов в Норвегии — это улицы складочных магазинов. Последние , выходя прямо на канал или бухту, возвышаются на сваях в три четыре этажа, при чем в каждом из них находятся со стороны воды широкие двери с двумя маленькими окошками по бокам.

Нагруженные суда пристают прямо к стене здания и товар посредством блоком поднимается и размещается по разным этажам кладовых. Такой род строений придает довольно оригинальный вид норвежским городам и даже маленьким селениям. Дронтгеймский каменный собор3, относящийся к двум эпохам, — [12] Романской и Готической, в настоящее время представляет в главных массах некоторую путаницу, так что сразу трудно представить себе его первоначальный план. Собор этот во всяком случае весьма интересен не только своими общими формами, но и богатством внутренних деталей. В данное время он самым тщательным образом реставрируется и, конечно, займет одно из весьма видных мест в истории средневекового искусства.

Просматривая таким образом особенности г. Дронтгейма, я в то же время не мало любовался здесь тихими и светлыми ночами. Петербуржцам разумеется знакомы подобные ночи, но здесь, уже на 64 северн. Широты, оне еще светлее и как-то таинственнее. Они не склоняют вас на покой, а зовут к созерцанию ночной жизни природы и манят в бесконечную даль, к ярким отблескам то погасающих, то разгорающихся лучей солнца. Далее к свету нас ждали новые картины, где солнце уже не прячется за горизонт, а открывается зрителю во всех фазисах своего движения.

10-го июля я отправился на пароход Lafoten в гор. Вардо. Выйдя из Дронтгеймского фьорда , мы стали пробираться шхерами, нередко встречая довольно живописные места с уходящими в глубь берегов фьордами. Селения по берегам довольно редки и немноголюдны; из них собственно фактория состоят из двух или трех домиков с хозяйственными постройками и складочными магазинами. Почти в каждом селении находятся маленькие деревянные церкви новейшей постройки. Старинные же почти не уцелели, по той причине, что каменных, более долговечных построек здесь не было, а деревянные переделаны в силу развития современных вкусов4. Существующие церкви в этих местах имеют большей частью базиличную форму, т.е. в виде вытянутого прямоугольника с продольным разделениями, между тем как в более северных частях Норвегии замечается крестообразная форма плана (в г. Тромсо). Стиль церквей большей частью готический, но далеко не строгий и не изящный. [13]

Около селения Mosfoen, берега все еще представляют собою довольно высокую цепь гор, покрытых в некоторых метах снеговыми залежами. Солнечные ночи не казались поэтичными а представлялись вполне реальным явлением. Пройдя довольно невзрачный город Бодо, мы приближались к знаменитым по рыбной ловле Лофоденским островам. Эти громадные скалистые острова, с вершинами до 3000 футов высоты, более чем на половину остаются в постоянных снегах и при полуночном солнце вечные ледники их, как хрустальные покровы, расстилаются и блестят тысячами цветов. Белые горные потоки, как серебряные ленты, падают в море и осыпают водяною пылью скалы.

Пройдя эти острова, приближаешься уже к самым северным границам Норвегии. — Здесь город Тромсо, один из лучших побережных городов, имеет три церкви, несколько довольно чистых улиц, водопроводы, телеграф и даже весьма порядочный музей местной фауны и флоры. Тут-же хранятся некоторым находки каменного, бронзового и железного периодов. За последнее время изучение этих отдаленных эпох дало прекрасные результаты. Особенно интересны могилы «Гонггрифт» (от слов гонг — дорожка и грифт — могила). В них хоронили от 50 до 100 человек, иногда в сидячем положении. Каменный период, полагают, окончился за 1000 л. до Р.Х.; бронзовый — около Р.Х. Он разделяется на два периода: в первом покойников не жгли и вещи обыкновенно отливались , во втором — покойники сжигались, а вещи начали чеканить из бронзы и золота; между прочим появились щипцы и другие предметы. Курганы каменного и бронзового периодов встречаются одни на другом. Железный период считается в Швеции от Р.Х. до половины XI ст. и подразделяется в свою очередь на три периода; сжигание трупов продолжается только в первых двух периодах. При раскопках курганов в недавнее время найдено много золотых браслетов, брошей, застежек и т. п. Кроме того, встречались римские вещи первых веков и разные монеты арабские и др. Признаки письмен — «рун» встречаются в находках V ст. [15]

Так как в народном быту Норвегии не сохранились ни старинные костюмы, ни сам тип селений, — то только с этого города среди господствующего населения норвежцев появляются местные типы лопарей «Финмаркен», в оригинальных костюмах. Этот кочующий полудикий народ производит на европейца крайне неприятное впечатление своим первобытным отношением к человеку и полным хладнокровием к какой-либо культуре. Главное занятие их, как и наших лопарей, огромные пастбища оленей.

Близ гор. Гамерфесрста находится одна очень любопытная лапландская хижина (гамме). Она имеет по плану продолговатое помещение, оканчивающееся с узких сторон полукругами. Длина хижины 30 фут., ширина 14 фут., а высота 6 фут. К одной из длинных сторон примыкает меленькая пристройка — вход. В середине главного помещения находится печь в виде груды камней, а над нею в крыше устроено отверстие для дыма. В одном из полукружий помещаются овцы, а у стены устроены места для спанья.

В гор. Тромсо я впервые встретил русского промышленника с Поморья, сообщившего мне интересные сведения о торговых сношениях наших поморов с норвежцами и о самом промысле.

В следующем городе Гамерфесте были уже целые десятки русских судов, множество лопарей, комиссионеров и промышленников. Город этот хотя и беднее Тромсо, но жизнь в нем кипит как-то полнее. Тип его одинаков с другими виденными мною городами Норвегии и только некоторая особенность в устройстве мостовых и самих постройках; так первые ограничены узкими открытыми каналами до 12 вершк. Глубины, для стока больших весенних воз с возвышающихся на самым городом гор; далее за каналами идет широкий тротуар, несколько приподнятый против мостовой, и [16] затем возвышаются сами строения, имеющие почти всегда два этажа.

Первый этаж занят кладовыми и помещениями для мелкого скота, второй служит собственно жилым помещением; в него ведет открытая лестница, занимающая всю ширину тротуара. На средней площадке этих лестниц, имеющей вид балкона. Горожане, обыкновенно после дневных работ, беседуют между собою о личных и общественных делах.

Почти все дома обшиты тесом в горизонтальном или в вертикальном направлении. Строятся они или бревен (горизонтально) или представляют собою брусковой скелет, забранный пластинами (полубревнами) в вертикальном направлении, причем углы связываются железными скобами. Лес для всех плотничьих работ идет преимущественно из России.

В Гамерфесте мне пришлось познакомиться с одним из богатых русских промышленников, который весьма любезно показал мне свое судно, рассказал о разных случаях крушения судов (авариях) во время плавания и познакомил с главными чертами торговых сношений русских с норвежцами. Из рассказанного видно, что торговля поморов редко распространяется дальше Гамерфеста (иногда только в Тромсо и ближайшие бухты). Последний таким образом служит центром главной торговли. Здесь находится консульство, совершаются торговые сделки, нотариальные акты и т. п. Русские обыкновенно везут в Норвегию муку, крупу, лес и бересту, а отсюда забирают главным образом рыбу, бакалейные и галантерейные товары. Торговля с давних пор и поныне ведется меновая. Курса для них не существует, а потому, делая труду и товару одинаковую расценку, поморы только в силу этих условий и находят выгодным вести свои торговые дела с Норвегией. Условившись в размене товаров, поморы нагружают свои суда преимущественно трескою и тут же солят ее. Затем подыскав другие товары, они с полным судном отправляются в свои далекие края. Судохозяева при этом настолько сведущий народ, что сами и управляют судами. Последние строятся на Поморье преимущественно в посаде Сума и в г. Кеми самими предпринимателями торговли. Промышленники еще зимой нанимают рабочих, в два или три месяца сооружают судно и с весенним разливом уже поднимают его вполне готовым. Суда эти, смотря по состоятельности владельца, строятся одномачтовые, двух и трехмачтовые, стоимостью от 1, 000 до 10,000 р. и дороже. [17]

Трехмачтовое судно делает до 8 ½ узлов в час, т.е. около 15 верст и может принять груз в 15,000 пуд. Поморы обыкновенно раннею весною, как только пролив около острова Моржовца освободится от льда, массою выходят в море, затем идут океаном верстах в 50-ти от берега, огибают русские границы и рассыпаются по разным городам и бухтам, оставаясь там до хороших уловов, что иногда затягивается на все лето. В Норвегии, как рассказывали мне некоторые судовщики, русские промышленники испытывают часто различные неудобства в своих торговых сношениях и главным образом потому, что в Норвегии являются торговыми посредниками с нашей стороны в качестве русских вице-консулов те-же норвежцы. Последние, очевидно, соблюдают прежде всего интересы своей страны, а затем остаются полезными нам только в силу известных торговых постановлений. Хотя в Норвегии и есть специальный русский консул, но во-первых одному лицу трудно вести дело во всех торговых пунктах, во-вторых наши консулы, являющиеся из столицы, разумеется, не знают всех нужд и интересов местного торгового народа и, за незнанием норвежского языка, часто руководятся взглядами наших вице-консулов, т.е. тех норвежцев, которые, естественно, навязывают русскому консулу свои взгляды в зависимости от своих личных интересов. Не то говорили мне о норвежских консулах. Эти люди часто вышедшие из самого торгового люда. Нередко напр. многие из них специально обучались русскому языку в г. Архангельске и др. местах, сами бывали комиссионерами, ходили на судах и только после известной практической школы выходили в вице-консулы, а затем уже в консулы. Само собою понятно, что последние настолько изучают торговые тайны, что наши поморы являются здесь людьми не только менее практичными, но и беззащитными, [18] между тем русские товары — мука и лес, представляют более существенную потребность для норвежцев, чем для нас рыба, и следовательно эксплуатация норвежцев тем более печальна для поморов, что мы могли бы не только выйти из некоторой зависимости, но и прямо утвердить рынки в своих границах. Этим, конечно, можно было-бы достигнуть более выгодной для нас мены товаров и бесспорно улучшить благосостояние всего северного края России. Оставляя это мнение на суд компетентных лиц, мы перейдем к нашему дальнейшему путешествию.

Еще до прибытия нашего в Гамерфест, солнце светило непрерывно, и вот уже четвертые сутки, как пробираемся шхерами, под его постоянными, но холодными лучами. Голые скалы, перерезанные яркими полосами снега и глубокими ущельями, как-то угрюмо сплетаются в целые ряды гор и мрачно поднимаются над вами. Глубокие фиорды, окаймленные черными берегами, далеко уходят в глубь Норвегии и там где-то, в цепях гор, стушёвываются по темною холодную синевою, а тут могучим размахом поднялись из бушующих волн океана неприступные голые скалы и как бы покрылись ярко-фиолетовой тканью, из-за которой снега и ущелья, как на парче, сквозят то белым, то черными густыми пятнами.

Но вот по направлению к Нордкапу открылись бесконечные воды океана, разнесся глухой рев несмолкаемых волн, а впереди расстилалась на воде громадная сырая масса паров. Эти пары постепенно поднимались и, образуя непрерывные ряды облаков, неумолимо надвигались на нас. Угасающие лучи солнца в последний раз блеснули нам и пароход врезался в эту непроглядную массу. Он дал медленный ход и пошел все глубже и глубже в какое-то ущелье. Тяжелое чувство овладело нами и все молча смотрели в глубь мрака, точно стараясь объяснить себе это грозное явление. Мы шли, едва видя вперед на три, четыре сажени. На пароходе поднялась страшная работа, оглушительные свистки разносились между скалами и по степени силы эхо определялся наш путь; пароход давал то передний, то задний ход, на палубе пронзительно раздавались звонки и сквозь этот хаос мерно выкрикивались цифры промеров глубины пролива. Вдруг среди этого мрака впереди вырастают скалы и раздается страшный адский вскрик миллиарда птиц. Это был какой-то протестующий, захватывающий

[19] душу вопль. Пароход моментально повернул в другую сторону, опасность крушения миновала и мы молча, под каким-то удручающим впечатлением разглядывали уходящие неопределенные полубелые массы берегов. Визг становился глуше; сквозь исчезающий туман показался свет и пароход вышел по разгоравшиеся утренние лучи солнца. Все вдруг оживилось, начались снова разговоры и мы получили некоторые сведения о только что пережитом моменте. Рассказывали, что здесь именно находится такое ущелье, куда слетаются на ночной отдых чуть-ли не все птицы с далеких берегов океана, и наш пароход своим движением и шумом разбудил их и вызвал такой отчаянный, протестующий крик. Встретившиеся нам массы густых паров — обычное явление этого края; они образуются от льдин, оторвавшихся во время движения ледников на полюсе и несутся по поверхности более теплого течения воды. Вид их представляет как бы бесконечный изогнутый параллелепипед высотою несколько сотен сажень. При этом пары идут не всею массою, которая образуется на полюсе, а отдельными полосами, так что нам приходилось ехать как бы через целый ряд туннелей. От таких паров и светопреломлений в них [20] доводилось наблюдать чрезвычайно оригинальные картины, все оне сменялись одна другою и перед нами мало-по-малу возрастала одна общая грозная картина самых северных окраин Норвегии. Здесь нет ни какого рождения, никакой жизни; голые угрюмые скалы, снега и туманы — вот вечные суровые картины края.

С Маззо мы повернули в пролив и как-то робко стали проходить между бесконечно-печальными острогами голых скал. Минуя затем фиорды Порсангерь и Лате, которые также были покрыты непроглядным туманом, мы наконец расстались со шхерами и вышли в открытый океан. Огромный кранный диск солнца потухал и казался совершенно безжизненным; окружающая природа не дышала ни мечтой, ни волнующей поэзией, она склоняла только к вопросам ума и примирения с бесконечным, безысходным и безызвестным. Наступила ночь. Солнце, далеко не дойдя до горизонта, стало снова подниматься, его бледные лучи, едва отражаясь в воде, уходили в бесконечную даль океана и дам в дали с одной стороны сквозь чистую синеву горда поднимался отвесной скалой Нордкап, а с другой. Куда приближались мы высился угрюмый Нордкин. Это под 72 сев. шир. Мы обогнули Нордкин и стали спускаться к Вардо. Ряд тяжелых впечатлений сменился новыми ощущениями. Мы прибыли в город Вардо, где русский пароход «Архангельск» поджидал нас, чтоб показать не менее грустные берега Мурмана. Заинтересовавшись норвежским пограничным городом Вардо, я знакомился с его внешним видом и производительностью. Рыба здесь, конечно, играет первенствующее значение и за отсутствием санитарных требований город страдает миазмами. Городские дома почти все деревянные и кажутся зажиточными, но улицы чрезвычайно грязны. Лавки сгруппированы на одной улице и торговля ведется преимущественно заграничными товарами. В конце города на возвышении находится старинная крепость. Она не больших размеров и хотя поддерживается, но имеет скорее историческое значение, чем практическое. Осмотревши г. Вардо, я собрался с моим попутчиком, академиком П.А. Черкасовым, ехать на лодках в Печенгский монастырь; но крайние неудобства этого сообщения, предсказанные местными жителями, и недостаток времени заставили нас перейти на пароход «Архангельск» и прямо направится в гор. Колу.

Примечания

1) Такой характер орнаментики встречается в индийском исскустве; родственность его заметна и в нашей деревянной резьбе XVI столетия.
2) Спанн — мера сыпучих тел; скрин — ящик.
3) Опубликован в специальном сочинении.
4) Из древних любопытных церковных потроек встретились только колокольня в Оре (Швеция). Кубообразный низ её каменный, верх состоит из восьми бревенчатых устоев, забранных в виде решетки. Высокая крыша её и восьмигранная главка покрыты деревянною черепицей вроде нашей "чешуйчатой обивки".

Далее..

Русский Печенегский монастырь. Китобойный заводъ общества Ара. Охота на китовъ. Городъ Кола. Мурманский берег. Рыболовные промыслы.

© Текст В. Суслов, 1888 г.

© OCR Д. Янина, 2010 г.

© HTML И. Воинов, 2010 г.

Оригинал главы 7 мб