В. И. Немирович-Данченко,"Страна Холода", 1877 г. ПЛЕМЕНА ГЛУХОГО УГЛА.

[453]

Юраки.

Скучное и безотрадное место — Туруханский край!

Кажется, даже и в Сибири трудно найти страну, которая наводила бы такое уныние на случайного путника, как эти безлесные, болотные глади, расстилаюшиеся в неоглядную даль под серым, низко нависшим небом.

Черные трясины на каждом шагу, редкие кусты жалкого березника, да кочки усеявшие топь — вот детали этой тундры, берега которой залегли далеко в негостеприимные и никем непосещаемые воды Северного Ледовитого океана.

Молчание пустынных гладей прерывается здесь только диким воем пурги, беспрепятственно расстилающейся по неоглядным ширям Туруханскаго края. Даже в короткое лето он не расцветает [454] тою мимолетною роскошью красок, какими богаты тундры Архангельской губернии. Только кое-где пестрые ковры ягеля разнообразят суровое величие этого арктического пейзажа. Даже у берегов Енисея картина страны поражает тем же скудным простором, тем же бездорожьем и безлюдьем.

Словно острова на юге громадной тундры подымаются купы лиственниц, да изредка величавый кедр раскидывает в недосягаемой высоте свою могучую вершину. Но и внутри этих лесов — та же тишина, то же безмолвное спокойствие смерти, что и в тундре. Пересеките эту пустыню — подойдите к ее окраинам, к этому подавляющему своею бесконечностью океану — и вы встретите все ту же голину...

С гулким ропотом набегают пенистые валы на низменные берега, усеянные кое-где валунами, — и только гул, вечный, непрерывный гул океана напоминает вам о механической, стихийной жизни, о механических, стихийных силах природы. Низко стелется туман по всему этому простору, а когда юго-восточный ветер разорвет его серую тяжелую завесу, перед вами вдаль будут ложиться лишь одни то вздымающиеся, то опускающиеся гребни валов. Такими же низменными плоскостями подымаются острова Тазовской и Енисейской губ — и только крики неугомонных чаек, да назойливая болтовня залетной птицы отличает их от таких же ровных гладей печального континентального берега.

В этом пустынном уголке, между Тазовской губой и р. Тазом, Ледовитым океаном и р. Енисеем, живет мало известное, бродячее племя самоедского корня — юраки, разделяющееся на два рода: юраков тазовских и береговых. Тех и других не насчитывается и 600 душ обоего пола, при чем нельзя не обратить внимания на то, что юраки едва ли не единственный народец, в котором число женщин вдвое менее числа мужчин. Прежде юраки были гораздо многочисленнее. Вырождение их нужно приписать во первых — деморализации, внесенной русскими в Туруханский край и выразившейся в пьянстве и всякой неумеренности, во вторых эксплуатации их русскими промышленниками и мошенничающими торговцами, а в третьих истребительной войне с завоевателями страны, казацкими шайками, беспощадно убивавшими целые сотни беззащитных инородцев, выжигавших кочевья для грабежа, — короче, тому самому неизбежному историческому явлению, которое неизменно повторяется в эпопее борьбы всех исконных обитателей Сибири с пришлым элементом. Существуют предания, что в Тазовской губе казак Семерядин топил юраков сотнями только из одного удальства. [456] Понятно, что и завоеватели, попадаясь в руки озлобленных юраков, не могли ждать, да и не ждали пощады.

Тип юраков, не смотря на то, что они составляют только часть самоедов, не так уродлив, как у остяков и других инородцев Сибири. Довольно рослые, стройные и ловкие дикари поражают постороннего наблюдателя приятным окладом лица, круглого, обрамленного черными волосами. Черные, узкие глаза смотрят открыто и бойко. Движения не связаны, не неуклюжи. Женщин-юрачек трудно отличить от ближайших русских крестьянок Енисейской губернии. Вообще нужно заметить, что в настоящем типе этих инородцев заметно сильное влияние русских, что весьма понятно, когда вспомнишь обычай первых казаков брать себе наложниц из среды этого племени, обычай не прекращавшийся до двадцатых годов нашего века. Их одежда отличается от самоедской большею простотою и удобством. Летом они носят глухие плащи из оленьей кожи (без меха), которые заботливо украшают тесьмою, бусами, латунными пуговицами и лентами или, за недостатком последних, кусочками разноцветных сукон. Из той же кожи и с теми же украшениями делаются бахилы, род обуви до колен. Зимою вместо такого плаща они носят маховой, поверх которого надевают даху (саван) из того же оленьего меха — шерстью наружу, отделанный на подоле полосою волчьего или собачьего меха. Зимние бахилы делаются из меха оленьих ног, без всяких украшений. Совик или даха перехватывается поясом из нерпичьей кожи, усеянной блестками, медными застежками и пуговками. К поясу привешиваются неизменно громадный нож, кисет с трубкою, табаком и огнивом, меховые рукавицы из того же оленьего меха дополняют костюм бродячего юрака. Их женщины носят светло-голубые или красные суконные колпаки, мужские сапоги и парку (нечто в роде мешка с рукавами и отверстием для головы) из оленьей кожи. Последняя обшита всевозможными лоскутками ярких цветов, а у более богатых юрачек и дорогим мехом; все это обведено тесьмою, украшено кольцами, пуговками, а волосы их перевиты лентами, цепочками и даже серебряными деньгами. Гротелиус встретил юрачку, волосы которой были перевиты цепочкою, к каждому звену которой был подвешен червонец. Таких червонцев он насчитал до ста. Начиная с шеи и до колен падает нечто в роде передника с теми же украшениями.

Пояса с кисетом, ножом и трубкою можно встретить на женщине, так же как и на мужчине. Вообще, по свидетельству Лоскутова, Головачева и других, юрачки далеко не равнодушны к собственной красоте и разоряют своих мужей на разные побрякушки [456] точно так же, как наши барыни — на золото и брильянты. Как поcле этого не согласиться, что наша цивилизация, изменяя одну форму народных обычаев, не вносит в них ничего нового! По крайней мере это неутешительное заключение вполне приложимо к области моды.

Мы выше говорили уже, что юраки не избегли общей судьбы бродячих инородческих племен — быть эксплуатируемыми. Енисейские купцы и промышленники возят в тундру водку, табак, соль, хлеб и украшения для платья юрачек. За все это юрак отдает добычу своего промысла и меха своих оленей. Разумеется, что взаимные сделки продавцов с покупателями представляют систему не сложного, но тем не менее правильно организованного мошенничества; многие инородцы, благодаря этому, находятся в неоплатных долгах, а следовательно и в полнейшей кабале у русских. Впрочем, за то юраки являются безусловными распорядителями своего промысла и своих стад, чего нельзя сказать об остяках и самоедах. Это обстоятельство нужно отнести к тому, что юраки все-таки сметливее своих соплеменников. Некоторые из них даже читают и пишут по-русски, и в то время как приречные тазовские юраки держатся своих старых обычаев — приморские сливаются мало-помалу с русским населением, принимая его нравы, одежду и к несчастию — пороки. Первые еще верны варварским суевериям старины; женщина у них в загоне и считается нечистой; они продолжают поклоняться Нуму и духам; за то вторые стали христианами настолько же, насколько христианин — русский поселенец. Первые еще татуируют и разрисовывают лицо рыбьими костями, углем, растительными красками; вторые дошли до пения русских обрядовых песен. Первые до сих пор стреляют из луков, вторые привыкли к огнестрельному оружию. Те и другие впрочем живут еще в чумах, устройство которых совершенно одинаково с устройством чумов самоедов мезенских. При всем желании жить оседло, приморские юраки едва ли когда-нибудь придут к этому. Оленеводство, главнейший их промысел, обусловливает именно бродячей образ жизни. Принужденные перекочевывать с одних моховых пажитей на другие, юраки едва ли когда-нибудь построят себе постоянный избы. Юраки тазовские между прочим считают полубогами медведей и волков, почему, не смотря на всю свою жадность, не едят мяса первых; приморские же не только едят своих полубогов, но и охотятся за ними с особенной настойчивостью. Юраки тазовские редко моются и отличаются вообще крайнею неопрятностью; приморские напротив ознакомились даже с употреблением мыла, а представительницы их прекрасного пола даже [457] покупают у енисейских торговцев белила и румяна. Нет никакого сомнения, что в недалеком будущем и в среде этого немногочисленного инородческого населения тайны косметического искусства приобретут право гражданства вместе с развратом, пока еще здесь неизвестным.

Новорожденных своих юраки погружают в воду или снег с разными варварскими церемониями при этом, для укрепления его организма. Мать кормит грудью свое дитя от 5 до 6 лет. Это поразительное по долговременности своей явление повторяется у многих номадов севера, т. н. у чукчей, у коряков и у камчадалов. Дети преимущественно умирают в первые годы, потому что при недостатка заботливости о них и при суровости климата редкому придется выдержать все его пагубные влияния. Впрочем, за то остающиеся живыми отличаются железным здоровьем и силой. В семь или восемь лет тазовские юраки учат своих детей стрельбе из лука, благодаря чему юраки — превосходные стрелки. Путешественники рассказывают, что многие из них расщепляют одну предварительно пущенную стрелу другою. Дети убивают из пращи небольших птиц, девочки же с самого раннего возраста занимаются домашним хозяйством и вообще не сидят без дела.

Юрак, желающий жениться, должен прежде всего получить согласие отца своей невесты. Он посылает к нему сватов, которые, являясь в чум, оставляют там какой-нибудь подарок. Если он не возвращен — следовательно предложение принято и остается только уговориться в выкупной сумме за девушку. Переговоры по этому предмету совершаются в безусловном молчании. Сват и отец невесты отмечают у себя на бирках количество оленей, требуемых за нее. Наконец они сходятся, обыкновенно на 10-12 оленях. Затем начинаются взаимные посещения, оргии, пока жених не увезет девушку в свой чум. Даже христиане юраки неизменно повторяют все эти обряды старины. О своих больных юраки заботятся до последнего часа, не отходя от них, за исключением тех случаев, когда их родич заболеет горячкой или оспой, недугами неисцелимыми по их убеждению. От реверберации снега они часто теряют зрение и лечатся, пуская кровь из век. Из своих ран они высасывают кровь и затем покрывают их мохом. Если, не смотря на все меры, юрак умирает — остальные бросают не только чум, но и район, где расположен был последний. Погребением занимаются исключительно мужчины. Они вбивают в землю четыре сваи, соединяемые наверху перекладинами, покрытыми циновками, сплетенными из ветвей. На эту платформу кладется тело, завернутое в оленьи шкуры. По их верованию, только таким путем умерший [458] может взобраться на небо, где для него начинается та же жизнь с оленями и собаками, но более изобильная и приятная. Вместе с мертвецом кладется вся его утварь, но поломанною. Последний обычай — нового происхождения, он принять с тех пор как казаки начали похищать ее с этих могильных сооружений. За тело приносится в жертву самый старый в стаде олень, непременно самец, голова которого оставляется на платформе. Пробыв вблизи мертвого три или четыре дня, юраки на пятый бросают несколько стрел вверх и перекочевывают по тому направлению, куда упали стрелы. Если бы они остались на месте погребения, то по их верованию мертвый утащил бы их с собой на небо. Поразительное впечатление производят на непривычного человека эти оригинальный могильные постройки юраков. В безлюдной тундре, где все дышит смертью и подавляющим отсутствием звуков и красок жизни — перед вами вдруг высится оставленный пустой чум, с потухшим давно очагом внутри, да высокая платформа, на которой недвижно лежит завернутый в оленьи шкуры юрак. Внизу, у самых свай — пропасть волчьих следов. Самые сваи носят на себе знаки их зубов. Будь они пониже — от тела не осталось бы и костей... Зимою там тела замерзают, а летом высыхают. Замечательно, что отсутствие жизни здесь до такой степени сильно, что в трупе, выставленном на вышине, не заводятся даже и черви и самое разложение совершается крайне медленно, если и совершается впрочем.

В юрацких семействах не было примера неверности супружеской. Муж — властитель своей жены и своих детей. До завоевания убийство мужем, жены, отцом — детей не считалось вовсе преступлением, и за это только приносилась очистительная жертва Буму на уединенных берегах Ледовитого океана, в тех собственно урочищах, где подымались сохраняющиеся и поныне идолы этого божества. На религии юраков мы не останавливаемся — она одинакова с подробно изложенной нами религией самоедов мезенских, с тем различием, что роли тадибеев здесь играют шаманы. Даже приемы и одежда шаманов юрацких — одинаковы с приемами и театральным костюмом тадибеев.

Главное занятие юраков — оленеводство. Олень дает им материал для жилья и меха, и кожи для одежды и способы передвижения. Юраки ценят его до такой степени, что иногда не решаются заколоть домашнего оленя, — тогда как, убив дикого, они с жадностью накидываются на его мясо, и съедают его по 14 ф. на каждого. Они готовы скорее вытерпеть голод, чем пожертвовать из своего стада одним из этих кротких и полезных животных. Рыбная ловля и охота на птиц доставляют им обильную пищу, почему [459] летом они перекочевываюn к речным и озерным прибрежъям. Стада их доходят до 1000 голов, и во всяком случай они богаче самоедов и остяков, промысла которых, уже описанные нами, совершенно походят на промысла юраков.

Среди сурового и негостеприимного края, раскинутые в своих чумовьях на сотни верст одни от других, лицом к лицу с подавляющею, скудною природою, — юраки поражают нас тонким пониманием, хотя и бедных, прелестей последней. По крайней мере это единственное племя самоедского корня, поющее песни о природе и любви. Их былины и сказания, передающиеся в дымной атмосфере жалкой юрты, при багровом блеске тусклого очага, не лишены оригинальности и свидетельствуют, что некогда это племя жило в другом, более благодатном крае. А способности юраков дают возможность и им слиться с остальным населением Сибири для дружной работы над развитием ее естественных богатств. Это слияние — недалеко. В виду его было бы небесполезно сохранить нисколько бытовых очерков немногочисленного, но мужественного племени, в среде которого разврат и преступления неизвестны и до настоящего времени, несмотря на то, что русские внесли в этот край водку, нищенство и кабалу...

<<< Вернуться к оглавлению | Следующая глава >>>

© OCR Игнатенко Татьяна, 2011

© HTML И. Воинов, 2011