В. И. Немирович-Данченко,"Страна Холода", 1877 г.

[24]

Моржовец. – Становище Девятое. – Поной. – Св. Нос. – Где начинается океан? – Легенда о заклятии червя.

Мы шли в тумане до линии острова Моржовца, где на два или на три часа разбросило мглу сильным порывом северного ветра. Зато нас ожидали здесь новые опасности. Моржовец, снискавший себе такую печальную славу в летописях крушений на Белом море, имеет в окружности не более 40 верст. В нем есть два небольших озера и две речонки: Золотуха и Рыбная. Поверхность его [25] покрыта оленьею тундрой, поросшей ягелем. К северной

части этого острова часто прибивает на льдинах промышленников, оторванных от берега ветром или унесенных в открытое море во время боя морских зверей, почему здесь следовало бы устроить спасительную станцию. Нам этот остров не был виден вовсе. Я не мог рассмотреть его берегов даже и в бинокль. Невдалеке отсюда, между мысом Орловым, на Кольском полуострове, и мысом Конушиным, на Канинском Носу, лежать шхеры. Тут нужно чрезвычайно внимательно следить за курсом корабля. Сверх того, на море поднялось такое волнение, что, за исключением настоящих моряков, все остальные слегли в сильнейших пароксизмах морской болезни. Качка поднялась и килевая, и боковая. Волны захлестывали пароход, а срываемая порывами ветра, пена летала мне прямо в лицо, когда я стоял у борта, пристально вглядываясь в едва мерещившейся налево берег. В бинокль можно было рассмотреть высокие горы, зубчатые вершины которых окутывала мгла. В одном месте близ острова Данилова, к северу, виднелась отлогая полоса земли и несколько парусных шняк около. Это становище Девятое; все бывшие на пароходе недоумевали, с чего теперь, когда вовсе не производится лова, сюда собрались промышленники. Наконец, решили, что, вероятно, близь этого места разбить какой-нибудь корабль и понойские судохозяева явились на место крушения для спасения груза. В становище Девятое, с 1-го по 25-е марта, со всех морских берегов собираются охотники для боя тюленей, которых в это время заносить сюда течением с восточных берегов Беломорского Горла. Всех промышленников скопляется до пятисот. Они делятся на артели, состоящая каждая из хозяина и трех рабочих; рабочие добывают во льдах зверей, а хозяин с оленями следует за артелью, чтоб, по окончании трудового дня, сейчас же отвезти ее в становище. Часто от избы они удаляются верст на сорок до мыса Орлова. Способ промысла завысить от того, какой ветер дует: к берегу или от берега. В первом случае тюленей бьют баграми на льду, свежуют зверя тут же и тогда уже тянуть добычу к берегу; во втором – артель берет с собой лодку. Зверей тогда уже стреляют с берега из ружей и гонятся за ранеными или убитыми тюленями на лодке. Для того, чтоб удобнее было лодку переволакивать по льдинам, к ней приделывают полозья. Лодки малы; добыча в них не помещается, почему промышленники прикрепляют ее на веревках к корме и тянуть за собою. Эти артели составлены на довольно выгодных для рабочего условиях. В 1860 году, например на каждого рабочего за трехнедельный промысел пришлось от 60-70 р.; но такие удачи редки. Обыкновенно, оканчивая промысел здесь, [26] артели спешат попасть вовремя в Тетрину, где в то время вдеть бой серок.

Спустя немного, когда мы оставили позади становище Девятое, пароход вошел опять в сплошное море мглы, которую не мог даже рассеять сильный северный ветер, только увеличивавший опасность нашего положения. Влево, в стороне от нас осталось приморское селение Поной, которое по всей справедливости можно назвать столицею Терского берега. Оно расположено у реки Поной, вытекающей из средины Кольского полуострова. Поной при впадении своем в море образует довольно широкое устье. Почти вся река течет между отвесными гранитными берегами, как будто по гигантскому коридору. Поной усеян множеством кипящих, ревущих порогов, где с неудержимою силою вращаются целые скалы. В этих пунктах река не замерзает даже в самые холодные полярные зимы. Окрестности селения поражают дикостью и глушью. В 15 верстах от него есть гора в 1000 ф. вышиною, с которой видно село как на ладони. Кругом темно-серные вершины, изредка озера, кустарные перелески, отдельные скалы, которые можно было бы назвать безобразными, если бы в природе было что-нибудь действительно безобразное. Далеко на востоке синеет море, сливаясь с светлым горизонтом. Редко где-нибудь на горе покажется олень или послышится крик чайки, будто для того только, чтобы потом мертвая глушь этой пустыни стала еще несноснее и суровее. Река Поной у самого села рвется сквозь узкое и глубокое ущелье, обставленное громадами гранитных утесов. Сами понояне говорят о своем селе: “подле гора и там гора, а сверху дыра; вот тебе и Поной-село наше!” Оно все вытянулось в одну линию вдоль узкой щели, образуемой отвесными горными кряжами более чем в 1000 ф. высоты. Из глубины этой пропасти видна только часть небосклона. В верхнем конце села стоит небольшая деревянная церковь, в месте где некогда существовал монастырь, но какой – никому неизвестно. Зимою здесь невыносимо. Вьюги бьются в ущелье, сверху его засыпает снегом, так что жители нередко принуждены бывают выходить из домов через крыши. В трещинах гор, окружающих Поной, снег никогда не тает. В первой половине октября река покрывается льдом и стоит до половины мая. Летом температура доходить иногда до +17⁰ в тени, но при северном ветре падает до -2⁰, так что напр. в июле ручьи покрываются льдом. В самое теплое лето земля оттаивает на 2 или 3 фута. Почва – торф; подпочва – гранит или наносный песок. Кроме гранита, как основной породы, в окрестных горах находятся гнейс, полевой шпат, кварц, известковый шпат, базальт, глинистый сланец, в котором встречаются гнезда аме[27]тистов, известняк, порфир, яшма, железная и медная руды, слюда, серный колчедан, железная охра, шифер и роговая обманка. До г. Соловцова, посещавшего это село, доходили даже слухи, что в окрестностях Поноя встречается золото, но крестьяне избегают говорить об этом, потому что очень уж запуганы нашим чиновничеством. “Еще пожалуй обратят на горные работы, от наших лиходеев – всего станет!” соображают они. Местная растительность крайне скудна. Только кое-где пробивается жалкая и захирелая трава, кустарники стелятся по земле, а деревья не поднимаются выше кустарника, обращая все свои ветви на юг по направлению господствующего здесь северного ветра. Тут растут: сосна, кустарная береза, сладка, тальник, можжевельник, вороница, дикий лук, тимофеевка, метлица, осока, ложечная трава (cochlearia) – превосходное средство от цинги, морошка, вероника, куриная слепота, рододендрон, колокольчик, крапива, горошек, трилистник, порей, щавель, тысячелистник. Многочисленные, повсеместно устилающее здешние горы мхи состоять из ягеля, болотного мха, бородастато мха и двух видов хвоща. Посреди них попадаются очень вредные моховые грибы. В лугах, у скал, защищающих поросшие травою площадки от мертвящего дыхания северного ветра, растут изредка три вида из семейства губоцветных, два вида зонтичных, шесть видов сложноцветных. Флора Поноя вообще значительно бледнее и скуднее даже флоры более северной части Мурманского берега. Все это бледно, скудно и жалко. Тоскливо защемит ваше сердце, когда вы подумаете о роскошных урочищах дальнего юга, где изумрудная зелень, ярко голубое море и ослепительный свет солнца соперничают одни перед другими в разнообразии и яркости красок и мягко переливаются всевозможными оттенками и контурами.

Понояне ежегодно вылавливают в своей реке семги более, чем в каком либо другом селе Терского берега, хотя вся местная рыба называется почему-то варзугой, по имени реки Варзуги. Семга впрочем добывается во всех речных, озерных и морских водах Кольского полуострова. Искони ведется обычай большие реки отдавать в аренду частным лицам, и получаемое за то вознаграждение обращать на уплату податей и морских сборов. Такой порядок не совсем выгоден для населения; так напр. в Понойской волости сумма аренды 680 р., а семги вылавливается 3,500 п. или по меньшей мере на 14,000 р. В Умбской волости аренда – 2,387 р., семги же ловится до 5,000 п. или на 25,000 р., в Кузонемской – аренда 1,387 р. и улова 11,000 п. на 50,000 р. В Ковдской аренды 2,387 р. и улов на 20,000 р. В Керетской первой 146 р., а второго на 8,750 р. Если бы еще при этом издержки эксплуатации были ве[28]лики, ну тогда понятно, а то выстроить семужий забор стоить 60 р. или много 70, да содержать при нем работника – 50 р. В Поное лиц, участвующих в дележе аренды, считается 104 ч., в Кольско-Лопарской волости 4,683, в Тетринской 153, в Кузоменской 253, Умбской 135 ч. Если делить улов на число крестьян, то в Поное на каждого пришлось бы по 120 р., а аренды приходится только пи 5 р. 50 к., в Умбской волости первой по 200; а второй по 17 р. и т. д. Где конкуренция больше, там и аренда выше. Отчасти принуждают отдавать кулакам реки, находящиеся в общинном владении, и местные уездные власти. Приходит тоже время уплаты податей – а денег у крестьян нет, начинаются описи, административно-полицейские понудительный меры и др. прелести нашего гражданского благоустройства. Тут и являются арендаторы. Понятно, что река и уходит за бесценок. Так образовалась аренда, так она и продолжается до сих пор. Всего вылавливается семги по Терскому берегу приблизительно, до 40,000 п., при чем цифры показанные по этому же предмету у г. Данилевского, значительно ниже настоящих. Очевидец следующим образом описывает понойский семужий промысел: к половине июня, когда пройдет большая вешняя вода, ставят поперек реки несколько козел; на них вдоль, в виде помоста, настилают сляги, так чтобы ширина помоста была аршина в полтора. Сверху для прочности еще накладываются камни. К этому помосту приставляются колья в наклонном против течения положении. Верхней конец кольев упирается в сляги, а нижний в дно реки. Промежутки между кольями забирают тарьями, т. е. щитами из тонких параллельных дранок, скрепленных вицею. В нескольких местах забора устраиваются тайники, пятиугольной формы, нечто в роде морды или нерши. Сюда семга может войти – но выйти ей препятствуют концы жердей спирающих отверстие внутри. Из тайников семгу достают сохом. Производством промысла, в остальных реках кроме главной р. Поноя, отданной в аренду, понояне занимаются миром под руководством заборщика, достающего из тайников рыбу, продающего ее и сохраняющего у себя вырученные деньги. Все издержки из последних он делает по воле общества. Впрочем эти деньги сплошь идут на уплату податей, на все общественные расходы, а остаток если бывает, то раздастся на руки по числу ревизских душ. Забор остается в действии до тех пор, пока его не сломает осенним льдом и не унесет в море. Каждую весну строят новые. Здесь ловят семгу еще и тонями в окрестных заливах и губах, куда она заходит стадами, держась постоянно одного берега и ища входа реку; не найдя последнего, семга переходить в другую бухту и так далее, пока не доберется до устья. К тому берегу, вдоль кото[29]рого рыба выходить из залива, ставят сеть, загибая один конец ее к вершине залива, в середине сети устраивается матица как в неводах. По ее движению узнают о присутствии рыбы и кроме того осматривают невод по временам. Такой способ лова неудобен отчасти потому, что семга в этих тонях выедается массами, гнездящихся в беломорских губах, коншаков (Pagurus) – род ракообразного животного (скиллы и креветы), которыми в свою очередь питается семга на воле.

Лов той же рыбы поездами начинается 1-го сентября. Две маленькие лодки выплывают бок о бок на середину реки или губы, выбрасывают невод и расходятся на всю длину сети, за тем опять сходятся и вытаскивать сеть. Ловля семги гарвами в Поное производится, по словам очевидца, следующим способом гарва – сеть шириною в два и длинною в 5- 6 сажень, без матицы, с крупными ячеями. Эту сеть прикрепляют одним концом к колу, вбитому в середину реки, а другой пускают свободно по течению; семга запутывается в ячеях сети, откуда ее вынимают во время отлива. Общий улов семги в Поное иногда бывает весьма значителен, так что на ревизскую душу приходится по 80 р. В плохие урожаи семги, на душу приходится не более как по 5 руб. Все выгоды впрочем идут в пользу арендатора. Вместе с семгою попадаются сиги, камбала, кумжа (форель) и щуки. Кроме семужьяго промысла в Поное производятся промысла тюленей или нерп и бьют моржей. С Покрова дня до тех пор, пока тороса или плавучий лед не примерзнет к берегу, тюленей ловят в сети, получая с каждого зверя от 1 1/2 до 7 пудов сала; морских зайцев стреляют и добывают с каждого убитого зверя от 10-12 пудов сала. Также стреляют и моржей, но эта охота опаснее. Раненный, но не убитый зверь, кидается на лодку и часто топит ее с промышленниками вместе, почему они охотнее поджидают моржа, когда тот выползает на берег спать и обсыхает, т. е. остается далеко от воды во время отлива; моржа в это время непременно сопровождает детеныш, называемый в Поное – Абрамко. Абрамко, сидя на отцовской или материнской спине зорко сторожит его сон. С одного моржа получается ворвани до 12 пудов.

Как бы ни были удачны промыслы, цена на добычу устанавливается скупщиками, которые обыкновенно задают вперед крестьянам товар и деньги, а потом берут в уплату долга убитого морского зверя почем хотят. Понятно, что при таких условиях, поноянину никогда не выбиться из разорительных долгов. Долги до того распространены, что в Понойской волости нет ни одного промышленника, который бы быль в этом отношении чисть. [30] Долг в 50 р. считается не большим, а то обыкновенно за ними числится по 100, 200 р. и даже по 300 р. То же самое в остальных местностях Терского берега. Случается, что иногда один торговец имеет на крестьянах долгу по 60,000 р. и более. Торговцев этих не много, конкуренции никакой. Чем больше улов – тем ниже цена, так что к большему или меньшему количеству добычи крестьяне остаются равнодушны. При настоящих условиях промысла им никогда не выбиться из кабалы!

От села Поной начинались особенно опасные пункты беломорского плавания. Налево должны были находиться “Три острова” и мыс Орлов; направо – многочисленные шхеры. По сравнительно узкому проходу; на встречу нам подвигалось с Мурмана и из Норвегии много судов, столкновения с которыми легче было избежать в более широких фарватерах, оставленных нами за собою. Повторяются те же сцены плавания в тумане вплоть до острова Лумбовки, который только на три минуты показал нам свои серые обнаженные вершины и черные щели. Направо и налево от него, едва мерещились обрывы и уступы матерого берега. Когда мы прошли еще не более полуторых верст, туман опять заслонил своею непроницаемою завесою панорамы дикого берега. Отсюда до мыса Святой Нос было уже недалеко. Несмотря на приступы морской болезни, я оставался на палубе “Качалова”, надеясь, что ветер разбросить туман и, хотя мельком, увижу я громады этого выступа, о которых мне так много рассказывали поморы, посещавшие Архангельск.

Святой Нос, находящийся под 68°10' северной широты и 39°47'10'' восточной долготы от Гринвича (Литке), для мореходов нашего дальнего севера место суеверного ужаса. Ни один помор не проходит мимо него, не творя молитвы св. Варлааму Керетскому, патрону этой страны. И действительно, далеко выдавшийся мыс вполне оправдывает свою репутацию. Нигде не было столько крушений, нигде суда и даже пароходы не подвергаются таким опасностям в самую благоприятную погоду. Тут с одной стороны и у Канина носа с другой, по общепринятому взгляду оканчивается Белое море и уже далее начинается Северный Ледовитый океан. Здесь же у Св. Носа – предел Терского берега. К западу до Норвегии, тянется Мурман – цель нашего путешествия. Св. Нос от материка идет на 10 миль к северо-северо-западу; ширина мыса колеблется от 4 1/2 верст до 20 сажен. Начинаясь довольно низменным плоскогорьем, он все возвышается и возвышается, и, наконец, падает в океан громадным уступом в 660 ф. высоты.

Пользуясь случаем, заметим, что Св. Нос совершенно неправильно считается пределом Белого моря. При первом взгляде на [31]карту видно, что Белое море должно оканчиваться не у Св. Носа и даже не у Трех островов, как предполагает г. Данилевский, а у острова Данилова. Далее – его берега: мезенский с одной и кольский с другой стороны, между которыми было южнее расстояние 66 верст, расходятся, и уже между мысами Орловым и Канушиным это пространство увеличивается до 105 верст. Громадные и медленно вздымающиеся волны отсюда уже вовсе непохожи на узкую и малораскатистую беломорскую волну; приливы, в Беломорском Горле подымаются еще на 12 ф., у мыса Орлова уже доходят до трех сажен. Самый характер берегов и фауна моря доказывают, несомненно принадлежность их океану. Поэтому, совершенно правильно считать не Св. Нос и мыс' Канушин последними границами Белого моря, я остров Данилов с одной и мыс Воронов с другой стороны, так что уже Мезенская губа с островом Моржовцом всецело будет составлять часть арктического океана, а Канин Нос будет весь лежать в нем. Неудобство считать частью океана полосу моря между кольским и мезенским берегами в намеченных нами пределах не значить ничего. Иначе, ведь, и отдельную губу – Чесскую, примерно, следует назвать морем, тем более, что она достаточно велика для этого.

Сильный северо-западный ветер как будто угадала мое желание. В двух милях от Св. Носа, он разбросил непроницаемую завесу окружавшего нас тумана, и в бинокль я рассмотрел тяжелые серые очертания гранитных масс, залегавших в бушующей океан. Даль сливала все мелкие неровности, трещины и щель утесов, за то общее впечатлние романтически сурового пейзажа делалось тем сильнее и полнее. Круглые линии отдельных вершин, мало по малу, понижаясь, переходили в мыс, который только на самой оконечности своей вновь подымался и горбился, круто сбрасывая свой гранитный хребет в совершенно белую поверхность пенящихся валов. Пароход далеко обходил этот передовой форпост каменного берегового вала, потому что при малейшем волнении сувой или толчея, окружающая Нос, гибельна и для больших морских судов. При отливе и приливе течение у Св. Носа равняется семи узлам в час, так что даже легкие карбасы и шняки не могут идти на веслах и с ветром против воды; с водою же они делают, в период шестичасового прилива или отлива, до сорока верст даже против ветра. Огибают Нос только попутным течениемъ; когда же кончается оно, сменяясь противным, то гребное судно скорее заходить в ближайшую губу и сидит здесь столько же, т. е. шесть часов, до новой воды. Большие мореходные суда, пользуясь этою быстротой течения, нашли средство идти, как мы заметили выше, против ветра. Для этого под киль опускают парус вертикально посредством разных тяжестей [32] привязываемых к нижним углам его. Вода, напирая на всю плоскость паруса, сообщает судну довольно быстрое движение. Если противный ветер не слишком силен, то судно таким образом идет, говорять, до девяти верст в част. При быстроте терского течения волны его сталкиваются у Св. Носа с не менее сильным течением Иоканской губы, образуемой западной стороной этого мыса и Мурманским берегом, вследствие чего местный сувой отличается особенною продолжительностью и силой. Волны в сувое, встречаясь между собою, бьют вверх, как в котле, который кипит белым ключом. При ветре сувой представляет какой-то неизобразимый хаос воды, волн, шума, пены, брызг и тумана, для описания которых трудно найти выраженья. И в тихую погоду судно здесь едва может выбраться из пределов толчеи. Оно дрожит, качается во все стороны, не слушает ни руля, ни весел, между тем как крутые волны то и дело заплескивают в борты и нередко выбивают из рук у гребцов весла. Необыкновенно величава картина бури у Св. Носа. Громадные буруны цвета самого чистого зеленого аквамарина, оперенные белыми пенистыми гребнями, сильно ударяют в каменистый берег, высоко подбрасывая брызги, и потом медленно отступают назад. Шум от них заглушает все звуки. На самой конечности темно-серого берега – далеко, что и глазом не окинешь, белеет ряд чаек. При каждом ударе буруна, некоторые из них с громким криком бросаются к воде, схватывая вскидываемых моллюсков, червей и мелких рыб и, описывая громадный круг, возвращаются назад, уже проглотив добычу. Один из путешественников ставил на берег котел с водой. Несмотря на то, что Св. Нос представляет цельную скалу, он так колебался, что вода в котле расплескивалась.

Прежде суда не обходили Св. Носа морем, как теперь, а из Волоковой губы, вдавшейся глубоко в восточный берег этого мыса, вытаскивались гребцами на матерой берег и, таким образом, переволакивались в Иоканскую губу на противоположной стороне. Предание объясняет этот переход не опасениями сувоя, а существовавшим здесь моллюска, известного под именем корабельного сверлила(Ferredo), который, будто бы, протачивал самые прочные деревянные суда.

– А теперь есть ли этот червь?

– Нет, теперь его нет! Слава Богу!

– С чего он исчез? Сам собою?

– Нет... Тут чудо было... Большое чудо! Этаких чудесов по другим местам поискать! Слыхал ли ты про нашего батюшку Св. Варлаамия Керетского?

– Нет. [33]

– Где тебе и слышать! Вы все больше в книжку... В оно время молитвенник и заступник наш Варлаамий был попом, в Коле священствовал и благочестным житием паче адамантов изукрашен был, только со страстьми своими совладать не мог. Трудно их поборать, что говорить! Пытал его дьявол соблазнить и властью, и богачеством, и блудом – ничем не взял, окаянный, посрамил его угодник. Но тольки и у чорта, я тебе скажу, злости этой сколько хоть. Думал он, дьявол, думал, все, может, черти советовались, как им святого нашего сомутить; ну, подлые, и надумались. Раз самый у них главный обернулся парнем. Кровь с молоком, бровь соболья, очи так и пышут. И прошол он, будто, к жене Варлаамия. А тот тольки от обедни домой с тихим сердцем ворочался – и застал у себя дьявола, будто тот выходит из горницы попадья. Ну тут было дело. Варлаам, допреж всего, распалился, неповинную жену свою убил, потому сраму стерпеть не мог, потом чорта ловить сталь, да не пымал. Как пымать – у того хвост трубой! Ты за его хвост, а он вон уже где – лови! Ежели бы Варлаамий догадался богоявленской водой его – тогда и сатане несовсем бы ловко было. Как убил жену, наш угодник и сознал свой грех. Сказывают сорок дней, сорок ночей не ел, не пил, тольки плакать. Потом взял он лодку, перенес туда тело супруги, поставила парус и уплыл из Колы. Плыл он, плыл, Кильдин проплыл, Шельпину, Оленьи острова, и к Св. Носу подъехал. Хорошо – едеть. Тольки около ночи и слышит он гласы, потому ему все звериные языки понимать дано было. Слышит он гласы: “безпременно, братцы, надоть нам эту лодку потопить”. Это под килем-то. Опосля, слышит он, стали шнячку грызть. Он сейчас дело это сообразил – стой! Всех червев этих, что тольки у Св. Носу было их, созвал округ своей ладьи. Видимо невидимо собралось. Все море-окиян побелело. “Все ли?” спрашивает. “Все!” Ну он их тут и заклял. Как заклял святым своим словом, с тех пор ни единого червя не осталось. Поколели. Стали мы без опаски ездить и волок забыли!..

– Что же потом с Варлаамом сталось?

– А поплыл он, друг ты мой, по Терскому берегу – в Кандалацкую губу, а оттуда по Чупе (такая губа малая есть) поднялся в леса дремучие, зарыл там супругу, построил часовню, и жиль в пещере со зверьми дикими без мала сто годов, учил слову Божьему лопь эту да чудь белоглазую; опосля и помер. Мощи его у нас, в Керети, в церкви были, да сгорели в 1854 году, во время пожара. Большой по грехам нашим пожар был...

– Есть ли у вас в Иоканской губе становища?[34]

– В Еканке-то? В Еканке лопарь живет. Летний погост у них тут, у самого устья речки. Тут им баско. Семгу ловить, кунжу. Камбалок таскают, треску эту тоже. К ним сюда от Савина, из Шелпиной, скупщики когда ездят, покупают за соль, за муку улов. Ну, и деньгами тоже перепадет... А осенью они уходят туда, в самую глубь, в трунду, верстов за сто будет от берега.

Некоторые путешественники говорят, что южнее линии, проведенной от Св. Носа до носа Канина к югу, вовсе не встречаются киты, хотя севернее этой линии нередко они ходят по морю целыми стадами. Могу уверить, что это совершенно несправедливо. Киты доходят до острова Данилова с одной и острова Моржовца с другой стороны – новое доказательство океанийского характера этой части северного бассейна. Мы говорим о китах крупных пород; мелкие виды китородных, случается, заходят в беломорские воды, и раз даже один такой остался на зиму в Кандалакской губе, но задохся, когда ее затянуло ледяным настом. При входе в Беломорское горло сбираиющиеся здесь киты влияют на большее или меньшее количество сельди, вступающей в Беломорье. Дело в том, что иногда бесчисленные массы этой рыбы распугиваются китами, и тогда сельдь кидается на северо-восток в Карское море, и только самая малая часть ее попадает к берегам Кемского и Онежского уездов. Около Св. Носа также множество акул только их здесь вовсе не бьют, несмотря на прямые выгоды, какие мог бы доставить этот промысел.

Склонение компаса у Св. Носа восточное, не более 1°30'. Температура воздуха в июле, когда мы проходили мимо, равнялась +3° R. Наибольшая температура воздуха здесь в этом месяце бывает +20° R. Температура воды была 27-го июля +18° R. Густота тумана доходила до того, что с мачт парохода и снастей на палубу падала бесцветная киселеобразная слизь.

<<< Вернуться к оглавлению | Следующая глава >>>

© OCR Игнатенко Татьяна, 2011

© HTML И. Воинов, 2011

Оргинал главы