В. И. Немирович-Данченко,"Страна Холода", 1877 г. ПЛЕМЕНА ГЛУХОГО УГЛА.

[479]

Алеуты.

К западу от острова Аляски, почти на линии 53⁰ северной широты и между 100⁰ и 214⁰ восточной долготы, лежит гряда огнедышащих конусов и пирамид, как бы длинным барьером отделяя Берингово или Бобровое море от Великого или Тихого океана. Эти вулканы обрушиваются в море скалистыми обрывами, то врезываясь в его пенистые валы мрачными гранитными утесами, то извилинами берега образуя бухты и заливы. Величавое зрелище представляет цепь этих острых пиков в осеннюю и зимнюю пору, когда пламенные столбы, вырываясь из их кратеров, озаряют вечно-движущуюся пустыню океана и ярко отражаются от выступов и стен ледяных громад, плавающих по его необозримому простору. Северное сияние на небе и огни вулканов на земле одновременно соперничают в блеске и грозной красоте своего зарева, одинаково охватывающего кроваво-красным пламенем тучи на небе [480] и ледяные глыбы в море. Издали не различить: где начинается одно и кончается другое зарево. Сполох соединяется с пламенем огне дышащих гор — и огненная полоса, как таинственная завеса, висит на краю Бобрового моря.

Эта цепь вулканов и скал называется — Алеутскими островами.

Бобровое (Берингово) море, лежащее отсюда на север, лишено живительных влияний, которые производят на наши северные моря Гольфстрим и теплые юго-западные ветры; оттого, в то время, как например в Норвегии под 60⁰ сев. шир. еще растет маис, а под 69⁰ сеется ячмень, в Архангельске под 65⁰ у крестьянина Кардакова вызревала пшеница и гречиха, — на Алеутских островах и под 53⁰ сев. шир. не растет ни одно деревцо, а сырая и холодная температура способствует только росту трав, но никак не посевам хлеба. Пройдя чрез этот естественный барьер к северу — в Берингово море, мы сразу вступаем в самую суровую область крайнего севера. Летом над ним лежат непроницаемые туманы, потому что притекающий со всех сторон теплый воздух осаждается на него в виде паров; зимою — оно загромождено громадами плавающих льдов. В лесах и низменных долинах Алеутских островов растут великолепные травы, а на северных склонах их только мхи да лишаи устилают негостеприимные берега дикого отсюда архипелага. Отдельные вершины этих островов достигают иногда до 6,000 фут. С апреля до половины июля здесь царствуют туманы, затем до конца сентября — небо улыбается пикам и утесам своею безоблачною лазурью, прекрасная летняя погода делает их очень привлекательными для путешественника, который бы пристал сюда в это собственно время. В сентябре мало-помалу окрестности заволакиваются вновь туманами, и только острые вершины пиков плавают в однообразном море серой мглы. В первых числах октября начинаются снежные вьюги — и зима наступает до начала мая.

На этих Алеутских островах и на еще более суровых островах Прибылова, где только трава да желтые лишаи испещряют поверхности скал, живут алеуты, да водяные птицы, тюлени и моржи (сивучи), покрывающие в некоторых местах все берега черными коймами своих громадных и жирных масс. Это главное богатство края. Оно вместе с обилием морских выдр заманило сюда впервые отряды казацких ватаг из Камчатки. Многие рассказывают о первых войнах между русскими тонерами и алеутами. Все население островов вместе с кадьяками, кенайцами, чугачами, колошами и аляскайцами было отдано в полную власть, основанной Павлом I, Российско-Американской компании в 1799 г., [481] которая устроила промысловые становища на всех островах Берингова моря и станции от Охотска до Петербурга; по этим становищам провозились меха, жир и другая добыча морского вола. Центром компании был Ново-Архангельск на острове Ситх. Сюда доставлялась первоначально вся добыча, и отсюда же снабжались необходимыми припасами все подначальные земли. Средняя ежегодная добыча, посылавшаяся отсюда в Петербург и на другие рынки для сбыта: 1,150 шкурок морской выдры, 16,000 шкурок морского котика, 900 штук черно-бурой лисицы, 8,030 штук бобра, 1,070 хвостов морской выдры, 1,280 черно-бурых лисиц, 2,250 рыжих лисиц, 700 штук белого песца, 2,430 штук бурого песца, 240 штук медведя, 200 штук рыси, 100 росомах, 800 ручной выдры, 810 американского соболя, 240 ондатры, 325 пудов моржовых бивней, 100 фунтов китового уса и 300 фунтов бобровой струи. При этом расходы компании, с 1826 до 1838 гг. например, доходили до 9,600,000 руб. или почти 800,000 руб. ежегодно.

Алеуты впрочем заслуживали иной участи. Это — терпеливое, мужественное и честное племя. Собственность между ними неприкосновенна. Они не только не запирают ничего у себя, но имущество и посторонних людей — вполне обеспечено. Нет между ними и убийств. Епископ Иоанн Вениаминов рассказывает, что самые ужасные страдания не вырвут у алеута стона или вопля. Попав в капкан, алеут будет неподвижно ждать, пока из его ноги не вынут глубоко вошедшие в тело зубцы. Путешественники свидетельствуют, как, например, алеут, раздавленный громадным камнем, мучась в предсмертной агонии более четырех часов, ни разу не застонал и ни одним словом не выразил, как тяжело было ему переносить эти страдания. Алеут совершенно бесстрашен. Он считает за крайнее неприличие удивляться чему бы то ни было. Его ничем не обрадуешь, ничем не испугаешь, ничем не вызовешь в нем сильного впечатления. Оно и понятно: на этих вулканических пиках за работой среди бурного океана, всю жизнь борясь с непосильным уделом, доставшимся ему на долю, и, наконец, пройдя тяжелую школу испытания в среде завоевателей, алеут должен был притерпеться ко всему, не удивляться, уметь умирать молча, без жалоб и стонов. Впрочем все это не убило в нем сердца. Алеут любить своих детей, своих родных; он сохранил благородную гордость до такой степени, что считает оскорблением не только обидное слово, но и пренебрежительный взгляд. Он свято держит данные им обещания, и при каких бы то ни было обстоятельствах –выполняете раз принятия обязательства.

Он никогда не лжет. Поспелов приводил случаи в которых [482] ложь могла спасти алеута от тяжелого наказания, раз даже от смерти, но он оставался непреклонным. В угрюмом молчании снося все и не решаясь обмануть другого. Гартвиг говорит между прочим: “Любовь алеута к родным в высшей степени трогательна. Алеут Овсяников, зарабатывавши хорошие деньги, катая жителей столицы на своей байдаре по Неве, тем не менее воротился в Уналашку (один из островов Алеутских), чтобы ходить здесь за слепою матерью.”

Больше всего алеуты любят водку и табак. Особенно же последний. Они смешивают его со стружками сновой коры и вполне отдаются этому наслаждению, зажмуривая глаза. Трубка обходить круг собеседников. Ожидающие ее наслаждаются созерцанием приятных ощущений того, у кого в руках она находится в данный момент. Алеуты далеко не так уродливы, как например соседи их чукчи. Плоский сзади и сжатый по бокам череп их имеет несколько пирамидальную форму. Широкое, плоское лицо с выкатившимися скулами и вкось прорезанными глазами скорее заставляет предполагать родство этого племени с монгольскою, чем с американской расой. Цвет тела и лица у алеутов — белый, переходящий у самых северных их родичей в смуглый. Алеуты принадлежат к самым рослым племенам эскимосского корня, вообще не отличающегося особенно крупным складом и даже прозванного карликами. Все они широкоплечи, сильны и как лапландцы, не смотря на грубую работу и лишения, обладают маленькими и изящными руками и ступнею. Ноги у мужчин искривлены вследствие постоянной привычки сидеть на байдаре.

Жилье свое алеуты, как и все эскимосы, делают зимою, вырывая в земле и обкладывая снаружи снегом, а летом живут они как и чукчи. Не особенно развитый в умственном отношении, алеут отличается необыкновенною переимчивостью. Он с удивительною легкостью способен усвоить себе ремесло, виденное им вскользь. Таким образом, между ними, в последнее время явились столяры, плотники, кузнецы, слесаря и сапожники. Были даже примеры, что из алеута выходил недурной местный живописец. Большая часть мужчин-алеутов говорить хорошо по-русски, впрочем теперь, с уступкою этих земель американцам,– между ними по всей вероятности развивается изучение английского языка. Способности алеутов преимущественно направлены на практическую деятельность. У них нередки превосходные моряки, один даже занимался весьма успешно глазомерного съемкой.

Второе жилье алеута — это его лодка — байдара; в ней может сидеть только один человек. Она замечательно легка и состоит [483] из узкого деревянного остова, обтянутого со всех сторон и сверху тюленьими шкурами. Алеут садится в отверстие, оставленное по средине ее так, что наружу видна только верхняя часть туловища этого смелого морехода. В отверстие именно и вделан тот мешок, в котором помещается алеут. Благодаря такому в сущности простому, но в высшей степени практическому устройству, внутрь байдары не попадет воды и какова бы ни была буря — она никогда не потопит эту легонькую лодку. “С легким веслом, описывает Гартвиг, с оружием перед собою, поддерживая равновесие, как эквилибрист, пляшущий на лошади, стрелою летит он по подвижной стихии, а опрокинет байдару волна, моряк сумеет справиться веслом и снова принять должное положение. Кроме таких легких байдар существуют так называемые семейные — большие лодки, устроенные точно так же и из одного и того же материала с первым. На них плавают исключительно женщины. Взрослые мужчины считают позором сесть в такую лодку.

До появления русских алеуты управлялись тоэнами — родоначальниками, старшими в роде. Они разделялись на три класса. Первый состоял из тоэнов и знатных алеутов, которые вообще далеко не равнодушны к своей генеалогии; второй — из свободных людей и третий из рабов. Во время управления островами Российско-американской компанией — рабство было уничтожено, а тоэны приняли на себя роль ее прикащиков. В среде этого народа много держится исторических преданий, как например новая американская газета “Alaska Gerald” уже сообщила много интересных алеутских мелодий и песен, которые отличаются несомненными поэтическими достоинствами. Большая часть песен этого племени вращается около морских промыслов и кроме того существует целый цикл песен о любви, хотя и отзывающихся слегка цинизмом и чувственностью, но тем не менее свидетельствующих, что и на отдаленных окраинах нашей планеты человек не только одинаково с нами чувствует и ощущает, но и выражается так же, как и наши поэты. Разница только в форме и фазе развития.

Главный пульс алеутской жизни и деятельности — морской промысел. Тут только это племя развивает вполне свои силы, свои способности и обнаруживает смелость и мужество высокого качества. В апреле отсюда выходить в море более 300 байдар. Все они разделяются на партии, по пятнадцати, двадцати и тридцати лодок в каждой. Не смотря на бури и волнения, они уходят далеко в море. Тут каждая партия раскидывается прямой линиею, оставляя от одной лодки до другой значительное расстояние. На эти интервалы и обращено внимание промышленников. Как только где-нибудь между [484] лодками покажется голова морской выдры — в нее уже летит готовая стрела. Лодка, с которой заметили ее, следует за нею — а все остальные байдары образуют боевой круг, центром которого служит первая. Как только выдра показалась, в этот раз в нее уже летит несколько стрел, и скоро убитого зверя вытаскивают иp моря. Если же появилось нисколько выдр — то партия распалась бы на несколько кругов и в каждом производился бы отдельный лов зверя. Зимний лов выдры доказывает смелость и находчивость этого племени. В бури, когда по океану ходят громадные волны, сбиваясь в одну толчею, морские выдры забираются на необитаемые острова и скалы, где и засыпают, свертываясь в какой-нибудь выбоине дикого камня или просто в трещине утеса. В эту, страшную всякому, кроме алеута, погоду — он отправляется на своей байдаре на промыслы. В каждой лодке помещаются по два ловца. Байдара подходит к скале или острову с подветренной стороны, и один из ловцов, выжидая прибоя, вместе с ним ловко выскакивает на берег, держа ружье в руке. Нужна необычайная на наш взгляд ловкость для того, чтобы только скользнуть по волне и не уйти в ее пучину — не разбиться о выступы дикого камня на крутых берегах. Исполнив этот маневр, алеут подбирается к спящей выдре и убивает ее — так что та и не очнется. Алеут с добычею возвращается назад, но тут его ждет новый столь же непостижимый подвиг: нужно, не упуская убитого зверя, скользнуть с ним и с ружьем — с волною отбоя к байдаре. Не было случая, чтобы это не удавалось инородцу. Случается, что морских выдр ловят и сетями; но алеуты, находящие наслаждение в преодолели опасностей, презирают этот род облавы и идут на нее уже в крайней необходимости, и то только в одном Ачинском округе. Не менее интересен лов морских котиков. Как только в апреле показались у берегов северных островов Бобрового моря морские котики — партии охотников уже готовы. Все идут длинною линией — впереди самые ловкие и смелые, а позади — начальник промысловой экспедиции, управляющей ее движением. Как только послышалось блеяние, похожее на овечье и характеризующее этот род морских зверей, алеуты тотчас же кидаются вперед, стремясь отрезать от берега котиков, преимущественно малолетних. Самок и взрослых самцов свободно отпускают в море и бьют только подростков. После этой бойни — в течение нескольких дней осиротевшие самки плавают у берегов, оглашая окрестности полярного острова самыми отчаянными криками. Ежегодно здесь били до 3,500,000 штук молодого зверя. На китов алеут охотится один. Тут ему нужна вся сила характера, все самообладание. На своей байдаре он долго пере[485]плывает море в разных направлениях — и заметив кита, старается поравняться с головою морского исполина. Как только это исполнено, алеут вонзает в него свое копье, тотчас же изо всех сил гребет назад, стремясь скорее отойти от животного, которое бьется на волнах, и в эти минуты ударами своего хвоста может потопить не одну байдару, а целую флотилию этих маленьких челноков. На стреле бывает метка — имени владельца — и куда бы ни выбросило мертвого кита, он повсюду принадлежит ранившему его охотнику. Во время таких отчаянных охот случается, что не совсем ловкого алеута кит сажени на четыре подбросит кверху, или далеко в сторону швырнет его байдару. Часто еще в то время, когда промышленник идет рядом с чудовищным животным, чтобы скорее добраться до головы последнего, оно, случается, поворотом своего громадного тела или ударом хвоста потопит и лодку и алеута, разумеется, разбив первую.

Не менее самообладания и силы нужно для охоты на моржей. Отправляясь на последнюю, алеут прощается с родными и знакомыми, готовясь умереть. Из этого уже видно, как опасна такая охота. Моржей стараются поймать, когда те выходят на берега. Тогда все охотники кидаются на зверя с громкими криками, не допуская его к морю. У убитых моржей тут же разбивают челюсти и вынимают клыки, снимают с них шкуру, а самые туши оставляюсь гнить на берегах. Сало из них не вытапливается вовсе. Только в тех случаях, когда охота производилась у самого берега, — прилив уносит убитых зверей прямо в пасти акул, которые здесь в свою очередь уже сторожат свою добычу...

Таким образом, жизнь этого племени — вечный и неустанный труд. Тем не менее, экономическое положение его далеко не удовлетворительно. Во время существования Российско-американской компании они были в вечной кабале у ее прикащиков, теперь их также (если еще не хуже) эксплуатируют американцы.

Но, отвращая глаза наши от этого страшного зрелища, остановитесь на прелестных вулканических островах, затерянных в глуши Великого океана. История человечества была бы ужасною и непрерывною агонией смерти, если бы ее действие не происходило среди таких прелестных декораций.

<<< Вернуться к оглавлению | Следующая глава >>>

© OCR Игнатенко Татьяна, 2011

© HTML И. Воинов, 2011