Б. И. Кошечкин.

ТУНДРА ХРАНИТ СЛЕД

(избранные главы)

Очерки об исследователях Кольского Севера

Книга очерков, посвященных истории изучения и освоения Кольского полуострова от первых походов новгородцев на север в XII-XIV веках до научных экспедиций 30-х годов XX века.

Из Новгорода Великого в землю Тре

Открытие погребений в окрестностях Кузомени - свидетельство пребывания новгородцев на Кольском Севере.

• Пути новгородцев на Терский берег и Мурман.
• "Терский наволок".
• Плавание Григория Истомы.
• Первые сведения о природе и населении края.
• Кольский полуостров по Книге Большому чертежу и писцовым книгам.

Окрестности старинного поморского села Кузомени представляют необычную картину. Сколько хватает глаз, побережье занято волнообразными нагромождениями песка, в течение столетий перемещаемого ветром. Поле дюн похоронило следы пребывания человека самых разных времен: и древние стоянки каменного века, и жилища рыбаков эпохи раннего металла, и средневековые городища. Медленно двигаясь в направлении господствующих ветров, дюны постепенно освобождают завоеванные территории, и археологов встречают здесь самые удивительные находки.

Для изучения истории освоения края исключительный интерес представляют открытия, сделанные в 1969 году археологической экспедицией под руководством доктора исторических наук Н. Н. Гуриной. Были найдены два погребения на левом берегу реки Варзуги, в которых обнаружены железные и бронзовые вещи. Железные изделия сильно разрушены, восстановить их форму оказалось невозможным. Определены лишь наконечники стрел, нож, остатки конской сбруи, кресало для высекания огня. Хорошо сохранилась округлая бронзовая лировидная пряжка. На височной кости одного из скелетов нашли остатки окиси бронзы от какого-то украшения. Недалеко от древних погребений обнаружены очаг и часть глиняного сосуда, в котором были натеки от расплавленной в нем бронзы, а также обломки глиняных сосудов, изделия из железа и кости. Особенно изящно выполнена уховертка - костяное резное украшение для ношения на поясе.

Спустя несколько лет после археологической экспедиции 1969 года в шурфе на склоне песчаной дюны работники цеха противолавинной защиты объединения "Апатит" нашли два бронзовых нагрудных украшения - миниатюрные фигурки лошадей. Интересно, что точно такие же предметы были встречены при раскопках слоя XI-XII веков в Новгороде. Обнаруженные археологические материалы являются первыми материальными свидетельствами освоения новгородцами Кольского Севера.

О том, когда русские люди впервые появились на Кольском полуострове, пока можно судить только приблизительно. Так, в одной из новгородских грамот, датированной 1137 годом, упоминаются местности, прилежащие к побережью Белого моря.

На легких лодках-ушкуях, часто перетаскивая их волоком, отряды новгородской вольницы устремлялись на север. Их манила надежда на богатую добычу: слухи о золоте, драгоценной пушнине, морском звере, дающем бесценный "рыбий зуб", как называли в старину клыки моржа, не давали покоя новгородцам.

К Белому - "Студеному" - морю ватаги ушкуйников выходили по реке Свирь, переправлялись через озеро Онего к его северным берегам. Далее их маршрут пролегал по реке Водле и ее притоку Череве, Волоцкому озеру, реке Поче, Кенозеру и реке Кене, затем в бассейн реки Онеги и к Белому морю. Позднее ушкуйники стали пользоваться иным маршрутом: из Онежского озера через Повенецкую губу они выходили на озеро Выгозеро и по реке Выг спускались к Белому морю.

Предметы промысла, добытые в Поморье, новгородцы продавали заморским купцам. Места звероловного и рыбного промыслов, выгодно расположенные в устьях рек, которые впадали в Студеное море, осваивали снаряженные новгородской знатью "холопы-сбои". Они сооружали здесь ловчие и рыболовецкие станы, соляные варницы.

По тому же пути, в то же время и несколько позже двигались на север и монастырские иноки. Они стремились закрепить богатые зверем и рыбой места за своими монастырями. По-видимому, взаимоотношения монахов с коренным населением края далеко не всегда складывались благоприятно. Некий монах Лазарь, обосновавшийся на одном из островов Онежского озера, писал: "А живущие тогда именовались около озера Онега лопляне и чудь, страшные сыроядцы близ места сего живяху... Многи скорби и биения и раны претерпех от сих зверообразных мужей, многожды бивше и изгнаша мя от острова сего и хижу мою огню предаша. А сами окаянии наущению бесовскому надлежаху и маяты многи деяху. И сотвориша близ мене с женами и детьми, и пакости многи творяху".

Примерно в середине XV столетия промыслом на южном побережье Кольского полуострова занялись соловецкие монахи - "ловяще рыбы на монастырь за морем в Умбе реце... старец же бе тамо ловя, Фотей именем... с соделники своя".

Первые письменные документы, содержащие упоминания о Кольском полуострове, относятся к началу XIII века. Так, в документе, датированном 1216 годом, сказано, что жители Терского берега были данниками новгородцев, а в договорной грамоте 1265 года среди новгородских волостей названа волость Тре. Судя же по норвежским источникам, область новгородской дани не ограничивалась Терским берегом и захватывала значительную часть Кольского полуострова. Так, из текста "Гулатингской Правды", составленной около 1200 года, следует, что новгородцы доходили до Ивгей-реки и Люнгенфиорда, расположенных в современном Финмарке.

Таким образом, начиная с XIII столетия Кольский полуостров находился во владении Новгорода. Древние новгородские названия края - "Тер", "Тре", "Турья"* относились ко всей внутренней территории края во время, когда ее жители еще не знали, что она является полуостровом.

Заселение края русскими людьми началось в XV столетии. Так, в 1419 году новгородская летопись отмечает "корельский погост в Аргузе", то есть в Варзуге, В "Сотной выписи" 1563 года в Варзуге указывается 126 дворов и в них 167 человек. Соседняя Умбская волость, по-видимому, тоже разрасталась. Появились новые поселения - Порья Губа и Кандалакша.

Дальнейший путь новгородцев из Беломорья пролегал на север полуострова. Наиболее вероятный маршрут их таков: от вершины Кандалакшского залива по реке Ниве, вдоль озера Имандра и по долине Колы в Кольскую губу, а оттуда - к берегам "Варяжского моря" - Варангерского залива, который был наиболее удобен для поселения, мореплавания и промысла благодаря многочисленным гаваням. Населявшая северное побережье полуострова "западная лопь" стала в числе первых данников Русского государства. Новгородцы называли их не ясачными, а луковыми, а по месту жительства - "лукоморскими". В 1496 году по челобитной "лопских всех семи погостов" была издана специальная царская грамота, которая запрещала ввозить и продавать лопарям спиртные напитки. Это ограничение имело в своей основе еще более древние акты, один из которых говорил: "Питья в лопские погосты вин и медов, и пива, на продажу от Великого Новгорода привозить не велено, когда к Великому Новгороду те лопские погосты были приписаны". К сожалению, эти меры тогдашней администрации не шли далее письменных запрещений. Торговцы завозили в саамские погосты спиртные напитки в более чем достаточных количествах.

Несколько позже русским людям стали известны и другие районы северного побережья Кольского полуострова и Финмаркена. Так, 1411 годом датируется военный поход заволочан во главе с двинским посадником Яковом Степановичем. Затем летом 1496 года подобный же морской поход был предпринят под командованием московских воевод. Летописец отмечает, что воеводы "ходили з Двины морем акияном да через Мурманский Нос (Нордкап. - Б. К.)".

По мере освоения русскими людьми территории Кольского полуострова и омывающих его морей создалось представление о том, что область Тре окружена водой с трех сторон, то есть является полуостровом, который стал именоваться Терским наволоком.

Как отмечает в одной из работ И.П. Шаскольский, самое раннее упоминание термина "Терский наволок", применительно ко всей территории Кольского полуострова, относится к XV столетию. Но северные грамоты более раннего времени до нас не дошли. Возможно, представление о полуостровном положении Терской земли возникло и раньше - в XIII-XIV столетиях.

Все сказанное имеет большое значение и для истории развития географических представлений в нашей стране в целом. Географическое понятие "наволок" означало мыс или небольшой полуостров, примыкающий к нему. В пору, когда карт на Руси еще не существовало, именно здесь, на Кольском Севере, люди впервые осознали, что полуостровами могут быть огромные пространства суши. Установив, что обширная Терская волость Новгорода является полуостровом, русские первопроходцы сделали значительный вклад в развитие представлений об устройстве земной поверхности.

В конце XV столетия Поморье вошло в состав Московского государства, и мореплавание вдоль северных берегов Кольского полуострова стало особенно оживленным. Тогда же произошло и другое крупное событие - был открыт путь в Западную Европу вокруг Скандинавии.

Самое раннее из дошедших до нас письменных свидетельств о далеких плаваниях вдоль северного берега Кольского полуострова - описание путешествия, совершенного в 1496 году русским посольством во главе с дьяком Григорием Истомой. В устье реки Северной Двины Истома и его спутники "сели на четыре судна; плыли, держась правого берега океана", и, миновав Горло Белого моря, приблизились к возвышенным берегам Кольского полуострова - к "земле лопарей". Продвигаясь вдоль берега, путешественники достигли мыса Святой Нос, ограничивающего на западе Белое море. По словам Истомы, "Святой нос есть огромная скала, вдающаяся в море, наподобие носа; под нею видна водоворотная пещера, которая каждые шесть часов поглощает воду и с большим шумом обратно изрыгает назад эту пучину. Одни говорили, что это середина моря, другие - что это Харибда. ...Сила этой пучины так велика, что она притягивает корабли и другие предметы, находящиеся поблизости, крутит их и поглощает и что они (путешественники. - Б. К.) никогда не были в большей опасности. Ибо когда пучина внезапно и сильно стала притягивать корабль, на котором они ехали, то они едва с великим трудом спаслись, налегши всеми силами на весла".

Следующий пункт побережья Кольского полуострова, о котором мы узнаем из описания Григория Истомы, - устье реки Харловки и архипелаг Семь Островов, где находились две хорошо известные поморам якорные стоянки.

Тем же путем, что и Григорий Истома, ходили в Данию из Белого моря Власий и Дмитрий Герасимовы в конце XV - начале XVI века. Сообщения Герасимовых отличаются подлинным знанием быта и жизни кочевого народа. Они рассказывают, что у лопарей нет хлеба, соли, и они питаются только рыбой и дикими животными. Они искусные стрелки, носят платье из различных звериных шкур. Так как они не понимают других языков, то иностранцам кажутся почти немыми. Свои жилища они покрывают древесной корой. Истребив на одном месте диких зверей и рыбу, они перекочевывают на другое.

Путь каравана лежал на запад, вдоль полуострова, через Мотовский залив, туда, где от Мурманского берега далеко на север выступают полуострова Рыбачий и Средний. Чтобы обогнуть их и войти в воды Варангер-фиорда, парусным лодьям требовалось не менее восьми дней. Стремясь избежать такого долгого плавания, кормчие направляли лодьи в залив между полуостровами, вершина которого сегодня называется бухтой Озерко. По узкому перешейку, соединяющему оба полуострова, путешественники волоком "с великим трудом на плечах перетащили и свои суда, и груз через перешеек шириною в полмили" и оказались в морском заливе - Большой Волоковой губе. По-видимому, этим волоком поморы пользовались часто. Отсюда посольство направилось в норвежскую крепость Вардегуз (теперь город Вардё) и далее - в Берген.

Интересно заметить, что, одновременно с накоплением русскими людьми данных по географии Севера, в Европе о жителях Лапландии существовали самые нелепые представления. Так, в "Норвежской истории" датского писателя Саксона Грамматика рассказывалось, как однажды несколько мореплавателей, во время плавания из Исландии в Норвегию, были отнесены ветром в "туманную область" и, пристав к какой-то земле, "нашли людей необычайного роста и дев, которые, говорят, делаются беременными от глотка воды".

Французский лекарь Ламартиньер, уже в середине XVII века, сообщал, что лопари "все волшебники и держат домашних дьяволов в виде черных кошек". Кроме того, "в Лапландии вся дичина белая: медведи, волки, лисицы, зайцы; и даже вороны белы, как лебедь, имея только клюв и лапы черные". Комментируя сведения, сообщенные этим путешественником, Ф.П. Литке впоследствии замечал, что они "по содержанию своему принадлежат к числу таких путешествий, как Мюнхгаузеново".

В начале XVI столетия Кандалакшский и Терский берега Кольского полуострова были заселены русскими людьми. Мурманский же берег, хотя путь к нему из Новгорода и Москвы был давно и хорошо известен, только начал осваиваться. Приток русских на Кольский полуостров усилился во второй половине XVI столетия, во время царствования на Руси Ивана IV. По свидетельству голландского купца Симона ван Саллингена, в это время "народ по причине репрессий бежал и селился в Лапландии". Симон ван Саллинген сообщал также, что в Мальмусе, как называлась у датчан и голландцев Кола, стояли три деревянных дома. В 70-х годах XVI столетия там насчитывалось уже 44, а в 1607 году - 94 двора. В 1547 году на крайнем северо-западе Кольского полуострова возник Печенгский монастырь, в окрестностях которого возникли поселения Баркино, Княжуха. На полуострове Рыбачьем растут становища Вайда-Губа (Кегоры) и близ мыса Цып-Наволок. В Коле, Печенге, Вайда-Губе и Цып-Наволоке поморы Мурманского побережья вели бойкий торг с прибывавшими через "Варяжское море" иностранцами. Эти поселения становятся опорными пунктами плаваний наших земляков к побережьям Северной Европы.

В середине XVI века Кольский полуостров уже был нанесен на русские географические карты. В описи архива московского Посольского приказа, составленной в 1614 году, отмечено: "В коробье: чертеж Кольскому острогу и волостям и Печенскова монастыря землям з дацкими рубежи... Чертеж Корельские и Лопские земли к Мурманскому морю с каинскими немцы..."

В 1627 году завершился труд по созданию выдающегося картографического документа эпохи - "Большого чертежа" Московского государства. На части "чертежа", изображающей территорию Кольского полуострова, было нанесено 71 географическое название, в том числе 40 рек, много островов и озер. Из поселений на карте были показаны Кола, Печенга, Кандалакша, Варзуга, Умба. В дошедшей до нас "Книге Большому чертежу" дано краткое географическое описание края, охарактеризованы основные элементы орографии и гидрографии центральной части Кольского полуострова: "А Нива река вытекла из Озера, из Имандра, и пала в море, а на устье реки Нивы монастырь Кандалакша, а по берегам того озера горы Будринскне** вдоль Имандра озера сто верст, а от Нивы реки за тем озером Имандром о полунощныя страны, и не из иных озер неподалеку вытекла река Кола, и пала под градом, под Колою".

Часть "Книги Большому чертежу" - "Роспись поморским рекам берегу Ледовитого Океана" также показывает, что русские картографы XVI-XVII веков, опиравшиеся на богатый опыт мореплавателей-поморов, внесли значительный вклад в географическую науку, выполнили опись всего морского побережья Русского государства от границы Норвегии. Пользуясь "Росписью", отечественные мореплаватели могли уверенно ориентироваться у берегов, узнать расстояние между прибрежными пунктами. Так, на пространстве от реки Тенуй (река Тана в Финмаркене) и до Архангельска, кроме города и монастырей, имевших причалы для судов, показаны три корабельных становища в районе Семи Островов и в Иокангском заливе.

О характере заселенности Кольского полуострова, о населенных пунктах, о численности жителей и их занятиях давала представление, и довольно широкое, писцовая книга Алая Михалкова, составленная в самом начале XVII столетия - в 1608-1611 годах. Так, об Экостровском погосте, находившемся до 1915 года на берегу пролива, соединяющего Большую Имандру с Экостровской, говорится: "Погостец Екострова... И всего веж 6, а людей в них 40 человек, а угодья у них на Мунзе озеро река Муная губа Муная имандровская речка Едичюно озеро да Имандровские же губы Едигуба вочеламба губа Вумская губа Амар озеро речка на Инименя на веди озеро на Инименской губе, а ловят они в тех речках и возерках и по губам белую рыбу про свою нужду да на лесу зверь бьют и птицу ловят тем ся и кормят".

Комментируя приведенный отрывок из писцовой книги Алая Михалкова, большой знаток нашего края О.И. Семенов-Тян-Шанский отмечает, что среди названий в этом тексте нетрудно угадать Мончеозеро, реку Монче, Монче-губу, Чунозеро, Вочеламбину. Еди-губа - синоним Пора губы. Энеманйок - саамское название реки Большой Белой, а Ведиозеро, скорее всего, означает Вудъявр. Амарозеро на современных картах именуется Хабозером.

Так, шаг за шагом, русские люди постепенно составили верное представление о географии Кольского Севера.

* С этим же названием следует связывать наименование мыса Турьего на юге Кольского полуострова, служившего хорошим ориентиром древним мореплавателям во время путешествия через Белое море.

** Будринскими горами русское население края называло горы системы Главного хребта в центральной части полуострова. В некоторых случаях это орографическое понятие распространялось и на горный массив Хибинских тундр.

--------------------------------------------------------------------------------

Непроторенными путями

• Академик К. М. Бэр организует экспедицию на Север.
• Из Архангельска к Терскому побережью на "Кротове".
• Посещение Пялицы и Поноя. Экскурсии по берегу.
• Путешествие 1840 года.
• Работы в Мотовском заливе и у побережья Мурмана.
• Путешествие А.Ф. Миддендорфа из Колы в Кандалакшу.
• Глазомерная съемка пути.
• Исправление существующих карт.

"...Что же могло ждать на берегу Ледовитого океана? В подмосковной деревне меня чуть было не убили мужики, потому что я не вполне чисто говорю по-русски, и если бы со мной не было трех десятков солдат, которые меня спасли, то что было бы со мной?

Вид нескольких необходимых в путешествии приборов, как термометры, барометры и прочие, может вызвать подозрение в колдовстве... Все это делает путешествие на Крайний Север с малым числом спутников и без охраны со стороны правительства, по моему мнению, совершенно невозможным", - писал выдающемуся естествоиспытателю Карлу Максимовичу Бэру его брат Андрей, когда узнал о намерении ученого совершить путешествие на север страны.

После переезда в Россию в 1834 году К. М. Бэр замыслил серию путешествий для изучения животного мира нашей страны. Он мечтал побывать на Новой Земле, выступил с несколькими статьями о ней, написанными по материалам экспедиций П.К. Пахтусова в 1832 и 1833 годах. В плане экспедиций Бэра значилось и посещение мало известной тогда Лапландии.

Весной 1837 года конференция Академии наук приняла план Бэра, утвердив ассигнования для поездки в размере 9385 рублей. В состав экспедиции, кроме ее руководителя, вошли молодой натуралист, студент Дерптского (ныне Тартуского) университета Александр Леман - "молодой человек, имеющий геогностические сведения и готовый ко всяческим лишениям", художник Редер и препаратор - академический ученик Зоологического музея Егор Филиппов.

26 мая 1837 года на двух тройках Бэр и его спутники выехали из Петербурга, а через 10 дней прибыли в Архангельск. Здесь натуралистов ждало большое разочарование: выделенная морским ведомством палубная шхуна "Кротов" оказалась крайне мала, в ее каюте могли разместиться только три человека. А помимо участников экспедиции нужны были помещения для коллекций, снаряжения, продуктов. Чтобы иметь запас свежего мяса, путешественники предполагали взять с собой корову. По этому поводу Бэр шутил: "Погрузить корову на "Кротова"! С тем же успехом можно было погрузить "Кротова" на живую корову!"

Чтобы как-то выйти из положения, у двух архангельских промышленников Афанасия Еремина и Ивана Челюзгина наняли лодью "Св. Елисей" с более просторной каютой. Выход в море, намеченный на 19 июня, несколько задержался - сначала из-за пьянства представителей портовой власти, потом из-за непогоды. Суда вынуждены были отстаиваться у Зимнего берега, пережидая сильный северный ветер.

"Противный ветер!" - по-русски восклицает в своем дневнике Леман. "Таким надоевшим лозунгом, - продолжает он уже по-немецки, - встретил меня и сегодня подошедший ко мне матрос, когда я пошел на дек".

Лишь через 14 дней "Кротов" и "Св. Елисей" подошли к южному берегу Кольского полуострова, бросив якорь на рейде Пялицы. Природа предстала перед глазами путешественников совсем иной, нежели на восточных берегах Белого моря. Новые виды водорослей, моллюсков и ракообразных свидетельствовали о приближении открытого океана.

В окрестностях Пялицы Бэр впервые познакомился с особенностями северных ландшафтов. Был конец июня, но во многих местах на берегу еще лежал снег, а на свободных от него пространствах расстилалось "море мхов и лишаев, нагло захвативших всю видимую поверхность земли, наползающих даже на карликовые березки, ширина стволов которых бывала иногда втрое меньше их высоты".

Жители Пялицы встретили Бэра и его спутников очень радушно. К удивлению путешественников, это оказались по преимуществу достаточно зажиточные и культурные люди. Общение с ними совершенно изменило мнение Бэра об обитателях арктического побережья, навеянное ранее письмами брата.

Оставив Пялицу, из-за штормовой погоды суда экспедиции долгое время не могли выйти из Горла Белого моря. Используя вынужденные остановки, вместе с Леманом и Редером Бэр совершал длительные экскурсии в глубь побережья, во время которых изучал местные горные породы, среди которых он отметил гнейсы, граниты и сиениты.

В ожидании попутного ветра суда остановились у Трех островов. Здесь натуралисты увидели громадные скопления водорослей. Бэр определил 13 видов, среди которых преобладали фукусовые, некоторые экземпляры их достигали 18 футов длины. В зарослях можно было видеть многочисленных моллюсков, морских ежей и звезд.

Участники экспедиции направились в село Поной. Тропа привела к краю глубокого ущелья. Внизу широко разлилась река, на противоположном берегу были видны вытянутые в одну улицу дома селения. Шел дождь со снегом. Под ногами теснились почти отвесные скалы, обрывавшиеся едва ли не на сотню метров. Располагавшийся в стороне относительно пологий спуск в сторону небольшой церквушки был отделен оврагом с совершенно отвесными стенами. Поэтому местные жители, сопровождавшие путешественников, предложили начать спуск к реке. Предусмотрительно захваченные с собой веревки и ремни связали и опустили на них одного из проводников на небольшую каменную площадку. За ним последовали Бэр и его спутники, вместе с поклажей. Отсюда, с трудом выбирая места, где можно ступить, вся группа спустилась к берегу реки.

Было около полуночи. Несмотря на близость селения, берега были совершенно пустынны. На крики проводников никто не откликался. Наконец, после нескольких ружейных залпов, со стороны селения послышались ответные голоса. Но прошло еще несколько часов, прежде чем к берегу причалила лодка, которую четыре оленя тащили по самую шею в воде.

На реке еще держался лед, поверх которого текла вешняя вода. Во время переправы два оленя провалились под лед. Чтобы не дать погрузиться под воду и лодке, лопари перерубили упряжь, не затруднив себя спасением тонущих животных.

Селение состояло из двух десятков домов, большинство из которых представляли собой ветхие лачуги, вросшие в землю или покосившиеся и подпертые деревянными стойками. Лишь изредка попадались дома, вид которых свидетельствовал о достатке их владельцев.

- Видно, хозяин дома богат? - поинтересовался один из путешественников, проходя мимо украшавшего улицу двухэтажного строения.

- Богат, так богат, что когда во всем Поное не было ни гроша, он один пропил шестьдесят целковых, - сообщил проводник.

Путешественники остановились в одном из зажиточных домов. Прием, оказанный Бэру и его помощникам, превзошел все ожидания. "Мы со всеми нашими спутниками, после утомительного перехода по тундре, на которой совсем промокли от сильного проливного дождя, прибыв в Понойское ущелье, в жилище крестьянина, совсем не имевшего пашен, не только могли восстановить свои силы, но даже встретили отличное угощение. Вымывшись в удобной бане, мы в веселой, просторной, не только опрятной, но даже красиво убранной избе нашли более постельного белья и удобств, нежели нам нужно было. Не было недостатка ни в чае, и при том самого отборного сорта, ни во всех к нему принадлежностях, как-то сахаре и роме, ни в красивом самоваре и потребной фарфоровой посуде, ни, на другое утро, в фаянсе для сытного завтрака, состоявшего из многих блюд", - вспоминает Бэр.

Такое гостеприимство было обычным, газета "Архангельские ведомости" в одном из номеров за 1861 год писала: "Понояне любят роскошь, которую они понимают по-своему: они все пьют чай и кофе, привозимые из Норвегии... орехи, пряники и другие лакомства в большом употреблении; они любят пощеголять платьем, хотя бы в ущерб желудку; часто посещают друг друга и, по их выражению, угощаются по-городски, т. е. потчуют гостей чаем, кофе и лакомствами".

На следующий день путешественники совершили экскурсии в окрестности села. Леман отметил, что наиболее распространенной породой в окрестностях села был гранит. Реже попадались гнейсы и базальты, а также красноватые песчаники, в которых виднелись гнезда мелких аметистов. Среди минералов были кварц, полевой шпат, свинцовый блеск, серный колчедан, охра, роговая обманка. Кое-где по берегу встречались проявления железных и медных руд. Местные жители знали также о существовании вблизи Поноя золота, но места эти тщательно скрывали, боясь, что в случае открытия месторождения их направят на горные работы.

Окружающая селение растительность была бедна и однообразна. Поверхность плато, господствовавшего над долиной, занята моховой тундрой с редкими островками низких трав и столь же низких кустарничков. За лесом жители села отправлялись в верховья реки километров за двести.

В окрестностях Поноя путешественники пополнили гербарий образцами карликовой березки, можжевельника, вороники, куриной слепоты, четырьмя видами горошка, трилистника, зонтичных и шестью сложноцветных, а также ягелем, мхами, папоротниками, хвощами.

Дождавшись у Трех островов попутного ветра, "Кротов" и "Св. Елисей" направились к Новой Земле. Пребывание экспедиции на Новой Земле было непродолжительным и заняло всего пять недель. За этот короткий срок ее участникам удалось собрать богатые зоологические, ботанические и геологические материалы, характеризовавшие отдаленный остров. "Я очень желал поехать туда вторично", - писал Бэр в своей "Автобиографии". Одновременно он планировал объехать берега Лапландии с севера. О своих планах он сообщил 15 марта 1839 года на заседании академической Конференции. Спустя год правительство одобрило его проект экспедиции к берегам Лапландии. На этот раз спутником Бэра был экстраординарный профессор Киевского университета А. Ф. Миддендорф.

В мае 1840 года путешественники, по уже знакомому Бэру пути, выехали в Архангельск. Как и в предыдущую экспедицию, здесь наняли промысловую лодью. Совершив переход по Белому морю, лодья бросила якорь за островом Сосновец. Остановку, вызванную неблагоприятным ветром, использовали для экскурсии. Невысокий, сложенный гнейсами островок до самой вершины оказался сглажен волнами. Путешественники наблюдали здесь исполинские каменные котлы - узкогорлые цилиндрические пустоты, просверленные морской галькой и щебнем, которые приводили в движение набегавшие волны морского прибоя. Во время отлива Миддендорф познакомился с механизмом образования таких котлов на разных его стадиях. Сначала галька, лежащая в неровностях прибрежных скал, вытачивала сравнительно небольшие полости. По мере их углубления, совершая круговое движение, галечный материал истирал породу, все более и более углубляя цилиндр.

Продолжительную остановку сделали в устье Поноя. Отсюда лодья Бэра легла на западный курс - вдоль берегов Мурмана. Путешественники миновали пользовавшийся печальной славой остров Нокуев, невдалеке от которого в 1554 году погибли корабли английской экспедиции капитана Джона Уиллоуби, отправившегося на поиски морского пути в Китай.

Скоро на горизонте открылся остров Кильдин. Ученые наблюдали здесь хорошо развитые на береговом склоне морские террасы, поверхности которых были осложнены многочисленными галечниковыми береговыми валами. Миддендорф правильно истолковал существование высоко расположенных береговых линий, объясняя их положение геологически недавним поднятием. Террасы Кильдина, по его наблюдениям, были далеко не единственным доказательством этого процесса. Подобные же следы древней деятельности моря оказались распространенными по всему побережью. Так, в навигационном руководстве того времени, отмечавшем изображение Рыбачьего на некоторых картах в виде острова, говорилось: "Такое различие не должно однако же относить единственно на счет неверности старинных карт, поелику не только возможно, но даже и весьма вероятно, что полуостров сей некогда отделялся от матерой земли. Вид перешейка, ныне их соединяющего, дает справедливый повод к такому заключению". На перешейке, отделяющем полуостров от материка, на возвышенности, также сохранились отчетливые следы волноприбойной деятельности: "...перешеек местами усеян озерами, из коих ближайшие к морю соленые. Было бы в высшей степени любопытно проверить это сообщение и исследовать фауну этих озер. Предположение, что перешеек сей был некогда морем, тем вероятнее, что понижение вод Северного океана многими и давно уже было замечено, и едва ли уже подлежит сомнению. По Лапландскому берегу, везде, где оный состоит не из сливного гранита, находят подобные вышеописанным гряды кругляков, на высоте от 6 до 8 сажен над чертою полных вод, свидетельствующие, что море в прежние времена до сей высоты достигало".

Путешественников особенно привлекал обширный Мотовский залив, занимавший пространство между Рыбачьим и материком. Чтобы посетить все бухты этого залива, понадобилась целая неделя. Кроме того, Бэр осмотрел губу Китовую (теперь Титовская), а Миддендорф - расположенную на северо-западе Рыбачьего Вайда-губу. Большую экскурсию Миддендорф совершил по долине реки Паз. Здесь он наблюдал многочисленных пернатых обитателей края, описанию которых посвятил впоследствии специальную статью.

23 июля участники экспедиции сделали остановку в Коле. "Когда мы оставили Кольский залив, - писал Бэр, - было решено использовать конец июля, чтобы совершить поездку на Новую Землю, если ветер будет благоприятным. Но когда мы вышли в открытое море, мы встретили противный ветер... Чтобы переждать его, мы причалили к Аникиеву острову, близ восточной оконечности большого Рыбачьего острова".

Обходя этот небольшой островок, сложенный круто падающими толщами древних сланцев, Миддендорф обнаружил на его северо-восточной оконечности многочисленные надписи, вырезанные в податливой породе в разные времена пережидавшими здесь непогоду мореплавателями. Наиболее интересными показались путешественникам две из них с датами, относящимися к концу XVI - началу XVII столетия - времени знаменитого плавания Вильяма Баренца. Однако имена побывавших на острове и оставивших эти надписи Якоба Хансена и Беринта Гундерсена не упоминаются в каких-либо исторических материалах.

Вернувшись на материк, Миддендорф отправился из Колы во внутренние районы Лапландии - вверх по течению Колы, по Имандре и Ниве к Кандалакше. "Весь мой запас снарядов, - вспоминал он, - состоял из двухствольного ружья с ягдташем, в котором было, правда, несколько мелких зоологических орудий, но для топографической съемки, даже самой беглой, у меня не было ничего, кроме обыкновенного маленького охотничьего компаса с градусным кружком (без диоптра). Все, что я мог сделать для съемки местности, ограничивалось тщательною отметкою, по компасу, каждой резкой перемены в направлении моего пути, с приблизительным счетом проходимого мною пространства, который вел я преимущественно по часам".

По мере передвижения путешественника на юг на карту ложились Подас-тундра, Умптэк, Железная гора. "Конфигурация внутренней Русской Лапландии есть повторение соседней области - Финляндии. При топографической съемке прежде всего бросается в глаза обилие озер, как и на карте Финляндии. Очевидно, что озера Русской Лапландии - это остатки более крупных водных бассейнов предшествующих времен", - записал путешественник,

В качестве характерных особенностей гидрографической сети путешественник отметил относительную мелководность водоемов Лапландии. По его измерениям, Мурдозеро на всем протяжении имело только фут глубины.

Даже в таком обширном водоеме, как Имандра, близ Экострова глубины не превышали двух футов. Только в Пулозере глубины в некоторых местах достигали 9-10 саженей.

Миддендорф отметил, что в Лапландии порой трудно определить, является ли водоем плесом - расширением реки - или озером.

Во время путешествия было замечено множество неточностей в изображении водоемов края на имеющихся картах и, в частности, на Почтовой карте, изданной в 1842 году. Так, отношение ширины озера Имандра к его длине составляло на карте 1:5, в то время как в действительности было 1:15, а иногда достигало 1:20. К наиболее значительным ошибкам карт, установленным Миддендорфом, относилось совершенно неправильное изображение реки Колы, течение которой направлено не с востока на запад, а с юга на север. Другой грубейшей ошибкой было изображение реки Умбы, в качестве места истока которой показывалось озеро Имандра, а впадения - Кандалакшский залив. В действительности воды Имандры сбрасывались в Белое море рекой Нивой, что зафиксировал в своем донесении еще Лепёхин. Река Тунтсайоки изображалась впадающей а озеро Имандра, в то время как, по рассказам местных жителей, она принадлежала бассейну Ковдозера. Пелес-озеро и Колозеро располагались к северу, а не к западу от Имандры, как нанесено на карте. А. Ф. Миддендорф определил и положение почтовых станций. Поэтому опубликованная им в 1845 году карта и описание пути между Колой и Кандалакшей существенно уточняли географию внутренних районов Кольского полуострова.

Кошечкин Борис Иванович
Тундра хранит след
Редактор Г.П. Бритвина
Художественный редактор В.С. Жарков
Технический редактор Т.В. Скурлатова
Корректор В.П. Рябинина
Сдано в набор 24.10.78. Подписано в печать 12.06.79. ПН 02 106. Формат 84Х108/32. Бумага типографская № 1. Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл. печ. л. 7,98. Уч.-нзд. л. 8,02. Тираж 15000 экз. Заказ 4932. Цена 50 коп.
Мурманское книжное издательство,
г. Мурманск, пр. Ленина, 100
Типография им. Анохина
Управления по делам издательств, полиграфии и книжной торговли
Совета Министров Карельской АССР,
г. Петрозаводск, ул. "Правды", 4

По материалам сайта "Сказочный Мурман"