Шундалов И. Ю.

Сакральная топонимия Белого и Баренцева морей //Новый топонимический журнал. - 2006. - №2. - С. 4-20.

В связи с тем, что принятая в данной статье система ссылок кажется автору наиболее удачной, нежели та, которая представлена в печатном варианте, она оставлена практически без изменений. Значимые комментарии помещены на те страницы, где они присутствуют в журнальной версии статьи.

[5]

Сакральная топонимия Белого и Баренцева морей

Традиционно морские пути поморов проходили в непосредственной близости от материка, хотя их суда позволяли совершать длительные морские путешествия. Известно, что с XVI-XVII вв. русские промышленники достигали берегов Новой Земли, пересекая южную часть Карского моря, и ходили на Шпицберген (Грумант). Большая часть поморских маршрутов, однако, пролегала в Норвегию, на торжища городов Вардё (Вардехус) и Тромсё (Тромсин) вдоль восточного и северного берегов Кольского полуострова, и далее, мимо по-ова Рыбачий через Варангер-фьорд (см. Рис.1). Сохранившиеся ранние поморские лоции (Книги мореходные) подробно освещают путь от Онежской губы (вариант: Архангельска) до Варангер-фьорда и фрагментарно - до Тромсезунда, где располагался г. Тромсё. В качестве дополнительного маршрута иногда указывался путь по Зимнему берега до северной оконечности по-ова Канин.

Памятники поморского мореплавания впервые были опубликованы в сер. XIX в. В это время лоции утрачивают былое значение, в связи с появлением относительно более доступных профессиональных специализированных руководств и карт. Автор статьи путем текстологического анализа лоций пришел [6] к выводу, что наиболее ранние восходят к середине XVIII в., а наиболее поздние были составлены во II пол. XIX в. Этот факт свидетельствует о консервативности мореходной традиции на Русском Севере, продержавшейся почти в неизменном виде более 150 лет. Несомненно и то, что рукописный текст лоции появился весьма поздно, возможно, в связи с необходимостью передать опыт кораблевождения новому поколению мореходов. Традиция водить корабли "по памяти" возникла гораздо раньше, о чем свидетельствует структура (курсы) рукописных лоций, которая гораздо старше конкретного наполнения Книг мореходных - описаний становищ, береговых примет и др.

Вне зависимости от места составления списка лоции, переписчик ориентировался на жесткую систему навигационных доминант. Для бассейна Белого моря это Кузова, Соловецкие о-ва и о. Жижгинск в Онежской губе, о. Моржовец и Сосновец в Горле Белого моря, устье р. Варзуги, район дер. Тетрино и устье р. Поной на Терском, Зимняя Золотица (ныне дер. Верх. Золотица) и Полугоры (ныне Зимнегорский маяк в 30 км к SW от с Верх. Золотица) на Зимнем берегу, а также устье Сев. Двины. Для Баренцева моря, ввиду узости мореходного пространства, большинство навигационных доминант совпадает с навигационно опасными местами: Три (Тре) острова, Семь островов, Еконские (Йокангские) острова, р-н по-ова Рыбачий (о. Аникиев, Цып-наполок, Вайдо-губа), о-ва и г. Вардё около вост. берега по-ова Варангер. Важной навигационной точкой был о. Кильдин, откуда начинался ход в Колу, а также мыс Святой Нос, от которого в лоциях отсчитывалось расстояние до норвежских городов.

[7] Навигационно значимые точки в большинстве своем обнаруживают тесную связь с топонимическими пунктами Поморья, с которыми ассоциированы предания, повествующие о деятельности квазиисторических персонажей. Надо отметить, что эти предания известны не только в микротопонимической фольклорной традиции; собиратели в разное время записывали их в разных частях Поморья. Первая группа фольклорных текстов повествует о богатырях или разбойниках.

Самый ранний такой рассказ был записан в Коле в 1592 году кн. Г.Б.Васильчиковым и С.Г. Звенигородским: новгородский посадник Валит соорудил гигантскую каменную кладку под названием "Вавилон" в Варенгском летнем погосте [8] (на зап. оконечности Варангер-фьорда), "загороду" в Валитовой губе (ок. 35 верст к западу от Печенги между рр. Пазрека и Ворьема) и в Коле. Валит обладал большой физической силой и был "к рати необычный охотник" Когда его убили "норвежские немцы", то он был похоронен под огромным камнем в Варенге, который он когда-то принес собственноручно [Криничная, 1978: 149]. Текст предания находился в бумагах посланника Бориса Годунова к датскому королю Христиану И.С. Ржевского (1601); найден и впервые опубликован Карамзиным в "Истории государства Российского" [Карамзин, XI, 1824: 43(отд.I)]. В несколько видоизмененной форме оно было повторено 11 февраля 1603 года при очередных переговорах с датчанами в "Ответном извещении" Акселю Гильденстерну. Согласно этому документу деятельность Валита относилась к 1480-м годам¹. Некоторые исследователи (Попов) доказывали подлинность предания, другие (Косточкин) считали, что оно вымышлено. Подтверждения исторической достоверности топонима, связанного с Валитом, можно найти в "Книге Большому чертежу"² и в саамском историческом предании, опубликованном Юстом Квигстадом и Георгом Сэндбергом [Qvigstad, Sandberg, 1887: 106-108]. Последнее связано с Варангер-фьордом и г. Вадсё (Vadsoe). В нем "рассказывается о нашествии чуди на лопарей и живших с ними рядом норманнов. Однажды бой решился поединком между чудином и лопарским богатырем, одним из трех братьев-силачей, у которых мать была тоже богатырша. Победил лопарь по имени Ivvar, сын Igga (Inga). Он так был силен, что поднял огромный камень и глубоко погрузил его в землю: он до сих пор стоит там у старой церкви" [См. Веселовский, 1906: 128, прим.]. Веселовский же указывает, со ссылкой на Фриса, что каменная кладка (вероятно, лабиринт) в кон. XIX в. находилась на Мартиновом носу (Martens Naes).

[9] Если обратить внимание на более точную топонимическую привязку предания, то мы получим два варианта, условно говоря, русский и норвежский. Согласно первому, камень (загорода) находился между р. Ворьемой и Пазом, в круглой губе на острове, согласно второму - в окрестностях г. Вадсё. В устье р. Паз лежит несколько гористых островков и относительно большой о. Скугере. Напротив одного из малых островов располагается местечко под названием Мартинснес; в 25 км к западу от Вадсё есть весьма сходный топоним Мортенснес. Данный сюжет (сражение с захватчиками, победа и установка камня) бытовал по обе стороны границы, что говорит об его важности как для норвежских саамов, так и для русских.

Предание о Валите помещено в исторический контекст ("новгородский посадник") и имеет, как и большинство такого рода рассказов, географическую привязку (Варенгский погост). В основе сюжета, безусловно, лежит мотив "хранителя места" (genius loci), который в данном случае относителен по отношению к внешнему миру: Валит защищает новгородские земли от вражеских посягательств. Этот факт, вероятно, указывает на трансформацию первоначального сюжета, несмотря на то, что предание записано еще в кон. XVI в. Саамское предание, в котором зафиксировано три персонажа, на наш взгляд, отражает более раннюю стадию сюжета, и сближается с мифологическими историями о разбойниках-богатырях. Приведем наиболее полный вариант, включающий разночтения нескольких версий [Криничная, 1991: 136-139, 142-146].

Разбойник (вариант: три брата-разбойника), обладающий огромной силой (Аника, Жогжа, Колга, Кончак), отбирает часть добычи у промышленников, когда те отправляются на промысел. Его боятся, и отдают определенную часть из [10] добычи (вариант: первый улов). Разбойник живет на острове, куда пристают корабли (вариант 1: сам приезжает на промыслы; вариант 2: притягивает корабли к своему острову неведомой силой). Однажды к промышленникам нанимается ехать молодой парень (вариант: старец), которого поначалу не берут ни на один корабль. В конце концов, он подряжается ехать наживочником, только за харч³. В пути герой показывает свою силу, случайно разрывая толстые рукавицы, которые его попросили выжать (вариант: отрывает голову моржу). Вступив на остров разбойника, герой-наживочник вызывает того биться. Они дерутся особым образом, катаясь колесом по земле, а затем исчезают неведомо куда (вариант: старец бьет разбойника своей клюкой и тот падает замертво). Через некоторое время появляется победитель, говорит, что разбойник больше не будет требовать дани, прощается с артелью и исчезает (вариант: забирает награбленное добро и грузит на корабль промышленников). Над телом мертвого разбойника насыпают кучу камней или холм (вариант: зарывают в землю, но на следующий год труп выходит из-под земли; тогда разбойнику вбивают кол в середину туловища и кладут ничком в могилу). Одна из историй, структурно связанная с преданиями о "хранителе места", имеет романический элемент [Криничная, 1991: 137-139]. Разбойник Кончак похищает жену у попа, та узнает, когда ее похититель слабее всего (после бани) и сообщает это своему мужу. Тот подстерегает разбойника и убивает его (вариант: ранит, Кончак долго бежит по морскому берегу и умирает на одном из мысов).

Эти предания локализуются в двух районах Поморья (см. Рис. 2) и имеют эпонимическую привязку: 1) северную (о. Аникиев около по-ова Рыбачий, о. Кильдин, губа Печенга) и 2) южную (о. Жижгинск (Жогжин), [11] о. Калгоев, м. Калгуев о. Анзерский, м. Кончаков у дер. Дураково). Историю о трех братьях-разбойниках (Колге, Жогже, Кончаке) одним из первых в популярной литературе зафиксировал Я.Н. Озерецковский в 1836, а затем уже в развернутом виде воспроизвел В.П. Верещагин в 1849 в "Очерках Архангельской губернии". Там же было приведено предание об Анике.

Рассказы о богатырях или разбойниках с завидным постоянством фиксируют важнейшую деталь, связанную с (анти)героем повествования - каменное сооружение, которое трактуется преданием как его могила. Однако в одном из преданий камень оказывается заместителем персонажа. На о. Немецкий Кузов (ок 25 км. от Кеми) и по сей день находятся многочисленные саамские сейды⁴. В 1791 году [12] П.И. Челищев записал сюжет, который отождествлял эти культовые памятники с окаменевшим шведским войском, которое когда-то останавливалось на Кузовах, планируя нападение на Соловецкий монастырь. Это событие произошло в 1611 году [Очерки, I: 116], что позволяет достаточно точно определить время вторичной фольклоризации объекта.

Обратимся теперь ко второй группе преданий, связанных со сказочными животными, обитавшими на морском пути в Норвегию. Таких текстов меньше и они гораздо менее подробны. Самый ранний сюжет известен по житию св. Варлаама Керетского (кон. XVI-нач.XVII вв.):

"Доиде прежереченнаго места Святаго Носа, ту бе, глаголют, прежде того непроходну месту тому быти // ради множеств червей морских, иже творяху многи пакости над лодиями мореходцем. Еще бо и он без вреда пребываше от них, но восхоте и протчим человеком путь без вреда сотворити. Став на молитву и руце воздев на небо услышан бысть. И абие черви без вести сотворишася и путь мореходцем около Святаго Носа сотворил даже и до ныне". [Повесть, 1970: Л.155об.-156].
Любопытно, что сюжет легенды послужил основой для научных поисков необычных червей-древоточцев. Так он был произведен информатором А. фон Пошмана лейтенантом Кордюковым в 1799 г., но безрезультатно⁵. В 1958 г. М.И. Беловым была высказано предположение о том, что "благоприятные условия для существования древоточцев у Святого Носа создавало заходящее сюда теплое течение Гольфстрима (Гольфштрема), влияние которого на окраинные арктические моря в XVI в., видимо, было сильнее, чем сейчас" [Белов, 1958: 239].

Другой сюжет связан с о-вами Робьяки (у входа в губу Калгалакша в 4 милях к NO от м. Каменный) у Карельского берега Белого моря, на которых жил змей, побежденный [13] неким местным героем [см. Криничная, 1991: 126]. Третий - с Горлом Белого моря, где обитало морское чудовище, топившее корабли поморов.

Все районы, упоминаемые в этих преданиях крайне неблагоприятны для кораблевождения и изобилуют опасными течениями. Черви-древоточцы, змей, морское чудище - не обладают столь яркой персонификацией как, например, богатыри-разбойники и, скорее всего, являются олицетворением навигационных опасностей. С другой стороны, несмотря на неопределенность или множественность, эти сказочные существа имеют четкую географическую привязку. Все эти районы находятся на границе поморских областей: Святой нос разделяет Терский и Мурманский берега, Горло - морская граница между Терским и Зимним берегами, Калгалакша находится в самом начале Карельского берега (см. Рис.2)

Итак, мы установили, что навигационно значимые пункты находились в тех районах, с которыми связывается деятельность вредоносных персонажей в исторических преданиях. Традиционно, составители научных сборников фольклора считали эти рассказы собирательной фиксацией действительных событий - конфликтов между русскими и иностранными промышленниками или искаженными преданиями о первопоселенцах. Сюжеты избавления от сказочных животных связывались с навигационными опасностями. Крупнейший исследователь поморского фольклора, Н.А. Криничная говорит о мифологической составляющей некоторых преданий, отмечая, что образ отрицательного персонажа "синкретичен и полистадиален" [Криничная, 1991: 255]. Мы предлагаем обратить особое внимание на культовую составляющую данных историй.

Единичные упоминания о регулярных жертвах "скале" или "камню" в Баренцевом море мы находим в рассказах иностранных путешественников о России. Так в 1517 году С. Герберштейн [14] записывает со слов Григория Истомы рассказ, относящийся к 1496 году, когда его информатор ездил в качестве посла России в Данию. Правдивость этого сообщения подтверждали и спутники Истомы: "…обогнув с трудом излучистый берег <…>, они прибыли к одному мысу, который называется Святым Носом (Sanctus Nasus, Swetinoss). <…> Пройдя мимо Святого Носа, они прибыли к какой-то скалистой горе, которую надлежало обогнуть. После того как несколько дней их задерживали там противные ветры, корабельщик сказал им: "Эта скала, что сейчас перед вами, зовется Семес (Semes), и если мы не умилостивим ее каким-нибудь даром, то нам нелегко будет пройти мимо нее". Истома упрекнул [вариант немецкой редакции этой книги: Оба (посла) упрекнули] корабельщика [за пустое суеверие]. Тот [после этих упреков] замолчал, и из-за бури они задержались там на целых четыре дня; затем ветры улеглись и они отплыли. Когда они плыли уже при попутном ветре, хозяин корабля сказал: "Вы насмехались над моим предложением умилостивить скалу Семес как над пустым суеверием, но если бы я ночью тайком не взобрался на утес и не умилостивил бы Семес, то нам никогда не позволено было бы пройти". На вопрос, что он поднес Семесу, он отвечал, что насыпал на выступающий камень, который мы видели, овсяной муки, смешанной с маслом [Герберштейн, 1988: 201]. В 1557 году английский путешественник и картограф Энтони Дженкинсон записал в судовом журнале: "Продолжая наш путь вдоль названного берега Лаппии по направлению к юго-востоку, мы на четвертый день, вследствие большого тумана и сумрака, потеряли из вида наши остальные три корабля и встретились с ними вновь только на седьмой день у мыса Святой Нос, который составляет вход в бухту св. Николая. У этого мыса лежит большой камень, которому про[15]ходящие мимо суда имеют обыкновение приносить жертвы маслом, мясом и другими съестными припасами, веря, что если этого не сделают, то ладья или корабль погибнет здесь, как это действительно часто имело место: здесь очень темно и стоят большие туманы". [Дженкинсон, 1937: 74].

В этих двух свидетельствах есть разночтение: по Герберштейну, кормщик Истомы принес жертву у места Semes (возможно, Семь островов, в 120-130 км от мыса Святой Нос к западу), по Дженкинсону, жертвоприношения производились у самого Святого Носа. Возможно, что количество опасных пунктов, где необходимо было приносить умилостивительную жертву, было намного большим.

Иных свидетельств о жертвоприношениях во время морской навигации мы более не находим. Для того, чтобы связать реально существовавшую ритуальную практику поморов и устойчивые мотивы квазиисторических преданий, мы обратимся к саамской и шире, самодийской культовой практике. Фольклорный антигерой всегда живет на острове, на котором или при его жизни (Валит) или после смерти воздвигается каменный (или земляной) холм. Святилища восточных саамов, согласно Н.Н. Харузину, были двух типов: одни располагались вблизи веж и посвящались богу-громовнику Айеке, другие находились на горах, скалах, береговых террасах или на болотах. Там приносили жертву богу Сторьюнкаре, который символизировал удачу и благо. Его знаком были оленьи рога. Наиболее крупное святилище на Шараповом наволоке (по-ов Рыбачий) представляло собой ровную площадку на вершине скалы с расселиной, куда бросали оленьи рога. Иногда святилищу сопутствовал сейд [Харузин, 1890: 192-193]. У западных (норвежских) саамов, по описанию Андерса Хаггерта, бытовали т.н. "круглые [16] жертвенники", которые "представляли собой кольцеобразные сооружения из свободно стоящих камней, зачастую окружавших каирн" [гурий. - И.Ш.]. Тщательное изучение одного из таких жертвенников показало, что сверху он был перекрыт бревнами в два слоя так, что в плане представлял собой 5-угольник. Хаггерт отмечает и семиугольные каменные сооружения. Повсеместно на круглых жертвенниках были найдены многочисленные костные останки северного оленя, в особенности рогов [Huggert, 2000: 64]. Хорошо известны крупные ненецкие святилища (всего зафиксировано 8 жертвенных площадок) на о. Вайгач (ненецк. Хэбидя Я - Священная Земля), где находились деревянные идолы главнейших богов ненецкого пантеона - Вэсако (Старик) и Неве-Хеге, тж. Хэдако (Старуха). Несмотря на разгром святилищ в кон. 1830-х гг., на Вайгаче регулярно производились жертвоприношения северных оленей и/или вещей вплоть до советского времени. Сами святилища представляют собой выровненные площадки на высоких скалах с расселинами, забитыми оленьими рогами. На склонах горы помещены изображения идолов. Среди подъемного инвентаря фиксируются железные топоры [см. Остров Вайгач, 2000: 80-85]. Дополнительный аргумент в пользу культовой основы преданий о разбойниках это сравнение их топографии с расположением лабиринтов (см. Рис.3). Многие из них находятся в непосредственной близости от мест действия преданий [Гурина, 1997: 11, 136].

Вопрос о времени происхождения северных лабиринтов, а также их назначении наиболее дискуссионен. В советской (и российской) археологии со времен исследований Н.Н. Гуриной закрепился взгляд на лабиринты как на памятники, сопутствующие (и синхронные) неолитическим поселениям, хотя и находившимся от них в некотором отдалении, непосредственно на [17] морском берегу. Считалось также, что лабиринты выполняют в основном культово-религиозные функции (площадка для совершения инициационных или промысловых ритуалов и др.).

В 1995 году сотрудник Копенгагенского института археологии и этнологии Кристер Вестердаль высказал гипотезу о том, что лабиринты служили своего рода профессиональным маркером рыбачьих артелей, которые занимались лоцманским промыслом на шведских кораблях, [18] перевозивших поселенцев в Финляндию и Прибалтику. Он же, на основании лихенометрии (метод датировок по лишайникам), определил время возведения некоторых лабиринтов района Ботнического залива XV-сер.XVI вв. [Westerdahl, 1995: 272-275]. При спорности датировок (метод лихенометрии достоверно не дает нижней границы памятника) предположения Вестердаля небезынтересны: исследователь делает акцент на связи лабиринтов и маршрутов навигации.

Исходя из имеющихся данных, попытаемся определить семантически насыщенные пункты, в которых могли некогда находиться культовые памятники. Мы получаем два района:

1) северный (Варангер-фьорд, Печенга, по-ов Рыбачий). Здесь есть несколько лабиринтов, одно саамское (позднее) святилище, навигационно значимая точка (Вайдогуба), откуда пролегал курс на Вардё, Печенгу, р.Паз и вдоль по-ова Рыбачий, а также топонимические предания, контекстно связанные с жертвоприношениями (Валит, Аника, саамский богатырь Игг).

2) южный (Кузова, Соловецкие о-ва и сев. оконечность Онежского по-ова). Тут находится самое большое количество лабиринтов на Белом море, остров сейдов, отсюда начинаются многочисленные морские маршруты (на Кандалакшу, Терский берег в Архангельск и поморские города Онежской губы), из этих районов происходит предание о трех братьях-разбойниках (Калга, Жогжа и Кончак).

Не случайно возникновение в крупнейших центрах Беломорского и Баренцевоморского бассейнов и христианских святынь - Соловецкого и Трифоно-Печенгского, который по сути закрепили традицию почитания древних святынь.

Резюмируя наши выводы, попытаемся ответить на вопрос о функции и последующей трансформации святилищ Белого и Баренцева морей. На наш взгляд, культовые места, располагавшиеся на [19] островах, были связаны с границами крупных общин (родовых объединений) и формировали своеобразную карту древних мореплавателей, которые переезжали из одной общины в другую, производя обмен товаров и/или добычи. Важнейшее значение имели островки, находившиеся в губах северных рек или крупных фьордах. Главный географический (и сакральный) центр Онежской губы - Соловецкие острова - был своего рода альфой и омегой морских маршрутов. С приходом новгородского и карельского населения в западную часть Поморья, прежние аборигенные святилища приобретают другой "текст": добровольная жертва-обмен стала восприниматься как грабительский акт, совершаемый чужаком. Свою роль в становлении такого текста сыграли и таможенные заставы волостной администрации, которые иногда располагались на месте культовых центров, и конфликты между промышленниками на становищах. Культовое сооружение в позднейшем фольклорном предании переосмысливается как могила разбойника. Не случайны и христианские мотивы - противник антигероя, св. Николай, уничтожает древний языческий обряд в образе своего супостата.

Ранее священное место располагалось на краю обитаемого мира; несмотря на то, что оно становилось центром притяжения морских маршрутов, святилище оставалось за границами общины, в рамках необитаемого пространства мира духов (умерших). Святыня являлась опорной граничной точкой, отделявший один мир от другого. С приходом славянского населения был пересмотрен философский статус местных культовых центров. Некоторые, в силу выгодного географического положения, стали мыслиться как центр, к которому тяготели более мелкие деревни и становища, как освоенное и наполненное (христианской) святостью пространство. При [20] этом происходило некоторое территориальное дистанцирование от языческих святилищ⁶. Другие древние культовые центры, возможно, были заброшены и переосмыслены как опасные места. Свидетельства об их былом статусе сохранились лишь в топонимических преданиях.

ПРИМЕЧАНИЯ

[8]
1 "И Лопская земля вся изстари к нашей отчине, к Новгородской земле, а взял ее войною нашие отчины новгородцкого пригорода Корелской державец, именем Валит, тож и Варент, а русское имя ему Василей, который и ныне есть в тех местах на Мурманском море во его имя город, Валитово, и иные признаки, как вам о том подлинно объявлено; а воевал тое землю и к Новугороду прилучил, и дань на них положил ещо при великом государе царе и великом князе Иване Васильевиче, всеа Руси самодержце <…> тому ныне со сто з двадцать лет" [Ответное извещение, 1897: 383-384].

2Первое целостное географическое описание России (1627). Источником для него послужила "старая разрядная роспись", составленная в 70-х годах XVI в.: "А от Паза реки морским берегом 20 верст, пала в море речка Денга, да речка Воема. А промеж ими берегом 30 верст. А промеж тех речек [ред. списка №1330 доп. - на море, на острову, близко к берегу] Волитово городище. А от тех речек морским берегом до усть реки Печени 30 верст..." [Большой чертеж, 1950: Л.166]

[10]
3 Самая низшая категория в промысловой артели, зуйки (обычно дети промышленников), работали бесплатно, за еду. Наживочники, т.е. те кто насаживали рыбу на переметы (яруса) обычно получали небольшую плату. В предании таким способом подчеркивается принципиальное бескорыстие героя, который совершает подвиг не ради славы, а во имя членов промысловых общин. Иногда в ткань предания вплетен христианский мотив: героем оказывается св. Николай.

[11]
4Вертикально стоящие камни, связанные с культом предков. В позднейших представлениях саамов - окаменевшие нойды (шаманы), превратившиеся в камень за несоблюдение определенных норм шаманского ритуала. Сюжетная линия предания свидетельствует о том, что представители той среды, в которой возник этот рассказ, были относительно знакомы с традиционной культурой саамов.

[12]
5Многие за правду сказывают, что и поныне оные необыкновенные черви есть, и что их видали. Другие сказывают, будто они с длинным костеным белым носком. Но в бытность мою с крайним моим старанием не мог я ни одного увидеть [Пошман, 1873: 81].

[20]
6См. напр. карту сакральных центров Анзерского острова (зап. о-в Соловецкой группы), составленную авторами сборника "Культурный ландшафт Русского Севера". Здесь четко выделены "христианская" (строго на востоке) и "языческая" (строго на западе на другом конце острова) группа локусов [Калуцков, Иванова и др., 1998: 128].

Список литературы и резюме на английском языке не включены в журнальную версию статьи

Список литературы
1. Белов, 1958. - Белов М.И. Севернорусские жития как источник по истории древнего поморского мореплавания //Тр. Отд. древнерус. лит. /Ин-т рус. лит-ры. - М.-Л., 1958. - Т.XIV. - С.234-240.
2. Большой чертеж, 1950. - Книга Большому Чертежу, что зделан в розряде новой чертеж всему Московскому государству городом, и полю, и рекам, и всяким полевым именным урочищам 135-го году //Книга Большому Чертежу /Подг. к печ. и ред. К.Н. Сербиной. - М.-Л., 1950. - С.49-174: илл.
3. Вайгач, 2000. - Остров Вайгач: Культур. и природ. наследие /[П.В. Боярский, Н.В. Вехов, Г.И. Иванов и др.]. - М.: Рос. НИИ культур. и природ. наследия им. Д.С. Лихачева: Фонд поляр. исслед., 2000. - 371 с.: илл. - (Тр. Морской Арктической комплексной экспедиции).
4. Веселовский, 1906. - Веселовский А.Н. Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском (Веронском) //Изв. Отд рус. яз и словесности. - 1906. - Т.11, №3 - С.1-204.
5. Герберштейн. - Герберштейн С. Записки о Московии /Пер. А. В. Назаренко. - М.: МГУ, 1988. - 429 с.: илл. (http://www.vostlit.info/Texts/rus8/Gerberstein/frametext9.htm)
6. Гурина, 1997. - Гурина Н.Н. История культуры древнего населения Кольского полуострова. - СПб.: Петерб. востоковедение, 1997. - 231 с.: илл.
7. Дженкинсон, 1937. - Дженкинсон Э. Путешествие из Лондона в Москву /Пер. Ю.В. Готье //Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. - М. Соцэкгиз. 1937. - С.67-80 (www.vostlit.info/Texts/rus11/Jenkinson/text21.phtml?id=419)
8. Калуцков, Иванова и др., 1998. - Калуцков В.Н., Иванова А.А., Давыдова Ю.А., Фадеева Л.В., Родионов Е.А. Культурный ландшафт Русского Севера: Пинежье, Поморье: Семинар "Культурный ландшафт": I темат. вып. докл. - М.: Изд-во ФМБК, 1998. - 136 с.: илл.
9. Карамзин, 1824, XI.- Карамзин Н.М. История государства Российского. - М., 1824. - Т. XI. - 321, 149 с.
10. Криничная, 1978. - Северные предания: Беломорско-Обонежский регион /Изд. подг. Н.А. Криничная; Карел. ф-л АН СССР; Ин-т яз., лит. и ист. - Л.: Наука, 1978. - 254 с.
11. Криничная, 1991. - Криничная Н.А. Предания Русского Севера: [Исслед. и тексты] /Карел. ф-л АН СССР; Ин-т яз., лит. и ист. - СПб.: Наука, 1991. - 325 с.: илл.
12. Ответное извещение, 1897. - Ответное извещение, врученное от имени царя боярином С.В. Годуновым датским послам Акселю Гильденстиерне со товарищами по происходившим у них с московским правительством переговорам по лапландскому вопросу и предоставлению разных льгот датским купцам, торгующим в России (1603, февраля 11) //Русские акты Копенгагенского государственного архива /Извлеч. Ю.Н. Щербачевым. - СПб., 1897. - С.378-387. - (Рус. ист. б-ка, Т.XVI).
13. Очерки, I, 1957. - Очерки истории Карелии. - Петрозаводск, 1957. - Т.I. - 430 с.: илл.
14. Повесть, 1970. - Повесть о преподобнем Варлааме Керецком. Вкратце изложено //Дмитриев Л.А. Повесть о житии Варлаама Керетского //Памятники русской литературы: X-XVII вв. /Ин-т рус. лит-ры. - М.-Л., 1970. - С.191-193. - (Тр. Отд. древнерус. лит., Т.XXV).
15. Пошман, 1873. - Пошман А. фон. Замечание о Белом море, а паче о береге его от местечка Плотны до Лумбовского селения с вернейшим описанием внимания достойных островов, их жителей, промыслов, нравов и прочих предметов //Пошман А. Архангельская губерния в хозяйственном, коммерческом, философическом, историческом, топографическом, статистическом, физическом и нравственном обозрении ... составленное в 1802 году. - Архангельск, 1873 - Т.II. - С.66-84
16. Харузин, 1890. - Харузин Н.Н. Русские лопари: Очерки прошлого и современного быта. - М., 1890. - 472 с.: илл. - (Изв. О-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии, Т.66).

18. Huggert, 2000. - Huggert A. A church at Lyckselet and a sacrificial site on Altarberget - the two worlds of the Saami //Acta Borealia. - 2000. - №1. - P.51-75.
19. Qvigstad, Sandberg, 1887. - Qvigstad J.K., Sandberg G. Lappiske eventyr og folkesagn. - Kristiania, 1887. - XXXVI, 219 p.
20. Westerdahl, 1995. - Westerdahl Ch. Stone maze symbols and navigation: A hypothesis on the origin of coastal stone mazes in the north //International journal of nautical archaeology. - 1995. - Vol.24, №4. - P.267-277.

Abstract
The article presents a conception of the demarcation the sea routes of Pomors. The matter is the Pomor ship-navigators used the rout to the destination point (Norse towns of Vardoe and Tromsoe), that was kept from the far past. This rout was oriented to some dominant points of the White and Barents seas, which are corresponded with the mythological and pseudo historical tales. Folklore plot is that of a struggle with very strong robber, who took off part of the fish-catches at the Pomor ships. The author shows the connection with the break-points of the sea routes, folklore and archaeological monuments such as mazes and pagan shrines. There is a suggestion appeared to view these points as the sacred places of cult. The two regions were distinguished: 1) Pechenga (from the Norse border to the Fishermen' peninsula) and 2) Solovki (from the Kuzova islands to the north-western part of Onega peninsula). Both regions are about 50-60 km in diameter, lie at the borders of the Pomor districts and associated with the great Christian centres: Solovki and Trifon-Pechenga monasteries. They were in turn to be founded at some extent from the ancient shrines supposed for there must have been a need to distance from the places of the pagan cult. The memory of the sacrifices, made in the pagan times, was turned into the mythological tale that concerns of a struggle with the harmful robber. Finally the article suggests a reconstruction of the core this pagan cult: break-points of sea-routes and the shrines, associated with them, were the first "mental" map for navigators to pilot their ships. Shrines marked the borders of the pagan societies, where sea-guests from the other land should have made a sacrifice to the local divines.