Кир Козмин

Перепечатано из № 24 «Известий Арх. О-ва изуч. Русского Севера за 1913 г. Архангельск Губернская Типография.

Былое.

(Из жизни Архангельского Севера).

Известный радетель Севера, положивший не мало трудов и средств в многолетних своих попытках на развитие промышленности этого края, М. К. Сидоров в 1866 г. читал записку о нуждах Архангельского Севера в заседании Императорского Вольно- Экономического Общества.

По поводу этой записки один из присутствовавших членов этого общества — В.Э. Долинский — высказался: вдруг в собрании 3-го отделения экономического общества живое слово Сидорова, как громом, поразило господствовавшую к Северному Краю апатию в сферах общественных и административных; все и вся заговорило о Северном Крае. Многие осуждали записку Сидорова, даже издевались над нею; встречались даже такие личности, что обвиняли уважаемого всеми председателя общества С. С. Лашкорёва за то, что он допустил чтение в обществе такой записки- защищающей русские интересы.

Записка Сидорова имела те благотворные последствия, что многие из указанных в ней ненормальных порядков в местной администрации заменены были более рациональными. Кроме того, записка Сидорова вызвала доставление в 3-е отделение от разных мест и ведомств сведений и заключений, и некоторые из них, совместно с повсеместной жизнью края, и предназначаются главнейшим предметом настоящей статьи.

Упоминаемая записка Сидорова препровождена была 3-м отделением общества на рассмотрение через архангельского губернатора в местный статистический комитете, и губернатор Казначеев прислал в общество следующее заключение:

Воскресить и поднять на Севере промыслы, торговлю, мореходство, — это такие задачи, которые испугают не только меня, но и самого гениального администратора. Впрочем, администрации в этих делах приходится только стараться не мешать — порою помогать, а творчество принадлежит народу. В том-то именно и ошибка Сидорова и других, что они предполагают в администрации дар творчества, которого она иметь не может. Творить может только гений народа, сообразно со степенью его образования и развития. Это тоже своего рода естественный рост, на который мастера нет и который не нужно только задерживать. Дело это представляется здесь ещё более сложным при условии совершенного безлюдья, тупости и негодности административного элемента.

Другой архангельский губернатор князь С. П. Гагарин также дал отзыв на записку Сидорова в следующем:

Обильные естественные силы нашей страны эксплуатируются слабо; между тем, великие умственные силы русского человека и [4] неодолимая его энергия, способная при иных условиях произвести чудеса, в огромном большинстве случаев тратятся бесплодно и далеко не приводят к возможным результатам. Нигде нравственные силы русского человека не раскрываются так ярко, как на нашем дальнем Севере. Его обитателю особенно тяжела борьба за существование: всё, что щедро доставляет природа человеку в других местах, здесь он принуждён брать мужеством, с боя трудного и неверного. Нигде результат труда не соответствует столь мало потраченным усилиям.

Нравственная сила, какою обладает русский человек, всего лучше может быть изучаема на промышленнике Архангельской губернии и, однако же, этот нравственный образчик наших племенных свойств едва обеспечен в своём существовании. Где причина такого положения края, бесспорно заслуживающего лучшей участи? Причина, без сомнения, в том, что торгово-промышленное развитие края было затруднено, или не пользовалось необходимой поддержкой и содействием. Наш Беломорский край был долгое время позабытым углом русского царства. Время это теперь миновало. От экономического общества делаются заявления, доказывающие, что общественная мысль в сильной степени заинтересована дальнейшими судьбами Русского Севера, что она, как будто бы, желает исправить невольную, быть может, ошибку.

Резюмируя то и другое мнения архангельских губернаторов, нам представляется, что заключения их основаны были только лишь на теоретических выводах. Фактически же следует признать их мало обоснованными, как не отвечающая действительному положению дела. Если бы лица те взяли на себя труд изучить историю края, без чего, казалось бы, невозможно дать никакого правильного заключения о предмете дела, они убедились бы, что как гений северян, так и творческая сила народа этого края в своё время блистательно были проявлены и использованы с блестящими результатами. Они не могли бы сказать тогда, что край этот представляется позабытым углом русского царства, и, убедившись в действительных причинах разорения края, но старались бы свято исполнять свой долг службы по званию начальников края.

Признаем со своей стороны обязанностью доказать свои слова неопровержимыми фактами, взятыми из жизни Архангельского Севера за минувшее столетие.

За время царствования Петра 1-го и Екатерины Второй, когда гений и творчество народа Севера не встречали ниоткуда помехи на пути развития в крае торгового флота, промышленности и мореплавания, все означенные виды промышленности находились в высокой степени своего развития и процветания, что доказывается наказом императрицы Екатерины II, в котором сказано было: радуюсь, что коммерческий флаг наш уже развевается на всех морях.

За время издания этого наказа, благодаря исключительно гению и творчеству северян, в Архангельске числилось 40 русских торговых домов, ведущих внешнюю торговлю на своих кораблях, - пять купеческих корабельных верфей¹, 600 купеческих капитанов и биржа, которую посещали местное и приезжее купечество.

В то время отпуск товаров превосходил привоз на 5 миллионов рублей в пользу коренного русского купечества, что по тогдашнему [5] обороту внешней торговли является громадной суммой. Было богатое купечество и во внутренних городах Севера имевших дело с Архангельским портом, как например в Вятке, Орлове, Слободском, Котельниче, Вологде, Устюге, Никольске, Сольвычегодске, Устьсысольске и др.

Миновало только 15 лет после кончины императрицы Екатерины II, и в Архангельске не оказывается уже ни одного русского торгового дома и ни одного русского купца на Архангельской бирже. В 1811 г. закрывается Архангельская биржа, и в том же году упразднено было и министерство коммерции. Прошло ещё 15 лет, мы отдаём безвозмездно нашим соседям лучшие места, незамерзающие гавани на Северном океане² и на 400 вёрст морских прибрежий и почти весь тресковый промысел и не видим уже у себя на Севере ни одной купеческой верфи. Через третьи 15 лет всё население Севера приходит в общее банкротство, в общее обеднение от падения заводов и фабрик и разорения всего русского купечества. Мы допустили заменить их на местах первой производительности англичанами и немцами и предоставили русскому купцу только приготовление съестных припасов для городских жителей и тех же иностранцев и для разных услуг иностранному купечеству. В последние 15 лет мы начинаем чувствовать и голод на Севере и выселять из приморских мест и остальных жителей, приглашая в то же время к заселению их шведов и норвежцев, и продавать им приморские места; если кто переселится на наш приморских берег, предоставляем им за это такие места, каких русским в том крае не давали.

Мы совершенно забываем, что император Петр Великий, три раза посетивший Северный океан и всегда предпочитавший море земле, говорил, что за каждый квадратный фут моря даст квадратную милю земли. Мы забыли также и совет Фемистокла — сделать надпись над чертогами государей: “Кто царь на море, тот царь надо всем”.

Чтобы объяснить причины такого необыкновенного разорения Северного Края, необходима выяснить следующие обстоятельства:

Ещё при жизни Петра Великого иностранцы начали опасаться будущего могущества России от развития на Севере коммерческого флота и торговли и потому начали употреблять всевозможные средства и влияние для искоренения всего предприимчивого русского купечества, сначала через высших лиц, а потом уже через местных администраторов и наносить вред всем тем лицам, которые будут заботиться в России о развитии внешней торговли.

Первый поднял голос против преобразования в России современник Петра I-го английский министр Вальполь, который предусматривал от развития торговли мореплавания на нашем Севере опасность и даже гибель Англии и Голландии. В речи своей в парламенте министр Вальполь сказал: “Если Россия возьмёт себе за образец Данию, учредит, ободрит и поддержит торговые товарищества, то наши и голландская торговля в состоянии ли будет устоять от этого поражения? “Если держава, которая не знает куда и как употребить своих людей, примется за умножение своих сил и купеческих кораблей, тогда пропадут Голландия и Англия. Возможность, какую Россия имеет к построению судов, оправдывает мое беспокойство”, [6] другой министр Гудкинсон продолжает: “Нужно употребить все зависящие от нас меры, чтобы остановить в России развитие торгового флота и купечества”.

Первым успехом иностранцев было то, что они остановили исполнение планов Петра Великого в деле развития на Северном море китоловства, морского звероловства и ловли сельдей. Они остановили это дело так, что при всем старании не могла поднять это дело и императрица Екатерина Великая; а настойчивое желание Александра Благословенного окончилось сожжением англичанами в 1806 году, во время нашей войны с Францией, китоловного нашего корабля при выходе его из Колы, построенного министром коммерции Румянцевым, при чём, англичане переодеты были в форму французского флота.

И в дальнейшее время англичане продолжали влиять через наши печатные органы на остановку дела в развитии у нас на Севере китоловства. Так, в одном из журналов министерства государственных имуществ в половине прошлого столетия была проводима такая мысль: люди не имеющие естественно-исторических сведение и не сильные в зоологии, как например, Сидоров, в состоянии возобновлять предположение завести у нас лов китов у берегов Лапландии. Что же касается до поездки за морским звероловством на Новую Землю и Шпицберген, то поездки эти были не правильным промыслом, а были своего рода азартною игрою, где ставкою была жизнь человека. Что упадок новоземельских и шпицбергенских промыслов послужил причиною того, то миновали неестественные условия, которые некогда заставляли северян заниматься рискованным и малоприбыльным делом и лишали их возможности употреблять свои труды более верным и экономическим образом.³

Вообще, кто осмеливался высказать мысль о возможности развития в Северном море китоловства и звероловства, как, например, Сидоров, много писавший и читавший доклады в Вольно-Экономическом Обществе, в наших печатных органах начиналась брань словами — “неуч и невежда”. А между тем, почтив то же время, именно летом 1868 года, близ г. Колы и в Варангерском заливе⁴ норвежский купец Фойт на десятисильном пароходе во время штиля в каждый день выхода в море убивал по одному киту, а иногда и по два, а всего им было убито 30 штук. Это доставило ему валового дохода 60.000 р., не считая тех остатков китов, которые остаются и могут принести также значительную пользу.

Второй успех иностранцев состоял в том, что они захватили на Севере в свои руки все лесные материалы, всю лесную торговлю с целью воспрепятствовать постройке коммерческих кораблей, начиная с самого главного в то время пункта, р. Онеги. Англичанин Гом получает исключительную привилегию, в прямой ущерб коренного русского купечества с 1760 г. в течение 25 лет вырубать наилучший лес в количестве 600 000 деревьев ежегодно и не только беспошлинно, но ещё с выдачей на вспоможение для скорейшего распространения такой коммерции 300 000 р. Монетой, которые впоследствии [7] зачтены ему в награду⁵. Он строит из казённого леса и на казённые деньги торговые корабли, нагружает их лесом и отправляет как лес, так и корабли в Англию. Последователи Гома, другие англичане, захватили систему рек Северной Двины и Пинеги и беспрепятственно продолжали свою деятельность. В 1862 году они захватили в свои руки всю систему р. Онеги на 25 лет, с стеснением местного населения, и получили при этом немыслимые для русского купца и привилегии, — на что государственный контроль и обратил своевременно своё внимание.

Насколько сильно было влияние иностранцев, и как способствовали им в этом деле русские администраторы, для примера можно указать на следующий случай.

В 1819 году, когда разнеслась весть о желании императора Александра Благословенного посетить Северный Край, в Архангельск прибыли по приглашению архангельского 1-й гильдии купца и владельца 20 собственных кораблей на Севере коммерции советника Попова все остатки русского купечества. Государь по прибытии в Архангельска, когда выразил желание осмотреть военное адмиралтейство и военные корабли, сказал Попову, в ответ на его приглашение, что ему приятно будет, возвращаясь из адмиралтейства, приехать на его, Попова, корабль и у него там отобедать. Корабль Попова стоял тут же в гавани. Попов пригласил к обеду и все прибывшее в Архангельск северное русское купечество для выяснения нужд и спасения всего Северного Края от неминуемой гибели. Но генерал-губернатор, желая угодить иностранцам, по осмотре адмиралтейства отвлёк внимание государя от корабля Попова расставленными по берегу, против этого корабля и далее, девицами в русских нарядах, которые были собраны из окрестных деревень. Таким образом, государь незаметно доплыл в катере до генерал-губернаторского дома. На вопрос государя о Попове генерал-губернатор доложил, что и Попов приглашён обедать.

За обедом, в отсутствии Попова и всего русского купечества, были подняты вопросы только о выгодах иностранцев и получены ими разные привилегии, а русское купечество, узнавши, что государь отказался от обеда с ними на русском корабле, было поражено глубокой скорбью, а хозяин корабля Попов, потерял зрение. После того, русское купечество сколько ни подавало в разные министерства проектов о поднятии на Севере мореплавания и торговли, все они оставлялись без результата; несмотря иногда и на воспоследовавшие о рассмотрении их Высочайшие повеления. Местные губернаторы не только не помогали и не содействовали осуществлению этих проектов, но, напротив, всеми мерами тормозили и останавливали их и тем мешали тому творчеству народа Севера, об отсутствии которого, как выше сказано, высказался губернатор Казначеев.

Так, например, на проекте об устройстве торгового флота на Северном море и порта на р. Печенге⁶ под названием “Полярная Компания”, поданном архангельским, вятским и вологодским купечеством, местный генерал-губернатор, сделал, по словам [8] г. Богуслава, следующую надпись: “там могут жить два петуха и три курицы”. В данном случае это нельзя отнести к помехе творчеству русского народа, а вернее назвать “издевательством” над творчеством русских людей в деле, представляющем весьма важное государственное значение.

Такое же творчество северного народа — проект купца Латкина, представленный в 1839 г., а утверждённый через 23 года, в 1862 г., об образовании компании для открытия входа с моря в устье реки Печоры и вывоза из Печорского края драгоценного лиственничного леса в русские военные порты по самой дешёвой цене, с обращением избытков за границу. Разрешение этого проекта, как выше сказано, последовало через 23 года и в самом ограниченном размере отпуска лиственницы, и, только благодаря настойчивому ходатайству у всех г.г. министров, компанию разрешено было составить тогда, когда многие лица, пожелавшие внести в это дело миллионы, умерли, и, главнее всего, когда ценность и значение лиственничного леса упали, по случаю замены дерева железом при кораблестроении. Кроме того, самое утверждение компании последовало уже не на имя Латкина, а на имя капитана 1-го ранга (впоследствии контр-адмирала) Крузенштерна, выговорившего себе 1\5 часть доходов без взноса на производство дела капиталов, с получением, кроме того, наличными деньгами 30 000 р., и независимо от этого, несмотря на то, что на печорское дело затрачено было безвозвратно — 400 000 руб., Крузенштерн взыскивал с Латкина и К⁰ ещё 26 000 руб.

Не довольствуясь вышеприведёнными примерами, объясняющими, насколько мешали и даже издевались представители администрации Архангельского Севера над творчеством северян в деле поднятия на должную высоту кораблестроения, промышленности и торговли в родном для них Северном Крае, не можем умолчать ещё о следующем выдающемся однородном обстоятельстве: архангельский купец Ксанфий Сидоров за свою смелость заняться кораблестроением из собственного леса и за поездку в 1837 г. в Санкт-Петербург к министру внутренних дел для исходатайствования его покровительства по этому проекту был совершенно разорён и доведён до нищеты. Когда Ксанфий Сидоров явился в 1837 г. к министру графу Григорию Александровичу Строганову, тот не только обласкал Сидорова за такую идею, но даже продал ему для этой цели свою собственную лесную дачу, находившуюся на р. С.-Двина, в Сольвычегодском уезде. Встретив такой приём и полное покровительство такого государственного человека — патриота, Сидоров с восторгом является в Архангельск.

Так как для начала дела требовалось наличных капиталов более, чем располагал Сидоров, то он распорядился продать часть леса иностранцам и, получив деньги, отправился на места заготовок леса, которого и заготовил на сумму до 60 000 р.; но как только начали сплавлять лес с мест порубок, то лес не допустили и до Архангельска, а в разных местах по р. Северная Двине конфисковали под тем предлогом, что он вырублен хотя и из дачи, проданной ему графом Строгановым, но, что дача эта, находясь со смежным удельным лесным имением, не была размежевана, и, что будто бы, ещё неизвестно, кому должен принадлежать вырубленный лес. По такой причине, кроме секвестра всего заготовленного леса, у Сидорова описано было и всё принадлежащее ему недвижимое и движимое иму[9]щество и продано с публичного торга тем же самым иностранным купцам за 13 500 р. Предприниматель Сидоров, не перенесши такого удара, вскоре скончался. Дело же о вырубленном им лесе для постройки кораблей в даче графа Строганова спустя 30 лет решено было Вологодской Палатой уголовного и гражданского суда, которая, согласно с решением Сольвычегодского уездного суда, после неоднократных перемежеваний дачи признала, что вырубленный Ксанфием Сидоровым из дачи Строганова лес должен принадлежать Сидорову, как составляющий неотъемлемую его собственность. По смерти Сидорова остались две девочки, вышедшие впоследствии замуж — одна за сельского священника, а другая за крестьянина, бывшего на службе кучером как раз у иностранной фирмы, разорившей и отправившей в вечность известного русского негоцианта Сидорова!!!...

в 1868 г. дело Ксанфия Сидорова поступило из Вологодской Палаты уголовного и гражданского суда во 2-й департамент Правительствующего Сената; сколько лет потребовалось до времени постановления Сенатом окончательного приговора по этому делу, и чем оно было решено никому неизвестно, так как некому было интересоваться — разорённый русский негоциант, известный деятель в своём родном Северном Крае, обретался уже в могиле и в ту же могилу ушла и последняя попытка народного творчества - воскресить и поднять разорённый коммерческий флот Архангельского Севера!!!

В первой половине 1868 года председателем 3-го отделения Императорского Вольно-Экономического Общества С. С. Лашкорёвым препровожден был архангельскому губернатору князю С.П. Гагарину проект об устройстве русского торгового флота, преимущественно на Севере, не предмет распространения его между архангельским купечеством, с целью вызвать сочувствие к этому живому делу, но проект этот встречен был довольно холодно. В ответ на такое предложение в архангельских губернских ведомостях помещена была небольшая заметка такого содержания: хотя его сиятельством в общем собрании граждан г. Архангельск 15 июня 1868 г. и был предлагаем план для принятия участия в получении акций на предмет взаимного поощрения торговли и мореплавания на Севере, но, к сожалению, не встретил ни малейшего сочувствия, и никто ни одной даже 10-ти рублёвой акции не подписал!!!⁷

Проект об образовании в Архангельске частного городского банка из сумм, принадлежащих городу, для развития торговли архангельского русского купечества, представленный в 1825 г. коммерции советником Поповым, при самом усиленном его ходатайстве, получил разрешение через 20 лет, т. е. в 1846 г., и едва ли не накануне смерти инициатора его, Попова. Проект этот не был бы утверждён, может быть и до последнего времени, если бы не поспособствовал ему следующий исключительный случай.

Побуждаемый архангельским купечеством к более энергичным действиям по этому делу, Попов явился с просьбою к министру внутренних дел графу Л.А. Перовскому, который в 1844 г. и распорядился послать эту просьбу на заключение архангельского генерал-губернатора маркиза Де Траверсе⁸, а последний, по получении [10] eё, пригласив к себе на квартиру агентов шести иностранных контор, находившихся в то время в Архангельске, и руководствуясь их мнением, передал просьбы Попова в Архангельскую городскую думу, внушив лично городскому голове, местному купцу Куйкину, сделать в городской управе собрание и составить приговор, что все русские промышленники и граждане города Архангельска частного банка иметь и пользоваться из него деньгами для их торговых дел не желают и потому ходатайство Попова признают для себя бесполезным. Приговор в таком роде и был составлен и всеми присутствовавшими в собрании подписан и генерал-губернатором при своём заключении и представлен был министру внутренних дел. Министру, графу Перовскому, конечно, ничего не оставалось делать, как объявить Попову отказ в его ходатайстве и тем навсегда прекратить всякую дальнейшую попытку на повторение подобного ходатайства об открытии в Архангельске частного коммерческого банка. Но у граждан города Архангельска на этот раз явилась смелость поправить это дело. Вскоре по представлении приговора генерал-губернатору все подписавшие его, в числе 400 человек, совершили формальную для маклерских дел доверенность на имя Попова, конечно, под большим секретом от шести агентов иностранных контор и генерал-губернатора и послали её в Петербург к Попову для ходатайства пред графом Перовским, известным тогда русским патриотом. В доверенности Попову, между прочим, было выяснено, что приговор подписан был ими в собрании думы по приказанию генерал-губернатора, единственно из опасения, что с ними, гражданами, он может сделать всё, что ему заблагорассудится. Граф Перовский, прочитав все бумаги и доверенность Попову, предложил маркизу Де Траверсе немедленно распорядиться учреждением в Архангельске коммерческого банка. Впрочем, и с открытием этого банка в 1847 году для пособия русскому купечеству, положение последнего не могло улучшиться по случаю включения в устав этого банка таких стеснительных для кредитующихся лиц условий и ограничений, что от них приходили в изумление все учреждения, о чём впоследствии и напечатано было в архангельских губернских ведомостях в № 56 от 13 июня 1868 года. Существовавшее и тога отделение государственного банка выдавало более значительные суммы только под векселя иностранного купечества, которое, со своей стороны, получив деньги за небольшие проценты, ссужали ими русских купцов, и только по их усмотрению, избранных, за проценты, уже гораздо большие⁹.

Как смотрели начальники края на русских купцов, так же точно, из угождения им поступали и все подчинённые им служащие. Те же чиновники, которые оказались несогласными с их взглядом, обходились наградами, чинами и орденами и лучшими местами, и в конце концов оставляли свою службу в Архангельской губернии. При подобных условиях можно себе представить, в каком положении находилась местная юстиция, и в особенности тяжбы русских купцов с иностранцами. В гражданских делах по искам известен был по многочисленным судебным процессам архангельский 1 гильдии купцом, но своими судебными делами был совершенно раззо[11]рён и умер в нищете. Впоследствии русские купцы с иностранцами и дел судебных по возможности избегали, оставаясь расчётами довольными, как бы они ни был бы для них обидны.

Иностранного влияния не избежала и архангельская казённая гимназия. Нередко некоторые учителя гимназии в начале 40-х годов учеников происхождением из русского купечества (хотя их было очень немного) за не удачные их ответы на уроках называли «русской тварью». При таких условиях редко кому из таких учеников приходилось оканчивать полный гимназический курс. А те из них, которые кончали курс, то с единственной целью оставить позорное в то время звание купца и выйти в чиновники¹⁰. Для чего представлены были лестные для молодых людей права: они поступали на коронную службу на должности уездного учителя, освобождались от податного состояния и через 4 года производились в чин XII класса. Таким путём уменьшалось число лиц, участвующих в местной промышленности, и увеличивалось число чиновничьего элемента, а от этого, конечно, уменьшалось и богатство народное.

Как искоренялось русское купечество, так точно искоренялись все зажиточные жители северного поморья. Мореходов старались обратить в землепашцев, привлекая сначала к тому разными подарками, а потом ссудами семян и хлеба на продовольствие. Когда от неурожаев хлеба образовались значительные казённые долги на крестьянах, тогда управляющий палатой государственного имущества Л. О. Любовицкий, по отзыву лиц, ближе его знавших, приятель и близкий друг известного в 60-х годах, во время польского восстания польского агитатора Огрызко, проживавший с последним продолжительное время в Петербурге до приезда в Архангельск на одной квартире, распорядился продавать за недоимки мореходные суда, рыболовные сети, скот имущество и даже дома. На просьбы бедняков о выдаче хлеба на продовольствие семейств, вместо помощи и хотя бы надежд и утешения, Кемский окружной начальник Фризе (тоже поляк) со своими помощниками на сходах во всех 17 приморских волостях, не стесняясь, кричали: «если нет хлеба, то ешьте снег; а если умрёте с голоду, то и без вас у государя останется ещё довольно людей». Нельзя умолчать при этом об одном эпизоде, случившемся с одним из приближённых к Лю[12]бовицкому лиц: по приезде в Архангельск Любовицким привезен был некто Рутковский, который тотчас же и получил назначение по службе в палате на должность казначея. Нужно заметить при этом, что в то время реформы о единстве касс ещё не существовало, и по прежним порядкам был свой контроль, сосредоточивавший свою деятельность в специальном отделении под названием «контрольного». Советником этого отделения был поляк Барановский, а ближайшим его помощником тоже поляк и его зять Козловский. Таким образом, с назначением Рутковского казначеем палаты, в распоряжении которой находились в то время значительные суммы, состоящие из залогов по лесным операциям, и в особенности суммы продовольственного капитала, иногда весьма значительные, доходившие до полмиллиона руб. — образовался целый триумвират из поляков: Барановский, Козловский и Рутковский, в ведении которых и находились все находившиеся в палате капиталы.

Прослужив в палате не более 2-3 лет, Эмилий Карлович Рутковский, очень из себя симпатичный, ловкий, первый мазурист на танцах в клубе, был принят в лучших домах города и числился уже женихом дочери члена портовой таможни А.П. Плыщевского. Свадьба отлагалась до получения Рутковским производства в первый классный чин, но неоднократные представления Любовицкого о производстве Рутковского в первый классный чин удовлетворяемы не были, за не оказательством каких-то необходимых для этого документов. В одно 20-е число летнего месяца Рутковский, отправившись в казначейство за деньгами для выдачи жалования чиновникам палаты, не приезжает до самого вечера и ожидавшие его сослуживцы чиновники только вечером и случайно узнали, что Рутковского видели на ушедшем в тот же день в Соловецкий монастырь пароходом. Отправленная на другой же день за Рутковским погоня, в лице советника палаты Ф. П. Неронова, настигла Рутковского уже в г. Кеми совершенно подготовленным для дальнейшего своего путешествия за границу — в Норвегию. Денег при нём не оказалось, по отзыву Рутковского, все деньги им переданы были его приятелю в Архангельск чиновнику Хоменко, который, конечно, при следствии от всего отпёрся. Рутковского по приговору суда сослали в Сибирь, а вопрос о деньгах, сколько их было, пополнил ли их Любовицкий или нет, эта часть дела осталась для всех интересующихся terra incognita.

Довольно замечательная судьба постигла и Любовицкого, скончавшегося скоропостижно. Тело его отправлено было в свинцовом гробу для погребения на его родине, в одной из западных губерний, зимним путём на нанятой для того подводе, которая отправлена была в общем транспорте подвод, нагруженных сёмгой и другой рыбой и дичью — предназначенных в Москву и Петербург. Во время пути ямщики транспорта — обоза, как это и всегда у них заведено, собравшись в одну толпу, шли с обозом, но не в конце обоза, а сбоку. Обоз из нескольких десятков подвод двигался по дороге, чем и воспользовались специалисты по этой части — при разделении дороги, они отвели от конца обоза несколько подвод на другую дорогу и воспользовались всем товаром, бывшим на тех подводах, в том числе был и гроб с прахом Любовицкого. В Архангельске находилась его дочь замужем за штаб — офицером корпуса жандармов полковником Гарновским, который, несмотря на все поиски [13] гроба с прахом своего тестя, никаких следов разыскать не мог. Так окончилось господство поляков на Севере, их которых, как потом оказалось, конечно, по слухам, Рутковский был из ксёндзов, бежавших из западных губерний с назначением туда генерал — губернатором графа Муравьёва.

Кир Козмин.

Оригинал текста 4,37 мб

© OCR Ирина Швед, 2011

© Html Игорь Воинов, 2011