С. Максимов

Изд. "Русская земля. Область крайнего севера". Т I., Издатель: Типо-литография М.П. Фроловой. С.-Петербург, 1899 г.

№13

[156]

Животные в тундре.

Зимою, особенно в начале её, начинается в тундре периодическое переселение лесного зверя, как говорят, из стран зауральских, и значительное передвижение тех лесных зверей, которые выбрали себе тундру местом постоянного пребывания. Огромными вереницами в тесных рядах, бегут, под предводительством своего королька, горностаи — эти крысы, выродившиеся в поразительно белого, в уродливо-длинного зверька с чёрным мягко-пушистым хвостиком. В различных, бесконечно прихотливых изгибах и полосах по снежной тундре намечают они следы [156] своими круглыми лапками, заострёнными крошечными пятью ноготками. Бегут они, серебрясь на солнышке, шкурками, в прямом направлении на север, где предполагают найти себе любимую свою мясную и рыбную пищу в остатках от трапезы блудного волка, жадной лисицы и зловещего ворона. Обезнадёженные скудостью пищи в придорожных местах Большеземельской тундры, горностаи разбивают огромную массу свою: по Мезенской тундре они уже рассыпаются отдельными, небольшими отрядами и всё-таки бегут под предводительством одного вожака, опытного и наделённого от природы большим инстинктом. Посчастливит им судьба — они, с первыми признаками весны, поспешат возвратиться опять на старые места; изменят вожаку его инстинкт и опытность — они делаются добычею пастей (ловушек)1. Одновременно с горностаями является в тундре и редкая гостья — куница. Вырывая себе нору, зверёк лежит там, уркает (говоря местным выражением) и как будто выжидает чуткой собаки, которая указала бы хозяину это место.

Песец (псец, по туземному выговору), как бы выродившаяся собака, с сиповатым, густым голосом, похож на лисицу: [157] с таким же пушистым хвостом, но с более тупым рылом, и с меньшими и кругловатыми ушами, чем у последней. Вырывая себе норы со множеством выходов, песцы, называемые вешняками, в апреле уходят туда щениться и теряют в это время всю свою белую шерсть. Щенки их, называемые в это время норниками, в июне подрастают, хотя ещё отец и мать их остаются по-прежнему безобразно голыми; в августе являются и отец, и мать, и сами щенки-норники уже крестоватиками, с серой спиной, пересечённой крестообразно серыми же полосами, идущими над лопатками. В октябре, на короткое время, крестоватики превращаются в голубцов-чалков одноцветно-серых с незапушившеюся ещё шерстью (и потому недопесцов) и только около Николина дня (в декабре месяце) являются они настоящими песцами (рослопесцами) с совершенно уже белою шерстью2. Сверкая ею на солнышке и резко отливая её от окрестного снега, бойко бежит песец за [158] добычей один, редко вдвоём; пушистый хвост его заметает след, на всём пути не попалось ему ни одной кулёмки, ни одной западни: видно, добежать ему до озера и вытащить оттуда рыбу на лапке; видно, и опять ему придётся бежать тем же путём не один раз вперёд и обратно. Поднявши голову, песец продолжает бежать всё вперёд; повёртывая по временам головой и обнюхивая окрестный воздух, зверёк настораживает круглые свои уши, дрожит весь и вдруг припадает к снегу. Видно, донесла струя воздуха до чуткого носа его незнакомый, враждебный запах человека; наконец, и зоркие глаза его уже не обманывают: из лесу показался мезенец верхом на лошади и с ружьём. Зверёк не верит близости несчастия, не возвращается назад, а приподнявшись, продолжает бежать прежним путём всё вперёд да вперёд, по-прежнему сверкая на солнышке своей серебристой, соблазнительной шкуркой. Человек, между тем, зная обычаи зверька, старается его облукавить: всякий раз, когда бегущий зверёк оглянётся, он повёртывает лошадь в сторону и как будто едет мимо. Зверёк простодушно верит человеку, начинает бежать заметно тише, как бы старается отдохнуть и, наконец, совсем припадает на снег и не встаёт во всё вре[159]мя, пока враг его делает на лошади круги всё больше и больше, всё ближе и ближе, на расстоянии ружейного выстрела. Песец продолжает сидеть на одном месте, зорко выслеживая за кругами лошади, не сводя своих чёрненьких глаз с рокового места, и, наконец, окончательно прикорнёт головкой в снег, закроет мордочку своими лапками, когда заприметит ружейное дуло: как будто потерявшись окончательно в надеждах, он не находит иного спасения и другого исходу. Пуля, пускаемая всегда верною и опытною рукою, попадает прямо в голову и подкидывает зверька в предсмертных судорогах на месте и потом раз перебрасывает с одной стороны на другую. Неподвижно распускается тогда его пушистый хвост по снегу, обагрённому тёплой, красной кровью. Здесь песец в явной почти равной борьбе с человеком, который, в то же время, живится на его счёт и другими путями, по большей части в тех случаях, когда зверь ещё не вытравлен из норы. Зайцев, которых так много по тундре, ловят обыкновенно на петлю, сделанную из белых, тонких, но крепких ниток.

Теми же снарядами, как песцов, ловят и лисиц, которые тоже выкапывают себе норы и с тою же целью, чтобы ки[160]дать там щенят. Лисица мечет их обыкновенно слепыми и уходит из норы за пищей, оставляя щенят своих на произвол судьбы. Большею частью удел их таков: позднею весною отыскивают эти норы промышленники, по чутью собак или по личным приметам; нору разламывают шестами, или, затыкая палками все отверстия её, выкуривают потом дымом сначала самок — матерей, и крючьями уже вытаскивают потом самих щенят, лисьих или песцовых. Вытащенным щенятам (иногда штук по 12 из одной норы) надламывают одну ногу и воспитывают их потом в избах, сначала на молоке, потом на кусках оленьего мяса или рыбы. Нередко они околевают от голода и духоты, нередко перегрызают друг другу горло, чтобы освободиться из плена: нередко убегают, и с переломленной ногой, в лес, улучшив первый благоприятствующий случай; но частью доживают и они до той поры, когда хозяину придёт пора пустить их в дело (обыкновенно в октябре). Тогда, строго наблюдавший за ними до той поры хозяин, обыкновенно наступает ногой на сердце каждой лисицы поочерёдно и имеет затем не попорченную, мягкую пушнину, которую легко может сбыть за хорошую цену. Любя в полдень лежать в норе, лисица охотница бегать по снегу [161] в лунную ночь, и тогда обыкновенно выслеживается охотниками на лыжах.

Волк — из веков хищный, вечно голодный, вечно бродящий попарно и в стаях, всегда хитрый и предусмотрительный, с неизбежным своим раздирающим воем, всегдашний неприятель смирных и беззащитных — и здесь, в тундре, является врагом и ненавистным страшилищем для оленей. Стада волков этих вырезают иногда довольно значительные косяки в оленьих стадах, иногда истребляя за одну ночь всё достояние какого-нибудь бедняка-самоеда. Носясь по тундре широкими прыжками (большей частью в небольших стаях), волки нападают на оленя сзади, прогрызают ему горло и потом съедают его всего, оставляя одни только кости. Не находя оленей по пути, или напуганный выстрелами бдительного сторожа их самоеда, волк охотно хватает отраву.

В некоторые годы все эти звери: горностаи, песцы, лисицы и даже волки текут за пёстрою и белою мышью — пеструшкой, и тундра не время пустеет. Переселения эти, случающиеся обыкновенно раз в четыре года и всегда всем почти количеством наличного зверя опустошают, однако, тундру на время. Через два-три месяца она снова наполняется вновь прибегающими зверями, а нередко и старыми, [162] вернувшимися, и снова манит звероловов на промысел и на верный и богатый барыш.

Когда-то по тундре водились огромные стада диких оленей, наделённых от природы способностью никогда не делаться ручными и домашними, и отличающихся от последних только более быстрым бегом и прирождённою ненавистью к ним. Теперь большая часть стад этих оленей ушла в самые глухие, в самые безлюдные места, каковы окрестности северной оконечности Уральского Камня, даль Канинского полуострова, наконец острова Вайгач, Колгуев и Новая Земля. Там они уже безопасно могут прыгать по девственным гранитным скалам, не боясь, что самоед пришлёт к их дикому стаду домашнего оленя, с напутанными на рога петлями и верёвками, с которым бы им привелось драться, запутаться рогами в верёвках и, стало быть, поддавшись хитрости, погибнуть. Теперь, таким образом, тундра сделалась почти исключительным, необходимым и единственным в тоже время местом жительства для домашних оленей.

Бесполезная по виду и ничтожная сама по себе, растительность тундряных болот — ягель, или проще — белый олений мох один и исключительно обусловливает всю важность значения тундры для этих не[163]больших животных, с тонкими, короткими ногами, с хвостом, находящимся в зачаточном состоянии, с ветвистыми рогами — именно этих красивых оленей, которых причисляют обыкновенно к породе лапландских. Ни одно животное, как давно и положительно известно, не приносит столько существенной пользы и не служит большим подспорьем в жизни северных людей, как это, и ни одно, в тоже время, не нуждается настолько мало в личных услугах и уходе за ним человека, как тот же олень мезенской тундры. Человеку он не обязан положительно ничем: так же свободно и на вольном просторе родится он, через 40 недель по зачатии, телёнком, где-нибудь на лесной окраине, и когда весенний снег начинает таять, и также с первых же недель по рождении (обыкновенно на четвёртой), вместе с молоком матери, становится необходимым для него лакомый мох — ягель. Три, впрочем, первых дня новорождённый неповоротлив; но через неделю уже так быстр на бегу, что поймать его невозможно. Мать всегда при нём и криком, топаньем передними ногами предупреждает его о близости врага; пыжик тотчас припадает к траве или заваливается за высокие тундряные кочки. Летом (в июне и июле) взрослые олени [164] обыкновенно линяют и делаются к осени или серыми, или белыми, или коричневыми; в августе они скоблят свои рога, в октябре их сшибают и олени остаются комолыми во всю зиму до весны, когда опять нарастают рога, в виде сосудистого нароста, покрытого множеством бородавок, который потом припухает и вздувается, вследствие отложения внутри костяного начала, выходящего в виде рогов, покрытых кожицей, нежной, очень раздражительной и наполненной кровью. Олень скучает во всё это время: укрывается в тени и влаге, поникает головою, боясь ежеминутно разбередить свои новые рога. Через девять недель по рождении, рога молодого оленя окончательно готовы, кожица остаётся ещё на них, но обтирается потом животными о деревья. Рога эти у молодых бывают белые, а у оленей среднего возраста — бурые, а у стариков — совершенно чёрные; на третий год у оленя на рогах шесть концов, на четвёртый — восемь (по четыре на каждом), на пятый — десять и т.д.

Робкие по виду, терпеливые до последней степени, олени, сильно свыкшиеся с холодами полярной страны, в короткое лето, на три только месяца посещающие тундру, терпят муки, равняющиеся трём годам возможных для них страданий.

Мириады комаров, покрывающих в то [165] время тундру, оводы, проедающие кожу животного и оставляющие под нею свои яички, которые превращаются потом и там же в насекомое, заставляют оленей с храпом бегать кругами, до истощения сил, или спасаться в ближних реках или озёрах. Олень заходит туда по самую шею и стоит тут иногда по целым суткам и — это единственное спасение их. Человеку-хозяину опять-таки решительно нет никакого дела до того: пусть ноют и гноятся у оленей копыта после гололёдицы: пусть бьёт в голову, когда, после вымочивших её дождей, замерзает она от мгновенно закрутившихся холодов; пусть прибегают и режут оленьи стада волки — человек-сторож покрутит головой, опять пересчитает стадо, опять не досчитается, но помочь ни в том, ни в другом случае не может, по закоренелому неуменью и по природной лени. Это обстоятельство оправдывает ту повсеместную распространённость повальных болезней всякого рода и особенно сибирской язвы, которая, проходя из конца в конец тундры, словно вихрем, валить с ног все стада оленьи, и уже не поднимает их во веки! Целыми десятками лет приготовляется потом новое население для тундры, через пятнадцать лет достигающее только половинного количества против прежнего, несмотря на то, что олени замечательно плодовиты.

Примечания

1. Закон 1892 г. дозволяет только ружейную охоту.
2. Голубые песцы вообще редкость в природе и потому особенно дороги; в Мезенской тундре они не попадаются, а живут почти исключительно на Новой Земле, равно как и на Колгуеве; относятся и белые песцы на льдах, на которые они набегают. Голубые песцы подвержены тем же изменениям в шерсти, с тою только разницею, что они голубеют по всем частям тела, когда спина ещё остаётся серою.

© Текст С. Максимов 1989

© OCR И. Ульянов, 2008

© HTML-версия И. Воинов, 2008