ОЧЕРК ПУТЕШЕСТВИЯ АРХАНГЕЛЬСКОГО ГУБЕРНАТОРА А. П. ЭНГЕЛЬГАРДТ
в Кемский и Кольский уезды в 1895 году.

[1]

Поморье, Корелия, Лапландия и Мурман.

По назначению Архангельским Губернатором в июле 1893 г., А.П. Энгельгардт отправился к месту служения морским путем, вокруг Норвегии, и по пути следования посетил Мурманский берег.

Обратив тогда же внимание на важное значение Мурмана как в государственном отношении, так и для экономической жизни всего Севера, и ознакомившись с положением и нуждами Мурманских морских промыслов, Александр Платонович Энгельгардт убедился, что одним из главных тормозов для колонизации Мурманского берега и для успеха промыслов, их развития и совершенствования представляется отсутствие возможно быстрых сношений как между отдельными промысловыми пунктами, так и с главными центрами сбыта предметов промысла, а потому уже в Августе того же года вошел с представлением к Г. Министру Внутренних [2] Дел о необходимости соединить Мурманский берег с общею телеграфною сетью Империи.

С Мурманским берегом Кольского уезда прекращаются всякие сношения, по меньшей мере, в течение 4-х месяцев: в октябре, ноябре и с половины марта до половины мая. Зимою восстанавливается почтовое сообщение между Колою и Архангельском по земскому почтовому тракту на Кемь, но этот почтовый путь, если и имеет некоторое значение в административном отношении, то в торгово-промышленном деле он никакой роли не играет. Затем правильное и более или менее удовлетворительное сообщение с Мурманским берегом открывается лишь в конце мая, т. е. с того времени, когда пароходы Товарищества Мурманского Пароходства имеют возможность выйти из Белого моря, и продолжается до половины сентября — до прекращения пароходных рейсов.

Между тем, рыбные промыслы на Мурмане начинаются уже в марте и для их успеха, в виду исключительных условий, в которые они поставлены, крайне необходима возможность быстрых сношений, как между отдельными промысловыми пунктами, так и с главными рынками — Архангельском, Петербургом, Либавой, Гамбургом и пр., с которыми Мурман ведет торговлю.

Устройство телеграфной линии между глав[3]ными колониями и становищами по Мурманскому берегу представляется необходимым по следующим соображениям: рыба приплывает к берегам не всегда к одним и тем же местам, не в одинаковом количестве и не в одно и то же время. Случается, что в одних становищах, за отсутствием хода рыбы, промышленники сидят без дела, тогда как в других — соседних становищах рыбы в таком изобилии, что местные промышленники не в состоянии наловить ее в том количестве, в каком это было бы возможно при больших силах.

В Норвегии, где все главные места лова соединены между собою телеграфом, как только рыба появляется в таком количестве, что местные средства оказываются недостаточными, тотчас дается знать другим промышленникам, немедленно являются пароходы, которые подвозят снасти, лодки, бочки, соль, людей и пр. Таким образом, улов получается более обильный, а прибыль от промысла распределяется более правильно, между большим числом промышленников. В этих случаях необходима поспешность еще и потому, что рыба не ждет на одном месте, а чрез некоторое время исчезает.

Огромное значение в рыбном промысле играет еще наживка, т.е. мелкая рыба мойва, которая идет на наживление крючков [4] для приманки крупной рыбы. Если нить наживки, то сколько бы не появлялось крупной рыбы, лов её невозможен. Между тем и с наливкою бывает тоже самое, что и с крупною рыбою, она появляется то в одном, то в другом месте, поэтому для промышленников весьма важно иметь сведения, где в данное время есть наживка.

Необходимость соединения береговой Мурманской линии с общею телеграфною сетью ясна сама собою: самый удачный лов трески бывает обыкновенно раннею весною, в то время, когда еще Белое море покрыто льдами и когда невозможны еще сношения с Архангельском. Между тем в самом Архангельске и при посредстве Архангельских торговцев совершаются с Петербургом и другими рынками торговые и кредитные сделки. Эти сделки зависят с одной стороны от требований рынка, а с другой от количества улова. От того или другого количества улова зависит также необходимость зафрахтования судов для нагрузки и перевозки рыбы, заготовление соли и проч.

В настоящее время искание рыбы и наживки и вообще все дело промысла ведется на удачу, ощупью, на авось. Многие промышленники при неудаче разоряются, а новые появляются на их смену не вдруг, от чего промыслы падают, принимают случайный [5] характер азартной игры и не могут получить должного прочного развития. А посему без телеграфа на Мурмане все усилия к упорядочиванию и развитию Мурманских рыбных промыслов и к колонизации Мурманского берега не могут иметь успеха, без телеграфа нет никакой возможности вести правильно с успехом сам промысел; нельзя ожидать, чтобы и торговля на Мурмане упрочилась и получила надлежащее направление, пока на Мурмане не будут получаться своевременно сведения о требованиях рынка, а в торговых центрах не будут знать об yспехах улова. Устройство же телеграфной линии вдоль Мурманского побережья и от Колы до Кеми в соединении с общей телеграфной сетью Империи совершенно изменит характер рыбных промыслов на Мурмане, послужит к развитию и упрочению этих промыслов, к развитию колонизации по Мурманскому берегу и к благосостоянию поморского населения — Кемского, Онежского и частью Архангельского уездов, для коего Мурманские промыслы составляют главный источник заработка.

В прошлом 1894 году Г. Министр Финансов С.Ю. Витте, посетив Архангельск и Мурманское побережье, лично убедился в государственном и коммерческом значении Мурмана и в необходимости Мурманской телеграфной линии. Вслед засим вопрос о [6] постройке телеграфа на Мурмане был решен и на 1895 г. были уже ассигнованы необходимые суммы на его сооружение.

Между тем возник ряд вопросов о разных технических затруднениях, на которые предполагалось натолкнуться при сооружении этой линии. Обыкновенно телеграф проводится вдоль существующих уже дорог, по местностям более или менее населенным, более или менее известным и исследованным, тогда как телеграфную линию от Кеми на Кандалакшу, далее чрез Кольский полуостров на Колу и вдоль Мурманского берега предстояло проложить при исключительных условиях. Грунтовых дорог в сказанной местности нет никаких, сообщения производятся летом вдоль морского берега на пароходах и лодках, а внутри Кольского и Кемского уездов, покрытых почти сплошь озерами, болотами, тундрами, горными хребтами, — частью пешком, частью на лодках по озерам и рекам; зимою же путь пролегает по целой цепи озер и по болотам. Поэтому, прежде чем приступить к сооружению телеграфа, представлялось необходимым произвести точные изыскания местности.

В виду этих затруднений, которые предполагались не только вследствие топографических особенностей местности, но и по другим местным условиям, напр. по отсутствию [7] рабочих рук, и, с целью оказать чинам телеграфного ведомства возможное содействие привлечением местных сил к участию в работах, не требовавших особых технических знаний, А.П. Энгельгардт нашел необходимым лично ознакомиться со всеми местными условиями и, вместе с телеграфными инженерами, командированными Главным Управлением почт и телеграфов, объехать сперва от г. Кеми побережье Кандалакшского залива, а затем пройти весь путь чрез Кольский полуостров от с. Кандалакши до г. Колы и далее до Екатерининской гавани и вдоль Мурманского побережья.

12 июня на пароходе „Чижов" он отбыл из Архангельска в сопровождении Инспектора телеграфов Действительного Статского Советника Кормилева, телеграфных инженеров Новицкого и Менделеева, Правителя Канцелярии Осипова, Чиновника особых поручений Янушковского, Подполковника Чарковского с охотничьей командой Архангелогородского резервного батальона и фотографа Лейцингера.

Посетив 13июня Соловецкий монастырь, где мы встретили самый радушный прием, чем всегда отличалась эта гостеприимная обитель, мы в тот же день, напутствуемые настоятелем, отправились далее в г. Кемь. Пройдя остров Ромбаки, мимо лоцманской станции, устроенной Товариществом Кемских лесо[8]пильных заводов, пароход шел по отлично обставленному тем же Товариществом фарватеру и остановился у острова Попова, на котором расположен завод Товарищества. На встречу нам выехал на паровом катере один из хозяев завода В.В. Гувелякен вместе с управляющим заводом Геллерманом и пригласил всех прибывших с Губернатором лиц на завтрак и для осмотра завода.

Придавая особое значение острову Попову, Губернатор объехал на лодке весь остров и отделяющий его от материка узкий пролив.

В случае проведения проектированной железной дороги от С.-Петербурга на Петрозаводск и г. Кемь, остров Попов будет, вероятно, иметь выдающееся значение, так как между этим островом и соседним Як-островом существует прекрасная естественная, защищенная от ветра, гавань. Океанские корабли с осадкою до 25 футов подходят к самой пристани острова, далее же от Попова острова до Кеми можно ехать на протяжении 6 верст только на небольших пароходах, а остальные 2 версты до города лишь в лодках.

Отделяющий остров Попов от материка пролив осыхает при отливе и может быть засыпан, так что проектированную железную дорогу можно будет без особых за[9]труднений довести до острова к пристани. Это представляется тем более неизбежным, что по всему побережью Белого моря от г. Онеги до г. Кеми нет ни одной более или менее сносной гавани. По случаю отмелых берегов пароходы вынуждены останавливаться напр. в Сумском посаде, в с. Сороке и проч. за 10 верст на рейде, причем нередко, в случае бурной погоды, не представляется даже возможным съехать на берег в шлюпках, так как все упомянутые гавани не защищены от северных ветров.

Прежде чем продолжать рассказ о дальнейшем путешествии и распоряжениях Г. Губернатора, мы полагали бы не безынтересным предпослать здесь краткий исторический и этнографический очерк Поморья и Корелы, составляющих Кемский уезд.

Площадь Кемского уезда занимает пространство в 737 кв. миль, или 36.110 кв. верст, или 3.755.000 десятин. К 1 января 1895 г. числилось жителей в г. Кеми мужчин 960, женщин 1.170 человек, всего 2.130 чел., в уезде мужчин 16.730, женщин 18.060 чел., всего 34.790 чел., а всего 36.920 чел., в том числе русских 14.420 и кореляков 22.500 чел. Раскольников насчитывается около 2.500 чел., остальные православные.

[10]Корела или Корелия.

Корела или Корелия занимает северо-западную часть уезда вдоль границы Финляндии, а Поморье — побережье Белого моря.

Корелы, — довольно многочисленное финское племя, — издревле находились под властью Великого Новгорода и входили в состав Обонежской пятины.

В половине ХII века корелы участвовали в ополчении Изяслава Мстиславича. Вместе с новгородцами они неоднократно воевали Емь. В XIII веке кореляки участвовали в войне с немцами (финляндцами). В половине XIV века часть Корелы была покорена Шведами и стала называться корелой немецкой. С этих пор кореляки стали орудием вражды новгородцев и шведов и должны были вести междоусобную войну. Шведы со своею корелою воевали корелу обонежскую, а новгородцы с корелою обонежскою воевали корелу городецкую.

В 1592 г. финляндцы, а вместе с ними и заморские немцы, т.е. шведы произвели жестокое нападение на Поморье.

Во времена междуцарствия корелы и Поморье подвергались нападениям со стороны бродячих шаек литовцев, казаков и др.

Норвежцы также не оставляли в покое Поморье, а корелы в свою очередь ходили на мурманов.

[11]Можно с достоверностью предполагать, что корелы прежде жили по берегу моря; доказательством этому служит название берега Корельским. В тоже время северная часть нынешней Корелы была заселена лопарями, которых корела, теснимая русскими из Поморья, отодвинула в свою очередь в Кольский полуостров.

В настоящее время Корела занимает западную часть Кемского уезда и граничит с севера Российскою Лапландией, с северо-востока, востока и юго-востока — поморскими волостями, с юга и юго-запада — Олонецкою губернию, а с запада Финляндию. Она заключает в себе следующие 13 волостей: Тунгудскую, Летнеконецкую, Подужемскую, Маслозерскую, Юшкозерскую, Погосскую, Кондокскую, Вокнаволоцкую, Ухтинскую, Тихтозерскую, Кестенгскую, Вычетайбольскую и Олангскую.

Вся Корелия покрыта множеством озер, из коих берут начало все реки, впадающие в Белое море. Некоторые реки представляют сплошную цепь озер, так напр.: река Кемь, протекая чрез всю Корелу от границы Финляндии, проходит чрез Ветоозеро, Кирозеро, Верховье, Орел, Верхнее, Среднее и Нижнее Кунто. Берега Кеми каменисты, в особенности ближе к морю; на всем её течении встречаются пороги. Самый замечательный и красивый порог Ужма, в 17 вер[12]стах от г. Кеми, возле с. Подужемы, почему и получил название Подужемского водопада. Река несется здесь со страшным шумом с высоты 15 футов и, падая двумя уступами, разбивается на несколько рукавов между выдвинутыми в пороги скалами. Шум от водопада настолько велик, что почти все жители соседней деревни Подужемы очень туги на ухо. Главнейшие озера в Кореле следующие: Озеро Кунто, состоящее из трех озер: верхнего, среднего и нижнего. Длина его 115 верст и ширина от 5 до 15 верст; глубина среднего Кунто до 50 сажен. Топозеро длиною 80 верст, шириною от 3 до 18 верст и глубиною до 40 сажень, Пьявозеро длиною 60, шириною до 30 верст и глубиною до 25 сажен. Ковдоозеро до 60 верст длины и до 40 ширины.

Поверхность Корелы холмистая и болотистая. Холмы песчаные и каменистые. Нередко попадаются на значительном протяжении каменные кряжи. Чем ближе к морю, тем поверхность более камениста. Горы и берега рек и озер к северу и северо-востоку круты, к югу и юго-западу более покаты. Климат суровый и сырой; значительное число топких и глубоко промерзающих болот служат причиною холодных туманов и ранних осенних морозов; морозы утренники обыкновенно начинаются в средине августа; первый снег выпадает в конце сентября и в начале [13] октября.

Флора и фауна в Кореле мало отличаются от флоры и фауны других приморских местностей губернии.

Летние пути сообщения в Кореле самые первобытные. Колесных дорог вовсе нет, по большей части приходится ехать по озерам и порожистым рекам, а более опасные пороги обходить пешком, пробираясь по камням; между многими деревнями существует исключительно пеший путь, где путнику приходится балансировать по жердочкам, положенным чрез болота. Чиновнику, желающему напр. посетить одни волостные правления, нужно сделать 113 верст пешком, 169 верст верхом, 838 верст в лодке, всего 1120 верст. Такую поездку он может совершить только в месяц.

Главные занятия населения Корельских волостей земледелие, вырубка, вывозка и сплав леса для местных лесопильных заводов, ловля рыбы в местных реках и озерах, извоз, лесная охота, а из отхожих промыслов разносная торговля в Финляндии и отчасти ловля сельдей в Кандалакшском заливе.

Суровые климатические условия не обеспечивают труда земледельца, весенние холода задерживают посевы и рост их, а ранние заморозки в начале августа нередко уничтожают урожай. Почва требует сравнительно [14] большого удобрения, между тем развитию скотоводства препятствует недостаток сенокосов и недоброкачественность трав. При самых благоприятных условиях население собирает хлеба едва на продовольствие в течение 3—5 месяцев, остальное же время года оно вынуждено продовольствоваться покупным хлебом, а в неурожайные годы, как например 18 91/92 -почти круглый год. Из зерновых хлебов сеется только рожь и ячмень, урожай редко достигает сам 6. Из овощей растут картофель и репа. За отсутствием достаточного количества удобрения, корелы почти не пользуются дарованным населению Архангельской губернии правом расчистки земель на 40 летнем праве пользования, тем более, что вблизи поселений по большей части нет удобных мест для расчисток, а таковые разбросаны клочками на далеком пространстве. Старожилы корелы вспоминая время, когда они беспрепятственно разрабатывали в лесах подсеки, т.е. срубая и сжигая лес на известном пространстве, засевали его почти без всякой обработки и, сняв один и редко два урожая, бросали эти места и переходили на другие, говорят, что тогда у них хлеба было довольно, так как урожай на подсеках в благоприятные годы давал сам 40—50, и что если бы им и ныне было бы предоставлено это право, то они были бы всегда с [15] хлебом. Расчистку подсек они считали возможным производить на прежних подсеках, заброшенных лет 25—35 тому назад, и вообще на местах, где лес не достиг крупных размеров. Вообще земледелие в Кемском уезде при местных климатических и почвенных условиях может вознаграждаться только при системе подсечного хозяйства.

Вырубка, вывозка и сплав бревен для местных лесопильных заводов и прочие при этом работы составляют в настоящее время главный местный заработок для населения. Рыболовство в реках и озерах приносит небольшой доход, так как вылавливаемая рыба большею частью идет для собственного продовольствия, и только небольшая часть её продается скупщикам.

Лесная охота с изданием закона 1892 г., запрещающего ловлю птиц петлями, силками, пастями и проч., почти вовсе прекратилась, так как кореляки не имеют хороших ружей и довольствуются кремневыми винтовками. Впрочем, нужно думать, что этот довольно прибыльный промысел находится лишь временно в застое, пока население обзаведется лучшими ружьями, и будет более выгодным, чем прежде — при хищническом и непроизводительном уничтожении дичи, так как при правильной, своевременной охоте дичь несомненно размножится в огромных лесных [16] пространствах уезда. С промыслом птицы совпадает время охоты и на лесных зверей, из коих корелы охотятся только на белку, редко на лисицу, а охота на медведей составляет случайность.

Извозом население занято с половины декабря до половины марта, перевозя хлеб из г. Кеми и с Керети во внутренние волости Корелии.

Промыслом семги, сельдей и отчасти морских зверей занимаются только кореляки, проживающие в приморских — Керетской и Поньгамской волостях. Вылавливаемая сельдь сбывается в соленом виде в Архангельске, во время навигации, в боченках до 30 фунтов весом, местного изделия, но солится, к сожалению, не прочно, почему сельдь не может долго сохраняться, а потому ценится на рынке дешево.

Корелы с давних времен занимаются разносною торговлею в соседней Финляндии; торговля эта в былые времена, когда в Финляндских поселениях не было местных торговцев, давала хороший заработок. В последнее же время эта торговля с каждым годом падает, так как финляндцы сами открыли почти в каждом приходе лавки, и потому еще, что разносная торговля в Финляндии ныне запрещена. По привычке корелы однако же продолжают торговать контрабандно, вслед[17]ствие чего они нередко попадаются и товар их подвергается конфискации. Вообще экономическое положение кореляков незавидное и пришло в последнее время в упадок вследствие изменившихся условий жизни, к которым кореляки, по неразвитию своему, применяются туго.

Корельские деревни расположены по берегам рек и озер, имеющим покатость к югу и юго-западу. В этих деревнях, в особенности в обществах, пограничных с Финляндией, дома разбросаны на пространстве 2-х, 3-х и более верст. Ближе к поморью деревни сплошные.

Особенность корельских домов та, что они построены глаголем. Войдя чрез ворота в сени, вы подымаетесь вверх по лестнице. Налево большею частью дверь в чистую избу, а направо сени, вроде коридора, отделяющего избу от повети. В нижнем этаже помещение для скота и хлевы для овец. Внутреннее устройство и убранство избы незатейливое. Русская печь вылеплена из глины, потому что во всей Кореле не выделывают кирпича, а основание её сделано из булыжного камня. В противоположном углу образа, старые и без особенных украшений, встречаются так же медные складни. Вокруг стен лавки, около печи приделана лежанка, обшитая деревом, на которой спят. В более богатых избах [18] большею частью есть кровати, а иногда и несколько стульев, в уголку шкафик для посуды. Домашнею утварью кореляки очень бедны: во многих домах кроме котелка, висящего на очаге, нескольких ложек, ушата, почти не найдется другой утвари; глиняной посуды мало, так как она не выделывается в Кореле, а привозится из Архангельска. За неимением крынок, молоко ставят даже в печь в берестяных коробках. Самовар и посуда к нему, а также ножи и вилки, есть только у зажиточных.

Обыкновенная одежда мужчин следующая: белье из толстого холста, верхняя одежда серого сукна, по покрою близко подходит к малороссийской свите, сапоги из невычерненной кожи (упаки), по покрою похожее на кожанные лапти с голенищами. На голове носят что попало: и фуражки, и шляпы, и меховые шапки. Женщины носят белье из толстого же холста, сарафан из пестряди или набойки и такую же, как у мужчин, свиту. Обувь составляют башмаки, головной убор состоит из платков или повязок. Праздничное платье у зажиточных мужчин — свита из синего сукна или из плису, молодежь, занимающаяся торговлею с Финляндией, старается одеваться по-европейски. Праздничный наряд девиц и молодых женщин — каленкоровая рубаха, ситцевый или кумачный [19] с позументами сарафан. Девушки на голове носят повязки вроде малороссийской стрички, а женщины — повойник (сороку). Зимою одежду составляют полушубки, большею частью из домашних овчин.

Хлеб без всякой примеси составляет достояние только зажиточных, большинство же примешивают к муке кору и солому. Главная пища у кореляков — уха или, как они ее называют, щи из рыбы. По праздникам пекут пироги из рыбы, называемые рыбниками. По постным дням едят соленые грибы (грузди и волнухи), квашеные ягоды (брусника, вороница и морошка), пареную репу и картофель. При хороших урожаях варят нечто в роде браги, водку пьют редко, во всей Корелии нет ни одного кабака; чай и кофе пьют только зажиточные, кофе кореляки очень любят, в особенности те, которые живут ближе к Финляндии.

Ростом и телосложением кореляки мало отличаются от русских. Глаза большею частью голубые, а волосы русые и частью рыжеватые; лоб не высок, волоса на лбу подстрижены вровень с бровями, а на висках и затылке вровень с нижнею оконечностью уха.

Корельский язык похож на финский, так что Чиновник особых поручений при Г. Губернаторе Янушковский, знающий финский язык, легко объяснялся с кореляками. Ко[20]рельских народных песен вовсе нет; в ближайших к Финляндии местах поют финляндские плясовые песни, длинные и однообразные, поют их не звучно, так что это пениe приближается более к речитативу; в ближайших к Поморью местах поют русские песни.

Кореляки, живущие в ближайших к русскому населению обществах, знают русский язык, между собой же говорят по-корельски. Между кореляками, живущими ближе к Финляндии, весьма немногие мужчины говорят по-русски, огромное же большинство не понимает русского языка.

Поморье.

Совершенную противоположность Корелам представляют поморы, населяющие, по берегам Белого моря, следующие волости Кемского уезда: Нюхотскую, Колежемскую, Сороцкую, Шуерецкую, Лапинскую, Поньгамскую, Керетскую, Ковдскую и Кандалакшскую.

Потомки древних Новгородцев, поморы до сих пор еще сохранили дух предприимчивости и смелость своих предков. Сумский посад и село Сороки были когда-то вотчинами известной Новгородской семьи Борецких. Близость к морю выработала из них отважных моряков и промышленников, не останавливающихся перед далекими путешествиями на своих судах, построенных до[21]машним способом.

Bсе мужчины уходят с ранней весны на далекие промыслы, дома остаются только старики, дети и женщины. Женщины заведуют всем домашним хозяйством, занимаются местными промыслами, исполняют обязанности ямщиков, гребцов и нередко несут за своих мужей общественную службу и, нужно отдать им справедливость, выполняют ее всегда добросовестно и исправно.

Страшный шторм, какого давно не запомнить, разразившийся в начале сентября 1894 года в Белом море, как раз, когда промышленники возвращались с Мурмана с добычей, показал в достаточной мере, насколько поморы опытные мореплаватели. Не смотря на плохие суда первобытной постройки, с плохими снастями, полное крушение потерпело сравнительно небольшое число судов, всего разбито 16 крупных палубных и 18 беспалубных судов, погибло 52 человека. Большинство же судов частью укрылись в безопасные места, частью продержались в море.

Главный промысел, который питает поморское население Кемского уезда, это Мурманский рыбный промысел. О нем мы поговорим ниже, при описании путешествия Г. Губернатора по Мурману, а пока укажем на местные промыслы: ловлю семги, сельдей, [22] наваги и на судостроение.

Лов семги начинается вскоре после вскрытия рек и спада весенней воды, в первой половине мая месяца, и продолжается, с некоторыми перерывами летом, до конца октября. Лучшею семгою считается та, которая вылавливается осенью в августе и сентябре. Лов семги, которая для метания икры стремится из моря в реки, производится в устьях более широких рек переметами, поездами, а верховьях по порогам — заколами. Весь осенний улов семги продается местным скупщикам. Обыкновенная цена семги, заготовленной впрок на месте, от 8 до 12 рублей за пуд; она отправляется по первому зимнему пути, в конце октября и в первых числах ноября, в С.-Петербург. Обыкновенная провозная цена от Кеми до С.-Петербурга около 1 руб. серебр. за пуд. Промыслом семги занимаются преимущественно старики и женщины. Весенний лов семги начинается с первых чисел мая и продолжается до июля месяца. Семга этого лова идет для местного потребления и распродается на месте от 2 до 4 рублей за пуд.

Всего в 1894 году выловлено в Кемском уезде семги, которая поступила в продажу, около 3800 пудов, на сумму 32.000 рублей.

Сельдяной промысел производится в тече[23]ние всего лета и осени, но наиболее благоприятным временем для улова считаются сентябрь и октябрь, в это время сельдь бывает особенно жирною. Сельдь ловится во всех заливах Белого моря, куда она массами спасается от преследования морских зверей, но главные места улова — Сороцкая губа, у Соловецкого монастыря и Кандалакшский залив. Жители села Сороки, Шуи и соседних поморских и корельских деревень — главные хозяева этого промысла.

Сельдь ловится мережами, переметами и сетями. В 1894 г. улов был неудачный, всего выловлено по Кемскому побережью сельдей, поступивших в продажу, 39.600 пудов, на сумму 27.500 рублей. В более удачные годы улов доходит до 100.000 пудов.

Весь улов сельдей продается на месте скупщикам крестьянам Олонецкой и Вологодской губернии, отчасти свежими в замороженном виде, отчасти же копчеными. Обыкновенная цена во время лова за 1000 штук свежих сельдей от 50 коп. до 1 рубля, а копченых 1000 штук 1 руб. 50 коп. На состояние цен имеет особенное влияние состояние погоды: при теплой погоде цена падает до 50 к. и менее за 1000 шт.; напротив, чем холоднее время и сильнее морозы во время лова, тем цена стоит выше, и доходит до 1 руб. 50 коп, за 1000 шт.

[24] В Сороке и других деревнях находится до 10 коптилен, на которых ежегодно коптится сельдей от 5 до 15 тысяч пудов. В деревнях: Поньгаме, Гридино, Княжегубе и Кандалакше по берегам Кандалакшского залива (почти весь улов сельдей засоливается в проке и отвозится на судах в Архангельске, где продается по 40—70 коп. за бочонок, весом около 30 фунтов.

Наважьим промыслом занимаются преимущественно жители дер. Шуи, Колежмы и Сумского посада. Шуерецкая навага мелка, продается на месте от 4 до 6 коп. за сотню и большею частью идет для местного потребления. Навага, вылавливаемая в Колежме и Сумском посаде, в особенности в Куне-ручье, очень крупная, — одна Кунь-ручейская навага весит иногда до 2-х фунтов, обыкновенная же величина Сумской и Колежемской наваги 2 штуки в фунте. Большая часть улова идет в продажу. Обыкновенная цена на месте лова от 40 до 60 коп. за сотню крупных наваг. Воз крупных наваг, около 4000 шт., стоит на месте лова от 8 до 20 рублей. Ежегодно вылавливается наваги в сказанных деревнях на продажу от 8 до 10 тысяч пудов, или около 1 миллиона штук, на сумму до 4000 руб.

Время наважьего промысла продолжается с ноября по январь включительно. В февра[25]ле, навага, потеряв икру, делается тощею и невкусною, в марте рыба уходит в море, и тогда лов её совершенно прекращается. Кроме семги, сельдей и наваги, по побережью Белого моря ловится мелкая треска, зубатка, сиги и камбала, но эта рыба не составляет предмета торговли и идет для местного потребления.

В изобилии ловятся также кярчи и пиногоры, эта рыба не употребляется в пищу, а высушивается и идет в корм скоту. Судостроением поморы занимаются исключительно зимою. Постройка судов производится в посаде Суме, селениях Сороке и Шуе, но лучшими мастерами считаются крестьяне с. Подужемы.

По сведениям Архангельской таможни в прибрежных поселениях Кемского уезда имеется следующее количество судов:

Почти все эти суда местной постройки, за исключением, конечно, паровых. Пароходы принадлежат Соловецкому монастырю и лесопильным заводам. Парусными судами названы более крупные палубные суда, они ходят на Мурмане и в Норвегию с грузом муки, смолы и дров, а оттуда привозят в Архангельск соленую и сушеную рыбу; из Архангельска они возвращаются в свои селения с мукою и другими предметами для местных нужд. Промысловые суда служат исключительно для рыбного промысла и по большей части оставляются на Мурмане. 14 июля пароход „Чижов" отошел из Кеми и мы поплыли вдоль берега Кандалакшского залива Белого моря, заходя в попутные селения: Гридино, Кереть, Черноречье, Ковду, Княже-губу и проч., с целью — по возможности ближе ознакомиться с местностью, [27]где должна пройти телеграфная линия.

Задача по изысканию пути для телеграфной линии от Кеми до Кандалакши, на протяжении около 350 верст, как оказалось, в значительной мере облегчается тем, что в прошлом году между этими пунктами были произведены инженером Журданом изыскания для проектированной на Севере железной дороги. По изысканиям инженера Журдана, железная дорога должна быть направлена вдоль берега моря в незначительном от него расстоянии, захватывая почти все прибрежные населенные пункты, с обходом всех озер и болот, что вполне соответствует тем условиям, которые необходимы для постройки телеграфной линии. При осмотре сделанной инженером Журданом просеки оказалось, что им поставлены всюду пикеты, сделаны отметки высот и проч., а потому работами инженера Журдана и прорубленною им просекою представляется вполне возможным воспользоваться при проведении телеграфа. Остается лишь для окончательного определения телеграфной линии пройти и проверить весь путь по этой просеки и подойти по возможности ближе к тем населенным пунктам, как напр. Кереть и Ковда, где предполагается устроить телеграфные станции, что для телеграфа более удобно, чем для железной дороги. Для выполнения этих работ оставлен на месте инженер

[28] Новицкий и в его распоряжение командирован местный урядник, отлично знающий местность и сопровождавший в прошлом году инженера Журдана во все время работ.

Местным сельским властям Г. Губернатор приказал оказывать инженеру всякое с их стороны содействие и хранить привезенные уже в прибрежные селения разные телеграфные принадлежности.

Bсе работы, которые не требуют особых технических знаний, но, с другой стороны, для выполнения коих потребуется значительное число рабочих рук, как напр.: вырубка просеки, очистка пути, заготовление и развозка телеграфных столбов, устройство мостков по топким местам, все это предположено Г. Губернатором, по соглашению с Г. Инспектором телеграфов, поручить местным Чиновникам по крестьянским делам, в том соображении, что они, зная местные условия, когда население свободно и не занято промыслами, когда рабочие руки могут быть более свободны, а также имея в своем распоряжении волостных старшин и сельских старост, могут выполнить упомянутые работы с большим успехом и дешевле, чем подрядчики и чины телеграфного ведомства, менее ознакомленные с местными условиями. С этою целью участок между Кемью и Кандалакшею разделен Г. Губернатором между [29] Чиновниками по крестьянским делам Кемского уезда 1-го и 2-го участков Нарушевичем и Ульяновским, причем порядок ведется дела и исполнения работ под руководством телеграфного инженера преподан им лично Г. Губернатором и Г. Инспектором телеграфов Д.С.С. Кормилевым. Того же 14 июля мы подошли к селу Керети. Это село представляет довольно крупный административный центр. Кроме волостного правления здесь имеют местопребывание мировой судья, становой пристав, сельский врач, лесничий и таможенный чиновник. Все сношения с Корелией производятся преимущественно через Кереть, отсюда же вывозится значительное количество сельдей, которых во время нашей стоянки было погружено на пароход около 1000 бочонков. Село Кереть расположено подковой по берегу залива; когда мы подъезжали к селу, был чудный, чисто летний день, все население в праздничных нарядах толпилось на берегу, местные власти в карбасах подплыли к пароходу; Губернатор вместе с сопровождавшими его лицами сошел на берег, где ему были поднесены хлеб-соль. Посетив церковь, школу и волостное правление, А.П. Энгельгардт, Инспектор телеграфов и инженеры отправились для осмотра железнодорожной просеки верст за шесть вверх по реке Керети на лодке, [30] принадлежавшей мировому судье Богдановичу и лично им управляемой. В это время как раз по реке сплавляли лес для лесопильного завода Савина; звонко раздавались по воде песни сплавщиков, в особенности выделялся один голос, высокий баритон. К сожалению, за поздним временем и за невозможности пробраться между лесом, не удалось узнать, кто был певец.

В р. Керети и других речках Кемского уезда ловится довольно много жемчуга, невысокого впрочем качества; к нам на пароход местными промышленниками были привезены жемчужины для продажи и только что выловленные раковины с вросшими в них жемчужинами. Продавцы, по-видимому, торговали хорошо, потому что многие из нас приобрели по несколько жемчужин на память. Вечером пароход "Чижов" двинулся далее. Обогнув мыс, у которого расположен завод Савина и где стоял огромный английский пароход, мы вышли в море; оно было совершенно спокойно и сидевшие на капитанском мостике могли любоваться солнцем, видневшимся еще на горизонте, не смотря на то, что часы показывали уже двенадцать ночи. Пароходу приходится идти узкими проливами, все время лавируя между высокими скалистыми островами, так что панорама постоянно менялась и представляла самые разнообразные [31] и эффектные картины.

Командир парохода Лоушкин, местный уроженец и опытный моряк, большой охотник поболтать, восторгаясь красотами Кандалакшского залива, все время занимал нас рассказами о различных происшествиях, о том, как он своими боками, т. е. боками парохода, пересчитал все подводные камни залива.

На следующее утро мы прибыли в Ковду, к пристани лесопильного завода, где нас любезно встретил товарищ исправляющей заводами Русанова Н.О. Шарвин. У берегов стоял целый ряд иностранных судов, расцветившихся флагами по случаю нашего прибытия. Пустынная несколько лет тому назад местность, благодаря выстроенному заводу, оживилась. В недалеком расстоянии от завода со стороны моря устроена лоцманская станция, а фарватер на всем пространстве, где могла бы представиться опасность для прохода судов, обставлен знаками, баканами и проч. Завод снабжен всеми новейшими усовершенствованными машинами и освещается, как впрочем, и все лесопильные заводы в Архангельской губ., электричеством. В расположении и солидной постройке заводских зданий, помещений для служащих и рабочих, виден общий порядок и особенный заботы владельца об удобствах для служа[32]щих и рабочих.

Вечером того же дня, в сопровождении нескольких местных пароходов, мы двинулись далее в Кандалакшу, где Губернатор должен был покинуть пароход и продолжать путь чрез Кольский полуостров частью пешком, частью на лодках.

При подъезде к с. Кандалакше, на горизонте со всех сторон виднеются мрачные горы, но, не смотря на это, Кандалакшский залив и самое село Кандалакша, расположенное на склоне горы, как бы притаившись между скалами, представляют из себя один из красивейших уголков Белого моря. В общем, получается какое-то величественное спокойствие; так и кажется, что в этих берегах, сокрыты силы, которые лишь временно дремлют тяжелым сном; мысленному же взору путешественника в мираже этой вековой тишины и спокойствии как бы рисуется уже несущейся сюда паровоз, который разбудит дремлющие кругом силы и оживить молчаливо-угрюмую безлюдную в настоящее время местность. Впрочем, на короткое время и здесь начиналась, было, жизнь, когда вблизи стали добывать серебро-свинцовую руду. История этих приисков представляет интересную страничку прошлого нашего Севера. В 1733 году жители города Архангельска Федор Прядунов, Егор Собинский и Федор Чирцов объявили, что они [33] добыли и сплавили чистого серебра 35 фунтов, при чем вместе с слитками серебра, сплавленного из самородков, представили и нисколько штуфов натуральной „серебряной руды", которая по пробе оказалась „весьма прибыльною". Открытое на Медвежьем острове, близь Кандалакши, серебро было поднесено Государыне Императрице, которая именным указом повелела послать на место вице-бергмейстера Циммермана и унтер-штейгера Трейгера для осмотра и исследования на месте отысканных серебряных руд. В ведомости, присланной с Поморья в 1736 году, значится следующее: гютен-фервальтером Милюковым с 16 Августа 1734 г. по Январь 1735 г., при помощи рудоискателей Федора Прядунова с товарищами, при 9 рабочих, добыто серебра: самородного 4 пуда 4¹/₂ фунта и в рудах 37 пуд. 5 фунт; всего же по 1 Января 1736 года добыто серебра: самородного — 30 пудов 32 фун. и в рудах 65 пуд., из которых было получено 5 пуд. чистого серебра. В 1739 году все рудные промыслы в Лапландии были отданы Бироном во владение главе горного Управления в Империи, Саксонскому барону Шембергу. Последний, с воцарения Императрицы Елизаветы Петровны, впал в немилость, имения от него отобраны, а горное дело на Севере заглохло и вновь не возобновлялось.

[34]Лапландия.

Вечером 15 июня Г. Губернатор и сопровождавшие его лица покинули пароход „Чижов", а 16-го утром путешественники двинулись пешком внутрь Лапландии.

Кольский полуостров, составляющий Кольский уезд, имеет протяжение с запада на восток от границ Норвегии и Финляндии до Белого моря около 650 верст, а с Севера на юг от Ледовитого океана до Кандалакшского залива до 400 верст и занимает площадь в 2.690 кв. миль, или 131.860 кв. верст, или 13.712.000 десятин. Северная прибрежная полоса от границы Норвегии до Св. Носа называется Мурманским берегом, восточная и юго-восточная от Св. Носа вдоль Белого моря до устья р. Варзуги — Терским берегом, южная от Варзуги до с Кандалакши — Кандалакшским берегом, а все пространство внутри полуострова носит название Русской Лапландии.

В настоящее время граница с Норвегией, начинаясь при впадении реки Ворьемы в Северный океан, огибает к западу приморскую береговую полосу до устья реки Паз и затем идет все время вдоль Пазреки до границы с Финляндией.

Интересно как образовалась эта граница. В старину, когда нынешняя Лопландия и Мурманский берег составляли владение Вели[35]кого Новгорода, весь Варангерский залив принадлежал Poccии и все земли вокруг этого залива были приписаны к Печенгскому монастырю.

В 1623 году царь Михаил Федорович, на претензию датских подданных, норвежцев, дал следующую резолюцию и наказ монастырю: „А нечто немецкие датские люди начнут, к ним впредь приезжая, каких оброков и дани, и с рыбы десятины просить, и им (игумену с братьею) немецким людям отказывать, ибо та земля Лопская и искони вечная вотчина Наша, Великого Государя, а не датского короля, и по 118 год (1610 год), в той земле датского короля люди ни в чем не вступались и даней и оброков и рыбных десятин не спрашивали". В начале XVII столетия, в смутное время, когда Шведы властвовали в Новгороде, они заняли Печенгскую колонию, а впоследствии, пред очищением монастырского владения, уступили норвежцам западную часть Варангерского залива.

В 1617 году, по заключению Столбовского мира с Швецией, Новгород с пригородами и уездом возвращен под Российскую Державу, тем не менее в руках норвежцев осталась часть владений Печенгского монастыря. С тех пор граница вплоть до 1826 года выходила к Варангерскому заливу у мыса [36] Верес-Наволока.

В 1826 году экспедиция, посланная для определения границы между Россией и Норвегией, отнесла ее, по-видимому по какому либо недоразумению, еще на 70 верст к востоку, к бухте Ворьема, так что Швеции оказались уступленными никогда незамерзающие заливы: Нявдемский, Пазреций и Ровденский, и свыше 500 кв. верст земли, тогда как эта территория, морская и горная, по писцовым книгам, купчим крепостям, дарственным записям и жалованным грамотам, в течении 200 лет составляла собственность Печенгкого монастыря.

В писцовых книгах имеется, между прочим, следующее свидетельство на монастырское владение рекою Нявдемою, удаленною от нынешней границы на 60 верст к западу: „В реке Нявдеме рыбная ловля с тонями и горовными местами и с бобровыми и звериными ловлями, да два амбара с погребом, да Ксея (тресковое становище), да тоня Давыдовская с горовными местами, а межа от Песку до Товского Наволоку".

Другой акт указывает на владение монастырем рекою Пазрекою и Пазрецким устьем: „Да Печенгского же монастыря река Паз-река, три лука, а угодья к тем лукам — тоня под другою пахтою Феофиловскою, а межа — Пазрецкое устье, да тоня Крестова от [37] моря до половина речки Ровденги и с тонями, да тоня Ручьевая, тоня под Наволоком, а межа к морю до немецкого наволоку, с горовными местами. Да на Пазреке же устье — храм Страстотерпцев Христовых Бориса и Глеба, поставленья строителя их старца Трифона".

Поверхность Кольского полуострова гориста и покрыта тундрами и болотами. Скандинавские горы, отделяющие Швецию от Норвегии, переходя в Кольский полуостров, разбиваются на несколько отдельных отрогов: по Мурманскому берегу они представляют утесистые прибрежные скалы, которые поднимаются иногда до 500 футов; чем далее к востоку, тем отроги этих гор становятся ниже, так что к Белому морю они имеют небольшую высоту от 50—100 футов с отлогими склонами.

В центральной части полуострова, на восточной стороне озера Имандра они достигают наибольшей высоты, образуя Хибинский горный хребет и Луяврурт, покрытые вечными снегами. Некоторые части этих гор достигают 970 фут над уровнем озера Имандра, которое, в свою очередь, 140 футами выше уровня моря, следовательно, окружающие это озеро горы имеют высоту от уровня моря свыше 1000 футов.

Неподалеку от озера Имандры находится высокая „Божья" гора, у подножья которой во [38] времена идолопоклонства, по преданию лопарей предками их приносились жертвы богам; местные лопари и в настоящее время относятся об этом месте с особенным благоговением. Между селением Кашкаранцами и р. Варзугой находится интересная гора Корабль, замечательная тем, что в ней есть много пустот, стены которых усеяны кристаллами стекловидного кварца и аметиста, а в восточной части горы встречаются гнезда стекловидного кварца с плавиковым и тяжелым шпатом.

В последнее время Кольский полуостров был довольно подробно обследован Финляндскими экспедициями 1887—1892 года. Труды этой экспедиции напечатаны в Гельсингфорсе: „Ramsay Geologishe Beobachtungen anf der Halbinzel Kola". „Kihlmann Bericht einer naturwissenschaftlichen Reise durch Russich Lapland." „Palmen die Expedition nach der Halbinsel Kola". Helssingforse, 1890".

Минеральные богатства края еще мало известны, тем не менее в разных местах находили серебро, свинец, медь, железо, цинк и даже золото. Мы уже упоминали о разработке серебряной руды на острове Медвежьем, находящемся в Кандалакшском заливе. Кроме того, признаки серебра находятся в гранито-гнейсе, на небольшой высо[39]те от поверхности моря на островах: Горелом, Хоре, Седловатом близь селения Умбы, а также на Мурманском берегу между Рыбачьим полуостровом и Печенгскою губою. По исследованиям инженера Подгаецкого в этой местности оказались значительные залежи серебро-свинцовой руды близь бухты Базарной, образовалось общество для эксплуатации этой руды, приступлено было даже к работам, но затем, вследствие возникшего процесса и недостатка капиталов, компания распалась. Между тем, мы, лично, видели добытые в этой местности куски руды, которые содержали в себе до 80% свинца.

Медь была найдена в горах, лежащих в вершине реки Поноя, близь с Умбы и в речке Кузоме.

Железо встречается в виде болотной руды во многих местах Лопландии, на границе Кемского уезда, в озере и по берегам Пхоозера возле деревни Пялицы. Около селения Поной тоже находили железную руду и железную охру.

Наконец еще в XVI веке в истории Olai Magni 1558 г. упоминается, что в окрестностях Колы находили золото.

В порожистых реках Кольского полуострова, в особенности в Коле и Туломе, ловится жемчуг, но крупные чистые жемчужины попадают редко, добывается по боль[40]шей части мелкий, разноцветный жемчуг, иногда самых причудливых неправильных форм.

Климат в Лапландии не одинаков, но вообще суровый, зима начинается в начале Октября и продолжается до Апреля. Внутри материка бывает холоднее, чем у берегов, в особенности у берегов незамерзающего Северного океана, где теплое течение гольфстрема значительно умеряет холод. Впрочем, суровость климата не оказывает вредного влияния на здоровье и продолжительность жизни обитателей. Зимний путь устанавливается в конце Октября и снегу в течении зимы выпадает до 7 четвертей. С 13 Ноября по 3 Января наступает полярная ночь, которая продолжается 50 дней. Полярная ночь не так темна, как ее воображают, потому что белизна снега дает известный свет, а частые и продолжительные северные сияния, пылая столпами яркого света, превращают эту ночь в день особенного вида и красотою своею вознаграждают жителей за отсутствие солнечных лучей. При свете северного сияния можно иногда читать; кроме того ежедневно в полдень бывает на час и более столько света, что можно обойтись без свечей, следовательно под именем полярной ночи следует разуметь не полное отсутствие света, а скорее время, когда над горизонтом не показывается солнце. С 5 [41] января начинает показываться солнце и постепенно возвышается над горизонтом. Земля обнажается от снега в половине Мая, но в некоторых местах между горами он остается на все лето; в первых же числах Мая реки освобождаются от льда, а в конце Мая показывается на пожнях и склонах гор зелень. С 12 Мая по 9 июля солнце не сходит уже с горизонта, нет ни сумерек, ни ночи, наступают полярные дни. Во время полярных дней солнце согревает землю только в полдень, а остальную часть суток оно только светит, но не греет, и кажется золотым кругом без лучей и теплоты. Лето, начинаясь с половины июня, продолжается до половины Августа. В июле уже отцветают растения; быстрому развитию растительности способствует продолжительность света.

Само собою, разумеется, что вследствие сурового климата земледелие совершенно немыслимо, но по берегам рек встречаются, довольно xopoшиe луга, а потому даже по Мурманскому берегу колонисты содержат достаточное количество скота. Из овощей растет только репа и в незначительном количестве возделывается картофель.

Южная и западная часть Кольского полуострова покрыта довольно хорошим, преимущественно сосновым лесом; ближе к Северу лес делается мельче, все чаще попадает[42]ся береза, а затем переходить в открытую тундру, покрытую мхом и низкорослым кустарником.

Средняя температура дня, по сделанным наблюдениям, бывает в апреле +1,5°; мая +5,4°; июня +9°; июля +13,2°; августе +11,8°; сентябре +5°; октябре +0,9°; ноябре -2,6°.

Всех постоянных жителей в Кольском уезде насчитывалось к 1 января 1895 года мужчин около 4260 ч. и женщин 4430 чел., итого 8690 человек.

По южному Кандалакшскому и по восточному Терскому берегу живут русские — того же типа, как и поморы Кемского уезда, в следующих волостях: 1) Умбской — 980 чел., 2) Кузоменской — 1480 ч., 3) Тетринской — 1150 ч., 4) Понойской — русских 220 чел. и лопарей 450 чел.; в г. Коле русских 710, финляндцев 30 чел. и по Мурманскому берегу — русских 1180 чел., финляндцев — 750 чел. и норвежцев, принявших русское подданство, 220 ч. Внутри полуострова живут только лопари; всех лопарей к 1 Января 1895 г. насчитывалось 1940 чел., из коих 1490 чел. причислено к Кольско-Лопарской волости и 450 чел. к Понойской волости. Всего, таким образом в Кольском уезде русских 5720, финляндцев 810, норвежцев 220 и лопарей 1940 человек.

[43] Лопари ведут полукочевую жизнь. Поселки, в которых они живут, называются погостами, у каждой группы лопарей есть всегда особый зимний и летний погосты, зимний погост расположен обыкновенно в средине полуострова ближе к лесам, в коих лопари содержат зимою своих оленей; летом лопари переходят ближе к морю и к озерам для ловли рыбы.

Живут лопари зимою в тупах, небольших курных избах в 3—4 квадратных сажени, покрытых дерном, а летом — в вежах, т. е. больших шалашах, вроде самоедского чума, но покрытых не шкурами, как у самоедов, а ветвями, древесной корой и дерном.

Типичный лопарь низкого роста, приземистый, на ногах большие башмаки, вроде колодок, ноги закутаны суконною тряпкою, перевязанною бечевкою, суконная серая куртка, на голове вязаный шерстяной колпак с кисточкою на конце, борода клином; в общем фигура похожа на гнома, как их рисуют на картинках при изображении подземного царства. Но большинство лопарей не придерживается этого характерного типа лопарского костюма и носят что попадет: шляпы, шапки, немецкое платье и проч.

Между женщинами, в особенности молодыми, попадаются довольно миловидные, носят

[44] они обыкновенные ситцевые сарафаны и вообще костюм их не отличается какими либо особенностями.

Лопарское племя, по-видимому, вымирает, или лучше сказать постепенно исчезает и смешивается с соседними племенами. Не имея ни письменных памятников, ни исторического прошлого, ни особых религиозных верований, все они православные, принимая обычаи и культуру русских, лопари отстают нередко от своих единоплеменников и смешиваются с русскими. Нам приходилось слышать от более или менее оседлых лопарей такую фразу: „я не какой-нибудь лопарь, я теперь русский", или „это хороший (дельный, сильный) человек, не лопарь", так что, очевидно, они и сами о себе не особенно высокого мнения и не дорожат своим племенным единством.

Впрочем, издавна вольный сын широкой бесконечной тундры, лопарь любит эту тундру и свободную кочевую жизнь. Невольно вспоминаешь при этом характерный рассказ Управляющего Государственными Имуществами Архангельской губернии С.П. Гоппена. Несколько лет тому назад он тоже путешествовал по Кольскому полуострову и проходил из Кандалакши в Колу. Любознательный и наблюдательный, он подметил несколько характерных черт из жизни ло[45]парей. По мнению большинства, рассказывал С.П., жизнь лопаря крайне непривлекательна, жалка, убога, неудобна и скучна. Между тем есть лопари, которые богаты, имеют в банке наличными деньгами несколько тысяч рублей и владеют большими стадами оленей. Такие лопари могли бы прожить с удобством, где им угодно, но когда указывалось на такую возможность, то получался от них приблизительно такой ответ: „Что может быть лучше свободы, шири в тундре и шума в лесах, жизни в незаменимой веже или тупе? Что может быть приятнее и здоровее ежедневной летней пищи из свежей вкусной рыбы: форели, кумжи, хариусов, семги, сигов и проч.? Что может быть веселее той снеговой вьюги, когда по гладкой снеговой равнине вихрем несешься в своей кережке, запряженной четверкою сильных рослых быков-оленей в свою тупу, к своей семье, где находишь у разведенного костра испеченную свежую оленину? Нет, мы не сравним нашу привольную жизнь с приневольною жизнью в городах, нам вежа, тупа, лучше всякого каменного дома". Вообще лопарь ясно высказывается, что его жизнь не в пример для него приятнее и лучше, чем жизнь городских жителей. Как контраст словам и мыслям самого лопаря, припомним стихи, сказанные на одном собрании уважаемым Д.Н. Остров[46]ским, бывшим нашим консулом в Норвегии:

А там, быть может, в это время
Застигнут бурею лопарь,
Один в пустыне коченеет
Судьбою брошенный дикарь.
Есть в жизни резкие контрасты
И не мирить берусь их я,
Но, средь столичного здоровья,
Я пью бокал за лопаря!

Вообще нам всегда несколько непонятным казался тот плач о самоедах и лопарях, который слышался нередко в литературе, в ученых исследованиях напр. уважаемого профессора Якоби и далее в административных распоряжениях, об их жалкой, полной лишений жизни, об эксплуатации, которой они будто бы подвергаются со стороны соседнего оседлого населения. В действительности же к их услугам, в их распоряжении, необъятные тундры и леса, паси оленей — где знаешь, лови рыбу — где хочешь, промышляй зверей и птиц — беспрепятственно на пространстве многих миллионов десятин свободных казенных земель, только сам конечно не плошай.

И вряд ли лопарь и самоед считают себя такими несчастными, какими изображены они в приведенных стихах, в административных и ученых исследованиях, вряд ли [47] они будут счастливее при той опеке, которая предлагается в их будто бы интересах для ограждения их от вымирания и эксплуатации соседей, вряд ли они пожелают променять свою свободу, свою тундру, свой чум и вежу, свою кочевую жизнь на все блага культурной жизни, пока они сами, сближаясь с соседним оседлым населением, без всякого внешнего давления постепенно не почувствуют потребности в новой жизни. И не будет ли та культурная жизнь, которую хотят им преждевременно навязать, лишь способствовать к скорейшему их вымиранию. Главное занятие лопарей — оленеводство и рыболовство, а зимою извоз на оленях. К сожалению, лопари плохие хозяева: они не заботятся о размножении своих стад и об извлечении из оленеводства выгод про запас. Оленеводство не составляет у них предмета постоянного промысла, они держат оленей только в том количестве, сколько им нужно для домашнего обихода, т. е. для пищи, одежды и переездов. Очень немногие владеют более или менее значительными стадами, и по большей части сами не знают, сколько у них в действительности имеется оленей. На лето, когда им олени не нужны для переездов, лопари пускают их свободно бродить, куда им вздумается, без всякого присмотра. От оводов и комаров олени [48] обыкновенно забираются в Хибинские горы или перекочевывают ближе к океану. На свободе олени плодятся без присмотра и, находясь в полудиком состоянии, отбиваются нередко от своего стада. По наступлении зимы лопари начинают разыскивать свои стада, и много времени уходит в розыске оленей, которых, впрочем, для того, чтобы не перемешать с другими, каждый хозяин клеймит своим клеймом.

Между тем, оленеводство могло бы составлять предмет очень выгодного промысла и один этот промысел мог бы предоставлять лопарям обеспеченное существование. Олень не требует за собою почти никакого ухода, летом и зимою он питается подножным кормом, летом разными травами, а зимою оленьим мхом — ягелем, который он вырывает из-под снега копытами и который в изобилии растет по тундрам и лесам всего Кольского полуострова. При этом олень дает лопарю пищу, одежду, перевозить его, его семью, его имущество за сотни верст в его скитаниях, дает ему, наконец, возможность зарабатывать деньги на извозе, на содержании земских станций и проч.

Насколько выгодно оленеводство, как промысел, можно судить по следующему расчету: ежегодно из стада оленей можно убить 20% потому что к пяти годам олень дости[49]гает полной зрелости, а из приплода не только пополняется такая убыль, но стадо должно еще удвоиться по истечении каждых пяти лет. Таким образом, из стада в 100 штук можно ежегодно убивать 20 оленей. За взрослого оленя за шкуру, мясо и язык можно выручить от 5 до 6 руб., т. е. за 20 штук от 100 до 120 р., следовательно, получается чистой прибыли около 1 руб. на каждого оленя в стаде.

Несколько времени тому назад пробралось в Кольский полуостров несколько зырян из Печорского уезда с своими стадами в количестве около 5000 штук. Лопари приняли их в свое общество и считают их чуть не своими благодетелями, так как зыряне, как народ предприимчивый и расторопный, доставляют им все необходимое в их домашнем быту, приобретая все эти предметы в свою очередь выгоднее, чем это удавалось раньше самим лопарям, скупают у них за хорошую цену шкуры оленей, убитых зверей и предметы промыслов. Недостатка в пастбищных местах для оленей и скота пока не ощущается, между тем в настоящее время у зырян уже более 10.000 оленей и они получают от них огромные сравнительно барыши. Но зыряне ведут олений промысел правильно и толково, оберегают оленей от нападения хищных зверей, за оленями у них и летом, и зимой [50] имеется постоянный присмотр и уход. Смотря по времени года, они перегоняются на соответствующие пастбища и проч. К 1 января 1895 года в Кольском уезде насчитывалось всего около 30.000 оленей, из коих, как упомянуто выше, четырем семействам зырян принадлежите около 10.000 штук, тысячи две—три наберется у русских и у колонистов финляндцев, а всем лопарям принадлежите от 15 до 18 тысяч штук. Путь, который предстояло нам пройти от Кандалакши до г. Колы, поперек Кольского полуострова, представляете кратчайшее расстояние между Белым морем и Ледовитым океаном. В летнее время по этому пути почти никто не ездите, все сношения с Мурманским берегом производятся морским путем на пароходах товарищества Архангельско-Мурманского срочного пароходства, изредка, разве, проедете кто либо из местных властей по делам службы. С прекращением пароходства и по наступлении зимнего пути по этому направлению открывается почтовое сообщение. Переезд совершается на оленях в кережах, — нечто среднее между лодкою и санями. Самое оживленное время на этом пути — конец февраля и начало марта, когда тысячи промышленников из Кемского и Онежского уездов отправляются на Мурманские рыбные промыслы, частью пешком, частью на оленях.

[51] Интересную картину представлял наш кортеж, длинною вереницей потянувшийся за Г. Губернатором по узкой горной тропинке. Впереди шел А. П. Энгельгардт в тужурке с ружьем за плечами, а за ним прибывший на встречу из Колы Помощник Кольского Исправника Гейденрейх и остальные спутники, большею частью тоже в форменных тужурках и белых тюлевых накомарниках; затем бодро шагали солдаты охотничьей команды в полной походной форме с берданками и запасом продовольствия и проч. на особых козелках за плечами, всего до двух пудов на человека, а в хвосте тянулись носильщики с багажом, привязанным также к козелкам, надетым на плечи, по большей части женщины-лопарки, всего до 30 человек.

Из Кандалакши мы вышли 16 июня в 8 часов утра; первый переход до Зашеечной станции пришлось пройти сперва 13 верст пешком, все время вдоль реки Нивы, по довольно холмистой, каменистой местности, покрытой по большей части редким сосновым бором. Река Нива настолько порожиста, что по ней ехать в лодке невозможно; с шумом несутся ее воды по камням и, пробираясь между гор, представляют для путника целую серию разнообразных живописных картин: перед глазами бушующий поток, а вдали — высокие горы, до половины покрытые лесом с вер[52]шинами, лишенными всякой растительности.

По пути не только у подножия холмов, но и на возвышенных местах встречаются топкие, моховые места, по которым настланы мостки, вроде тротуаров; по таким мосткам, если они хорошо устроены, т. е. если они вытесаны и прочны, идти очень хорошо. Было довольно жарко, комары со всех сторон облипали нас и только накомарники спасали от укусов лицо и шею, но рук, ни лайковые, ни замшевые перчатки не могли спасти от их уколов.

Пройдя 18 верст, мы сделали небольшой привал. После завтрака и отдыха в ожидавших нас лодках мы проплыли 4 версты по р. Ниве до новых порогов, затем прошли 4 версты пешком и 5 верст опять на лодках по Пиноозеру; ветер был попутный, а потому эти 5 верст мы быстро прошли под парусами и, наконец, последние 6 верст до Зашеечной станции дошли опять пешком, — так что в первый день мы сделали 23 версты пешком и 9 верст на лодках, а всего 32 версты, и не чувствовали особой усталости.

Телеграфный инженер Менделеев делал всюду на ходу заметки и таким образом набрасывал приблизительное направление будущей телеграфной линии.

На Зашеечную станцию мы прибыли в 11 часов вечера. Впрочем, вечер, ночь, утро и [53] день, в той широте, в которой мы находились, и в это время года, понятия относительные, солнце вовсе не сходит с горизонта, следовательно, все время—день, утро и вечер определяются только часами. Во всяком случае, в хорошую погоду лучше путешествовать ночью. Ночью все же свежее и потому не так утомительно идти, да и комары как то меньше осаждают ночью путника.

Зашеечная станция находится на южном берегу озера Имандры; это озеро самое большое на всем Кольском полуострове и по прямому направлению с юга на север имеет в длину 100 верст, а в ширину от 5 до 30 верст.

В среднем земские станции на пути от Кандалакши до Колы расположены на протяжении от 30 до 50 верст одна от другой. Каждая из этих станций представляет собою небольшую избу в 5—6 квадратных саженей, в 3 аршина высотою, с односкатною низкою крышею. Печь в такой станции устроена довольно оригинально и представляет не то камин, не то открытый горн с прямою над ним трубою; сложена она из плитняка на глине и, нужно сказать, такая печь довольно практична: она не дышит, быстро нагревает избу и отлично вентилирует ее, в то же время она удобна для нагревания воды и для приготовления пищи. Хотя подобная [54] станция и не представляет больших удобств, тем не менее в ней путник может скрыться от непогоды, согреться и даже устроиться на ночлег. Содержатели станции обязаны летом на каждом переезде водою иметь известное число лодок и гребцов, которые в тоже время служат провожатыми и носильщиками по сухопутным переходам, зимою же для переезда от одной станции до другой содержится соответствующее число оленей.

Хотя Зашеечная станция в ожидании нашего проезда была начисто выскоблена, по-видимому, в ней произведен некоторый ремонт, тем не менее, она пришла уже в такую ветхость, что притолки вываливаются от первого толчка, стены просвечивают, и ветер свободно врывается в прогнившие углы. Вообще весь перегон от Кандалакши оказался не вполне исправным, мостки во многих местах прогнили и проваливались, некоторые лодки обветшали и давали течь, а потому Г. Губернатором было предложено Кемскому Исправнику немедленно перестроить станцию, а также привести в исправность лодки и мостки.

На другое утро задул довольно сильный северный, противный нам, ветер, между тем нам предстоял следующий до Экостровской станции переход в 30 верст все время по озеру Имандре; крупные волны ударяли о [55] каменистые берега, по их гребням катилась белая пена, по местному выражению, барашки, озеро приняло темно-свинцовый цвет, вообще все предвещало недоброе. Рассчитывая, что к ночи быть может ветер утихнет, мы только в 5 часов вечера решились сесть в лодки, но наши надежды не оправдались: ветер дул все с той же силою с севера, озеро бушевало, идти под парусами было невозможно и только благодаря силе и ловкости наших гребцов-солдат, большею частью уроженцев Мезенского, Печорского и Кемского уездов, с малолетства привыкших к воде и не раз уже побывавших на промыслах в море, мы продвигались вперед. Причалив раза два к берегу для отдыха и для осмотра берегов, мы прибыли наконец, довольно таки утомившись, к Экостровской станции 18-го в час ночи, сделав таким образом тридцативерстный переход на веслах при противном ветре в 8 часов.

Станция Экостровская расположена на западном берегу Имандры, на пригорке, направо и налево в безконечной дали расстилается озеро Имандра, прямо перед глазами, на противоположном восточном берегу, высятся Хибинские горы с их разнообразными остроконечными вершинами, покрытыми то сплошь, то полосами вечным снегом.

Отдохнув и выспавшись, мы в полдень [56] того же 18-го июня, пользуясь изменившимся и ставшим для нас уже несколько попутным юго-западным ветром, поставили паруса и быстро понеслись опять по озеру. Ветер был крепкий, паруса надувались и несли наши лодки по волнам со скоростью слишком десяти верст в час, брызги летели на нас с носа, а боковая волна захлестывала иногда воду в лодку, но ловкие солдатики мастерски справлялись с плохенькими парусами и в каких-нибудь два часа мы прошли уже поперек озера и высадились на полпути на восточной стороне озера у избы Высокой.

Когда плывешь по озеру или смотришь с западного берега, то кажется, что Хибинские горы расположены у самого восточного берега и круто опускаются к озеру. Это очень озаботило Г. Губернатора, так как по восточному берегу предполагалось вести телеграф; болота и глубоко врезающиеся в берег заливы в западной стороне озера в значительной мере затруднили бы постройку телеграфа по этой стороне. Каково же было наше удивление, когда весь восточный берег оказался лишь слегка приподнятым над уровнем озера, сухим и покрытым сплошь довольно хорошим сосновым лесом, годным для телеграфных столбов. Горы как бы висели над нами, но до подошвы их нужно было идти версты две, три, а до вершин - целые десятки [57] верст, так что по берегу озера можно строить не только телеграф, но и железную дорогу. Местные лопари сообщили нам, что этот берег озера никогда и весною не затопляется и всюду удобопроходим.

Хотя в прошлом году инженером Рипас и была произведена рекогносцировка по пути от Кандалакши к Коле, на случай проведения по этому направлению в будущем ясельной дороги, но исследованиями инженера Рипас нельзя было воспользоваться для определения точного направления телеграфной линии, так как им не оставлено на месте никаких следов и так как упомянутая рекогносцировка не имела характера точных изысканий, а представляла лишь общий обзор местности; поэтому бывшему с нами инженеру необходимо было с большим вниманием производить осмотры местности для более точного определения направления для телеграфа.

Возможность проведения телеграфа по сему восточному берегу озера Имандры на протяжении около 100 верст представляла много удобств и устраняла те затруднения, которые предполагались на этом именно месте в виду с одной стороны близости к озеру Хибинских гор с восточной стороны и непроходимых тундр и массы водных пространств на западной стороне. Кроме того проведение [58] линии вдоль самого берега имеет еще и то преимущество, что в последствии значительно облегчается надзор за линией: летом вдоль берега можно всегда проехать на лодке, а зимою по тому же пути проходит почтовый тракт. Наконец, там же имеются станционные домики, а если бы при устройстве самой линии и представилась необходимость отнести ее в некоторых местах в сторону от существующих станционных домиков, то эти последние можно будет без особых затруднений переставить ближе к самой линии.

Осмотрев, таким образом, восточный берег Имандры в разных местах, мы опять понеслись с попутным ветром по озеру и к 8 часам вечера были уже на станции Раз-Наволок, сделав следовательно в этот день ровно 50 верст.

Вообще переезды по озерам и рекам, в особенности при попутном ветре, когда можно было ставить паруса, мы считали отдыхом, все были довольны, как путешественники, так и солдаты, носильщики и лопари. Между нами был один только недовольный и беспокойный человек — наш повар Павел, которого взял с собой А. П. Энгельгардт. В своем деле он великий искусник и любитель его, но, как всякий артист, капризный и беспокойный. Лопарские лодки и качка приводили его в ужас и когда брызги залетали [59] в лодку, он убеждал выпустить его на берег, рассчитывая догнать нас по берегу, уверял, что на его долю достаются самые скверные, гнилые и дырявые лодки, что у него гребцы ничего не стоящие — бабы-лопки, которые его непременно утопят, он все время ими командовал и, ничего не понимая в управлении парусом и рулем, приводил только в смущение лопарок, которые не знали, что и делать, не смея ослушаться такой важной требовательной персоны. Чтобы его, наконец, несколько успокоить, потребовалось властное слово Г, Губернатора. А. П. Энгельгардт посадил его в свою лодку, и тут уже смиренно, с кастрюлькою в руках, он молча вычерпывал капли воды, набиравшиеся в лодку, или затыкал тряпочками, при помощи ножика, дыры, которые ему всюду мерещились. Но нужно было его водить, когда мы выходили на берег. Тут Павел был в своей сфере и совершенно преображался: он тотчас облекался в чистый белый костюм, громко разносились его командные слова, солдаты по его указанию раскладывали огонь, один таскал дрова, другой носил и нагревал воду в котелках, третий разбирал тюки с посудою и провизией и устраивал обеденный стол, бабы-лопки мыли посуду, чистили рыбу и проч., всем была работа, причем занятия были строго распределены, все делалось быстро, [60] без всякой суеты, и не проходило получаса, как мы уже сидели за сервированным по всем правилам искусства столом и благодушествовали. Все подавалось опрятно, вкусно, как будто кушанья приготовлялись не на козелках и таганчиках в глуши Лопарских лесов, а в благоустроенном городском доме; одно блюдо сменялось другим по порядку, суп или уха, жареная дичь, сладкое, затем чай с лимоном, даже фрукты и проч., — все как следует. Мы только удивлялись, откуда все это берется, как сохраняется, тем более, что кульки с запасами не отличались ни тяжестью, ни громоздкостью. Круто и властно Павел обращался со всеми, пока он приготовлял обед, но когда обед был подан и все мы напитались, он делался вдруг благодушным и милостивым к своим подчиненным, распространяя и на них свои заботы: снабжал солдат провизией, угощал их чаем и вином, хлопотал, чтобы они не остались без пищи и менее всего заботился о себе. Точно также он никогда не забывал позаботиться о провизии, так напр. возня с свежим сливочным маслом, запасенным в Архангельске, была постоянная; к этому маслу, как к наиважнейшему предмету для приготовлению кушаний, был приставлен особый человек, когда мы плыли на лодках, масло, завернутое в холсте, должно было болтаться [61] в воде, не смотря на то, что оно задерживало ход лодки; после каждого пешего перехода оно немедленно спускалось в холодную воду, даже по пути, при малейшей остановке, его клали в попутный ручей или озерко. Все время у Павла занято: то видишь, как он очищает, солит, или коптить пойманную по пути рыбу, то ощипывает и приготовляет убитую по дороге дичь, так что эти занятия при переездах по озерам до некоторой степени отвлекали его внимание от страшных для него волн.

Нужно сказать, что дорогою наши запасы постоянно пополнялись, свежею провизией. А. П. Энгельгардт не упускал случая поохотиться, лодка его шла всегда впереди и с ней частенько раздавались выстрелы, и мелькал дымок, а следующая уже лодки подбирали убитых уток и куликов и гонялись за ранеными. Когда А. П. выходил на берег, или осматривал местность с инженером, он не оставлял ружья и всегда возвращался то с глухарем, то с белою куропаткою. Впрочем, встречавшаяся дичь не отличалась разнообразием: глухари, белые куропатки и утки разных пород — вот и все, что попадало к нам на стол; за то рыбы было много и очень вкусной; к нашим лодкам привязывались бечевки с блесной для приманки рыбы, то и дело попадались довольно большие рыбы из породы фо[62]релей: кумжа, xapиyc, а то и семга; в заборах, устроенных лопарями на порожистых местах, мы находили семгу и сигов, так что на продовольствие у нас было всегда в изобилии самой вкусной рыбы. Наконец, если бы потребовалось мясо, то и в нем не было бы недостатка. Из чащи постоянно выскакивали олени, то старые с огромными ветвистыми рогами, то молодые безрогие. Наши солдатики, все отличные стрелки, не раз порывались убить оленя своими берданками, но их порывы были останавливаемы, так как в провизии недостатка не было.

Раз-Наволоцкий станционный домик, как и все последующее Масельский и Кицкий хотя по размерам такие же, как и предыдущие, но оказались в порядке, опрятны и, по-видимому, только что отремонтированы; везде имеются самовары, чайная посуда, столы, табуретки и палатки для ночлега.

Из Раз-Наволоцкой станции мы отправились 19-го в 12 часов дня опять под парусами на лодках, по тому же озеру Имандра. Не смотря на то, что здесь озеро в значительной мере уже, тем не менее, оно бушевало изрядно, но так как ветер был попутный, то оставшиеся до конца озера 12 верст до устья порожистой речки Куренги мы доплыли в 1 час 10 минуть, затем прошли 4 версты пешком вдоль речки Куренги, потом опять [63]12 верст по озеру Переяверь (яверь — по-лопарски озеро) и, наконец, одну версту пешком до следующего Колозера.

Эта верста представляет перевал и водораздел между Северным океаном и Белым морем. Все озера к югу от этого перевала и все вытекающие из этих озер реки имеют течение в Кандалакшский залив Белого моря, а течете озер и рек к северу направлено в Северный океан. Таким образом, только на пространстве одной версты между океаном и Белым морем нет непрерывной водной связи.

Пройдя эту версту, мы опять сели в лодки и, проплыв 5 верст по Колозеру, прибыли на Масальскую станцию в 8 часов вечера, сделав, следовательно, в этот день от Раз-Наволоцкой станции 29 верст водою и 5 верст пешком, а всего 34 версты.

На следующий день, 20 июня, в 10 часов утра мы опять проследовали 10 верст водою по Колозеру, потом 4 версты по материку пешком, 10 верст по Пулозеру, 4 версты пешком, 15 верст по Мурдозеру и, наконец, вдоль реки Колы, вытекающей из Мурдозера, 6 верст пешком до станции Кицкой, пройдя таким образом 49 верст, из них 35 верст водою и 14 верст пешком.

В Кицкую станцию мы прибыли в 12 часов довольно таки утомленные, сделав этот пере[64]ход в 14 часов. На этот раз не столь утомительны были переходы пешком, как трудны переезды по озерам: вследствие сильного порывистого ветра, хотя и попутного, нельзя было все время идти под парусами, оказывалось необходимым спускать паруса и выгребаться на веслах, так как маленькие, не особенно прочные лопарские лодки могли не выдержать удара волн от сильного напора при ходе на парусах и при порывистом ветре; вода не редко захлестывала в лодки, приходилось приставать к берегу, чтобы дать отдохнуть гребцам и выливать воду из лодок. Наконец постоянная выгрузка и нагрузка, то в лодки, то на плечи, багажа 6 раз в течении дня утомили людей.

Пройденные нами в этот переход озера Колозеро, Пулозеро и Мурдозеро, соединенные между собою порожистыми ручками, редко имеют в ширину более 3—4 верст, а в некоторых местах настолько суживаются, что скорее имеют вид реки. Из Мурдозера вытекает река Кола, а следовательно все три озера представляют собою водный резервуар для этой реки. Истоки Колы очень живописны: река с шумом несется по порогам между крутыми скалами, покрытыми густым сосновым лесом; переходы по тайболе (лес по горам) представляют также немало своеобразия и интереса, лес сосновый редкий и [65] гонкий, а вся земля покрыта как бы белым сплошным и густым ковром из ягеля (олений мох или олений лишай).

Как ни утомлены были все, тотчас по приходе на станцию запылали костры, закипала вода, завозился Павел, а солдатики раскинули палатку и готовили себе ужин; нам принесли только что выловленную большую семгу, весом слишком 25 фунтов; не прошло и полчаса, как за вкусным ужином все весело болтали и вспоминали разные эпизоды дня.

Кицкая станция расположена очень живописно на пригорке, впереди и справа несется по порогам р. Кола, а слева — впадающая в Колу речка Кица, также вся в порогах; кругом шум разбивающейся о камни воды, а вдали утесистые горы, покрытые зеленым лесом. Чтобы перейти речку Кицу, нужно было с различными ухищрениями перебраться по этому порожистому, быстро несущемуся потоку; нас перевезли между камнями на маленьких лодках, которые садились то носом, то кормою на эти невидимые иногда подводные камни, но, в конце концов, отпихиваясь шестами и баграми, мы благополучно перебрались чрез эту пучину, а солдатики ухитрились перебраться через нее и без помощи лодок, перескакивая с камня на камень, ничуть не смущаясь, когда, соскользнув с кам[66]ня, попадали по пояс в воду и только подтрунивали друг над другом при неудачном прыжке.

Проснувшись на другое утро, видим следующую сцену: сидят, понуря голову, два солдатика на камне, пот градом льется с их лиц, смотрят они пристально на бумажку, все повторяя какие-то непонятные слова. Оказалось, что ночью Подполковник Чарковский вышел, зачем то из станционного домика и, услыхав разговор в солдатской палатке, заглянул в нее; не смотря на пройденный утомительный переход и предстоящий еще двадцативерстный переход пешком до Колы, когда казалось бы всем надлежало спать без задних ног, два солдатика играют себе в какую-то игру на деньги. И придумал же милейший их начальник наказание: записав на бумажке имя и фамилии только что назначенного батальонного командира Полковника Мунте-фон-Моргенстиерне, приказал солдатикам выучить к следующему дню фамилии командира. Нужно было видеть их отчаяние, их усилие запомнить и выговорить столь трудную фамилию, но это им никак не удавалось; все утро, весь день они просидели над бумажкой, являлись к Н. И. Чарковскому на экзамен, но тут память у них как бы отшибало и они только мычали что-то непонятное. Наконец, А. П. Энгельгардт сжалился [67] над ними и уверил их, что батальонный командир разрешить им называть его просто Полковником Мунте. Весело побежали они к Н. И. Чарковскому и доложили, что знают как зовут их командира. —Ну, как? —Полковник Мунте, Ваше Высокоблагородие, отчеканили смело солдатики, беря под козырек. Да это не все. — Все, Ваше Высокоблагородие, потому Его Превосходительство сами сказали. —Ну, если Его Превосходительство сказали, так ваше счате,— с Вогом,—добродушно усмехнулся Н. И. Чарковский.

День 21-го был жаркий, прогремел гром, пролил крупный летний дождь и комары тучами окружили нас; тысяча погибали под нашими ударами, от дыма и огня, но ни костры, ни куренье можжевельником не спасли нас от их укусов на открытом воздухе, так что мы с совершенной справедливостью были вправе назвать Кицкую станцию — Комариная тож. Только и возможно было укрыться от комаров в станционной избе или в палатке, где зажигались на некоторое время бывшие у нас в запасе, выписанные от Штоль и Шмидт, Соловьевские курительные свечи (Fidibus insettifughi). Этого снадобья комары действительно не выносили, стремглав вылетали из комнаты или из палатки, а которые оставались, — теряли, по-видимому, всякую охоту кусаться.

[68] В виду жары, комаров и предстоявшего большого перехода пешком, мы весь день отдыхали на Кицкой станции, да и местечко было больно красивое и очень нам полюбилось... Только в 7 часов вечера мы тронулись в путь. Тропинка шла все в гору, по крайней мере 4 версты нам приходилось взбираться все вверх, сперва по сухому сосновому бору, а далее по каменистой тундре, покрытой мелкими деревцами и ползучей полярной березкой; не смотря на наступившие часы ночи, было тепло и солнце ярко светило; всем хотелось пить, — мы так привыкли к обилию воды, к чистой прозрачной воде порожистых рек и прозрачных озер, дно коих вымощено сплошь камнем, а тут как нарочно ни ручейка, ни озерка; А.П. Энгельгардт все шагает впереди всех своим мерным скорым шагом, не останавливаясь и не присаживаясь, а спутники его, хотя и уныло, но волей неволей тянутся за ним; наконец только на одиннадцатой версте появился ручеек и мы сделали маленький привал. Все напились и бодро пошли вперед, так что остальные 5 верст были пройдены скоро, а затем мы поплыли на веслах по реке Коле по течению. Берега р. Колы очень живописны. 15 верст, пройденные по реке, мы все время наслаждались самыми разнообразными красивыми видами. Не доезжая 3-х верст до г. Колы, нам [69] опять пришлось выйти на берег и идти пешком, так как река снова понеслась по порогами. Здесь нас встретили Кольский Исправник В.И. Смирнов. Чиновник по крестьянским делам Кольского уезда Мухин, Кольский Городской Староста и Кольско-Лопарский волостной старшина.

Три версты мы шли все в гору Соловарака, наконец, поднялись на ее вершину и пред нами открылся чудный вид: справа шумела и бурлила р. Кола по порогам, слева плавно неслась р. Тулома, под нами раскинулся маленькой городок Кола, а вдали широкою полосою блестел при утреннем солнечном освещении Кольский залив Северного Ледовитого океана. В Колу мы прибыли 22-го июня в 5 часов утра, сделав последний переход в 34 версты, — из коих 19 верст пешком и 15 верст водою, — в течении 10 часов.

Так закончилась вторая часть нашего путешествия от Кандалакши до Колы, от Белого моря до Северного океана, поперек всего Кольского полуострова.

Цель этого путешествия была вполне достигнута, возможность проведения телеграфной линии без особых затруднений от Кандалакши до Колы вполне выяснилась и сделалась очевидною. Здесь мы расстались с одним из самых приятных наших спутников телеграфным инженером Менделеевым, - он от[70]правился обратно по пройденному нами пути, чтобы окончательно наметить направление телеграфной линии, нанести ее на план и проч. Инженер Менделеев прибыль в Архангельск для работ по Мурманской телеграфной линии прямо с о. Сахалина; его ничто не удивляло и не смущало, по-видимому, он видал и не такие виды, он находил, что вести телеграф чрез Кольский полуостров — это почти все равно, что вести его чуть ли не по благоустроенному парку, никогда он не уставал, на всяком привале он на далеком пространстве обойдет местность и все отметить; почти никогда не раздевался, а спал. не раздеваясь, на голой скамейке, положив чемоданчик под голову; лодки, тропинки, мостки и станционные домики он находил всегда совершенно удобными.

Мурман.

Мурманским берегом называется вся прибрежная полоса Ледовитого океана от Белого моря, считая от Св. Носа, до границ Норвегии.

Берега Ледовитого океана и в том числе Мурманский берег издревле составляли достояние Руси. В сочинении Эрика Берньера, изданном в Стокгольме в 1740 г., упоминается, что в XI веке границею между древнею Русью и Норвегией считался по договору Ярослава Мудрого с Норвежским Королем Олафом [71] Трюкесоном, морской залив Люгеньфюрд. Ярослав был женат на дочери короля Олафа и между ними была большая дружба. После смерти Ярослава и Олафа дружеские отношения между Русью и Скандинавией прекратились и начались беспрерывные войны. По мирному договору, заключенному Новгородским Князем Юрием Дaниилoвичeм с Шведским Королем Магнусом в г. Орехове в 1323 году, нашим морским рубежом считался уже не Люгеньфюрд, а Варангерский залив.

Первыми русскими поселенцами на Мурмане были Новгородские выходцы, а первое поселение, о котором первый раз упоминается в Русских летописях 1264 года, была Кола, но в каком году и кем Кола основана — положительных сведений не имеется. Постоянные войны, которые вел Иоанн Грозный с Швецией, требовали на далеком Севере укрепленного военного пункта, а потому в 1550 году Кольский поселок был переименован в Кольский острог и управление Кольским округом вверено особому воеводе. Вместе с тем Кольский острог служил местом для ссылки государственных преступников. Почти в то же время, на берегах реки Печенги и Пазреки появился ревностный проповедник православия преподобный Трифон Печенгский. Он крестил ло[72]парей, построил храм на Пазреке во имя св. Бориса и Глеба, а затем на реке Печенге основал монастырскую обитель, которой по грамоте Царя Иоанна Грозного 1556 г, была пожалована вся западная часть Мурманского побережья до границы Норвегии. Хотя Печенгская обитель просуществовала недолго, в 1590 г. она была разрушена Шведами и вся братия перебита, тем не менее просветительная деятельность преподобного Трифона и иноков Печенгского монастыря имела огромное политическое и духовно-нравственное значение, укрепив далекую окраину за Poccиeй и в православии. Крестившиеся лопари остались ревностными православными и до сих пор глубоко чтут преподобного Трифона.

Вь течение 800 лет Печенгский монастырь не возобновлялся и вновь открыть лишь в 1890 году.

Великий Преобразователь России Петр Великий, сознавая, насколько наш Север важен в политическом и торгово-промышленном отношении, укрепил Кольский острог и переименовал его в Кольскую крепость.

В 1780 году, при Императрице Екатерине II, Кольская крепость была упразднена и обращена в уездный город. Арсенал и боевые припасы перевезены в Екатерининскую гавань, находящуюся в 50 [73] верстах от Колы, при устье Кольской губы у открытого океана, где уже и в то время предполагалось создать военный порть. Эта мысль, однако, не осуществилась, и военные припасы были перевезены в 1801 г. в Соловецкий монастырь, а гавань разорена в 1809 г. англичанами. Той же участи подверглась и Кола в

В 1864 году образовалась колотя из финляндцев в губе Ура; тогда же появились колоти из норвежцев в Вайдо-губе и Земляной. Поселившиеся финляндцы и норвежцы вполне доказали, что на Мурманском берегу можно жить безбедно, им удалось обзавестись, без пособия со стороны Правительства, постройками и рогатым скотом, занимаясь рыбными промыслами, они в то же время разработали луга и завели даже огороды.

Убедившись в важном экономическом значении Мурманского берега для всего Севера России, Правительство признало необходимым поощрить переселение на Мурман, а потому Высочайше утвержденными положениями Комитета Министров 22 Ноября 1868 года, 14 Мая 1876 г. и 28 Декабря 1890 года поселяющимся на Мурман дарованы следующие льготы:

1) Переселенцы на Мурманский берег из русских подданных, а также из иностран[74]цев, принявших русское подданство, пользуются: а) в отношении торговли с Норвеией правами, предоставленными жителям поморского края Архангельской губернии по ст. 1308—1311 уст. тамож. (свода зак. т. VI издания 1857 г.) и Высочайше утвержденным 12 Ноября 1862 г. мнением Государственного Совета, и б) льготами, предоставленными, на основании ст. 59 уст. о благоустр. в казен. сел. (свода зак. т. XII, ч, II изд. 1857 г.) бывшим государственным крестьянам при переселении из одной губернии в другую.

2) Переселенцы на Мурманский берег, не выключая иностранцев, принявших подданство России, подлежать отбыванию воинской повинности на общих для всех Российских подданных основаниях, но, впредь до иного распоряжения, переселенцы сии освобождаются от назначения на действительную службу и зачисляются прямо в запас флота; при этом переселенцы не призываются ни к личному вынутию жеребья, ни к освидетельствованию их здоровья и телосложения; жеребья же вынимаются за них, как за отсутствующих, председателем подлежащего присутствия по воинской повинности, на основании 142 ст. устава о сей повинности, а требуемое на службу число новобранцев назначается в порядке, указанном в статьях [75] 146 и 152 означенного устава, без освидетельствования.

3) Все без изъятия приписавшиеся к оседлому поселению на Мурманском берегу переселенцы, или колонисты, освобождаются, впредь до особого распоряжения, от платежа государственных податей и отбывания денежных и натуральных повинностей.

4) Мурманские колонисты могут: а) заниматься всякого рода торговлею и промыслами на Мурманском берегу без взятия установленных на право торговли свидетельств и билетов; б) получать беспошлинно для своего употребления и для продажи в колониях и на всем Мурманском берегу привозимые на русских и иностранных судах иностранные мануфактурные, колониальные и другие товары, каковые товары в пределах колонии не признаются контрабандными, и в) освобождаются от платежа гербовых сборов, за исключением совершения купчих при покупке земель.

Полная свобода торговли всякими иностранными товарами вызвала прежде всего огромный ввоз на Мурман всевозможных крепких напитков иностранного изделия —разных ликеров, водок и преимущественно норвежского рома, особенно полюбившегося промышленникам и имевшего самое вредное влияние на их здоровье. Дешевизна этих напитков, не обложенных ни пошлиною, ни акцизом, име[76]ла последствием то, что промышленники предавались во время промыслов поголовному пьянству, теряли благоприятное время для промысла и пропивали большую часть улова и весь свой заработок в питейных заведениях фактористов, которые торговали преимущественно крепкими напитками, приобретая при этом за бесценок добытую промышленниками тяжелым трудом рыбу.

Вследствие сего, Высочайше утвержденным 6 Января 1886 года мнением Государственного Совета положено: 1) привоз на Мурманский берег Архангельской губернии иностранных крепких напитков воспретить; 2) на приходящих к Мурманскому берегу судах не возбраняется иметь спиртные напитки для продовольствия жителей в количестве, по морским правилам в числе шкиперской провизии дозволенном; 3) Архангельскому Губернскому по питейным делам присутствию предоставляется принимать меры, необходимые для устранения излишнего числа заведений для оптовой и розничной продажи крепких напитков на Мурманском берегу, а также издавать правила о времени открытия и закрытия сих заведений, а также внутреннего порядка, в них соблюдаемого.

В силу этого узаконения Архангельское Губернское по питейным делам присутствие, признавая необходимым прекратить развив [77]шееся на Мурмане пьянство и принимая во внимание, что местные жители — колонисты и фактористы, а также хозяева судов имеют полную возможность запасаться для домашних надобностей необходимым количеством крепких напитков в г. Коле, где винная торговля существует на оснований общих законов Империи для торговли крепкими напитками, или же привозить их из Архангельска, определением 10 Марта 1886 г. распорядилось на всем Мурманском берегу, ни в колониях, ни в факториях, не разрешать ни оптовой, ни раздробительной продажи крепких напитков. Таким образом, ввоз иностранных крепких напитков и свободная торговля вообще таковыми прекращены вовсе на Мурмане.

5) Губернскому начальству предоставляется, по его усмотрению, на каждое семейство, вновь поселяющееся или уже поселившееся на Мурманском берегу, назначать ссуду от 50 до 150 рублей на первоначальное обзаведете, с рассрочкою платежа этих денег на 6 лет, под круговое ручательство общества, или под обеспечение имуществом, 6) Каждое семейство, имеющее поселиться на Мурманском берегу, или уже там поселившееся, но не успевшее воспользоваться безвозмездным отпуском леса из казенных дач, может получить пocoбиe, в размере, [78] по усмотрению губернского начальства, от 100 до 200 рублей, на покупку леса, необходимая для постройки жилья или судна, с тем, чтобы означенное пocoбиe, если оно не будет употреблено на предмет его назначения, было зачисляемо в ссуду и подлежало возврату в течении пяти лет, наравне с ссудами на первоначальное обзаведете, упоминаемое в ст. 5 сего Положения.

7) Переселенцам на Мурманский берег производится отпуск хлеба из торговых магазинов за деньги и в ссуду на основании существующих правил,

8) Переселенцам предоставляется право заниматься промыслом пушных зверей и птиц, а также ловить рыбу в реках и озерах, находящихся близь колоний.

9) Все изъясненные в сем Положении льготы, не выключая и выдачу денежных пособий, распространяются и на кочующих лопарей, которые изъявили бы желание принять оседлость на Мурманском берегу.

Дарованные льготы привлекли на Мурманский берег новых колонистов сперва из Финляндии и Норвегии, а затем постепенно и русских переселенцев.

Еще в большей мере способствовало колонизации Мурманского побережья учреждение постоянного субсидированного Правительством Архангельско-Мурманского срочного пароход[79]ства, давшего возможность колонистам сбывать свой промысел, а с другой стороны выписывать все необходимое из Архангельска или Вардэ.

Финляндцы и норвежцы селились преимущественно на западном берегу, pyccкиe же на восточном. На западном берегу русские поселения встречаются только в Печенгской губе близь Печенгского монастыря. Колонисты западнаго берега приписаны к Мурманско-Колонистской, а восточного к Кольско-Лопарской волости. В настоящее время существуют следующие колонии по Мурманскому берегу: на западной стороне от Кольского залива:

На восточной стороне:

Берега Мурмана состоят почти сплошь из голых гранитных скал, покрытых кое-где мхом и тощею растительностью. Между этими скалами, иногда далеко вглубь материка, [81] врезается множество глубоких заливов, представляющих более или менее удобные стоянки для судов и убежища для промышленников. По берегам речек встречается песок, покрытый иногда слоем торфа; на таких местах есть довольно xopoшиe луга, доставляющие сено для скота, содержащегося колонистами.

Климат Мурмана довольно умеренный, благодаря, во-первых, теплому экваториальному течению гольфстрема, омывающему берега Мурмана, и потому еще, что он защищен от континентального ветра прибрежными горами.

Весна начинается в конце Марта и продолжается до половины Мая; это время туманов и дождей, прилета перелетных морских птиц и приезда рыбопромышленников. Средняя температура весною +2, 29° по Реомюру.

Лето считается с половины Мая до половины июля; это царство вечного дня и усиленных трудов по рыбному промыслу. Средняя температура воздуха +8, 95°; к концу лета поспевает много ягод: морошка, моховая смородина, брусника, черника, голубель, водяница, и растет довольно много грибов.

Осень продолжается с половины июля до половины октября и опять настает время туманов; перелетные птицы и промышленники собираются в обратный путь и Мурман постепенно пустеет. Средняя температура осени +2,5°.

[82] Зима продолжается с половины октября до половины Марта; средняя температура зимы —6°, морозы в 10—15°считаются на Мурмане редкостью. Снегу выпадает много, в особенности много его набивается в расщелины гор — до 7—8 аршин; в таких местах он не растаивает во все лето. Океан зимою никогда не замерзает и нет плавучих ледяных гор, замерзают только небольшие губы, а по морю плавают лишь не особенно крепкие льдины, которые, впрочем, не препятствуют мореплаванию. Такие льдины, скопляясь у берегов, образуют иногда целые ледяные горы, так называемые торосы.

С 13 ноября до 9 января — царство постоянной ночи, освещаемой великолепными северными сияниями, которые называются здесь „сполохами".

Главною основою для промышленной жизни и деятельности на Мурмане служат неисчерпаемые рыбные богатства моря у его берегов.

Первыми русскими рыбопромышленниками были новгородцы поселившиеся в Коле. О Кольских промыслах стало скоро известно во всей Двинской области и постепенно на Мурман начали прибывать промышленники из приморских поселений Мезенского, Архангельского, Онежского и Кемского уездов. На промысел отправлялись отдельными партиями под начальством атамана. Эти партии назы[83]вались ватагами и располагались в каком либо удобном для стоянки судов заливе и устраивали так называемые становища, где строили избы (станы), в коих промышленники хранили свои запасы и укрывались во время непогоды. Таких становищ насчитывается около 40, в коих имеется до 1000 домов. Большая часть этих домиков (станов) имеют не более 3—4 кубич. саж, воздуха и не редко бывают заняты 20—25 промышленниками. Помимо жилья, в станах сушится одежда, рыболовные снасти, приготовляется пища и проч. При таких неблагоприятных санитарных условиях, тяжелом труде, однообразии рыбной пищи, не приправленной кореньями и овощами, и суровом климате, цынга и другие болезни нередко поражают промышленников.

Эти страдания в значительной мере облегчаются ныне благотворною деятельностью Архангельского Отдела Общества Красного Креста, который посылает ежегодно на Мурман врача, несколько фельдшеров и сестер милосердия, открываете там несколько врачебных пунктов, снабжая их медикамента ми и продовольственными запасами.

Мурманские больницы Общества Красного Креста возвращают здоровье сотням людей и пользуются большим доверием промышленников.

[84] В настоящее время существуют следующие становища: на Восточной стороне от Кольского залива:

Во всех этих становищах постоянно проживаете лишь несколько местных колонистов. Масса пришлых промышленников являются обыкновенно лишь в излюбленные ими становища, но не редко перекочевывают из одного становища в другое, смотря по ходу рыбы; куда приплываете рыба, туда направляются и промышленники. Так напр. Несколько лет тому назад в становище Цып-Наволок проживало до 1000 промышленников, там были выстроены церковь, больни[86]ца, фактории, но год, другой, не ловилась рыба по близости, и становище опустело, а церковь, больница и фактории стоять заколоченный.

Обыкновенно прибывает на Мурман из Архангельского, Онежского и Кемского уездов до 3000 промышленников ежегодно; большинство из них отправляется в начале марта пешком на Кандалакшу и Раз-Наволок в Колу, а оттуда пароход Товарищества Архангельско-Мурманского срочного пароходства, который зимует в Екатерининской гавани, развозит их по становищам.

Самый промысел производится на небольших судах, называемых шняками.

Колонисты соединяются обыкновенно артелями по 4—5 человек и улов делят между собою поровну, отделяя известную добавочную часть кормщику, на долю коего выпадает наиболее трудов.

Между пришлыми промышленниками Онежского и Кемского уездов преобладает система покрута. Эта система состоит в том, что судохозяева нанимают на свои шняки 3— 4 работников (покрученников), которые за свой труд получают треть добычи. Судохозяин, далеко до начала промысла, еще зимою, заблаговременно условившись с покрученником, снабжает его всякими припасами, как для него самого, так и для его семьи, и всем необхо

[87]димым на промысле. По окончании промысла производится разсчет: из части, причитающейся на долю покрученника, удерживается стоимость забранного, причем, как за товар, так и за улов хозяин, конечно, устанавливаем цену по своему произволу. В конце концов, по большей части, оказывается, что промышленник не только ничего не получает на руки, а остается еще в долгу у хозяина. Переходящая из года в год задолженность промышленников хозяевам служит причиною, что покрученники до сих пор еще удерживаются среди Онежских и Кемских промышленников.

Для доставления возможности промышленникам заниматься промыслом самостоятельно, по Высочайшему поведению 18 марта 1880 г. было разрешено выдавать поморам ссуды на обзаведение самостоятельных артелей, в размере 480 руб. на артель, промышляющую на шняке, т. е. судне более крупных размеров, и 215 руб. на артель, промышляющую на карбасе. До 1894 г. ссудами воспользовалось 74 артели, из коих в настоящее время осталось только 10, остальные распались по разным причинам; всего выдано ссуд 16.410 руб. и к 1 января 1895 года осталось в недоимке 4,022 рубля. Из изложенных данных видно, что эта благодетельная, казалось бы, мера не дала желательных [88] результатов. Невозможность пополнить своевременно ссуды и распадение артелей объясняется тем, что размер выдаваемых ссуд не достаточен для обзаведения промысловым судном, снастями и для обеспечения промышленников и их семейств до получения выручки от промысла. На это понадобилось бы, по меньшей мере, до 800 рублей, а потому, в надежде на удачу, артельщики, взяв ссуду, в тоже время занимаюсь недостающую сумму в частных руках, при том на самых, конечно, тяжелых условиях, и, не будучи в состоянии рассчитаться своевременно с кредиторами, лишаются судна, снастей и пр. Не смотря, однако, на указанный неблагоприятные условия, некоторые артели держатся до сих пор, рассчитались с долгами, и никоторые участники артели, после распадения последних, сделались самостоятельными хозяевами. Впрочем, покрут и сам по себе с каждым годом слабеет, так как, с учреждением правильного пароходства и с развитием экономической жизни на Мурмане, промышленники получили возможность приобретать хотя бы в долг суда, снасти, продовольственные припасы и проч. на месте, и добычу продавать тотчас после улова там же торговцам, которые устроили на Мурмане склады, лавки и присылают на Мурман суда для нагрузки и посолки рыбы, скупаемой не[89]посредственно у промышленников, по возвращению их с моря.

Мы уже не раз говорили, что условия промысла на Мурмане требуют быстрых сношений между отдельными становищами и между рынками сбыта, а потому отсутствие телеграфа было одною из главных причин, тормозивших развитие промысла.

Кроме того огромный вред делу наносило ненормальное положение соляной торговли на Мурмане. Продажа соли находилась в руках немногих торговцев, которые, пользуясь отсутствием конкуренции, поднимали непомерно высоко цены на соль, иногда до 40—60 и даже выше коп. за пуд, тогда как в тоже время цены на рыбу вовсе не соответствовали цене соли. Вследствие такой дороговизны и недостатка соли, рыба засаливалась плохо, товар обесценивался. В видах удешевления соли и чтобы удержать цену ее от произвольных колебаний, вредно отзывающихся на рыбной промышленности, ныне, с разрешения Г. Министра Внутренних Дел и согласно Высочайше утвержденному в 1893 г. мнению Государственного Совета, устраивается на Мурмане несколько казенных соляных складов. Как только было приступлено к постройке соляного склада в становище Териберке, наиболее центральном и наиболее посещаемом промышленниками рыболовном пункте, и было [90] сделано распоряжение немедленно двинуть на Мурман, в случай надобности, необходимое количество соли, она тотчас же упала в цене и держится в течении всего лета в одной и той же норме, около 20 к. за пуд. Таким образом, благодетельное влияние предположенного к устройству казенного склада соли оказалось уже теперь и цель его устройства вполне достигнута.

Главным предметом промысла на Мурмане составляет лов трески. Кроме трески, в сравнительно меньшем количестве, ловится палтус, пикшуй, сайда, зубатка, камбала, морской окунь и морской налим. Все эти рыбы приближаются весною к берегам для метания икры. Опытом доказано, что треска идет к нам с теплым течением Гольфстрима от Норвегии, а потому первые уловы трески бывают всегда на западной стороне, а потом уже промысел переходить на восточную сторону Мурмана. Течение Гольфстрима не всякий год одинаково, в иной год оно подходить ближе к нашим берегам, в другой дальше; в промысловом отношении это имеет большое значение, так как, чем оно ближе подходить к берегу, тем легче промышлять, а так как течете ежегодно меняется, то в одном году приходится выезжать для лова далее в море, другой раз ближе. Обыкновенно улов трески производит[91]ся на расстоянии 10—30 верст от берега и на глубине 120 — 150 саженей.

Промышленники-одиночки ловят треску на уду, состоящую из бечевы в 180 саж., на конце которой прикрепляется крючек, а на него надевается приманка, уда опускается с грузилом на морское дно и ее нужно постоянно подергивать. Удобный способ требует постоянно большой мышечной работы, между тем добываемая им рыба — небольших размеров.

Поморы не любят ловить рыбу удою и ловят ее ярусом. Ярус бывает длиною в несколько верст и состоит из веревки толщиною в мизинец. К веревке прикреплены тонкие бечевки длиною 1,5—2 аршина на расстоянии одной сажени друг от друга, на конце этих бечевок прикреплены крючки, наживляемые мелкою рыбою — мойвою или песчанкою, а когда не бывает ни той ни другой — морскими червями и внутренностями ракушек. Длина большого яруса достигаете 4000 саженей, к нему прикреплено обыкновенно до 5000 крючков. Ярус опускается на морское дно и лежит в воде около шести часов, после чего его постепенно вытаскивают и снимают с крючков попавшуюся рыбу. Крючков на Мурмане расходуется ежегодно около 1.200.000 штук. При сравнении лова ярусом с удою оказывается, что промысел ярусом имеет много преимуществ, но зато он и стоит [92] дороже и не всякий промышленник в состоянии им обзавестись.

Огромное значение в промысле имеет наживка; для наживки, как выше упомянуто, употребляются: песчаный морской червь, содержимое морских ракушек и небольшие рыбки — мойва, песчанка и галия. Лучше всего треска идет на мойву; мойва — маленькая рыбка, обитающая в Ледовитом океане, приближается ежегодно большими стадами к берегам для метания икры и вместе с тем убегая от прожорливой трески; присутствие ее можно узнать по чайкам, которые ею питаются. Иногда масса движущейся по воде мойвы бывает так густа, что чайки свободно ходят по этой массе, а на лодке трудно пробраться через нее. Мойва похожа на корюшку и очень жирна; она появляется около половины марта, а после 1-го июня обыкновенно уходит далеко в море. Цены на треску за последнее десятилетие колебались на Мурмане от 40 к. до 1 руб., пикшуя — 10—40 к., зубатки — 15—35 к., сайды — 10—30 к., палтусины — 1 р.—1 р. 80 к., тресковой печени— 60 к.—1 р. 20 к., акульей, пикшуевой и сайдовой печени — 40—70 коп. за пуд. Из 100 пудов трески получается обыкновенно около 10 пуд. печени, по местному выражению — макса или воюкса, а из 10 пуд. воюксы — 5 пуд. трескового жиру.

[93] Промысел оканчивается обыкновенно около 15 августа; тогда промышленники спешат, одни на Маргаритинскую ярмарку в Архангельск для распродажи своего товара, а другие по домам. Прежде чем отправляться домой, шняки вынимаются из воды и осмаливаются, а станы и разное имущество сдаются на хранение местным колонистам и лопарям за условленную плату, и Мурман пустуете до следующего года.

Результаты Мурманского промысла за 1894 год выразились в следующих цифрах:

Из общего количества добытой рыбы отправлено в Петербург 323.179 пуд., в Норвегию жира 10.000 пудов, а остальное количество отвезено в Архангельск на Маргаритинскую ярмарку.

[94] Для содействия Мурманским промыслам и для наблюдения за порядком во время производства их с 1885 г. в распоряжении Кольского Исправника имеется особый пароход „Мурман". На этом пароходе лежит довольно много обязанностей — ограждать наших промышленников от вторжения в наши воды иностранцев, сообщать своевременно промышленникам о ходе рыбы и наживки, доставлять больных в приемные покои Общества Красного Креста, давать возможность всем служащим и санитарному отряду переезжать из становища в становище для исполнения служебных обязанностей, преследовать продажу крепких напитков, оказывать, по возможности, помощь всем судам, которые подвергаются авариям, перевозить преступников и, наконец, исполнять все поручения и распоряжения Архангельская Губернатора. В течение 1894 г. административный пароход „Мурман" был в плавании с 17 марта по 21 октября в течении 219 дней. Пароход этот приносит, несомненно, громадную услугу делу; к сожалению, он слишком мал, может принять на борт очень небольшое число посторонних лиц, а в бурную погоду переезды в открытом океане ему иногда и не под силу.

Помимо административного парохода, для охраны наших северных промыслов от втор[95]жения иностранных промышленников, посылается в последние три года особый военный крейсер, что положило конец наездам иностранных промышленников, безнаказанно нарушавших в течении многих лет интересы приморского населения. Пребывание крейсера в Ледовитом океане приносит еще и ту несомненную пользу, что в свободное время офицеры крейсера делают съемку берегов, промеры и иные гидрографические наблюдения, которые послужат важным пocoбиeм для плавания в наших северных, так мало еще исследованных, водах.

Нет сомнения, что с колонизацией Мурманского берега, с устройством телеграфа, с развитием пароходства и экономической здесь жизни, улов рыбы может быть увеличен в несколько крат; но, помимо рыбного, тогда могут получить развитие и другие промыслы, которые ныне вовсе в застое. Так, например, морской звериный промысел, организованный на Мурмане, мог бы давать значительный выгоды; охоту за гренландскими тюленями следовало бы начинать у Св. Носа от горла Белого моря с марта месяца; в это время, когда тюлени начинают приплывать массами к нашим берегам, Архангельские промышленники не в состоянии выйти из Белого моря по случаю льдов, а из незамерзающих Мурманских вод это было бы [96] вполне возможно.

Судя по развитию китобойного промысла в Норвегии, нужно полагать, что и у нас на Мурмане этот промысел должен иметь успех, если за него взяться с толком; китов в наших водах много и в настоящее время их никто не пугает. Лет десять тому назад в порте Владимре был уже устроен завод китоловной компанией и вслед за сим другой завод князем Шереметьевым в Ара-губе. Эти заводы убили 800 китов, причем нужно иметь в виду, что Арский завод работал только две навигации; к сожалению, по недостатку капиталов, а главное по неумелости распорядителей, заводы вскоре прекратили свою деятельность.

Акулий промысел также мог бы предоставить известный выгоды; в настоящее же время она попадается лишь случайно, запутываясь в яруса. С виду акула похожа на осетра, мясо ее белое, не имеет запаха жира, но промышленники его не едят, потому что большинство составили себе убеждение, будто акула питается главным образом человеческим мясом. Из нее вынимается только печень, из коей вытапливается рыбий жир. Акула — враг рыбопромышленников, потому что она часто пожирает рыбу на ярусе. Кольский залив, в особенности зимою, кишит акулами, кольские жители ловят их в это время на крючки и

[97] добывают до 2000 пудов жира из акульей печени.

Кроме акул промышленникам наносят вред и морские звери: тюлени, нерпы и проч., которых промышленники зовут общим именем „кожа". Как только является „кожа", промыслы прекращаются на некоторое время, потому что звери разгоняют рыбу и пожирают попавшуюся на ярус.

Сельдь также в значительных массах приплывает в заливы Мурманского берега, но сельдяным промыслом никто пока не занимается на Мурмане.

К нашему приезду в Колу была начата установка телеграфных столбов от Колы по направлению к Екатерининской гавани, а на месте, где поставлен первый телеграфный столб, при стечении всех наличных жителей города, отслужено благодарственное Господу Богу молебствие.

Производство изысканий для телеграфной линии от Колы до Екатерининской гавани и далее по западному берегу Мурмана до границы Норвегии и устройство самого телеграфа возложено на телеграфного техника Семеновича, а к востоку от Екатерининской гавани на механика Капреева. Г. Семенович приступил уже к постановки столбов и устройству самой линии, так что в течение нескольких дней нашего пребывания в Екатерининской [98] гавани телеграфная линия была уже устроена на пространстве трех верст, причем с места работ установлено телефонное сообщите с Колою для того, чтобы производитель работ имел возможность во всякое время сноситься с местными властями и в случае надобности обращаться к их содействию, не посылая всякий раз нарочных.

Так как на Мурманском берегу леса вовсе нет, а доставка его из лесных дач Кольского полуострова могла бы замедлиться, и обошлась бы сравнительно дорого, то все телеграфные столбы, необходимые для Мурманской береговой линии, в количестве 7200 штук, доставляются из Архангельска на пароходах, во избежание же излишних расходов и замедлений по развозке столбов сухим путем, столбы подвозятся на означенных пароходах при участии административного парохода „Мурман" ко всем тем пунктам, где телеграф подходить к берегу моря и где возможна выгрузка. В настоящее время большинство столбов, проволока и прочие телеграфные принадлежности доставлены уже к означенным пунктам и сданы на хранение местным сельским властям или благонадежным колонистами. Таким образом, судя по всем имеющимся ныне данным, можно рассчитывать, что вся проектированная телеграфная линия, как по Мурманскому побережью, так и от Колы [99] чрез Кандалакшу до Кеми, т. е. до пункта соединения Мурманского телеграфа с общею телеграфною сетью Империи, может быть окончена к осени 1896 года. В нынешнем же году предположено установить к осени постоянное телефонное сообщение между Колою и Екатерининскою гаванью, что дает возможность уже будущею весной, прибывающим в Колу в марте месяце рыбопромышленникам сноситься с зимующими в Екатерининской гавани пароходами, которые развозят их по разным становищам.

Отдохнув и переночевав в г. Коле, Г. Губернатор посетил па другой день все немногочисленные правительственные и общественные учреждения, а затем мы двинулись в дальнейший путь.

Интересуясь вопросом, что представляет местность между Колою и Екатерининскою гаванью и насколько она проходима сухим путем, А. П. Энгельгардт решил пройти это расстояние, приблизительно в 50—60 верст, пешком; с этою целью он отправил всю охотничью команду с Подполковником Чарковским по нагорной стороне, по прямому направлению к гавани, а сам с остальными спутниками отправился вдоль берега Кольского залива. Путь до Екатерининской гавани охотничья команда прошла в 36 часов, не встретив никаких особых препятствий. Вся мест[100]ность представляет волнистую, каменистую, иногда довольно возвышенную поверхность, покрытую кривою, чахлою березою и вообще тощею растительностью, по всему пути нить никаких тропинок, в долинах — между гор — встречаются тундристые болота и множество мелких озер; в общем этот переход с горы на гору, по вязкой тундре, при необходимости разыскивать более удобные обходы гор, болот и озер, устраивать мостки чрез встречавшиеся ручьи, при отсутствия каких бы тони было приспособлены для перехода, оказался, конечно, несколько утомительным, но каких либо особых затруднений он не представлял и устройство пешеходной летней дороги и зимнего сообщения на оленях, при сравнительно небольших затратах, представляется вполне возможным. По дороге попадалось множество белых куропаток и несколько лисиц. Наконец охотники завидели двух бурых медведей, но они так ловко прятались между камнями и буграми и так быстро улепетывали от охотников, что настигнуть их не удалось и пущенные в них несколько выстрелов только придали им большей энергии убраться как можно дальше.

Наконец, 24 июня все опять собрались в Екатерининской гавани. В виду предстоявшего довольно продолжительного пребывания здесь в течение нескольких дней, каждый старался [101] устроиться возможно удобнее, кто на пароходе „Мурман", кто в существующих в гавани домах.

Тут открылись новые таланты повара Павла: его искусства более не требовалось, на пароходе был свой повар, на языке моряков — „кок", а также достаточный запас провизии; но беспокойная натура Павла искала дела: оказалось, что он страстный любитель делать чучела птиц, внимательно изучил их особенности и придает своим чучелам вполне правильные характерные позы. А. П. Энгельгардт, как охотник и любитель собирать предметы лесной фауны, тотчас воспользовался его искусством и засадил его за работу. Ежедневно из под его искусных рук выходило по несколько чучел самых разнообразных морских птиц, который ему доставлялись нашими охотниками. Но вот завидит он где-нибудь птицу, тюленя или морскую свинку, которых еще нет в его коллекции, тотчас подымает всех на ноги — подай их ему во что бы ни стало; больше всего доставалось Подполковнику Чарковскому: иногда вдруг ночью Павел начинает его будить и докладывает, что он заприметил замечательную птицу; добрейший Николай Иванович встает и прилагаете все старания добыть ему птицу.

Помнится, как ни старались наши охотники достать Павлу большого баклана, но это никак [102] не удавалось, птица очень осторожная, а Павел все клянчит, — достань, да достань баклана. Тогда А. П. Энгельгардт обращается к старшему унтер-офицеру охотничьей команды: „Мелехов, возьми шлюпку, мое ружье и нисколько человек и чтоб к завтра был ему баклан". „Слушаюсь, Ваше Превосходительство!" был короткий ответ. Всю ночь пропадали солдатики, вероятно, пустили в ход все хитрости, и к утру баклан был уже в руках счастливца Павла.

В конце концов, когда мы уже возвращались в Архангельск мы везли целый музей чучел, живых птиц, всяких камней, раковин, крабов, кораллов, морской травы и иных диковин морского царства.

Во время пребывания в Екатерининской гавани Губернатор занялся другим интересовавшим его вопросом, — приисканием наиболее соответственного места для устройства будущего порта и административного центра на Мурмане.

Мысль об устройстве такого центра по близости к открытому океану принадлежит Г. Министру Финансов СЮ. Витте. Посетив в прошлом 1894 году Мурманский берег и убедившись в политическом и коммерческом значении Мурмана, О.Ю. Витте нашел, что в настоящее время, с развитием экономической и торгово-промышленной деятельно[103]сти на Мурман, с устройством телеграфа и с развитием пароходных сообщений, предстоит настоятельно необходимым в ближайшем будущем разрешить вопрос об устройстве постоянного порта на Мурманском берегу близь океана. Город Кола — как порть и как центр экономической и административной жизни Мурманского побережья — не удобен. Кольский залив вдается далеко вглубь материка, на 70 верст от открытого океана, здесь на слиянии рек Колы и Туломы как бы притаилась Кола вдали от всей промышленной жизни Мурмана. В древние времена, при тогдашних условиях жизни, когда приходилось укрываться от всяких врагов, когда вдоль Мурманского берега сновали еще морские разбойники, тогда быть может существование такого укромного уголка, обнесенного деревянной стеною с башнями и бойницами и защищенная со всех сторон естественными преградами в виде гор, отмелей и болот, имело известный смысл, но в настоящее время, когда условия экономической жизни на Севере изменились, а промышленная деятельность сосредоточилась по берегам океана, значение г. Колы совершенно утратилось. Не только удаленность г. Колы от океана и от пути торгового движения, но и другие природный неудобства в значительной мере умаляют его значение, — так, напри[104]мер, пароходы на довольно значительном расстоянии не могут подходить к городу: пароходы Товарищества Архангельско-Мурманского срочного пароходства останавливаются в трех верстах от города, даже небольшой административный пароход „Мурман" и тот не может подойти к Коле ближе версты; при отливе берег обсыхает на далекое пространство, так что отмели, камни и быстрота течения, на котором судно не всегда может удержаться даже на якоре, мешают подойти ближе. Парусное судно без попутного ветра не может ни войти в Кольский залив с моря, ни выйти в море, так как в сравнительно узком заливе оно не может лавировать. Наконец, зимою залив замерзает на протяжении 25 верст от Колы.

Насколько все эти неудобства влияют на экономическое положение г. Колы, свидетельствует то, что, несмотря на развита Мурманских промыслов, несмотря на то, что Кола в течении многих веков была средоточием торговли и административным центром края, развитие города не подвигается вперед ни на шаг. Напротив, в последнее время даже исконные жители города, Кольские мещане, начинают записываться в колонисты и переселяются на Мурманске берег, где уже начинают зарождаться в разных местах довольно бойкие торговые пункты, а Ко[105]ла с каждым годом все больше пустеет.

Лучшею гаванью на Мурмане, по большинству отзывов, признается Екатерининская гавань близь устья Кольского залива. Она находится в 15 верстах от открытого океана и от пути следования судов, плавающих вдоль Мурманского берега и идущих из Архангельска в Петербург и за границу. Гавань расположена почти на средине между крайними восточными и западными становищами и промысловыми пунктами Мурманского побережья, непосредственно у материка и заслонена от моря высоким Екатерининским островом, имеющим в длину две версты слишком.

Гавань почти никогда не замерзает, а если в иные годы она и покрывается льдом, в конце февраля и начале Марта, то лед этот бывает настолько рыхлым, что не представляет серьезных препятствий для судоходства в течении круглого года; стоит только небольшому пароходу пройти в то время, когда она покроется первым льдом и разбить лед, как его тотчас же вынесет приливным или отливным течением, которое достигает в гавани и вообще в Кольском заливе 10—12 футов. Так, например, в нынешнем году гавань покрылась льдом в начале марта, но зимовавшие в гавани пароходы Товарищества Архангельско-Мурманского срочного пароход[106]ства и административный пароход „Мурман" без всяких затруднений вышли из гавани 20 Марта и начали плавание. Гавань имеет в длину 1000 саженей, т. е. две версты, в ширину от 150 до 200 саженей, глубина ее от 10 до 25 саженей, так что в ней могут стоять, чуть не в плотную к берегу, самые большие глубокосидящие суда.

Какие бы бури ни свирепствовали в море в Кольском заливе, в гавани всегда покойно, как в озере, так как она закрыта от всех ветров почти отвесными скалами. С юго-западной стороны в гавань впадает ручей с превосходною пресною водою; этот ручей не замерзает зимою и питается водою из нескольких вышележащих на материке озер, из коих первое находится на высоте 95 фут, а другое на высоте 137 фут над уровнем моря.

Центральное положение Екатерининской гавани между населенными и промышленными пунктами на Мурманском берегу, близость ее от открытого океана и от главного северного морского пути к Архангельску, полная безопасность для стоянки и зимовки судов, незамерзаемость и возможность плавания в течении круглого года, обилие хорошей пресной воды, — все эти несомненные достоинства гавани и преимущества ее пред другими заливами по Мурману приводят к мысли о при[107]годности ее для устройства при ней порта и административного центра для Мурмана и всего Кольского полуострова.

Единственный недостаток Екатерининской гавани и в особенности для устройства при ней поселения представляет то обстоятельство, что непосредственно у гавани нет вовсе места для построек, берега круты, почти отвесны, единственная площадка, на восточной стороне, занятая ныне зданиями для команды, мастерских и складов административного парохода и для команды зимующего в гавани парохода Товарищества Архангельско-Мурманского срочного пароходства, настолько не велика, что когда к нынешнему году потребовалось построить склад угля для приходящих ежегодно в Северный океан крейсеров, то с трудом было приискано место, причем часть сарая для склада будет поставлена над водою на сваях, а другая половина на берегу.

Впрочем, по южной стороне гавани вдоль отлогого берегового уступа могут быть устроены довольно обширный пристани на сваях, упираясь одною стороною о береге. Таким образом, устраивается большинство пристаней и складов, как в норвежских портовых городах, так и в наших колониях и становищах. Затем на западной стороне гавани, при впадении в нее небольшого ручья, есть ущелье, которое может быть приспособ[108]лено для дока. Вот и все прибрежные местечки, которые могли бы быть утилизированы при устройстве в гавани порта.

Отсутствие мест для необходимых сооружений при устройстве порта очень озабочивало Г. Губернатора, а потому он обошел лично все окрестности гавани и разослал по всем направлениям своих спутников. Охотничья команда, Подполковник Чарковский, командир парохода „Мурман" капитан 2-го ранга А. Е. Таратин, прибывший с нами из Колы местный лесничий Аувикайно, кстати, оказавшийся и землемером, и почтенный старик — Кольский Исправник В. И. Смирнов должны были облазать все окрестные горы и долины. Наконец то, что мы искали, было найдено к всеобщему удовольствию и, как это часто бывает, искомое оказалось близко под рукою. В недалеком расстоянии от гавани с юго-западной стороны, приблизительно в 150—200 саженях от нее, за невысоким сравнительно горным кряжем, находилась довольно обширная долина, защищенная со всех сторон горами, занимающая пространство около 15 десятин. По долине протекает ручей с хорошею чистою пресною водою. Этот ручей выходит из близь лежащего озера, которое отделяется от долины естественною каменною плотиною и, пройдя долину и затем по узкому горному [109] ущелью, впадает к юго-востоку не далее как в двух верстах в небольшую гавань Кольского залива под названием „Кислая-губа"; с этим заливом может быть устроено довольно удобное сообщение, причем означенная гавань сама по себе представляет хорошую защищенную стоянку для мелких судов.

От Екатерининской гавани к упомянутой долине есть между гор проход, по которому можно, при небольших сравнительно работах, проложить довольно ровную дорогу от самой пристани.

В настоящее время долина представляет, за исключением нёскольких каменных бугров, сырой тундристый луг, с каменистою подпочвою, который можно будет легко осушить, если расчистить протекающий ручей и провести к ручью несколько поперечных канав. Тогда на этой площадке можно будет расположить довольно значительное поселение, которое будет снабжено хорошею пресною водою, будет защищено со всех сторон от ветра и будет иметь довольно хорошее и близкое сообщение, с одной стороны с Екатерининской гаванью, а с другой стороны с Кольским заливом.

Обойдя эту площадь вдоль и поперек и убедившись, что на случай устройства порта при Екатерининской гавани она представляет собою единственное удобное место для возведе[110]ния необходимых сооружены для порта и для частных построек, А. П. Энгельгард поручил лесничему Аувикайно снять на план сказанную долину и всю окружающую ее местность, а фотографу Лейцингеру — снять ту же долину фотографически, хотя бы несколькими отдельными снимками.

Три дня г. Аувикайно измерял и наносил на план под постоянным дождем всю местность между южною частью Екатерининской гавани и Кислой губою Кольского залива, перенося при помощи солдат охотничьей команды свои инструменты с одной возвышенности на другую.

Пользуясь его работами, работами Начальника Беломорской съемки Лейтенанта Жданко и работами капитана парохода „Мурман" А. Е. Таратина, был в последствии составлен общий подробный план Екатерининской гавани и всех окрестностей, с обозначением глубин гавани и соседних бухт, высоты соседних озер, их глубины и проч.

В то время, когда производились означенный работы в окрестностях гавани, мы сделали несколько экскурсий на пароходе „Мурман" в Мотовский залив, в порть Владимир, в Уру-губу, к Арским островам, к Рыбачьему полуострову, к острову Кильдину и к некоторым промысловым становищам.

Чтобы попасть из Екатерининской гавани [111] в порт Владимир мы должны были выехать из Кольского залива в океан; на море было свежо, дул крепкий ветер, брызги неслись на пароход, целые потоки воды катились по палубе, но наш маленький „Мурман", под управлением опытного и внимательного нашего капитана Таратина, в подробности изучившего плавате в северных морях, бойко понесся по высоким волнам океана, точно ныряя между ними. Повернув по выходе из Кольского залива на запад и обогнув Погань-Наволок (мыс), мы вошли в Ура-губу.

Залив Ура врезается глубоко, верст на 20, в материк, посреди этого залива на 10 верст тянется узкою полосою остров Шалим, который разделяет таким образом этот залив на два залива, из которых один называется Большая Ура-губа, а другой Малая-Ура.

У самого устья Малой Уры-губы в остров Шалим вдается довольно обширная бухта, которая называется портом Владимир или Еретики.

Порт Владимир представляет хорошую, спокойную гавань для стоянки судов, но к сожалению она расположена на острове, а не у материка. Сама по себе гавань защищена со всех сторон, но вход в гавань из Ура-губы во время сильных северных ветров опасен, так как узкий проход в Ура-губу [112] с севера, т. е. со стороны океана, не защищен.

По берегам гавани есть довольно отлогие удобные места для построек. Несколько лет тому назад, когда действовал китобойный завод Общества „Рыбак", здесь было довольно оживленно, завод и теперь еще стоит на северном берегу гавани; постройки завода, все приспособления и машины в целости, но опустевшие ныне здания, заколоченная церковь и часовня, покосившиеся вокруг могильные кресты производят тягостное, грустное впечатлите. Единственное здание, в котором заметна некоторая жизнь, это фактория (склад товаров) Воронина на южном берегу. Когда мы были в гавани, у фактории стояло небольшое двухмачтовое парусное судно и нагружало треску. Уйдем мы, уйдет это судно и единственными обитателями гавани останутся сторож китобойного завода и сторожиха Воронинской фактории.

Из порта Bлaдимиp мы поплыли далее по Ура-губе к финляндской колоти Ура, которая расположена в самом конце залива. С обеих сторон надвигались мрачные отвесные темныя скалы, а на уступах сидели неподвижно такие же мрачные бакланы. До самой колонии нет ни одной долинки, нет местечка, где бы можно было пристать. Притом глубина залива достигает 100—150 саженей, так что стать на якорь можно только подъезжая к самой колонии.

[113] Колония Ура тянется вдоль речки того же названия и заселена исключительно финляндцами в числе около 200 душ. Проплыв версты три на шлюпке между рядом камней, мы высадились в колонии и были поражены отсутствием обитателей; входим в один дом, - ни души, подходим к другому двух этажному опрятному зданию, — дверь замкнута, заглянули мы в окно, — все прибрано, все в порядке: приличная мебель, лампы, коврики, картины, занавески у окон, но людей никого; на дверях этого дома красуется медная дощечка с именем хозяина дома; к чему эта дощечка — неизвестно, полагать надо, что и без нее всякий в колонии знает хозяина каждого дома. Наконец, в следующих домах нашли мы несколько женщин и детей. Оказалось, что все мужчины до единого на промысле, да и большинство женщин ушли за ягодами, за травой и проч.

Особенно поразили нас всюду опрятность и порядок, как внутри домов, так и снаружи. В самой бедной хижине стены, полы, посуда, мебель носили следы самой заботливой чистоты, полы устланы папоротником, на стенах развешаны картинки, на окнах занавески, женщины были одеты опрятно, дети тоже и не смотрели, как обыкновенно в деревнях, неумытыми, нечесаными замухрыжками. В каждом доме мы находили шкаф [114] с книгами и даже газеты, дети обучаются самими родителями грамоте.

В каждом дворе есть несколько коров, крошечные хлевы, в которые приходилось входить согнувшись, содержатся в совершенной чистоте и ежедневно по нескольку раз вычищаются. При каждом доме есть молочная, где уже чистота доведена до педантизма. Такой же порядок был и снаружи: нигде ни сора, ни грязи, все прибрано, заготовленные дрова сложены в правильные штабели; на расчищенных кругом лугах, которые тщательно обработываются и удобряются, не заметно ни слединки, каждый камушек прибран, а трава, не смотря на суровость климата, весьма удовлетворительна и, по-видимому, дает возможность колонистам прокормить довольно значительное количество скота. Ни одна из женщин не говорила по-русски, но, благодаря тому, что с нами был Чиновник особых поручений при Г. Губернаторе О.С. Янушковский, говорящий по-фински, нам представилась возможность разговориться с ними об их жизни. Опрашивали мы, почему они не выучатся русскому языку, говорили им, что русским подданным следовало бы знать русский язык, не считая того, что при сношениях с русскими властями и торговцами знание русского языка было бы для них и не бесполезно. На это они отвечали: "устройте

[115] нам русскую школу, мы охотно будем учиться по-русски, пошлем в школу всех наших детей, теперь мы учим их сами и конечно только тому, что сами знаем, ведь на всем Мурмане нет ни одной школы".

Некоторые колонисты занимаются и судостроением; мы видели на берегу не спущенный еще на воду, не вполне отстроенный листербот довольно больших размеров. Это — палубное судно, по образцу норвежских судов, по-видимому, выстроенное прочно, с знанием кораблестроительного дела. Нам рассказали, что хозяин этого судна продал недавно такое же судно, построенное и снаряженное им здесь же, в Норвегию за 4000 рублей, а что это судно им строится по заказу одному из русских промышленников. На берегу возле колонии мы нашли аккуратно сложенные в штабели 600 телеграфных столбов, привезенные из Архангельска, а в кладовой у одного из колонистов — проволоку и другие телеграфные принадлежности. Колонисты с большим сочувствием относятся к постройке телеграфа и обещали оказать всякое содействие при изысканиях и по развозке материалов по линии.

Из Ура-губы мы направились далее в Мотовский залив. Подходя к Арскому острову вблизи Ара-губы, мы обратили внимание на множество каких-то морских птиц, ростом [116] с голубя. Эти птицы тысячами плавали по морю и при приближении парохода стремглав, как брызги, бросались от него, не то бегом, не то вплавь, шлепая крыльями по воде. Оказалось, что это тупики, или так называемые Мурманские попугаи; все брюшко у них снежно-белое, пушистое, на шее черный галстух, щеки серые, вокруг глаз красный ободок, ножки красные, спина и крылья черные, большой тупой клюв с красными яркими полосками, а вокруг клюва желтый довольно толстый нарост; несоразмерно большой красный клюв так и кажется как бы приставным носом. А. П. Энгельгардт пожелал добыть несколько таких птиц, но для этого нужно было пристать к острову, где они, по-видимому, гнездились в расщелинах отвесных утесов, но не так-то легко было подойти к острову, который представлял собою одиноко стоящую в море скалу; море было неспокойно, а укрыться где либо за узким островом не было возможности, потому что ветер дуль вдоль острова.

Подходя к острову, мы проверили лотом глубину и бросили якорь на 18 саженях, затем была спущена шлюпка, на которой большинство из нас с А. П. Энгельгардт отправились к острову, но прибой волн к гранитным скалам острова был так силен, что нам с большим трудом удалось вы[117]прыгнуть из лодки и вскарабкаться по уступам чуть не отвесной скалы.

На верху остров представляет волнистую поверхность, в трещинах и расщелинах покрытую мхом и морошкою. Тупики, оказывается, большие любители этой ягоды, они в большом количестве водятся также на Айновских островах у входа в Печенгскую губу. Эти острова принадлежать Печенгскому монастырю и сплошь покрыты морошкою, которою издавна беспрепятственно и мирно лакомились тупики. Но несколько лет тому назад наших попугайчиков сильно пощипали кaкиe-то промышленники, их пушистые шкурки потребовались за границу и много тысяч тупиков поплатились жизнью для модных в то время дамских нарядов.

Но островку мы нашли несколько гагачьих гнезд, набрали гагачьяго пуху, но тупиков было не легко добыть, они сидели по уступам на отвесных скалах, обращенных к морю, подобраться к ним было довольно трудно, а убитые и подстреленные падали или в море или на уступы скал, на которые не было никакой возможности спуститься, но ловкие матросы с „Мурмана", оставленные нами в шлюпки, подобрали их в море, вскарабкались на скалы и достали почти всех, так что целый десяток тупиков и несколько других птиц попали в нашу коллекцию птиц [118] и их чучел.

Пока мы совершали описанную экскурсию по острову, остававшиеся на пароходе матросы занялись ловлею трески и натаскали удами несколько штук крупной, хорошей трески на так называемый поддев. Этот способ лова заключается в следующем: на конце бечевки, длиною смотря по глубине места, где ловят, в данном случае около 20 саженей, прикрепляется крючек и грузило для того, чтобы крючек спустился до дна, к кручку привязывается белая узкая лента, обыкновенно вырезанная из кишек той же трески, и затем ловец постоянно дергает за бечевку по возможности широкими взмахами. К этому лову, по возвращении на пароход, присоединились и мы. Почему при таком способе лова треска попадает на крючек, объяснить трудно; матросы уверяли нас, что треска, играя привязанною к крючку ленточкою, попадается на крючек; но если бы это было так, то, хватая ленточку, рыба срывала бы ее и попадалась бы на крючек ртом, между тем все время, что мы ловили, ленточки на крючках оставались целыми, а рыбу мы вытаскивали то за бок, то за хвост и проч. Нужно поэтому думать, что просто рыбы было такое множество, что при взмахахе крючком он совершенно случайно задевал то ту, то другую — за что попало. Мы так увлеклись этой [119] ловлей, что все замахали бечевками и в каких-нибудь полчаса натаскали пуда три превосходной крупной трески и несколько зубаток.

Когда мы после того ели превосходную уху из свежий наловленной нами трески с жирною, нежною, вкусною максою (тресковою печенью), нам невольно вспоминалось — в какую сравнительно гадость превращается эта вкусная в свежем виде рыба, когда она попадает на всемирный рынок в виде столь любимой жителями севера соленой вонючей трещечки или сушеного и вяленого лабардана и штокфиша, а нежная вкусная печень — в виде аптекарского рыбьего жира.

В другой раз мы направились к острову Кильдину. Этот обширный остров находится при выходе из Кольского залива к восточной стороне в самом океане и отделяется от материка узким проливом, шириною от одной до трех верст. Поверхность острова представляет совершенно другой вид, чем берега материка. На материке огромные глыбы гранита, самых причудливых и неправильных форм, круто спускаются в море, тогда как у Кильдина берег довольно отлогий, постепенно ровными уступами поднимается вверх. Эти уступы покрыты зеленью, то там, то здесь пасутся олени и только с восточной и северо-восточной стороны высокий берег отвесно падает в море. Не только на[120]ружный вид, но и внутрений составь почвы на острове совсем иной: тогда как материк состоит из гранита, на Кильдине гранита вовсе нет и весь остров состоит из темного сланца.

Лет 25 тому назад Архангельским Губернатором Качаловым был возбужден вопрос об устройстве коммерческого порта в Монастырской гавани на острове Кильдин. На Мурман была командирована особая экспедиция из представителей Министерств Внутренних Дел, Финансов, Государственных Имуществ и Морского. Эта экспедиция и состоявшая при Министерстве Финансов Коммиссия для изыскания мер к экономическому развитию Северного края согласились с мнением Губернатора Качалова о необходимости учреждения коммерческого порта в Монастырской бухте на Кильдине, но мысль эта не получила осуществления.

Ознакомившись ближе с местными условиями, можно указать на те преимущества и недостатки, которые эта гавань имеет в сравнении с Екатерининскою гаванью. Монастырская бухта на острове Кильдин расположена в юго-восточном конце острова, в проливе между островом и материком; бухта эта сравнительно мала, она имеет в длину и ширину всего около 150 саженей. Хотя весь южный берег острова Кильдина на протяжении около [121] 2-х верст представляет очень хорошую стоянку для судов всякой величины, тем не менее, эту стоянку в отрытом проливе нельзя назвать гаванью. Монастырская бухта защищена от северных, северо-восточных и восточных ветров, чаще всего дующих на Мурмане, но она открыта для волнения при западных и юго-западных ветрах, хотя сравнительно и редких. На берегу Кильдина, как в Монастырской бухте, так и по всему южному берегу, имеется обширное пространство для построек. Кильдинский пролив никогда не замерзает. Как Кильдин, так и Екатерининская гавань находятся на средине Мурманского берега и Кильдин даже имеет то преимущество, что он расположен у самого океана, непосредственно на пути следования всех судов, тогда как Екатерининская гавань находится несколько в стороне. Но при всех достоинствах Монастырской бухты и всего южного берега острова Кильдина, главный недостаток этой гавани, помимо того, что она мала и открыта для западных и юго-западных ветров, это то, что она расположена на острове, а не на материке, от которая она отрезана Кильдинским проливом. Поэтому, сравнивая все недостатки и достоинства этой гавани с Екатерининскою, нельзя не отдать предпочтения последней. Прислушиваясь к отзывам о Мурмане, [122] о его климатических условиях и о колонизация Мурманского берега, нам нередко приходилось читать и слышать, что на Мурмане жить нельзя, что колонизация его не возможна, что никакое здоровье не может вынести его сурового климата и проч. Приведенные нами данные свидетельствуют, что, наоборот, климата вовсе не так уже суров, как его представляют, принимая в расчет лишь близость Мурмана к северному полюсу, что пресловутая полярная в течении двух месяцев ночь не так уже темна и не мешает даже мореплаванию и занятию некоторыми промыслами; что же касается до того, какое влияние оказывает климат на здоровье человека, то мы имели случай воочию убедиться, что жители Мурмана пользуются отличным здоровьем и доживают до глубокой старости. Возьмите, Кольского исправника В И. Смирнова, ему слишком 60 лет и, не смотря на такие годы, он целое лето плавает на пароходе и в лодках, переезжая из одного становища в другое в какую бы то ни было погоду, а всю зиму проводит в Коле и в разъездах по уезду на оленях; во всех наших экскурсиях он от нас не отставал, взбирался на скалы, ходил по тундрам, никогда не жалуясь на усталость. Мы видели седого старика колониста, который переезжал, не смущаясь, один, довольно зна[123]чительные пространства по морю в бурю и непогоду в небольшой лодки. На Кильдине в Монастырской бухте живет норвежец, принявши русское подданство, который поселился там лет 20 тому назад, жил долго в бедности, в землянке, питаясь почти исключительно изловленной им рыбою, потом поправился, обзавелся домом, оленями и теперь уже живет безбедно; у него восемь дочерей и, посмотрите на них, — все кровь с молоком, как на подбор. А в Екатерининской гавани мы насчитали, кажется, 15 детей из семей механика парохода „Мурман", сторожа и колониста; бегают оне босые по камням, живут там всю зиму и — здоровы. Все эти примеры свидетельствуют о том, что и климат на Мурмане едва ли плох для здоровья человека.

С 1-го июля за нами прибыль в Екатерининскую гавань пароход Товарищества Архангельско-Мурманского пароходства „Владимир", только что выгрузивший на Рыбачьем полуострове около 1000 телеграфных столбов, и мы в тот же день вечером снялись с якоря и направились к Архангельску.

Кроме нашей компании на пароходе был еще турист, какой-то Австрийский барон. Интересуясь севером, он приехал в Архангельск и пользуясь случаем отправился на Мурман; ружьями всех систем он был [124] снабжен в изобилии, стрелял он в каждую пролетавшую птицу и в каждого тюленя, который высовывался из воды, но и птицы и тюлени как то благополучно отделывались от его выстрелов. В последствие этот самый барон отправился на Новую Землю, где и остался на два месяца до следующего пароходного рейса.

Вообще наши северные берега усердно посещаются в последнее время иностранцами; в Коле мы встретили целую компанию англичан с массою чемоданов разных форм и размеров, уверявших, что они приехали на Мурман, чтобы поохотиться и поудить рыбу; на Новую Землю кроме барона отправилась даже дама шведка и какой-то Стокгольмский профессор и проч.

Проезжая многолюдные становища Териберку и Гаврилово, мы порадовались необычайному оживлению и кипучей деятельности в этих становищах. Сотни шняк выезжали в море на промысел, тысячи промышленников были заняты, кто ловлею рыбы, кто чисткою, приготовлением и солением наловленной рыбы, кто нагрузкою судов. Из Петербурга прибыло много судов и раскупали рыбу на расхват, масса рыбы привезенной с промысла, горы тресковых голов, наваленные на берегах, свидетельствовали о богатом улове. Тысячи неугомонных обжорли[125]вых чаек плавали вокруг и глотали выброшенные внутренности, исполняя таким образом обязанности санитаров; без них вся эта масса внутренностей, подвергаясь гниению. заражала бы воздух, а убирать их некому и некогда, все заняты промыслом.

Промысел обещает быть в нынешнем году удачным, все условия вполне этому благоприятствуют: рыбы много, мойвы для наживки также довольно, погода сравнительно хорошая, цена на соль низкая, а цена на рыбу, благодаря конкуренции прибывших судов, высока и доходит на месте до 80 копеек за пуд.

По собранным нами сведениям, до 15 июня только на западной стороне Мурманского берега было уже наловлено около 200.000 пудов рыбы, в том числе в одной Вайда-губе до 118.000 пудов. Из этого улова отправлено в Петербург 123.400 пудов рыбы и в 165 бочках около 1500 пудов рыбьего жира.

С июня месяца промысел переходит на восточную сторону Мурманского берега, и о результате дальнейшего улова нельзя еще было получить каких либо верных сведений.

Вообще же мы заметили необычайный подъем духа на Мурмане. Кроме удачнаго промысла, весть об устройстве телеграфа, об устройстве маяков по берегам Мурманского побережья, о том, что в будущем году па[126]роходы из Архангельска будут ходить еженедельно, а не в две недели раз, как теперь, и что по западной стороне Мурманского берега будет ходить особый местный пароход, в значительной мере возбудили энергию и предприимчивость, как промышленников, так и торговцев. В Териберке напр. купец Мерзлютин строит особую пристань, к которой могут приставать пароходы, соляной склад на 100000 пудов соли, склад угля и, что особенно важно, — казарму для рабочих на несколько сот человек. Купец Савин заводит пароход для перевозки мойвы, устраивает для нее особые садки и предполагает даже искусственно замораживать мойву, чтобы сохранять ее на то время, когда она отходит уже от берегов в океан. На Иокангских островах вблизи Св. Носа устраивается помещение для рабочих в тех видах, чтобы с весны заняться промыслом тюленей и т. д.

Да, не далеко, по-видимому, то время, когда, наконец, Мурману суждено сослужить службу России и получить подобающее ему коммерческое и политическое значение, указанное ему самою природою, когда его богатейшие рыбные и звериные промыслы получать соответствующее развитие, а устройство не только коммерческого, но и военного порта на Мурмане упрочить политическое значение России.

[127] С пребыванием русского флота на просторе, в свободных незамерзающих водах Мурмана, в его огражденных неприступными скалами заливах, этот флот будет иметь возможость развернуть, в случае надобности, в полной мере свои силы, будет иметь возможность выйти во всякое время на простор океана и появиться там, где того потребуют обстоятельства.

3-го июля мы уже подходили к Св. Носу; вот прошел из Белаго моря огромный иностранный пароход, нагруженный высоко над палубою массою досок; кругом нашего парохода тысячи тюленей, кувыркаясь и гоняясь, вероятно, за рыбою, подымали такую возню, что казалось будто море кипит, а вдали, то тут, то там, мелькали рассыпаясь мелкими брызгами фонтаны воды, выбрасываемой сновавшими во множестве китами... Наконец, мы и в Белом море; пройдя Городецкий, Сосновый и Зимнегорский маяки, мы входим в Двинский залив и затем на бар р. Двины. Здесь день и ночь работает землечерпательная машина, прочищая канал на баре. Великое дело сделали для Архангельска землечерпательный работы на баре: несколько лет тому назад на баре было всего 11—12 футов глубины, а потому догрузка иностранных судов производилась за баром при помощи лихтеров и мелких судов. Чего это стоило и [128] как тяжело ложились эти накладные расходы на нашу отпускную торговлю! Теперь все изменялось: на баре не видно ни одного судна, землечерпательными работами глубина его доведена уже до 18 футов, все пароходы свободно проходят до самого Архангельска и, нагрузившись на пристанях в городе или у лесопильных заводов, беспрепятственно выходят в море.

Таким образом, углубление бара и очистка русла Двины сделали Архангельск одним из лучших и обширнейших портов в Европе; гавань и пристани, к которым могут приставать суда, занимают ныне в р. Двине 20 верст береговой полосы, причем это пространство может быть еще расширено на много верст.

Пройдя от бара устьем Двины, около 50 верст, мимо десятка лесопильных заводов, обложенных кругом бесконечными штабелями бревен и досок, из-за которых торчат дымящиеся заводские трубы и слышен свист от движения пил, мимо ряда стоящих у пристаней пароходов и судов, на которые спешно производится нагрузка товаров, мы, наконец, 4 июля вечером благополучно пристали к Соборной пристани в Архангельск.

Оригинал текста 9 mb

© OCR Лысенко И., 2010 г.

© HTML Воинов И., 2010 г.