На Севере. Путевые воспоминания., Харузина В.Н. 1890 г.

VII.

Кола.

На небольшом мысу, зеленым отлогим скатом спускающемся к морской губе (длиной в 60 верст) раскинулась Кола. Точно заснула она тут со своими двухэтажными деревянными домами, с маленьким белым собором, с рядом амбаров на берегу, с неповоротливыми шняками, вытащенными на зеленую траву. Ровно два раза в день из-за гор нахлынет могучим потоком вода из океана и с тихим, едва слышным плеском зальет огромные желтовато-серые валуны на дне и высокие сваи, на которых стоят амбары. Ровно два раза в день отхлынет эта масса воды и сильным течением убежит за высокие горы. Обнажатся тогда сваи амбаров, заблестят еще мокрые носы и борта шняк, на дне поднимутся огромные камни, к которым прилепились жирной темной сетью водоросли, да на далекое пространство потянутся мокрые и упру[214]гие песчаные отмели. И ровно два раза в сутки поднимается и опускается уровень воды в реке Туломе, впадающей в Кольскую губу. Делается ли отлив — Тулома быстро побежит за солеными морскими струями и обнажится песчаное дно ее, устланное пахучими водорослями. Но вот начинается прилив, и морская вода бросается в широкое устье Туломы, останавливает ее волны и на 10 верст наполняет ее.

Какой красавицей становится тогда Тулома. С обеих сторон окаймленная высокими горами, она гордо плещется серебристыми волнами о их гранитные стены — и горы, точно любуясь ею, расступаются и дают ей место, так что, разливаясь у устья своего на 90 сажень в ширину, она в 6-ти верстах от города достигает 600 саженей.

В противоположность величественной, спокойной красавице Туломе, с другой стороны города, из-за высоких, частью песчаных, частью каменистых гор, рвется синяя шумливая Кола. Белой пеной разбиваясь о камни порогов, высоко взлетая жемчужными брызгами там, где ей преграждают путь слишком большие камни, она несется быстро, точно без оглядки, точно разметав на бегу беспорядочные синие волны и успокаивается только тогда, когда шумно вольется в спокойную морскую глубину.

Вода окружает с трех сторон Колу. Она точно оцепила колян, не дает им проходу. И спит Кола, как будто стесненная этими разнородными струями, этими молчаливыми, точно за[215]колдованными горами, залегшими всюду вокруг — за Туломой, за рекой Колой, за морской губой. А там за самим городом, отступив от нее на несколько десятков саженей, возвышается гора Соловарака, своими отрогами уходящая вдоль правого берега Туломы. Покрытая лесом-кустарником, поросшая по граниту мелкорослой полярной флорой: ягелем, мелкой брусникой, толокнянкой, черникой, голубицей и вороникой, эта, имеющая 250 футов в вышину, гора, стоит одиноко и печально, точно на страже. В 1873 г., во время землетрясения, часть ее, спускающаяся к реке Коле, обвалилась — и теперь, точно зияющая рана желтеет один бок ее, лишенный и той тощей зелени, которая хоть немного скрашивает остальную часть ее. А там, взберетесь вы на ее вершину — вам предстанет ягелевая тундра, сухая, бесплодная и на ней мелкорослые бедные березы, между которыми уходит вдаль узкая, едва заметная тропа — это путь в глубину Лапландии. За то, обернетесь вы назад — вы тотчас минуете равнодушным взглядом кучу серых домов внизу и с восхищением остановите взор на зеркальной, серебряной глади Туломы, залюбуетесь на пенящиеся волны игривой Колы и на спокойное величие морской губы. Дикий северный пейзаж, не блещущий роскошной растительностью, восхитит вас и здесь своим суровым молчаливым величием. Притом природа, не наградившая прочими дарами Север, не щадит для него эффектных освещений. Прелесть, которую они придают северному пейзажу, мало нам знакома. Нет у[216] нас художников, которые мастерской кистью передали бы ее нам. А между тем богатую жатву дал бы Север талантливому пейзажисту. Сколько раз, бывало, эта самая Кольская губа изменит свой вид, благодаря освещению. Падет на нее розовый отблеск вечерней зари — она вся зарумянится, загорится нужными переливчатыми тонами. Тулома — та уже давно закуталась в серебристый покров тумана, забежала за крутые горы, спряталась, притаилась за ними — а тут около моря, она мрачна и спокойна, и тень от ближайшей горы уже давно легла на нее. А морской залив все еще светится нежным багрянцем, и чистое прозрачное небо глядится в его спокойный воды. Прошло всего несколько часов — и на небе вспыхивает веселая утренняя заря. Ярким золотом подернулось от нее все небо, а она, румяная. радостная, и губу уже зажгла червонным золотом. Спят пока еще в легком тумане горы — когда-то еще проснутся они? А губа уже пробудилась, переглядывается с веселой утренней зоренькой.

Ясный безоблачный день совершенно изменяет весь пейзаж. Еще пуще, кажется, шумит и беснуется веселая Кола, прыгая вниз по порогам; Тулома горделиво переливает на солнце свои волны, точно разоделась она в искрящуюся одежду. Бухта голубая, ясная, спокойная, тихо плещется у зеленого берега, ласкается к поросшим лесом крутым берегам. Даль окутана туманом, тем особенным голубым туманом, который мне приходилось видеть только на Се[217]вере, в волнах которого так красиво покоятся зеленые леса и светлые кегоры. Что скрывает этот голубой туман? Какая чудесная страна находится за его таинственным светлым пологом? Но полно, стоит ли идти туда, разыскивать эту чудесную страну, когда и тут так хорошо. Да идти не хочется. Жаркий день обессиливает вас совсем. Да и все отдыхает кругом. Дремлет морская губа в зеленых берегах; дремлют и высокие горы. Даже чайка вон там точно застыла в растворенном лазурью воздухе. Как чуден Север в своей дикой красоте и пустынности.

Но не красивое место, а выгодное положение у трех водных путей, близ рыбообильной морской бухты, привлекало должно быть смелых новгородских насельников, которые, проникая все глубже и глубже на Север, завели на этом небольшом мысу свою колонию. Уже в XIII в. имя Колы упоминается в летописях: в числе других новгородских поселений на Мурманском берегу и Коле выпала на долю упорная и долгая борьба с воинственными соседями шведами, естественными соперниками русских в деле колонизации северного побережья. Тогда еще Кола ни откуда не получала помощи и на ряду с другими русскими колониями должна была обороняться собственными силами. Только в XVI в. Кола начала получать помощь от государства. В 1582 г., по повелению царя Иоанна Грозного, здесь был построен острог для обороны от шведов. Эта помощь жителям Колы оказалась вовсе[218] не излишней: 8 лет спустя — в 1590 г., шведы, под предводительством некого Кафти, появились недалеко от Колы на реке Туломе на острове, называемого еще до сих пор Немецким в память этого нападения. Шведы были удачно отбиты колянами, Кафти взят даже в плен со множеством добычи. Нападения шведов между тем возобновлялись постоянно, так что в XVII в. правительство сочло нужным послать в Кольский острог 100 стрельцов, а Петр I велел укрепить Колу большой деревянной крепостью. В 1780 г., при Екатерине II, Кольский острог был назван окружным городом, а в 1784 г. уездным городом Архангельской губернии.

Бурна история Колы. Основанная воинственными новгородскими ушкуйниками, она, казалось, была обречена на вечные битвы. Едва только прекратились нападения шведов, как начались против нее враждебные действия англичан. В 1809 г. англичане высадились на берегу Кольской губы. Кола была почти что беззащитна: в ней находилось только 50 солдат. Жители решились, однако, мужественно защищаться. Отправив жен и детей со своим имуществом в горы, они сами, под начальством купеческого сына Матвея Герасимова составили ополчение из 300 человек. Но перепуганный неприятелем городничий (городничие появились в Коле с 1797 г.) велел ополчению разойтись и не препятствовать высадке неприятеля. Жителям осталось только последовать за своими семьями в горы. Таким образом, город был взят и враги, захватив с собою в [219] плен городничего, уехали из Кольской губы с большой добычей⁵⁵.

Но самое страшное нападение на Колу англичан, еще памятное многим жителям города, произошло 10 августа 1854 г. Вот как рассказывал нам про появление неприятеля в Коле один из очевидцев, мещанин Лоушкин. Английский корвет “Миранда”, крейсируя вдоль Мурманского берега, захватил шняку с кольскими промышленниками. На шняке кроме трех кольских мещан находились еще двое поднадзорных. (Кола уже давно была местом ссылки; первые преступники были сосланы туда в 1550 г⁵⁶. Мещане, говорил Лоушкин, были посажены неприятелем в трюм, а поднадзорные оставлены на свободе. Вслед за тем “Миранда” двинулась в Кольскую губу. И до сих пор пароход не подходит к самому городу, но останавливается в трех верстах от него, в одной из многочисленных бухт губы, так как ближе к берегу губа считается слишком мелкой. Поднадзорные показали англичанам место стоянки судов, где и остановился неприятельский корвет. Затем была спущена шлюпка и губа исследована неприятелями. Оказалось, что можно проникнуть и дальше в губу, и англичане бросив бакана, вернулись на корвет. Жители отлично видели все действия неприятеля. Поэтому[220] тотчас после отплытия неприятельской шлюпки, двое из них — мещанин Балашов и Григорий Немчинов, подъехали к баканам и отрезали их. Несмотря на эту меру, англичане добрались до самого устья реки Туломы и тотчас же потребовали сдачи города. Отправившийся для переговоров Гр. Немчинов ответил, что он на это не получил разрешения от бургомистра. Тогда англичане объявили, что если сдача не последует через 5 часов, они откроют огонь. Защищаться было почти невозможно: в городе было всего 120 солдат, притом ни одного орудия. Однако Кола не сдалась. Прибегнув к обыкновенному месту защиты — горе Соловараке и окружающим ее лесам и горам, коляне отправили туда свои семьи. Сами же они остались со своим комендантом защищать родной город до последней возможности. Неприятельский огонь был ужасен: он продолжался непрерывно больше суток. Запылала вся Кола. Собор был насквозь прострелен, но еще стоял, пока, наконец, занявшись от горевшей деревянной стены старинного острога и деревянной башни, стоявших возле него, он не обратился, наконец, в кучу обгоревших бревен и досок. Под старинную деревянную кладбищенскую церковь Колы, построенную еще в 1727 г., неприятели подложили мину, но она каким-то образом осталась невредимой. Истребив огнем почти что весь город, англичанам, однако, не удалось сделать высадку. Коляне помешали ей и,[221] оставив груду жалких развалин, “Миранда” наконец удалилась из Кольской бухты⁵⁷.

Кола быстро оправилась от погрома, отстроилась заново и лучше, чем прежде. По плану под каждый дом был отведен довольно большой участок, так что здания не лепились друг к другу, как прежде, и представляли меньше опасности в случай пожара. Но на плане, составленном раньше постройки города, помечено гораздо больше домов, чем их есть в действительности. Теперь в Коле меньше 100 домов (из них один каменный — здание казенное), которые все расположены вдоль двух улиц, густо поросших травой. Дома большей частью двухэтажные, с двором иногда с огородом. Разведение овощей только что прививается в Коле, да и северный климат не допускает большой роскоши и разнообразия огородных растений. А дворы какие-то мертвенные и пустынные: не увидишь на них ни кур — любимцев хозяйки средней полосы России, ни гнидой савраски, мирно пощипывающей зеленую сочную траву, которой здесь так много⁵⁸. Внутри, дома страдают такими же недостатками в постройке, как и в любой северной[222] деревне: стены между комнатами и потолки в высшей степени тонки, окна обыкновенно остаются с двойными рамами круглый год, так что комнаты вентилируются только через дверь и т. п. Убранство составляют: кисейные занавески на окнах, киот с образами, за который обыкновенно бывает засунута пропыленная тетрадка со “Сном Богородицы”, и на стенах несколько лубочных картин. Один ряд домов выходит на зеленый берег губы. Тут у самой воды стоят амбары кольских купцов; они построены так, что вода во время прилива подступает к ним, и посредством блока можно нагружать шняки прямо из амбара. Немного поодаль лежат вытащенные на берег белые шняки. Дальше несколько карбасов привязаны к берегу; во время прилива они то и дело стукаются бортами друг о друга и о большие камни на дне, а во время отлива остаются печально накренившимися на песчаных отмелях. А на самом мысу — там, где Тулома соединяется с морской губой, стоит белый крест. Другой крест как бы заканчивает город на противоположном конце его, около устья реки Колы. Там построена часовенка во имя Спаса Милостивого и около нее высится старинный крест под навесом. По кольскому преданию он был поставлен собственноручно Варлаамием Керетским, святым очень почитаемым на всем Севере. На нем находится следующая надпись, которую можно еще ясно различить: “Лета 7143 (т. е. 1635) июня 16-го крест... на поклонение всем православным при благовер[223]ном царе и великом князе Михаиле Федоровиче всея России”.

Главное украшение Колы без сомнения ее собор. Он построен на месте прежнего, сожженного англичанами в 1854 г. Старый восемнадцатиглавый собор был построен в 1684 г. и отличался своей прочностью и красотой. Г. Максимов приводит интересное предание, связанное с его построением — предание, которое нам лично не удалось слышать от колян: мастер, выстроив его, перед всем народом бросил топор в реку Тулому, запил и уже ни разу в жизни не брал топора в руки и не рядился на другую постройку⁵⁹. Теперешний кольский собор далеко не отличается красотой. Он представляет большой каменный куб, в 2 света, выкрашенный в белую краску и увенчанный широким и приземистым зеленым куполом. Внутри, белые гладкие стены, не украшенные образами и бедный низкий иконостас производят холодное, неприятное впечатление. Всего в нем три предела: во имя Воскресения Христова, святого Николая Чудотворца и святого Алексея Божия человека. Боковые приделы еще беднее и сумрачнее главного. Новый собор обнесен низкой деревянной решеткой. На образовавшемся, таким образом, церковном дворе стоит достопримечательность Колы, единственное воспоминание об ее бурном прошлом: разбитая 6-ти фунтовая пушка. По словам одних, она была разбита во время последнего на[224]падения англичан; другие говорят, что она и до этого сохранялась, как воспоминание о бывшей тут крепости, уничтоженной при Екатерине II. Тут же на дворе воздвигнут большой крест с дощечкой, на которой кратко рассказан пожар прежнего собора.

Есть в Коле и другая церковь во имя святой Троицы, так называемая кладбищенская. Она стояла прежде на узкой, длинной косе, вдающейся в морскую губу, окруженная молчаливым и неуютным, чисто поморским, кладбищем. Но во время землетрясения в 1873 г. Река Кола изменила свое русло, снесла часть косы со многими могилами и из косы сделала остров. И уныло, одиноко стоит кладбищенская церковь, отделенная шумливой Колой от города. Она очень древна и ветха, но пользуется глубоким уважением у колян. Перестроить ее намереваются уже с 1878 года, но никак не могут энергично приступить к делу. А между тем в Троицкой церкви править службу является уже невозможным, благодаря ее ветхости. В прежнее время в каждый большой праздник священники (их в Коле два) переправлялись на кладбище и служили обедню в Троицкой церкви, где находилась всеми почитаемая икона святой Троицы. Теперь же, когда за ветхостью церкви служить в ней опасно, священники заперли ее совсем, а икону святой Троицы перенесли в собор. Этим они возбудили сильное недовольство среди колян, которые убеждены, что самой иконе не нравится такое перемещение. Ходят слухи среди жителей[225] города, что часто ночные сторожа видели в кладбищенской церкви зажженные свечи и лампады — некоторые даже слышали службу.

“А попы и не взойдут”, с возмущением говорили нам коляне, “трудно нешто переехать на остров? Так никто и не ходит туда”.

“Бают, вишь, пасть она может, народ задавить. Так уж будто разом всех и убьет? Уж кого убьет — жить тому значит не положено. Смерти без смерти не бывать”.

Пустынно и мертвенно тихо в Коле летом. Мужчины почти все на промыслах, куда они отправляются ранней весной, чтобы возвратиться в родной город только поздней осенью. Женщины сидят преимущественно дома, справляя домашнюю работу. Даже в церкви на службах бывает мало народу. На улицах только и увидишь, что ребятишек. То они шумно играют в мяч на зеленом морском берегу; то, взвалив на плечи весла, они бегут к морю, чтобы, переехав на другой берег губы, набрать на торфяном болоте желтой морошки; то видишь — целый отряд их идет с корзинами и грабилками⁶⁰ в руках на Соловараку за грибами, черникой и вороникой⁶¹. Но кроме их веселых, молодых [226]голосов вы редко услышите оживленный шум на улице. Редко, редко только пройдет какой-нибудь колянин, стуча сапогами по деревянному тротуару — пройдет быстро, решительным шагом, к амбару или к шняке, вот медлительно, лениво возвращается домой из присутственного места должностное лицо; вот две колянки в сарафанах и высоких кокошниках идут за водой к реке Коле. Стих шум от их шагов и снова молчание. Через несколько минут видишь того же колянина, возвращающегося так же быстро из амбара; те же колянки идут, отягченные полным ушатом — пройдут, и снова наступит тишина. Добрые хозяйки редко выходят из дому: они должны стряпать, обшивать семью, вязать толстые чулки для ходьбы (тут при ходьбе по каменистой почве, поросшей ягелем и жестким кустарником, предпочитают толстые шерстяные чулки сапогам, которые скоро рвутся и стоят очень дорого, несмотря на то, что изготавливаются чаще всего дома; иногда к этим чулкам пришивают кожаную подошву) и исполнять другие домашние работы.

По праздникам город оживляется немного больше, но только тем, что на улицах прибавляется число пьяных. Кола пьянствует постоянно. Норвежский ром, ввозимый и до сих пор в большом количестве в поморские становища[227] всего Мурманского берега, несмотря на недавнее запрещение правительства, в большом употреблении в Коле.

Пьянство достигает еще больших размеров во время пребывания в Коле лопарей. Оживляется и город, по которому то и дело снуют кучки лопарей и поморов. Лопари, как известно, являются в Колу, чтобы свести счеты с кольскими купцами.

О меновой торговле лопарей с поморами писали часто и много. Поэтому только в общих чертах припомню эту торговлю, которая является грубым средством эксплуатации лопарей. Находясь в Коле, лопари закупают все нужное в хозяйстве, как-то: съестные припасы, некоторые хозяйственные принадлежности, материи на одежду, порох, дробь и т. п. у кольских купцов - покупают все это в долг. Расплачиваться они должны рыбой, которую обязуются представить к известному сроку в Колу. Лопарь никогда не обманет и действительно к назначенному времени приезжает в Колу со своей семгой. Тут-то и начинается грабеж лопарей. Прежде всего кольские купцы на все свои товары назначают огромные цены — так например аршин ситца стоит в Коле 25-30копеек, 1 фунт сарсапарели, любимого напитка лопарей, который они кроме того употребляют как лекарство — 4 рубля (вместо обычной цены 2 рубля) и т. д.⁶² Отдав рыбу своему[228] хозяину, при чем большое количество ее отчисляется в брак и по этому сбывается ими за уменьшенную цену тому же помору, лопари идут с ним в его контору. Тут сверяются счеты хозяина и бирки лопарей. За каждый пуд семги лопари получают приблизительно около пяти рублей. Вычитывается поэтому, сколько задолжали лопари помору и сколько остается денег за купцом. Во время сделки обильно льется водка и норвежский ром. Лопари страшно падки на вино, и обыкновенно уже в первый день их можно увидать пьяными. Не пьянеет, однако, угощающий их купец помор. Ему выгодно это повальное пьянство лопарей. В дни, когда производится расчет — а купцу выгодно чтобы длился он дольше — помор сумеет навязать лишний товар потерявшему всякий смысл лопарю, сумеет ловко подтасовать счеты. Лопарь, находясь в самом добродушном настроении, всему верит, за все расплачивается. Кола затягивает лопаря и он, благодаря своей бесхарактерности, часто не бывает в силах вырваться из нее. Часто, например, видишь — идет, лопарь с куском сукна под мышкой: “Вишь, сукна на юпу домой несу. Прощаемся с Колой городом. Всего накупил; только вот прибылой воды дожидаемся, чтобы по воде было ехать”.

Но проходить прилив; отлив уже начался, а[229] тот же лопарь идет вам навстречу еще менее верными шагами.

“Что же ты не уехал?”

“Нельзя так; хозяин держал... вот на юпу сукна купил... прибылой воды ждать надо... нельзя против воды-то”. На следующий день тот же лопарь встретится вам с тем же куском сукна и все с той же речью: “на юпу вот сукно... прибылая вода...”

И завтра, и после завтра тоже самое. Лопарь живет в Коле до тех пор, пока хозяин промышленник, обделав все свои дела, не перестанет поить его.

Что лопари находятся у них в кабале, этого не отрицают кольские купцы. В свое оправдание они, однако, приводят то, что сами находятся в такой же кабале у архангельских капиталистов. Дело в том, что, привозя рыбу в Архангельск, они принуждены бывают сбывать ее архангельским купцам по той цене, которую им те предлагаюсь. Это происходит оттого, что у кольских купцов нет в Архангельске своих складов - негде держать рыбу в ожидании, когда на нее поднимется цена. Кроме того, нет и времени ждать: кольские купцы принуждены к известному сроку возвращаться в Колу с товаром для лопарей. Не имея в руках запасного капитала, они волей-неволей отдают тогда за бесценок свою рыбу, чтобы было на что купить товар. Следует так же принять во внимание, что они очень много теряют на бракованном товаре и на утечке; соль, кадки и бочки покупаются ими же —[230] и между тем им обыкновенно приходится отдавать пуд семги за 5-6 рублей, т. е. получить незначительную прибыль на пуд. Естественно, что все свои убытки они вымещают на лопарях. Часто администрацией возбуждался вопрос об упорядочении торговли семгою. Особенно живо принялся за разрешение этого вопроса бывший архангельский губернатор Н. М. Баранов. Однако до сих пор торговля ведется на прежних исстари существовавших основаниях.

Кто не жил хоть некоторое время в Коле, тот почти не может себе представить, как вяло и сонно течет здесь жизнь и как она томительно ложится на душу. Чтобы хотя отчасти понять это, необходимо припомнить, что Кола, так сказать, отрезана от всего мира. Сообщение со всем этим остальным миром устанавливается летом во время навигации; сухопутным путем, тем самым, по которому прошли мы от Кандалакши до Колы, большей частью пользуются зимой. Во время же распутицы весной и осенью до Колы не доходит никаких вестей из всего остального мира. И живет Кола своей особенной тихой, вялой жизнью. Зимой веселее, конечно; возвращаются с промыслов мужчины; люднее становится в городе, веселее жить, хотя тут-то и начинаются долгие полярные ночи, освещенные только сполохами да отблеском снега — ночи, уступающие дню иногда только несколько часов в сутки. За то веселится молодежь. Девушки по очереди устраивают у себя в доме вечерки: припасают угощение для подруг и ждут молодых[231] людей. Играют, то есть танцуют “кресты”, “шестерку” , “кандрель”. Веселье молодежи продолжается иногда до 3-5 часов утра (на святках же и на масленице до 6 часов), после чего парни идут провожать домой тех девушек, за которыми ухаживают. Старшие смотрят сквозь пальцы на эти ухаживания и по возможности стараются даже удаляться во время вечерок, чтобы не мешать молодежи. У замужних женщин свое веселье: это именины, справляемые всегда томительно долгим именинным обедом с неизменными пирогом с семгой, пирогом с палтусом, студнем, пирогом с черносливом и т. п. Летом стол рыбный; зимой подаются и мясные блюда⁶³. Девушки на этих обедах не бывают; зовут только замужних женщин с их мужьями. Чинно сидят гости за столом; мужчины по одну сторону, женщины по другую; хозяйка обходит их, угощая. Есть еще празднества, на который имеют право только замужние женщины: это так называемые “бабьи праздники” — 26-го декабря (Собор Божьей Матери) и второй день Пасхи. Все замужние колянки обязаны в эти дни идти к службе затем, разряженные в богатые сарафаны, в шитые золотом и жемчугом кокошники, закутанные дорогими платками они идут обедать к своим матерям. Даже если у замужней колянки нет матери, но [232] в родном доме осталась сестра, хотя и моложе ее - она идет домой. Только в том случае, когда в доме у нее только отец да братья, она: освобождается от этой обязанности.

Есть в Коле для развлечения обывателей, три библиотеки: одна при училище, другая при кольском соборе, третья при полицейском управлении. Коляне вообще любят читать. Тем более интересна судьба этих библиотек. Соборная библиотека, которая состоит из духовных и светских книг, тщательно хранилась местными священниками. Что касается до второй из библиотек то она, имевшая около 200 книг, теперь почти вся расхищена, благодаря небрежности заведовавших ею.

Только тот, кто представить себе жизнь в Коле, может понять, что значит прибытие парохода в Кольскую губу — желанного парохода, который одним приносит письма, другим — газету, третьим, съестные припасы, нужный для какой-то постройки кирпич и т. п. — и всем колянам, наконец, долю оживления в виде “привального” и “отвального” пиршества. Так как времени прибытия парохода нельзя точно определить в виду того, что туманы и бури в Ледовитом Океане часто задерживают его на неопределенное время и так как, кроме того, пароход останавливается в 3-х верстах от города — его караулят несколько дней. Бегают на Соловараку смотреть, не покажется ли дымок, прислушиваются, не послышится ли свисток — и обманываются десятки раз.[233]

Трудно описать ту радость, которую почувствовали мы, когда в одно холодное, пасмурное утро мы вдруг услыхали торопливые шаги людей, ходивших взад и вперед под нашими окнами и часто повторявших на разные лады заветное слово “пароход”. Утомленные 22-дневным пребыванием в Коле, мы уже давно страстно желали вырваться из нее. С какой радостью присоединились мы к кучке колян, спешивших к устью реки Туломы, где стоят карбасы. Помню, утро было холодное, свежесть лежала на окрестных горах. Скользя по мокрым, покрытым слизистыми водорослями камням, которые уже успел обнажить отлив, мы добрались до карбаса. И вот быстро понесла нас “убылая вода” из Кольского залива. Здоровый йодистый запах охватывает нас вместе с легким ветерком. Внизу под водою видна темно-бурая сеть водорослей, обращенных своими концами в сторону отливающей воды. Мы обгоняем по пути нагруженные карбасы, которые тоже спешат к пароходу. Вот и Кола с Соловаракой исчезла за выступом горы. Сильнее гребут гребцы. Вот, наконец, на зеленом фоне гор темным силуэтом вырисовывается желанный пароход.[234]

<<< к оглавлению |

OCR Дзенисов Георгий, 2013 г.

HTML Воинов Игорь, 2013 г.