Герберштейн и его историко-географические известия о России.

Сочинение Е. Замыславского

С приложением Материалов для историко-географического Атласа России XVI в.

(избранная глава)

С.-ПЕТЕРБУРГ, Типография брат. Пантелеевых, Казанская ул., д. №33

1884 г.

[96]

Весною 1496 г. было отправлено войско на Каянскую землю, прилегавшую к Ботническому заливу. Оно находилось под начальством Ивана и Петра Ушатых и состояло из Устюжан, Двинян, Онежан и Важан. Участие этих обитателей севера могло обещать успех, и действительно, русская рать совершила смелый поход, напоминающий походы Руссов на Черном и Каспийском морях в славную эпоху сложения русского государства. От устьев С. Двины русская рать поплыла морем-океаном, миновала Мур[97]манский Нос (вероятно, так назван Святой Нос), и достигнув отдаленной Каянской земли, повоевала здесь берега восьми рек. Жители берегов Лиминги признали над собою власть великого князя и с русскими воеводами отправили послов в Москву10. В том же году, когда Русские с двух сторон напали на владения Швеции, великий князь отправил к датскому королю Григория Истому, вместе с тогдашним послом датского короля, Шотландцем Давидом. Они сначала прибыли в Новгород; по отсюда ехать в Данию было опасно, так как Россия вела войну с Швецией и находилась в враждебных отношениях и к городам Ганзейского союза, и к Ливонии. Поэтому Истома и Давид избрали путь более безопасный, хотя он был длиннее. Добравшись до устьев Северной Двины, они поехали морем, держась берегов Лапландии и Норвегии. По этому же пути ездили в Данию и Власий, и Димитрий Герасимов. Эти путешествия, как впрочем, и многие другие обстоятельства, должны были убеждать Русских людей в необходимости обезпечить себе другой путь на запад. Не даром покоритель Новгорода поспешил основать город на берегу Балтийского моря и назвал его в честь своего имени11. [98]

В 1497 г. датский король Иоанн был признан королем Швеции. С этим признанием и война последней с Россией должна была прекратиться. Сношения с датским королем, однако, не прерывались. В 1500 г. апреля 2-го к нему были отправлены великим князем Юрий Мануйлович Грек и дьяк Третьяк Долматов, вместе с датским послом Иваном. Русские послы возвратились в августе 1501 г., и с ними приехал посол датского короля Давид12.

В котором году ездили в Данию Василий и Димитрий Герасимов мы не знаем, вероятно — в конце XV или в начале XVI в., когда существовали враждебные отношения к Швеции и к ганзейским городам, так как и тот, и другой ездили в Данию северным морским путем. Власий разсказывал об этом пути короче, чем Истома. Оба они вернулись через Ливонию и совершили свое путешествие в продолжение года. “Хотя”, замечает Герберштейн, “Григорий Истома говорил, что половину этого времени он был задержан (detentum et remoratum) бурями во многих местах, однако и он, и Власий постоянно утверждали, что в это путешествие они сделали 1700 верст, т.е. 340 миль”. То, что сообщили Истома и Власий, было подтверждено и Димитрием Герасимовым. Каждого из них Герберштейн разспрашивал порознь; но не смотря на тщательные расспросы, в его разказе о плавании великокняжеских послов по Ледовитому морю встречаются, как увидим, некоторые ошибочные данные13.

В устьях р. Северной Двины Истома и его спутники “сели на четыре судна; плыли, держась правого берега океана, и видели там высокие и суровые горы. Сделав 16 миль и переехав через какой то залив, они приплыли к левому берегу и, оставив вправе [99] обширное море, которое получило свое имя от реки Печоры, также как и соседние горы, прибыли к народам Финлаппии” (Finlappiae). Потом, оставив землю Лопарей (Lapporum) и сделав 80 миль морем, они достигли страны Нортподен (Nortpoden), подвластной королю шведскому. Русские называют ее Каянскою землей (Kaienska semla), а народ — Каянами (Kayeni). Он говорил, что подвигаясь оттуда вдоль извилистого берега (emenso ac superato littore flexuoso), который тянулся вправо, они достигли мыса, называемого Святым Носом (Sanctus Nasus). Святой Нос есть огромная скала, вдающаяся в море, на подобие носа; под нею видна водоворотная пещера, которая каждые шесть часов поглощает морскую воду (mare) и с большим шумом обратно изрыгает назад (reddit euomitque) эту пучину. Одни говорили, что это середина моря, другие — что это Харибда. Сказывал он, что сила этой пучины так велика, что она притягивает корабли и другие предметы, [находящиеся] по близости, крутит их и поглощает, и что они никогда не были в большей опасности. Ибо когда пучина внезапно и сильно стала притягивать корабль, на котором они ехали, от они едва с великим трудом спаслись, налегши всеми силами на весла” (renitentibus remis)14.

Так описан путь от устьев Северной Двины по Белому морю к мысу, и в настоящее время называемому Святым Носом и составляющему точку раздела между океаном и Белым морем. О нем, однако, ничего не говорится в Записках. Считает этот пропуск случайным — было бы не основательно, так как Герберштейн подробно говорит о северных водах. По всей вероятности, он и не подозревал, что Белое море составляет отдельную часть Северного океана, так как Русские употребляли одно и то [100] же слово для означения как этого моря, так и Северного океана15.

От устьев р. С. Двины Истома и его спутники плыли по “правому берегу океана”, то-есть, по тому берегу Белого моря, который тянется от устьев этой реки к Мезенской губе и называется Зимним, и здесь-то они видели с моря те незначительные пологие горы, которые им казались и высокими, и суровыми16.

Оставив вправе море, получившее свое имя от р. Печоры, наши путники направились к Святому Носу, за которым к западу, как, вероятно, и сообщили Герберштейну, лежала земля Лопарей (Finlappia), а далее за нею, по тому же направлению — земля Каянов (Kaienska semla, Nortpoden), то-есть Квенов, составляющих особое племя финской ветви. С древнейшего времени двигаясь с востока на запад, как предполагают, от берегов Белого моря к Ботническому заливу, это замечательное племя распространилось по всей области, лежащей вокруг северной части Ботнического залива. Уже в IX в., по свидетельству Отера, земля их прилегала к северной Норвегии. Первые враждебные столкно[101]вения Русских с ними относятся к XV в. Герберштейн называет их землю не одним только русским именем; это приводимое ми иностранное имя Nortpoden означает северную, низовую землю. Такое же значение имеет, по толкованию Лерберга, и финское название Kainun-maa, Kainu-laiset, откуда Kwener или Quäner17.

Достигнув Каянской земли, Истома и его спутники продолжали подвигаться далее (на запад) и приплыли к Святому Носу. Виновником этого ложного известия едва ли не следует считать самого Герберштейна. Едва ли послы великого князя, дававшие точные отчеты в своих путешествиях, могли запамятовать, что мыс Святой Нос лежит не за землею Лопарей, а тем менее Каянов, и что земли этих племен лежат далее на запад от него.

Об этом мысе, близ которого наши путники подверглись великой опасности, они не преминули сообщить любопытные подробности, для проверки и объяснения которых приведем современные на описания его:

“Оба берега Св. Носа, вытянувшегося от материк к NNW” на 10 морских миль, “суть гранитные утесы темнаго цвета, высотою до 30 сажен; подошва их усеяна гранитными обломками, местами скатившимися в воду, в оврагах снег виден во все лето. Хребет пологих гор”, возвышающихся сажен на 15 или 20-ть над этими утесами, “покрыт белым мохом; к югу продолжается этот хребет внутрь материка, а к северу постепенно снижается, равно как и самые утесы”… На восточном берегу — небольшие заливы, кажущиеся неглубокими оврагами; на западной стороне — обширный залив, называемый Свято-носским или Иоканским. “Восточный и южный его берег, принадлежащий к Свято-Носскому полуострову, утесист. С юго-западной стороны залив ограничивается более пологим и не столь высоким Лапландским берегом”. Этот именно залив, по всей вероятности, и назван пещерою (antrum) в вышеприведенных известиях. К NW, в 120 саженях от низменной оконечности Св. Носа, лежит камень Воронуха, “покры[102]вающийся водою при приливе; глубина между ним и берегом 10-15 сажен; но тут редко проходят даже промышленничьи суда, ибо течение прилива сильно бьет к берегу, а отлив идет через этот камень”. Течения, образующиеся во время прилива и отлива, верно определенное в описании Герберштейна, сталкиваются на оконечности Святого Носа с постоянным течением из Святоносской губы и потому-то на этой оконечности бывает сулой (vorago), то-есть толчея, образующаяся от встречи двух противоположных течений. Об этом, вероятно, сулое, в котором едва не погибли наши путники, одни говорили, что он составляет середину моря, а другие, что это — Харибда.

Первое из этих толкований напоминает ту наивную эпоху средневековых космических воззрений когда полагали, что разделенная на три части света земля (Европу, Африку и Азию) со всех сторон омывается океаном, а в середине ее находится Иерусалим. Второе не принадлежит ли знакомцу Герберштейна, послу датского короля, Шотландцу Давиду, хотя впрочем и Русским не были чужды предания классической древности.

Перенесение божественной Харибды на север к мысу Святой Нос объясняется теми же причинами, какими объясняются и стремления греческих и римских писателей указывать на местожительство ее в Мессинском проливе. Здесь в начальную эпоху морских плаваний мало знакомые с средствами для борьбы с морскою стихией путники, будучи поставлены в необходимость держаться, по возможности, берега, подвергались тем же опасностям от сильных морских течений, разбивавших суда их о соседние скалы, каким подвергались они и в Северном океане, близ помянутого мыса. В мифе о Харибде, живущей у подошвы утеса, в проливе между двумя скалами, три раза в день выпускающей воду и три раза с страшным шумом ее поглощающей и губящей в это время все, что только ей попадается, народное воображение в наивной форме олицетворило необычайную силу морского водоворота, заставлявшего трепетать первых отважных странствователей по морям, их мало знакомым. Вот почему пребывание Харибды могли указывать в различных местностях, отличающихся морскими течениями18. [103]

“Миновав Святой Нос”, Истома и его спутники “прибыли к какой-то скалистой горе, которую им надлежало обойдти. Когда они были там задержаны на несколько дней противными ветрами, кормчий сказал: “Скала, которую вы видите, называется Семь (Semes); если мы не умилостивим ее каким-либо даром, то не легко нам будет миновать ее”. Истома упрекнул его за пустое суеверие, на что кормчий ничего не ответил, и они, задержанные там сильною непогодою в продолжение целых четырех дней, поплыли дальше, после того как ветры стихли. Когда они уже ехали с попутным ветром, кормчий сказал: “Вы смеялись над моим предложением умилостивить скалу Семь, как над пустым суеверием; но если бы я не умилостивил ее, тайно взлезши на камень ночью, то мы ни коим образом не получили бы дозволение пройдти”. На вопрос: что он принес Семи в дар? — он сказал, что лил на камень, выступ которого мы видели, овсяную кашицу, смешанную с маслом”19.

Название Семь заставляет остановиться на группе островов, известной и географам, и Поморам под тем же названием, так как через эти острова, лежащие близ Мурманского берега, между 54 и 56 градусом долготы (между 6° и 8° от Пулкова) в 30-ти морских милях на запад от острова Нокуева, должны были [104] проезжать послы великого князя на пути от Святого Носа к месту, названному в Записках Моткою. Правда, здесь название Семь относится к одной только скале; но едва ли можно сомневаться в том, что оно заимствовано от названия целой группы островов, названной Семиостровскою, по числу следующих, наиболее значительных островов: Малый и Большой Лицкой, Кувшин, Вишняк, Большой и Малый Зеленец, Харлов (крайний на западе).

Между материком и этими островами только два места удобны для стоянки судов, хотя и здесь они подвергаются не малым опасностям от морских течений. Эти места находятся против устья р. Харловки и в становище Семи островов. Из первой стоянки можно выйдти в море при всяком ветре, но за то она представляет более опасностей, чем становище Семиостровское. Последнее невыгодно, однако, в том отношении, что отсюда при N и NW нельзя сняться с якоря. Здесь находится часовня, и путники могут добыть пресную воду.

Так как только из Семиостровского становища мореходам нельзя пускаться при N и NW в дальнейшее плавание, то есть вероятие предполагать, что четырехдневным местопребыванием Истомы и его спутников было именно это становище. Близ него находится имеющий круглую форму и отвесные берега остров Кувшин, который, может быть, и назван скалою Семь20. Ночью тайком от наших путников, взлезал их проводник на эту скалу с тем, чтобы принести жертву, конечно, не скале, а Тому, [105] к Кому он мысленно обращался с мольбой о милости и помощи. Хотя он и совершал языческий обряд, тем не менее можно предполагать, что он был христианин, а не инородец-язычник. Англичанин Антоний Дженкинсон, во время своего первого путешествия в Россию в 1557 г., записал в своем путевом журнале следующее любопытное и достоверно известие: “7-го июля прибыли мы к мысу, называемому Svetinose, который образует вход в губу св. Николая. У этого мыса лежит большой камень (a great stone), которому проходящие ладьи (barkes) обыкновенно приносят в жертву масло, муку и другие припасы, полагая что в случае отказа в этом приношении ладьи и другие суда должны погибнуть, что часто и случалось”. Следовательно, в XVI в. предки отважных и предприимчивых русских Поморов еще сохраняли языческий обряд жертвоприношения. Какой он имел смысл в XVI в. — мы не знаем и не можем сказать ничего определенного о происхождении его. Как известно, у обитателей стран, лежащих на крайнем севере европейского материка, и в христианскую эпоху долго сохранялось религиозно-нравственное и поэтическое наследие языческой эпохи и не потому только, что они поздно приняли христианство. Живя среди постоянных лишений и опасностей, и на суше, и на море, отчужденные от постоянных, непрерывных сношений с другими, они естественно долго сохраняли обряды, которыми поддерживалась вера в легкую возможность обезпечить себя от частых опасностей, сохраняли и сказания, в которых находили живое олицетворение сил природы. Жители Исландии сберегли песни Эдды; жители Норвегии и до настоящего времени отличаются обилием суеверий; мы еще недавно были свидетелями открытия на нашем севере новых, высокозамечательных произведений народного творчества древнейшей эпохи. Поэтому нет ничего невероятного и в описанном выше обряде жертвоприношения, который совершался Поморами в XVI в., видеть обломок русской старины: в X в. русские промышленники, ездившие на лодках по Днепру в Черное море, приносили жертвы на острове, лежавшем за опасными порогами Днепровскими; горы и скалы чтились древними Славянами язычниками21. [106]

Тому, что описанный Дженкинсоном обычай так долго держался у Русских на севере, могли способствовать и постоянные сношения с Финнами. Они боготворили в древности скалы и камни. Морское божество, по понятиям Финнов, “имело свое пребывание в пестром камне на дне морском, и вообще с каждым чем-нибудь замечательным камнем связана была у них особая легенда”. Боготворение камней составляет одну из выдающихся особенностей религии Лопарей. “Везде, где говорят языком Лопарским”, замечает Кастрен, “слышны предания о Сейде, Сиейде, то-есть, об идолах из камня, в которых, по понятиям Лопарей, живет божество, и ему они приносят жертвы, по большей части состоящие из рогов и оленьих костей. Эти верования Финнов и соединенные с ними религиозные обряды, в которых выражалось наивное, младенческое воззрение на природу, вероятно, не были совершенно чужды русским Поморам XVI в. А финское влияние на русские верования держалось долго даже там, где население, скорее чем на севере, утрачивало следы мифологических воззрений. Сохранилось указание на то, что Переяславцы до XVII в. боготворили камень, лежавший в буераке за Борисоглебским монастырем, в той местности, где в глубокой древности обитали Финны22. [107]

Рассказав о жертвоприношении на скале Семь, Герберштейн сообщает за тем, что Истома и его спутники “встретили другой огромный мыс, Мотку (Motka), подобный полуострову; на его оконечности находился замок Бартус (Barthus), что означает сторожевой дом. Ибо норвежские короли держат там военный гарнизон для охранения границ. [Истома] говорил, что этот мыс так далеко вдается в море, что в 8 дней едва можно обогнуть его; чтобы не замедлять своего пути, Истома и его спутники “с великим трудом на плечах перетащили и свои суда, и груз через перешеек шириною в полмили”23.

В настоящее время название Мотка имеют и залив, отделяющий от материка Рыбацкий полуостров с юга — один из самых значительных полуостровов на Лапландском берегу Северного океана, Архангельской губернии, Кемского уезда, — и мыс, находящийся при входе с восточной стороны в озерко или гавань Новой Земли, составляющую вершину Мотовского залива, через который должны были проезжать наши путники. К этому мысу, однако, нельзя приурочить то, что говорится в Записках о Московии об огромном мысе Мотка, так как он изображается подобным полуострову, столь далеко вдающимся в море, что едва только в 8 дней можно было обогнуть его. Без всякой натяжки описание это может быть приурочено не к мысу Мотка, а к полуострову Рыбачьему, хотя возможно, что названием Мотка в старину означали не только этот полуостров и, по всей вероятности, помянутый залив, но и мыс, носящий и в настоящее время это имя. Перенесение же этого имени от мыса, составляющего часть Рыбачьего полуострова на весь этот полуостров — явление обычное в истории географической номенклатуры. Так и в настоящее время Коляне называют его Цып-Наволоком, по имени мыса Цып-Наволока, лежащего на северо-восточной оконечности его.

На западной стороне он соединяется с полуостровом Средним перешейком, который имеет в ширину не более мили, с севера омывается Большою Волоковою губою, а с юга — озерком или гаванью Новой Земли. Другим перешейком, находящимся на юго-западной стороне этого полуострова, он соединяется с матери[108]ком, и по обеим сторонам этого перешейка также две губы: на северо-западной — Малая Волоковая, а на юго-восточной — Кутовая. Отсюда очевидно, что путники наши для того, чтобы обогнуть “мыс Мотку”, то-есть Рыбачий полуостров, должны были из Мотовского залива перетащить свои суда или через первый из определенных нами перешейков, то-есть тот, который находится между гаванью Новой Земли и Большою Волоковою губою и имеет в ширину не более одной морской мили, или через второй, то-есть тот, который находится между губами Малою Волоковою и Кутовою и имеет в ширину до двух морских миль (не более четырех верст). Указание на то, что они тащили суда через перешеек шириною в полмили, то-есть в три с половиною версты, заставляет остановиться на втором перешейке-волоке, названом в книге Большого Чертежа Мотокским (Мотоским) наволоком.

На “оконечности мыса Мотка”, следовательно, на северном берегу Рыбачьего полуострова находился, по свидетельству Герберштейна, замок Barthus (сторожевой дом), в котором норвежский король держал гарнизон для охранения границ. Хотя на северном “самом бойком” берегу этого полуострова и есть губа Вайда, искони привлекавшая и привлекающая промышленников обилием рыбы, хотя есть указание на то, что Норвежцы посещали этот берег еще в начале XVI в., тем не менее едва ли можно успокоиться на вышеприведенном определении Barthus. Под этим искаженным именем (норвеж. vardhus соответствует немецкому Wachthaus), по всей вероятности, следует разуметь построенную еще в XVI стол. Норвежцами крепость Вардэгуз, к северо-западу от Рыбачьего полуострова24. [109]

Мыс Мотка — в ряду географических имен, встречающихся в описании пути от устья Двинского до границ Норвегии, есть, к сожалению, последнее имя, могущее служить к ближайшему, более точному определению этого окольного пути, через который в XV в. ездили на запад послы великого князя московского. Обогнув этот мыс, “они приплыли в страну Дикилоппов” (Dikiloppi), то-есть диких Лопарей25.

Название Dikiloppi, записанное Герберштейном со слов русских послов, очевидно — тождественно с названием Дикая Лопь, встречающимся в русских источниках XVI в., и между прочим в духовном завещании великого князя Ивана Васильевича (1504 г.): “даю ему (сыну Василию)… Корельскую землю всю… со всем с тем, что к Корельской земле потягло, и с Лопью с лешею, и с дикою Лопью”.

Для объяснения этого деления Лопи на Лешую и Дикую, в связи с упоминанием Герберштейна о последней и с замечанием его о том, что Лопари занимались не только охотою, но и рыболовством, нельзя не иметь в виду современные этнографические [110] наблюдения над этим племенем. Существенное различие в быте, нравах и степени развития Лопарей в настоящее время зависит от промыслов, обезпечивающих их жизнь. Главный промысел одних — оленеводство, других — рыболовство. Лопарь — оленевод устремляет все свои заботы на охранение от хищного волка своих оленей и на отыскание им корма. Олень истребит пажить и Лопарь должен перекочевывать на другое место. При таких условиях жизнь его нисколько и ничем не обезпечена от опасных случайностей, быстро разрушающих все его не скоро и не легко приобретаемые материальные средства к существованию. Лопарь-рыболов также не обходится без оленей, но не они одни обезпечивают его существование. Рыбный промысел дает ему более постоянные и даже часто лучшие средства к существованию, чем занятие оленеводством. Лопарь рыболов не поставлен в необходимость переселяться с места на место; поэтому он скоро привыкает к оседлой жизни и вступает в постоянные торговые сношения с своими соседями и людьми заезжими, промышленниками26.

Примечания

[97]

10 П.С.Р.Л., VIII (Воскр. лет.), 231; Никон., VI, 146. Известия в этих двух летописях о походе в 1496 г. (7004) совершенно сходны (отличия слудующие: в Воскр. — р. Сиговая, в Никон. — Сигодая; в Воскр. — р. Гавка, в Никон. — Галовка); в обеих приведены названия восьми рек, берега которых были повоеваны русскою ратью. Существенным дополнением к записи, находящейся в Воскр. и Никон. летоп., служит известие Летописца (Арханг. лет.), изд. в 1781 г., стр. 172 и 173. Арцыбышев, IV, 68; Геогр. свед. на Руси, И. Беляева, в Зап. Геогр. Общ., VI, 1852 г., стр. 251-252; Мурманский и Терский берега по Кн. Б.Ч., Е.К. Огородникова, в Зап. Геогр. Общ. по отд. этнографии, т. 2, стр. 588-589. О походе в Остроботнию в 1496 г. уном. Далин, П, 1043.

Коскинен замечает, что Русские в 1496 г. опустошили все побережье от Торнео до Калаиоки, Finnische Gesch., Leipzig, 1874, S. 85. Переезды по Финляндии, Я. Грота, С.-Пб., 1847 г., стр. 160-161: “Каяну окружает, особенно с севера, пустынный край”… Она “лежит почти в середине длиннаго водянаго пути, идущаго, в виде крутой дуги, от границ Арханг. губ. до самаго Ботническаго залива”.

11 R.M.C., 117 A: “cum magistro Dauid, natione Scoto” (р. п., 174: “с Шотландцем Давидом”); 117 B (175); 118-119: “Demetrius item ille… per que hoc ipsum iter in Nordvuegiam et Daniam missus uenerat” (р.п., 177: три раза ездил в Норвегию и Данию). Ср. в изд. 1557 г., стр. R. Никон., VI, 141 (1495 г.): от жителей Колывани “послом великаго князя поругание было, которые послы ходили от великаго князя в Рим и во Фряскую землю, и в Немецкую”. Ср. стр. 156.

[98]

12 Dahlmann, III, 255; П.С.Р.Л., VIII (Воскр. лет.), 238 (датский посол, “каплан, именем Иван” прибыл в Москву в феврале), 240 (Юрий Старой). Никон., VI, 159, 164.

13 R.M.C., 118 C – 119 A (р.п., 177: “однако и тот, и другой единогласно утверждали”; 118 C: “Uterque tamen constanter affirmabat”). В изд. 1557 г., Qiij, л. 2 об. “Derselb Tulmatsch (то-есть Истома) hat mir solche seine rays meer dan ainest gleichmässig gesagt”; ib., R: “Blasivs Vlas, der ander Tulmetsch, auch ain zimblicher gueter man”… “Demetter, der drtte Tulmetsch... bestättigt der andern baider, sagen, also das khainer neben den andern mit mir danon geredt hat”…

[99]

14 R.M.C., 117 B-C (р.п., 175-176), 117 C: “Est autem Sanctus Nasus, saxum ingens, ad nasi similitudinen, in mare promines”… В изд. 1557 г., Qiij, л. 2 об. “das ist ain Fels, an demselben Perg, darumb nennen sy den Per gain Nasen. Das sich derselb Fels von dem andern Gepürg herdan lässt, wie die nasen vom khopf”. Р.п., 175: “пещера с [несколькими] водоворотами”; 117 C: “sub quo antrum norticosum conspicitue”. В изд. 1567 г., CXXXI: “Vndter disem sicht man ein krumme hüle”… В изд. 1557 г., Qii, л. 2 об. “Vndter dem gepürg sicht man, wie das Moer einfelt vnd sich verleust, als auf sechs stund, vnnd dann wider vbersich heraus mit grossem sauss in die höch wallund aussfleust”…

[100]

15 Иcследования о состоянии рыболовства в России, т. VI, С.-Пб., 1862 г., стр. 118. Студеное море, море, море-окена упом. в Собр. гос. гр. и дог., I, № 158 1530 г., июля); А.И., I, №246 (1595 г., марта 19), стр. 462; II, № 355 (1610-1613 г.), стр. 425: “У пристани морской окиана: Архангелской город”; IV, № 254 (1675 г., июня 15), стр. 545. В кн. Б.Ч. (изд. 1846 г.), 159-170, 180-188, Северный океан и Белое море называются морем. Ср. Библ. ин. писат. о России, I, 66 (р.п. 31-32), Иовий. Описание Росс. Имп., Пушкарева, т. I, кн. 2, стр. 5. Кн. Б.Ч., 165: Соловецкое море.

Stuckenberg, II, 18: “Vom Weissen Meere bemerkt H.v. Baer, dass es gar nicht den Character eines Binnenmeeres, wie z. B. die Ostsee und das Mittelländische Meer behaupte”.

Белое море и Северный океан называли также и называют морем Мурманским. Ист. гос. Росс., Карамзина, II, пр. 62. Двинск. лет., Древн. Вивл., XVIII, 12-13. Ср. Англичане в России в XVI и XVII ст., Гамеля, I, 21-22; Четырекратное путеш. в С. Ледов. океан в 1821-1824 гг., Литке, I, 65.

Вероятно, Истома отправился в путь весною. R.M.C., 118 A-B (р.п., 176). Гидрограф. описание северного берега России, М. Рейнеке, II, С.-Пб., 1843 г., стр. 34, 42, 80, 81.

16 Рейнеке, I, 9-10; Stuckenberg, II, 16: “Die Fischer und Jäger des Weissen Meeres theilen die Gestade desselben überhaupt in das Westliche und Oestliche ein, von denen das Erste von Norwegen bis Oneg oder bis Dwina angenommen werden kann, das Andere von dort bis Waigatsch”… См. карту № 1, приложенную к нашему сочинению.

[101]

17 Castren’s Ethnolog. Vorlesungen, St.-Pet., 1857, S. 144-147; Изсл. Лерберга, 120-123. О Квенах см. соч. Reise durch Norwegen und Lappland v. Leopold v. Buch, 2 Th., Berl. 1810, S. 13 u. ff. Reisebilder aus den Skandinavischen Norden v. Hermann Zschokke, Wien, 1877, S. 256, 267.

[102]

18 Рейнеке, I, 121-122: II, 70-71; I, 123; II, 28-29; I, LXIII. Peschel, 91-92; Gesch. der Erdkunde und der Entdeckungen, Ritter, 41, 52, 75 (р.п., [103] 35, 45, 64); Путешествие игум. Даниила по Святой земле в нач. XII в., 27: “И есть от дверей Гроба Господня до стены великаго олтаря 12 сажен, и ту есть, вне стены за олтарем, пуп земленый”. Ср. ст. 31, пр. 3.

Мнения Русских людей XVII в. об устройстве мира см. в соч. Н. Костомарова: Русск. ист., в. 4, стр. 70-71. Соловьев, т. IX, по изд. 1859 г., стр. 460-461.

О Харибде — Geogr. d. Gr. u. Römer v. Mannert, IV, Leipzig, 1820, S 16, 20; IX (II), 171, 173, 286. Критич. изсл., относ. к древнейшему периоду истории Сицилии, Ф. Соколова, С.-Пб. 1865, 132-146. Ritter’s Geogr. Lexikon, 2 B., Leipzig, 1865, S. 151: “Die Meerenge von Messina… ist tief die Strömung darin heftig”. Всеобщая География, Г.А. ф. Клёдена, т. I, С.-Пб. 1876, 642: Близ Сициллы “от встречи морских течений с приливом и отливом образуется стремительный водоворот”…

19 R.M.C., 117 C – 118 A. Р.п., 176: “то нам никоим образом нельзя было бы пройдти”; в подл., 118 A: “nequequam transitus nobis concessus fuisset”. В изд. 1557 г., Qiij, л. 2 об. После первой речи кормчего — “als die baidt dem Shiffman darumb zuredten, schwig er darüber stil”… Die baidt, то-есть Истома и Давид. Р.п., 176: “лил на камень масло, смешанное с овсяною мукою”; в подл. 118 A: “auenae farina butyro permixtam super lapidem… se fudisse”.

[104]

20 “Росписание мореходства или лоция Беломорских поморцев”, Морск. сборн., 1866, № 3, стр. 22-23, продолжение, ib., № 7, стр. 142; Литке, I, 253-263, 260, 262; 257, к стр. 256 — частная карта Семи островов; Рейнеке, II, 109-119, 112, 114, 110, 115, 109: “Семиостровская группа лежит от острова Нокуева на NW, в 30 милях” ( у Литке, 257: “в 27 м.”). У Рейнеке, II, № 1, карта XXI, вид Семи островов.

Догадка Гамеля (Англичане в России, I, 14-15) относительно происхождения слова semes от camen невероятна, как справедливо замечает г. Огородников в изсл. Мурманский и Терский берега, по кн. Б.Ч., в Зап. по отд. этногр., II, 646. Замечание почтенного автора о том, что Семь островов около 1496 г. еще не были известны Русским, так как в Записках о Московии название Семь относится к “какой-то скалистой горе”, не выдерживает критики. Как мы уже видели, есть основание предполагать, что Герберштейн не все сообщенное ему послами великаго князя передал верно, к тмоу же и они могли смутно помнить то, что хорошо было известно русским мореходам. Ср. у Карамзина, VII, 124-125.

[105]

21 Известие Дженкинсона у Гамеля, I, стр. 14. О суевериях у жителей Норвегии см. Die Königreiche Schwedegen v. Possart, II, Stut[106]tgart, 1839, S. 40. Характеристика народных воззрений на природу севера, по причитаниям, сделана Е.В. Барсовым: Причитания северн. края, ч. I, М. 1872, стр. XVIII-XIX; ib., 311 — об обрядах заклания животных.

О жертвоприношениях у Восточных Славян сохранились известные свидетельства в Пов. Врем. лет, у Константина Багрян., Льва Диакона, Ибн-Фадлана. См. Истро. значение южно-русск. песен. творчества, Н.И. Костомарова, в Беседе, 1872, V, 120; Очерк слав. мифологии, Квашнина-Самарина, ib., IV, 238-239. Собр. соч. А. Гильфердинга, IV, 155, 191: “На ю. в. оконечности Раны, у мыса Göhren (Горнаго), лежит в море огромный гранитный утес, который до сих пор называется Buskahm, то-есть божий камень”, 192, 203.

22 О почитании скал и камней Финнами см. M. Alex. Castren’s Reiseerrinnerungen aus d. J. 1838-1844, S. 108-110; Reisebilder aus dem skandinavischen Norden von Dr. Hermann Zschokke, 271-273; Меряне гр. А.С. Уварова, Тр. I Археол. съезда, стр. 703-704.

Об отношении финского элемента к славянскому см. Ист. России, С. Соловьева, I, М., 1857, пр. 117, 125; Русск. Ист., К. Бестужева-Рюмина, I, 74; Меря и Ростов. княж., Д. Корсакова, 19-20 и др. Очерк Славян. мифолог., Н. Квашнина-Самарина, Беседа, 1872, IV, 227. По мнению Кастрена, представление о водном мифическом существе, wetehinen, заимствовано Финнами из Славянской мифологии. О древней культ. Зап. Финнов по соч. Алквиста, сост. Л. Майков, стр. 82-83. Об отношениях Финнов к Шведам см. Gesch. Schweden’s v. Geijer, I, 96. пр. 2; Zschokke, 257.

[107]

23 R.M.C., 118 A (р.п., 176).

[108]

24 Рейнеке, II, 275, 282, 257-258, 292-295, 271-280, 180, 296-297, 270-271, 258, 286-288. Ib., 283 о надписях 1510 г. на острове Аникиеве; 352; Литке, II, 36-51; Отчет по командировке на Мурманский берег, А.Д. Поленова, С.-Пб., 1876, стр. 35, 30: залив Мотка, Мотковский (Мотовский).

О значении слова Vardhus и о времени построения крепости Вардэгуз обязательно сообщил нам сведения академик А.А. Куник. “Ordbug over det gamle norske Sprog”, Johan Fritzner, Kristiania, 1867. Munk: “Om Graendse Traktaterne mellem Norge, Sverige og Ruesland”, стр. 320.

Г-н Огородников полагает, что “при правильном чтении кн. Б.Ч.”. (по изд. 1846 г., 161; по изд. 1838 г., 167) рч. Скитовка или Ситовка (в грамм. 1675 г. рч. Китовка, А.И., IV, стр. 549, 555; Д. к А.И., VI, 384, 390: рч. Китовская) “должна называется не Китовкой или Скитовкой, а просто Мо[109]товкой, и что все приведенные названия составляют отступление от подлинника”. Зап. по отд. этногр., т. II, стр. 639. С этим мнением нельзя согласиться. Под именем р. Китовки следует разуметь р. Титовку, так как она именно подходит под определение, сделанное р. Скитовке в кн. Б.Ч., а замена к чрез т употребительна в нашем языке. Рч. Титовка впадает в губу Кутовую Мотовского залива, а из этой губы идет волок “в другую губу из Варангскаго залива, к S. O. вдающуюся, которая, по сей причине, Волоковою называется. Волок сей имеет дл. 7 в… и простирается низменною долиною… Чрез сей волок переходят пешком все следующие из Колы в р. Печенгу” — Литке, II, 49. Именно этот путь и описан в книге Б.Ч.

В определениях Гамеля (Англ. в России, I, 14-15) много произвольного и не точного. В Записках Герберштейна нет никаких указаний на то, что Истома и его спутники из Мотовской губы поплыли в гавань Новой Земли; к Мотовской губе прилегают два перешейка-волока и потому нельзя бездоказательно принимать один из них за место переправы Истомы и его спутников; Рыбачий полуостров соединяется не с твердою землею, а с Средним полуостровом. Г-н Огородников (см. его изсл. в Зап. Геогр. Общ. по отд. этногр., II, 638-639) не совсем точно излагает объяснения, сделанные Гамелем (14, пр. 1) относительно географического значения слова Мотка у Герберштейна.

25 R.M.C., 118 A (р.п., 176): “Dein in Dikilopporum, qui feri Loppi sunt regionem… nauigasse”. В изд. 1557 г., R: “die wilde lappen, durch die Moscouiter Dikilopy genent khumen”.

[110]

26 Собр. гос. гр. и дог., I, № 144 (1504 г.), стр. 393 (Др. Вивл., II, М., 1788, № 123, стр. 408-434; 418); Доп. к Акт. Истор., I, № 222 (1572-1578 г.). Акты Арх. Эксп., I, № 347 (1590 г., апр. 17): “Се яз царь и в. к. Феодор Иванович всеа Руси пожаловал есми в Дикой Лопи, на Студеном море, волость Кереть да Ковду”…

Г-н Огородников собрал о Лопарях много дельных указаний, находящихся в актах XVI и XVII в. Зап. Геогр. Общ. по отд. этногр., т. II, стр. 578-611; VII, 68-86. Разделение Лопарей на горных и стадных, автор считает весьма древним, т. II, стр. 592; но горные Лопари также занимаются оленеводством. См. Possart, II, 32-39; Castren’s Reiseerrin. 1838-44, S. 41-42, 113-120; Zschokke, 269; Русская Лапландия, Н. Дергачева, Архангельск, 1877, стр. 11-12. 15-16.

О местожительстве Лопарей в Норвегии см. Gesch. Schwedens v. Geijer, I, 97; О др. культ. Зап. Финнов; Л. Майкова, 5, пр. 1 (Ж.М.Н. II р., 1877 г., июнь. стр. 264). Ср. Zschokke, 225: на берегу Норвегии, между 67 и 68° с.ш., и в настоящее время обитают Лопари, 262-263, 265-266. Ib., 253-254 — обстоятельный перечень сочинений о Лопарях.

Карта Берегов Белого Моря и Ледовитого Океана по известиям Герберштейна

Оригинал — 2.2 Мб

© Текст Е. Замыславский, 1884

© OCR И. Ульянов, 2009

© HTML И. Воинов, 2009