Д. Семенов, ОТЕЧЕСТВОВЕДЕНИЕ. ВЫПУСК I.СЕВЕРНЫЙ КРАЙ и ФИНЛЯНДИЯ. 1864 г.

[212]

Нравственные черты. — Образ жизни. — Религия. — Образование. — Поэзия.

Столичный житель составит совершенно ложное понята о финнах, если будет судить об них по чухонцам, живущим вблизи Петербурга — в деревнях Парголове, Токсове, Юках, Матусове и других пригородных селах. Проезжая по парголовской дороге в праздничный день, вы беспрестанно встречаете оборванных пьяных чухонцев, которые летят сломя шею, на своих таратайках, бьют безжалостно своих несчастных лошаденок; при въезде в деревню вас с одной стороны обступит толпа оборванных мальчишек, просящих милостыню; с другой — разряженные молодые девушки, которые выманивают у вас гривенник на будущую свадьбу.

Совсем другое вы встречаете в Финляндии. В продолжение всего путешествия нам не случилось встретить ни [213] одного пьяного, ни одного нищего, ни одной хромой или исхудалой лошади. При этом я невольно вспоминаю следующий случай, бывший со мною в Сердоболе. В единственной гостинице, в которой мы остановились, в общей зале собрались покутить чиновники города и для вящего удовольствия пригласили четырех ходячих музыкантов, игравших весьма сносно. На вопрос мой: кто эти музыканты, шведы или чухонцы? Одна из властей города отвечала с гордостью: “финны и шведы не ходят по миру. Это немцы, а финляндцы не немцы”. Этот факт вместе доказывает, как высоко финляндцы ценят труд. Честность финнов известна так же всему миру. Не было примера, чтобы ваша вещь, потерянная во время путешествия, не нашлась. Вам стоит только объявить об этом ближайшему гастгеберу (содержателю станции) и вещь будет доставлена в назначенное место. Найдя деньги, чухонец тотчас же отвозит их на ближайшую станции отдать смотрителю, а если узнает, что вы только что уехали, догонит вас и вручить лично и еще удивится, если вы ему предложите за это какую-нибудь плату. Он очень хорошо понимает, что присваивать чужую собственность недостойно честного человека. Чтобы ни запродал финн в долг, на какую бы сумму ни ссудил вас деньгами, он никогда не потребует расписки или какого-либо документа. Единственное ручательство для — него ваше честное слово. Но если вы раз не сдержали аккуратно ваше честное слово, вы теряете навсегда его доверие. Гостеприимство финна не имеет границ: дом его открыт для каждого странника. Если финн и возьмет с вас плату за свою хлеб-соль то самую ничтожную и притом с такою стыдливостью как-будто делает какое-нибудь преступление.

Мы попросили одну старуху приготовить нам завтрак. Тотчас же явились на столе: ром, кислое и пресное молоко, десяток яиц, масло и хлеб. Мы были голодны, [214] а потому весьма скоро исчезла со стола вся закуска. На вопрос, что все это будет стоить, старуха с какою то боязнью ответила: “20 к. с вас не много будет”. Если бы этого не случилось с нами лично, мы бы не поварили подобному факту. Не забудьте, что это случилось вблизи Выборга. Старуха, нас накормившая, была привратницей известного сада Mon repos, что вблизи Выборга.

Уважение к закону — вторая характеристическая черта финна. Закон напр. запрещает просить на чай или водку у проезжих, он и не просит. От того дадите ему 3 к. и 5 к. на чай или вовсе не дадите, заплатив только следующие поверстные деньги, он одинаково, совершенно равнодушно кивнет головой, выражая вам свое спасибо.

Финны услужливы и приветливы, когда замечают тоже самое от других; в противном случай они упрямы и дерзки.

Мне рассказывали, что один русский путешественника ночевал на станции и по русскому обыкновению потребовал счет у гастгебера, Тот, вместо ответа, указал на таксу, предлагая тем самому свести счет. Это показалось обидно русскому, он раскричался и бросил несколько денег. Финн молча сосчитал деньги и увидев, что их мало, молча же возвратил проезжему и опять указал на таксу. Тот с бранью бросил деньги на стол. Тогда финн, не говоря ни слова, взял деньги и бросил их в лицо проезжему, а сам скрылся. А если вы позволите себе постоянно понукать проводника, бранить его и еще ударите, то финн останавливает лошадь и ни какая брань, ни какие просьбы, ни какие деньги не заставят его сдвинуться с места. Он заставить вас вернуться на станции пешком, да еще потребует с вас плату по закону за оскорбление.

Финн не только упрям, но недоверчив к чужеземцам и хитер. Пока он не раскусит вас, он притво[215]ряется, что не понимает вас, хотя бы и говорил по-русски. Несколько раз спросите вы финна об одном и том же, он будет отвечать вам “än mujsta” (не понимаю). И это — än mujsta — обычная фраза хитрого финна в состоянии взбесить самого хладнокровного путешественника. Сблизившись с ним, войдя в его доверенность, часто оказывается, что он очень хорошо понимал вас, маракует кое-как по-русски.

Все путешественники хвалят также необыкновенное трудолюбие, твердость и настойчивость в достижении цели. Подобный характер финна образовался с одной стороны под влиянием природы, его окружающей, а с другой — под влиянием исторических условий, среди которых он был поставлен долгое время.

В самом делее, занявши страну, покрытую лесами, болотами, голыми гранитными массами, кое-где только присыпанными землею, с холодным, суровым климатом , финн должен был употребить невероятные усилия, терпение и тяжкие труды, чтобы сделать свою страну способною к оседлой, земледельческой жизни. Соответственно природе какая то угрюмая важность и задумчивость выражается в его лице, походке, словах. Он говорит медленно и обдуманно и с такою же медленностью исполняет свою работу; но за то работа его добросовестна, прочна и надежна.

Многочисленные и опустошительные войны, иногда в конец разорявшие его отечество, летние морозы, в одну ночь уничтожавшие все надежды на хорошую жатву, приучили его спокойно выносить несчастия и покоряться судьбе. Получив в наследство от шведов довольно развитое общественное и государственное устройство, основанное на равенстве всех сословий перед законом, финский крестьянин не раболепствует перед более его образованным господином, но беспрекословно повинуется [216] законным требованиям правительства и не было примера, чтобы для приведения последних в исполнение, когда-нибудь оказалось необходимым употребить вооруженную силу. Уважая права других, финн требует уважения собственных своих прав, и редко простой крестьянин безнаказанно позволит сказать себе бранное слово. За малейшее притеснение или несправедливость он ищет и находит удовлетворение перед законом, чему может служить доказательством огромное число тяжебных дел.

Вообще страсть к сутяжничеству — темная сторона нравов финна. В Финляндии есть особенный класс сельских подъячих — людей, которые за рюмку водки готовы всякому написать самое кляузническое прошение в суд. Таких подъячих очень характеристически называют водочными подъячими. Подобные тяжбы часто оканчиваются описью имущества у беднейших крестьян и все таки финны не могут отстать от этой привычки. На рускеальских мраморных ломках нам удалось познакомиться с одним из таких подъячих. Фамилия его Иоган Меларт, это человек умный, хитрый, пронырливый, честолюбивый; знает всех в околодке и всех бранит, не исключая и пастора; но крестьяне, как видно, его любят и уважают. При встрече с ним кланяются и заговаривают. В течение часа он успел выманить у нас около двух рублей, позавтракать на наш счет и изрядно напиться. Он записал наши фамилии и просил записать его и если можно напечатать об нем в русских газетах. Подобные подъячие — настоящая язва Финляндии.

В отношении наружных свойств есть небольшое различие между корелами — жителями берегов Ладожского озера и собственно финнами (в древности Ямь и Емь) жителями всей остальной Финляндии. Первые носят на себе следы русского влияния, вторые — шведского. Так, многие из корелов исповедуют православную веру, одеваются в рус[217]ский костюм, высокого роста, черты лица сильно напоминают великорусса, даже упряжь лошадей русская с дугою и тяжелым хомутом; в языке слышатся испорченные русские слова. Собственно финны, напротив, говорят на своем языки, все исповедуют протестантскую веру, среднего роста, сухощавы, но крепко сложены, цвет лица смугло-желтоватый, глаза довольно узкие, волосы белые, желтые или русые; бороду и усы носят не многие, а большею частью бреют.

Мужчины одеваются в шведский костюм: серая куртка в роде пиджака, жилетка с медными пуговицами, синие штаны, фуражка или круглая с большими полями шляпа; но женщины имеют свой национальный костюм, бросающийся в глаза преимущественно головным убором, похожим на рога и множеством металлических украшений на голове, шей, груди и поясе. Юбка синяя, красная или полосатая из этих же двух цветов. Вообще красный цвет самый любимый в Финляндии. Красный цвет виден на каждом шагу: мосты, верстовые столбы и перила, крыши городских домов, платья женщин, жилеты мужчин — все красные.

Финны живут уединенно, отдельными семьями, в деревянных домах на каменных фундаментах, крытых драницами или тесом. Дом зажиточного крестьянина разделяется широкими сенями на две половины. Из них одна парадная половина составляет небольшую комнату, оклеенную дешевыми обоями, с одним окном и печью. Она назначается для почетных гостей посетителей, или же служит светлицей для дочерей, если они есть. Необходимая принадлежность такой комнаты раздвижная кровать, заменяющая днем диван, качающееся кресло, небольшое зеркало, комод, стол и несколько стульев. По стенам развешаны священные или исторические картины, очень напоминающие наши суздальские изделия; на полках раc[218]ставлены священные книги; в углу стоять на маленькой полке коротенькие трубки. В Финляндии все курят. Эта страсть в особенности развита в молодом поколении. Даже 10-ти летние дети курят из своих маленьких трубочек. Ни чем вы так не понравитесь финну, как предложив окурок сигарки. Курение их неприятно, потому что они беспрестанно поплевывают во время курения. Другая — жилая половина занимает две трети избы. В одном углу стоит огромная печь, большая часть которой занята очагом с большим, висящим над ним, котлом. В этом котле варятся кушанья. Возле печи стоит шкап с посудою. Кругом стен расставлены белые, деревянные лавки, служащие также и кроватями; перед лавками стоять чисто вымытые столы; на одном столе непременно найдете евангелие; пол в хижинах усыпан по финляндскому обычаю ельником; по потолку протянуты жерди, на которых нанизаны хлебные, сухие лепешки.

Пища финнов, в следствии бедности естественных произведений страны, самая неприхотливая. Мягкий ржаной хлеб — роскошь. Обыкновенно же финны пекут себе хлеб 2 раза в год в виде сухих, круглых лепешек. В средине каждой лепешки делается отверстие, посредством которого лепешки нанизываются на шесты. Шесты протягиваются под потолком и по мере надобности с них снимают лепешки. В северных частях Финляндии вследствие постоянных неурожаев, финны почти никогда не едят чистого хлеба, а всегда смешанный с мелко истертою древесною корой. Кроме хлеба любимую пищу финнов составляют: масло, молоко, преимущественно кислое, картофель и соленая рыба (лоховина); национальный суп — похлебка из репы, ржаных круп, молока и воды. Любимое питье, кофе — у женщин; водка — у мужчин. Нас уверяли, что финны большие охотники до водки, но [219] что они мало пьют летом по случай полевых заняий, вознаграждая себя за то зимою.

Благодаря нравственному влиянию своих пасторов, все без исключения финны очень религиозны и все грамотны. Исключение представляют только некоторые старики и старухи. В праздник по большой дороге беспрестанно встречаешь идущих и едущих в кирку поселян и поселянок с молитвенниками под мышкой, и одетых весьма чисто и опрятно. Встретив богатого крестьянина, едущего в кирку на лихом рысаке, в красивой зеленой таратайке и разряженного в пух, трудно себе представить, что это простой мужик, вчера еще работавший в поле. При встрече с вами каждый финн желает вам счастливого пути, выражая это наклонением головы и приподнимая фуражку. Это делает он с какою то важностью, без всякого подобострастия и низкопоклонничества, как равный равному. Войдите в праздник в любую кирку: она наверно наполнена прихожанами, потому что как бы финн далеко не жил от кирки, он не пропустит праздничной службы и проповеди пастора. Вообще вера в Финляндии имеет большое значение не только в нравственном отношении, но она оказывает огромное влияние и на распространение в народе грамотности. Так, по закону никто не допускается к приобщению святых таин, не пользуется гражданскими правами, не имеет права вступить в брак, кто не знает читать катехизиса и священного писания и кто не умеет объяснить главные догматы веры.

“Под окном, у которого я пишу, говорит в своем путешествии Грот, слышно громкое чтение, в несколько голосов, как будто затверживание заданного урока. Выглянув на двор, я увидел, что там на траве, близь дома лежит несколько молодых крестьянок и перед каждою по книжке. Они повторяют катехизис, приготовляясь к [220] экзамену, для которого сошлись сюда из разных селений прихода. В другом месте готовятся подобным образом мужчины.” Случается, впрочем, что иной по безграмотности и невежеству, даже в зрелом возрастеи остается без причастия. На таких несчастных прочие смотрят с презрением, как на полуязычников. Все родители должны учить детей своих читать, а духовенство с своей стороны обязано иметь главное наблюдете за обучением прихожан. Для этого пасторы, от времени до времени разъезжают по своему приходу и экзаменуют детей, а кроме того пред допущением к причастию все молодые люди собираются на некоторое время к пастору, который объясняет им главные догматы веры. Грамоте обучают наемные учителя. Они переходят из деревни в деревню, основывая на время в какой-нибудь большой избе временную школу. Кром того почти при каждой кирке учреждены воскресные школы, где обучают сами пасторы или их помощники или пономари. В 1857 г. нынешний государь разрешил учредить 7 земледельческих школ для простого народа, в различных местностях Финляндии.

Эта мера разовьет еще более образование в простом народи. Следующий факт доказывает, как развита любознательность в финских мальчиках. Как то пришлось мне ехать в прекрасную светлую ночь. Моим возницею был молодой, бойкий 14-ти летний мальчик. Я спел ему русскую песню, глаза его заискрились и он спел мне чухонскую. После этого он стал ко мне обращаться с разными вопросами, указывая, то на небо, то на луну, то на звезды, то на озеро, то на горы. Но трудно было нам разговориться: он чуть-чуть понимал по-русски, я ни слова не говорил по-чухонски. С помощью мимики мы кое-как поняли друг друга. Приехав на станцию я дал ему кусок бумаги и карандаш: он нарисовал совершенно верно озеро Иммала, на берегу свою деревню и [221] даже нас, едущих по дороге; как озеро, так и отдельные лахты (заливы) были им подписаны по русски и чухонски. В заключение я просил его подписать свое имя под картой. Он очень четко и красиво написал Matti Weijalainen. Невыразимо приятное чувство ощущал я, видя как простой деревенский мальчик, жилистыми, черными от трудной работы руками, рисовал на бумаге свою родину! Скоро ли наши русские крестьянские мальчики дойдут до такой мудрости. Дай Бог!

Следующие факты еще более подтверждают предположение способности финского народа к образованно.

Войдите в любую избу и вы непременно найдете на столе евангелие и любимую газету финнов “Suometa”. Suometa в 1856 г. имела уже 4,000 подписчиков между крестьянами. Не забудьте, что на каждого подписчика надо положить читателями одну, а может быть и несколько деревень. Нам часто случалось во время праздника видеть в окнах чухонцев, с газетою в руках. Желание учиться не ограничивается одною простою грамотою, это доказываете то обстоятельство, что половина гельсингфорских студентов — дети простых крестьян. По окончании курса они поступают в адвокаты, пасторы, в купеческие конторы, делаясь потом сами купцами, землевладельцами, фабрикантами.

Но если между финнами распространено в такой степени образование, то главным образом они обязаны этим своим пасторам. В самом деле пастор имеет в Финляндии огромное значение.

[222] Он проповедник, учитель, доктор, адвокат, судья. Пастор проповедует на родном языке слово Божие; он сеет в народе первые семена образования; к нему обращается народ за советом в трудных обстоятельствах жизни, за медицинскою помощью во время болезни; если крестьяне не поладят в чем-нибудь между собою, они идут на суд к пастору и слово его — закон; пастор собирает с народа подати; он же и ходатайствует за них пред высшим начальством.

Вследствие сильного влияния пасторов на религиозные верования финнов, у них с каждым годом становится меньше языческих обрядов и суеверий. Но вера в существование кладов и домовых, еще довольно сильна. В этом случай Иванов день играет самую важную роль.

Канун Иванова дня считается у финнов черным днем. Простой народ верит, что в ночь на Иванов день открываются все клады. На том месте, где находится клад, виднеется в эту ночь синее пламя; но пламя это можно видеть не иначе, как с крыши и то такого строения, которое перенесено было на третье место. Иные финны вследствие этих толков, переносят с места на место одно и тоже строение (анбар, баню и даже избу), чтобы только видеть клад; они также верят, что клад не дается тому, кто произнесет бранное слово. Так, они выдают за истину, что один финн уже до половины вытащил из озера клад, но раздосадованный тем, что большой котел с кладом долго не вытаскивался совершенно, выбранился и клад тотчас же с шумом опустился в воду, и потом его уже никак не могли найти. Иные простые финны накануне Иванова дня, топят баню и приготовляют все, что нужно для мытья: воду, веники, мыло и проч. и оставляют все это на целую ночь для невидимого хозяина дома — домового, который за это внимание делается снисходительнее. Вечером накануне Иванова дня финны, рас[223]кладывают и зажигают на самых высоких местах — кокко (костры); пускают также по озерам и по рекам зажженные смоляные бочки или кадки. Простые молодые финны и финки, всю ночь на Иванов день проводят без сна, вокруг пылающих костров, или в гуляньи, в танцах, в играх, по островам, или по большой дороге. Иванов день в Финляндии самый веселый из летних праздников. Городские жители проводят его вмести с сельскими на мызах или островах, в веселье и танцах. В этот день все города Финляндии совершенно пусты.

Другой веселый праздник — праздник жатвы. Три дня сряду после счастливой жатвы финны празднуют и веселятся. Обыкновенно празднества эти бывают в доме самого зажиточного. Крестьяне и крестьянки наряжаются как можно лучше и целые ночи танцуют шведскую кадриль и вальс; оркестр составляют одна или нисколько скрипок, инструмент у здешних поселян весьма употребительный. Нужно видеть с какими уморительными жестами и шарканьями, поселяне кавалеры, любезничают и танцуют ,с разодетыми крестьянками; как они их беспрестанно угощают кофеем, а сами себя напитками покрепче. Кофею в это время расходится в Финляндии несметное количество.

Вообще количество употребляемого в Финляндии кофе так велико, что это один из главнейших предметов заграничного ввоза. Финляндцы еще его не так любят как финляндки, но за то последние решительно без него не могут жить. Кофе их вторая натура! многие по бедности за неимением другого, питаются кофеем и он их насыщает; кофеем финляндки заливают и радость и горе, кофе их девиз! у другой финляндки в коморке бедность, недостатки, но уже кофейник есть наверно!

Финны чрезвычайно любят свое отечество, свой язык и гордятся им. Даже в тех деревнях и городах, [224] они находятся в постоянных сношениях с русскими, они говорят не иначе как по-фински; русские скоро выучились этому языку и свободно выражаются на нем. Уже давно финны громко заявляют свое желание, чтобы язык их введен был на место шведского в судах и училищах. Мало того это желание выражается даже в народной поэзии. Вот напр. стихотворение, народного поэта Лютинена “Сетование о презрении к финскому языку,” заимствованное нами из книги Грота “Переезды по Финляндш”:

“Вот и Лютинен обращается к песне, собирается петь о финском языки, сказать слово за родное дело. Горюет финский язык о том, что давно его презирают, ценят низко, хоть по мыслям народа и надобно бы ему быть в почете. На все есть у него выражение, есть имя на всякую вещь; может он толковать закон, может проповедовать Евангелие.

“Сперва младенец растет в пеленах, но наконец делается же человеком не хуже других или и совсем погибнет; а бедный финский язык все держат в пеленках, в колыбели, будто в тюрьме, и весь век он должен плакать о своем горе, по вечерам пропадать от скуки, смертельно тосковать в сердце, что все ему приходится стоят за дверью и стучать по напрасну.

“Жила когда то добрая девушка, бойкая и благонравная дочь хозяйская; было у нее лицо пригожее, был стан величавый, в чертах приятность, румянец розы на щеках, язык; все. умела она сказать и хорошо и прилично. Но другие выходили за муж; а она одна все сидела в девках — дело странное и удивительное!

“Хочешь ли знать, как ее звали эту благонравную девушку? — звали ее финского речью. Она то давно горела желанием, беспрестанно осматривалась кругом, сидела в [225] углу и ждала, чтоб пришел жених, да повел ее к венцу, ввел в брачную палату.

“Пляшут и кружатся другие, веселятся всякий вечер, живут покойно в просторных избах, сидят на широких лавках; а бедный финский язык стой весь век на юру, оставайся за дверью, дрожи на морозе. Наконец уставши начал он жаловаться на свою судьбу.

“Ведь ребенку сродно подходить к нужному отцу, сказывать в чем он нуждается, раскрывать свою заботу. Так то с младенческою думою и мы в старину часто прибегали к западу; а теперь с тем же самым желанием обращаем взор к востоку, где чудное утреннее солнце сияет гораздо прекраснее, где светило образования горит лучшим пламенем, свет учености выше взошел на тверди небесной.

“Довольно уж в селах Финляндии поклонялись шведскому языку; чрез меру большие деньги выдавали на него, даже и в самых низких лачужках. Довольно уже финский язык стоял и ждал, и кланялся смиренно, чтобы ему в приговоре суда растолковали самое простое выражение, или сочинили бумагу, в которой потом счету не было ошибкам!

“Ведь финский то язык ясен и понятен; станет его на все, что ни говорится; все на нем можно выразить, всякую науку объяснить, по-фински можно растолковать всякое ученье, из немецкой ли оно земли, или из других краев. А притом в финском языке много приятности и для пения.

“Может статься, я уж расхвалил родной язык; однако ж для его блага готов я еще поклониться до земли, как нищий, который ничего не имеет, а желал бы положить в рот лакомый кусочек, когда, бродя в пустыне, он видит пред собой хлеб, не смешанный с корою”

[226] Жив ли еще этот народный поэт? Как будет радоваться его сердце, когда дойдет до него весть, что желание его и целого народа исполнено, что финский язык наконец получил право гражданства и введен в судах. Сколько я мог заметить, финны народ не певучий, но сам любить слушать песни. Во время пути я часто пел им русские песни; каждый раз проводник просил меня еще спеть. Заохоченный моими песнями, один 16 летний бойкий умный мальчик и сам спел несколько песен. Напев их довольно монотонный, прерываемый вскрикиваниями, которые напоминают пение тирольцев. Оба горные народа должны иметь сходство и в интонации песни.

Народная поэзия у финнов очень богата.

Один ученый финн Ленрот заметил, что между народными песнями финнов есть какая то связь. Он с непоколебимою твердостью, в продолжение многих лет, с котомкой за плечами, в платье простого крестьянина, прошел всю Финляндию вдоль и поперек, собрал все песни и составил из них целую, связную, героическую поэму под названием “Калевала”¹. Известный немецкий филолог Я. Гримм исследовал эту поэму и по богатству фантазии и верному изображению природы поставил ее наравне с илиадою Гомера. Он даже думает, что Гомер не есть творец илиады, а такой же собиратель песен, как и Ленрот. Калевала переведена и на русский язык Я. Гротом.

Главная идея поэмы — вражда между финнами и лопарями, как у Гомера — вражда между греками и троянцами. Поводом ко вражде было сватовство финских героев за прекрасную невесту на севере и предложенная женихам задача — достать сокровище, которое находится сперва [227] во владении Погиолы² а потом возвращается финнами в их отечество.

Приведем два отрывка из Калевалы:

1) Лимменкейнен. Лимменкейнен, один из прекрасных храбрых юношей, отправился однажды на дальний север в Погиолу, с намерением посвататься там за одну красавицу, дочь Лаухи. Мать удерживала его, но он, будучи непреклонен, решился, во что бы ни стало, ехать. Пред отъездом, он взял щетку, причесал ею свои волосы и, повесив ее на стену, сказал матери: “если меня убьют, то на этой щетки выступить моя кровь.”

Не долго мать пожила в одиночества, смотрит на щетку, а с нее кровь сыновнина капает... Горько зарыдала мать и на крыльях жаворонка полетала в Погиолу. “Куда ты девала Лимменкейнена моего бедного сына”? спрашивает она у Лаухи. Та отвечает: “Я накормила его и отправила в санях; не замерз ли он? не потонул ли он в реке?...

Мать предчувствует гибель сына и это предчувствие, заставляя искать милого, носит ее по разным странам: летом на челне, зимою на лыжах... Она раскидывает сено, раскапывает корни деревьев... Ее встречает волна, она кланяется волне и говорить ей: “волна Божья! не видала ли ты сына моего, золотое яблочко, серебряную трость мою. Волна отвечает: — “не видала твоего сына, но слыхала про него.” —

Мать ищет далее; ее встречает месяц... Она спрашивает его про сына, но месяц посылает ее к солнцу; а солнце говорить: — “твой бедный сын за девятью морями, за полудесятым морем.” —

Там мать находить сына и собирает разметенные [228] его члены, желая сложить из них своего дорогого и милого Лимменвейнена.

2) Однажды в лесу многолетний Вейнемейн слышит плачь и рыдания березы; ему стало жаль бедного дерева и он спросил у него, о чем оно плачет? Береза отвечала: “у меня у горемычки... летом рвет пастух одежду, чрево сочное пронзает… ветви, листья отнимает... стебель рубит на поджогу. Каждый год за то так рано, горе вид мой изменяет... как о времени холодном, о лихой зиме помыслю”.

Вейнемейн сжалился над березой и, обещая печаль ее обратить на радость, сделал из нее арфу; не хватило колков и он взял их у дуба, у которого на каждой ветви было по яблочку, на каждом яблочке по золотому шару, а на шаре по кукушке.

Арфа была готова, только не было струн. Вейнемейн задумался, где ему взять струны? Вдруг он услышал голос девушки, тосковавшей о том, что у нее нет друга. Вейнемейн попросил у нее локон ее волос. Девица подарила ему локон с головы своей прекрасной, и таким образом у Вейнемейна сделалась чудная арфа, с которой он пошел бродить по свету и все дивилися ей, не надивлялись³.

Примеч. — Статьи “Иматра”, “Сайменский канал”, “Рускеальские мраморные ломки” и “Финны” составлены автором книги по личным наблюдениям. Кроме того, пособием служили следующие источники: Материалы для статистики Финляндии, изд. деп. ген. шт.; — Финляндия и финляндцы — Дершау; очерки Финляндии — Милюкова; две. ст. профессора С. Куторги из биб. для чт. за 1849 г. № 10 и 12 и за 1851 г. № 2. Переезды по Финляндии — Я. Грота, Финляндия в нынешнем ее состоянии — Федорова. Обозрение российской Финляндии — В. Севергина. Ст. очерк В. К. Финляндии. Природа и люди в Финляндии — В. Сухаро.

Темы для учеников: сравнить водопад Иматру с водопадом Кивач. Сравните жизнь финнов с жизнью зырян.

<<< к оглавлению | следующая глава >>>

© OCR Игнатенко Татьяна, 2013

© HTML Воинов Игорь, 2013