В. И. Немирович-Данченко,"Страна Холода", 1877 г. ПО БЕЗДОРОЖЬЮ.
Поездка в русскую Лапландию и северную Норвегию.

[301]

Целый день провели мы на утесах, стеснивших туломский водопад. Утром мы вместе с лопарями спустились вниз по реке ловить семгу. В полдень нас угостили обедом, состоявшим из неизбежной семги, семужьей икры и хариусов, изжаренных в собственном соку. Только под вечер, нам удалось выбраться от гостеприимных рыболовов, а когда мы вошли в лес, которым нам следовало идти вплоть до нуот-озерской церкви, настала уже ночь.

[302] Две-три звезды робко мигали в просветах деревьев. Красное зарево предвещало скорый восход луны... В лесу было темно и глухо... Пахло сырым понизьем, смолистым запахом сосен и моховыми кочками, то и дело попадавшимися под ноги. Порою, когда сквозь стволы темной чащи прорывался легкий ветерок, нас овевало какое-то странное благоухание. Наносило ли его от душмянок или какого-нибудь другого растения — не знаю. Оно производило почти одуряющее действие. Кровь била в голову, точно от сильного запаха олеандр в душной комнате. Только два раза, во время путешествие по русской Лапландии, я встречал этот сильный, раздражающий нервы аромат.

– Быть завтра буре на озере, заметили проводники.

– А что?

– Да вишь пахнет.

– Чем это?

– Есть такие травки. Днем понюхаешь — точно мох, а по ночам наносит... перед погодой.

Вcе время, в лесу нас преследовал величавый грохот водопада. Когда по лесистым склонам гор мы подымались на их вершины, водопад гремел особенно громко, заглушая остальные звуки чащи. Когда мы спускались в понизья и сырые котловины, водопад стихал, но не настолько, чтобы его отсутствие было заметно. Тут, в этой сочной пустыне — еще глубже чувствовалось грандиозное, подавляющее величие туломского падуна. Наш разговор, моя песня, выкрики лопарей, глухой шум от перепадавших время от времени сосновых шишек, все это казалось только вариациями, среди одной темы, арабесками на однообразном фоне этого немолчного грохота... В нем слышалась какая-то спокойная, первобытная мощь. Мысль замирала, шум этот заглушал все остальные впечатления. И не на одного меня так действовал падун. Туломские лопари тоже поддавались влиянию полярного великана.

– Как лето у падуна проживешь — окаменеешь...

– То есть, совсем на человека непохож станешь. Мы промеж себя все сидим да молчим... Его слушаем, как он говорить. Оттого, под осень, точно язык потеряем. Только за зиму у себя в погосте и отойдем. А то беда!.. Сказывают наши, что прежде тут у падуна долго одна лопарская семья жила, так она совсем онемела, а дети уже так и родились без языка.

Как видите, не одни арабы отличаются силою воображения.. Тем не менее, водопад именно так и влиял: не говорилось, а слушалось в его присутствии. Слушалось, впрочем, только сначала, а потом так, “душа замирала”, и не думалось ни о чем, не грези[303]лось... Вся наша экскурсия до нуот-озерской церкви прошла бы молча, если бы, на счастье, с нами не было сонгельского старосты, лопаря, нежившего у падуна и потому более словоохотливого, чем другие...

Шли, шли... вдруг вдалеке послышался резкий, отчаянный вой... Мы вздрогнули даже, так зловеще и неожидан был он среди этого безлюдья и бездорожья.

– Волк... Ишь ты разбойный, шатается... Бродяга ночная! выбранились лопари.

– Волк враг нам. Враг до конца, жизни...

Действительно, волки похуже русских и норвежских кулаков разорили лапландцев. Они во многих местах так опустошили стада лопарей, что эти из “оленных” стали просто батраками. Были примеры, что в одну ночь волки вырезали сплошь стадо голов во сто, в двести, и богатого инородца делали нищим. Ни зимою, ни летом не уйти оленю от этого беспощадного хищника. Волк притом не режет одного оленя, это действительно разбойник и убийца. Он целой стаей охватывает косяк оленей, как кольцом, и, пользуясь беззащитностью робких животных, убиваете одного за другим, приходя только в большее и большее остервенение от количества жертв. Рассказывают, что таким образом у массельгского лопаря Кобелева в одну ночь погибло триста оленей! Рассказы о том, как олени, защищаясь от волка, сбиваются в кучу головами один к другому и образовывают таким образом щит, чтобы отбиваться от врага копытами задних ног, оказались чистейшим вымыслом. Ничего подобного нет. Лопари смеялись, когда я передавать им это. А между тем эта басня вошла во все популярные книжки и повторена многими доверчивыми путешественниками. Оленье стадо иначе встречает врага. Именно так:

Снежная полярная ночь.... Вьюга злится на просторе среди едва озаряемых северным сиянием полян... Оленье стадо сбилось на одной из них. Мальчишка сторож, закутавшись в меха, спить в логовище из беспорядочно навороченных стихийными силами камней... Вдруг послышался отрывистый, опасливый, хриплый лай собачонки... Другая... третья... Вот и все залились... Стадо шарахнулось в сторону. Мальчишка выбежал было, да вьюга ему так и швырнула в глаза целые клубы снега… Кинулся он за оленями — их и след простыл. Одни направо, другие налево. Одни со слепа прямо в волков ударились, другие назад... На просторе и волки рассыпались. Перервут горло одной жертве, за другой погонятся... Только к вечеру следующего дня соберут лапландцы свои стада, не досчитавшись доброй трети оленей... А волки уже выслеживают другое стадо... Еще хорошо, если становье лопарей близко. Мальчик-пастух мигом [304] домчится туда на лыжах, соберет хозяев, и тогда устраивается облава на волков. Остервеневшие лопари, в свою очередь, не дают хищнику пощады. Они стремительно гонятся на лыжах за волками, и настигнув перебивают им спинной хребет ловким ударом коротких и крепких палок. Иногда один лопарь, попав в волчью стаю, уложит на месте сорок голов, если не считать за вымысел рассказов, слышанных нами в разных концах Лапландии и подтверждаемых показаниями других путешественников. Убитых зверей соберут другие, по следу, а сам охотник знай только орет вовсю мочь, да как вихрь переносится от одного разбойника к другому. Особенно успешно такое истребление волков, если встретится скат, завеянный снегом. Тут лопарь мигом врежется в перепуганное волчье стадо...

– Успевай им только спины колотить... А добыча будет.

Волчий вой давно уже замер, когда мы вышли на обгорелую поляну. Пора было и отдохнуть. До церкви оставалось две с половиной версты, но путь был трудный. Мы быстро набрали жердей, и скоро яркое пламя костра стало выхватывать из мрака то ветвь березы, то красную полосу словно кровавого моха, то серый, покрытый лишаями и сырой бок громадного камня, к вершине которого, Бог знает как, прицепилась небольшая ель... Сучья костра шипели и трещали... На свет выступали порою сумрачные лица уставших лопарей. Кое-кто из них уже и к огню привалился. Только и слышалось мерное хрупанье...

Сонгелец оказался пободрее... Мы с ним говорили всю дорогу, да и тут не угомонились...

Зашла речь о том, как живет лопарь летом.

– А мы с георгиева до августа на одной рыбе живем. Муки в иной семье всего фунтов десять на все лето. Только уху подцвечаем ею... За то на каждую выть (ужин или обед) варим рыбы пуда по полтора, а то и все четыре. Не разбираем: и семужку, и хариусов, и щуку, и кумжу, и сигов — все в один котел. Сразу!.. На зиму откладываем, одну мелочь... Мелкоту-рыбу на солнце высушим — вот-те и запас...

– Разве можно съесть всю рыбу, что вы в котел валите?

– А ты как думал? У нас четыре человека пуда полтора рыбы съедают. Случается, большая семья, на летнем ухожье своем, у рыбной реки, в три месяца пудов полтораста рыбы съест... Собаки, разумеется, помогают... И едим-то потому, что девать некуда... Чертям что-ли на землю кидать... (Пища, бросаемая без толку на землю, чертей питает, по лопарскому поверью). Ноне на рыбу цены низки, а и по ним считай — мы в лето-то без толку целковых двести [305] съедим на рыбе. Соли нет — оттого. Будь соль — стали бы запасы делать на зиму...

Я нарочно привожу этот рассказ, хотя он служит повторением того, что нами раз уже было описано. Дело в том, что Лапландия, действительно нуждается в соли. Закрытие казенного магазина здесь вызвало обнищание лопарей повсеместное, а маклаки с 30 коп. разом подняли цену до рубля и до двух на этот необходимый рыболовам продукт.

– Вы бы просили посредника, чтобы он походатайствовал об открыли для вас казенной продажи соли...

– Да так! Мы от них подальше. Прежде-то они загнали нас очень. Был один. Притеснял нас в пользу волостного правления — страсть как! По раскладке один сбор назначен, а взыскивали втрое. Сборщики соберут одно — пропьют, давай в другой раз денег требовать... Чуть кто бывало выведет наружу их — суду его предают... На сборщиков управы нет! Им верят... У одной вдовы (в Коле мне свои лопины сказывали) один начальник наш Г. взял деньги, будто для покупки серий. 600 рублей заполучил, да и был таков. Лови его!

Мы слышали об одном посреднике, бывшем здесь, чудовищные истории. Волостной писарь, бывало, в Лавозере соберет подать, приезжает староста — подавай ту же подать самую!

– Мы уж заплатили! объясняюсь лопари.

– Кому?

– Писарю, наезжал сюда.

– Он не имел права собирать! Давай опять.

Заплатать. Вдруг старшина наезжает.

– Подати?

– Заплатили давно.

– Кому?

– Писарю да старосте. Двойные сошли.

– А где квитанция?

– Какая, квитанция?

– Нет. Подавай в трети раз!

В Массельге раз, во времена даже не столь отдаленные, чуть ли не в 1865 или 1866 году, а может быть и позже, начальство с богатых лопарей в виде долга взяло рублей по 100, по 200, а то и по 300 с кого. Долг, разумеется, вышел “без отдачи”.

Случалось и так: получит сборщик подати и выдаст квитанцию, старшина получит подати и тоже квитанцию выдаст, писарь тоже получит и тоже лопаря, беспрекословного плательщика, квитанцией утешит. Что это за квитанция — другая речь! Такое дело случи[306]лось, например, в Семиостровском погосте. Осенью, когда в Коле нет ни одного лопаря, когда из погостов и сойдтись им сюда невозможно за распутицей — тем не менее составлялись как бы¹ сходки и писались волостные приговоры. Дело оказывается очень просто. Напишет писарь приговор какой ему угодно, да и приложит печати разных обществ и лиц лопарских. Печати эти постоянно хранятся при волостном правлении. Таким образом и оказывается, что собиралась лопарская сходка, когда собраться ей не было физической возможности. Прибегали и к другим подходцам: выберут хлебного вахтера в кольско-лопарский продовольственный магазин, где хранится хлеб административной заготовки. Вахтера возьмут нарочно из богатых лопарей. А ему не до того совсем, у него оленьи стада, промысла свои. Других нанять нельзя — по неволе обращается он к тому же писарю и старшине. А тот, во-первых, с выбранного сдует, а во-вторых, и жалованье за вахтера получает.

Таким образом, мне рассказывали в Коле, было разорено не мало оленеводов, по поводу выбора в вахтеры кольского хлебного магазина. Нет у избранного денег откупиться — давай оленей. Случалось, что писарь и старшина брали подводы не только для себя, но и под клади с товаром, которым торговали. И это — подводы, “без платежа прогонов”, по казенной надобности, по службе. При заключении контрактов на станции вместо трех взимали пятнадцать руб.

Существует ли это теперь или нет — не знаю. Вернее, что если и существует, то скоро придет конец такому порядку вещей. Архангельская губернская администрация одушевлена в этом отношении самыми лучшими намерениями и если не сразу, то найдет все-таки дорогу в тундры лапландские. Дело в том, что в эти пустыни трудно проникнуть контролю местного начальства, сами же безгласные лопари кому и как будут жаловаться, при своей робости и безграмотности?

– Господь с ними. Их Бог покарает! — И утешаясь этим, махнет рукою на все разоренный лопарь.

Я уже говорил о роли богача Базарного на крайнем севере. Тут на ночлеге мне рассказывали про него, между прочим, что он иногда семгу, при приеме ее от лопарей, ставил им в 30 коп., а сам продавал ее за 3 и 4 р. пуд. Даст бывало денег лопарям в долг целому обществу, под круговую поруку, рублей 300, на уплату податей, да уговорится столько же получить процентов и туломский падун с семужьими ловами, в виде благодарности за ссуду, [307] т. е. даром! Таким образом, за триста рублей лопари платили Базарному чуть не тысячу рублей, да и то рыбой, считая ее по 30, а много, много по 50 к. за пуд. Сам же Базарный, затратив триста рублей, выручал из продажи рыбы чуть не десять тысяч рублей. Таким образом составлялись на севере капиталы! Зашла речь о влиянии колонистов на лопарей.

– У моря нашим плохо жить стало. Все колонист отбил. Берег наш был — ему отдали. Ловы наши у него... Да и лопины, которые промеж ними промышляют, совсем свой старинный, баский звычай забыли. Наши табак не курят ведь, разве нюхают только... Особые для того медные ложечки есть. Ну, а между колонистами и курить научились. Похваливаются зельем. Душу свою богоданную окуривают. У нас допреж и не слыхано было, чтоб муж жену бил. Совет, да любовь в семье у нас. А лопарь Ананьин, что меж кандалакшскими колонистами поселился, бьет жену насмерть, за груди ее щипле, поленом охаживает. Дело не бывалое! Теперь это как язва по нашей тундре пойдет!.. Статочное ли дело, чтобы лопарь надул кого! У нас об этом и в сказках даже не говорят, а теперь, у моря обманывать стали, на норвежан, да на русских глядючи. Буйства еще нет, да погоди и этому научат. Ведуны наши сказывали — придут из-за моря люди и осядут у нас, тогда и конец лопской правде будет.

– Что это за ведуны?

– А люди такие мудрые. Все сокровенное знают. У вас тоже колдуны есть, только они у вас злые, а наши ведуны добрые, помочь нам всякую оказывают. Бога помнят и ему служат. Правда, и они деньги любят, а только не даром берут. Больше с нами наши ведуны действуют. Заболеет кто — ведун во сне увидит чем лечить, ну, и за этот сон целковенькие старинные берет. Ведуны наши — все старики, да старушки.

– Ну, а если не подействовало, если и после ведуньего сна человек не выздоровел?

– Они у нас по правде. Деньги назад отдают — не спорят. У нас ведун большой человек. Ничего без него не начнем... Перед промыслом, после промысла, он нас учит идти в часовню — Богу молиться...

– А как на промысел идете, ничего не делаете?

– Как не делаем! Снасти рыболовные ладаном окуриваем, перевязываем их так, чтобы кубас вверх приходился, а поплавок (буй) вниз. Так на целый день и кладем где приведется. Где есть часовня — в часовню, где церковь есть — в церковь. А нет ни того, ни другого — под образа...

[308] — Священники молебнов не служат?

– Где нам искать их, священников. Он раз в год приедет к нам, да и был таков. У нас, если кто умрет, схороним, а поп заочно отпоет когда приведется. Родится кто — заочно крестить, случалось... Свадьбы-то уж мы так и пригоняем к приезду батюшки. Потому этого дела так не сделаешь. Нужно, чтобы крепко было... А вот ты мне скажи, милый человек, большая промеж нас ныне смута идет. И такая смута, что нет нам покоя. Кто окрещен, думает что не по настоящему, кто обвенчан, тоже сомневается — так ли, в правиле ли дело...

– А что?...

– Поп вишь у нас — косноязычный. В молитвах, да при таинствах читает имена так, что и не разберешь. Как Господь теперь?.. Даст ли силу такой молитве, ведь имен то не разберешь за кого и что не поймешь?.. В силе ли это, или нам опять нужно хорошего попа просить да перевенчаться всем? Ведь и ангелы тоже слышут, что молятся, а за кого?

Я успокоил лопаря, и он прояснел.

– Ну, и спасибо тебе, а то у меня вон двое детей окрещены, перекрещивать пришлось бы — неладно. Мы любим, чтобы по настоящему, по закону Христову. Как положено, так и справь... Другое горе у нас. Хлеба печь по вашему, по-русски, не умеем. Мы прямо замесим на воде без соли, скатаем лепешку, да и примажем ее к стенкам котла, или в горячую золу бросим, чтобы спеклась хорошо. Как попадья с батюшкой приедет, тогда мы первым делом к ней — она печет нам хлебы, ну, мы и благодарим ее за то.

– Да вы ведь и хлеба мало едите?

– Потому по нашим местам хлеб дорог. На 8 месяцев целая семья запасает пуда по полтора муки. Вот как мы хлеб едим. Богатые которые, те по два кулька берут. Да и то еще слава Богу. Откуда взять-то хлеба!.. Голодать, правда, редко приходится...

Я сам заметил, что лопари никогда не просят милостыни, тогда как в русскую избу нельзя зайди, чтобы с палатей не сползла дряхлая старушонка и не протянула дрожащей руки за подаянием. Сказал я об этом моему собеседнику.

– А это потому, что у нас свой обычай есть. Мы не оставляема своих. Обнищает лопарь, ну и идет прямо в тупу к своему родственнику, родных нет — к близкому, к соседу или просто, к знакомому, у него в тупе и проживаете за родного. Кормят и поят его там, ну, и он пособляет на промысле... У нас со стороны обычай такой, от дедов и прадедов хранится... Завет!

[ 309] — Про нас много врут. Коляна да кандалакшане первые этому вранью заводчики. Слухи пустили, будто мы пьяницы. Правда, мы, коли водка есть, напиваемся зло, да она у нас только три раза в году и бывает на праздниках. Пьем мы и тогда, когда товар сдаем русским, только тут уже не наш грех. Сами же ваши купцы спаивают лопаря, чтобы дешевле оленину или меха у него взять. Лопарь как ребенок несмышленочек. Всему верить и пьет... А так, без случая, у нас и повода пить нет, да и позыва к вину не бывает.

Пьяницами их действительно назвать нельзя. На возвратном пути в Колу, я угостил их бывшим со мною ромом. Каждому гребцу по глотку пришлось, не больше. Разом опьянели мои лопари. Лица у них покраснели, глаза налились кровью, шапки как-то неожиданно на затылок слезли. У русских крестьян драка бы завелась, а у них только все сразу заговорили. Грести продолжают и болтают все сразу уже по своему. Но болтают мирно. Один запел даже. Спрашиваю — о чем? –Да о том, что у тебя вино хорошее, да и ты сам хороший человек, и день сегодня хороший, и тепло нам, и река хорошая, и лодки лучше нет!.. Вот и вся песня. Как быстро пришел, так скоро и отошел хмель. Спустя час, болтовня кончилась и лопари опять пришли в себя. Русские и норвежцы их спаивают страшно. У себя в Норвегии стортинг постановил даже не возить водку лапландцам и под страхом уголовных наказаний воспретил продажу им крепких напитков. Фохту, когда он был в Гаммер-фесте, даже жаловались норвежские купцы на это “стеснительное для торговли” постановление. Зато оно благодетельно для лапландцев. У нас не то. Павков из Кандалакши ежегодно по всей Лапландии три раза посылает своих прикащиков, снабженных акцизными свидетельствами на право продажи водки. Они везут ее в санях, на оленях, бочонками. Особенно значителен такой торг около Богоявления и в самый день праздника. Прикащики в это время страшно разоряют лопарей. Эти передвижные кабачки действительно зло и зло великое. Лопарь пропивает и добычу осеннего промысла, и в долг влезает, оставаясь по честности своей натуры добросовестным пожизненным плательщиком за водку. Также как русские — и норвежцы колонисты разоряют на ром лопарей сонгельмских, печенгских, пазрецких, мотовских и других, живущих в окрестностях колоний. Даль в Печенге разорил в лоск окрестные погосты. Лопари целыми веками копили серебро, которое они чрезвычайно любят. Теперь все эти деньги у Даля. Он же заполучил их стада, меха. Ему же они работают на кабальных условиях за ром. Нам следовало бы взять пример с соседнего королевства и воспретить про[310]дажу крепких напитков нашим лопарям и воспретить безусловно. Подвижные кабачки эти вредно действуют на промышленников из русских. Выставки водочной продажи устраиваются обыкновенно на временно сборных местах среди пустынных тундр. Тут русские промышленники, пробирающиеся на Мурман или возвращающиеся оттуда, оставляют весь свой заработок. Но если на русских, более ловких и практичных, так разрушительно действуют такие выставки, как же они должны влиять на лопарей! Лопарь никогда не пьет в одиночку, но сообща, всей семьей, от старого до малого включительно. Поэтому попойки им обходятся очень дорого. При начале зимы они довольно богаты добычей. Пограничные лопари — тоже не бедны в это время. Некогда Базарный, зная бесхарактерность лопарей и их податливость, с 15-го декабря посылал своего поверенного с водкою по погосту и в зимний сборный пункт лопарей — Лавозеро. С появлением водки — начиналось круговое пьянство. Лавозерцы и другие приезжие сюда лопари целую неделю ходять как угорелые, не зная что день, что ночь и разъезжаются только тогда, когда совсем пропьются. Добротная водка отпускается только в начале потом сбывается вода, с сивушьим запахом. Тот же Базарный посылал своих целовальников и в Роснаволок, к мурманщикам. Базарный умер — но лопарям не стало легче. Водкой торгуют и коляне, и кандалакшане, и умбские крестьяне, и понойцы, и норвежцы. Обирают также. Лопари с сборных мест и теперь, как прежде, возвращаются партиями. В Лавозере водится лучшая в Лапландии рыба; она идет после улова вся на шукгскую ярмарку. Как оказалось — и в этом убедился я сам — почти вся она выманивается на водку. Все эти сведения подтверждались, сверх моих личных наблюдений, и статьями свящ. Терентьева в “Архангельских Губернских Ведомостях”. Мне лично приходилось видеть, как лопари пьянствовали на сборных местах и какими отвратительными путями русские и норвежцы обирают их при этом. При всем том, повторяю еще раз, что лопари вовсе не пьяницы, хотя ради двухдневной попойки они готовы поплатиться добычею каторжного труда за всю осень!..

Смолистые жерди в костре сгорели. Огонек еще перебегал под серою золой. Кое-где красными пятнами горели кучки угольев... Ночь сверкала всеми своими звездами, и луна высоко уже поднялась, когда мы разбудили спящих лопарей и пошли дальше...

Смутно теперь уже помнится мне темный силуэт ното-озерской церкви в темной чаще обету обступившего ее леса. Церковь и погост были пустынны и безлюдны. “Поп как в Колу уехал, там и живет теперь! Да и лучше!” объясняли лопари.

[ 311] — А что?

– Соблазну меньше. Прежде у нас отец Георгий Терентьев был. Справедливый, и хороший человек. Во всем нашей защитой и пристанищем был...

Печально смотрела безлюдная церковь в лесу... Причта не оказалось...

– Где же они?

– А завтра увидишь... На промыслах все... Рыбку ловят. Наши лопари им тоже при этом помочь оказывают.

Дорога еще долго шла лесною чащей.

То мы поднимались вверх — но тут уже не было слышно грохота туломского водопада, — то спускались вниз, где в котловине гремели порою ключи, невидимые в этой тьме...

– Ишь у нос понизь какая. Сыро... Зимой все это снегом, что шапкой, накроет.

Попробовали мы было воды из одного ключа. Железом отзывает. Оказалось солью насыщенной болотной рудой, хотя собственно болота здесь нет вовсе...

Первые лучи рассвета желтоватыми тонами охватили восток, когда мы вышли на берега одного из значительнейших озер Лапландии, Нуот-озера. Вершины Кодовских и других гор, обложивших его спокойные воды, горели словно костры, разбросанные в пространстве. Картина была полна красоты и величия. Горизонт расширялся, всюду веяло свежестью и простором... Отсюда ложился перед нами удобный водный путь. До Сонгельского погоста оставалось четыре дня, и только за Нуот-озером нас могли ожидать пешеходные волока, да и то небольшие.

На Нуот-озере против впадения р. Туломы есть островок, отданный причту местной церкви. Лопари строят ему ежегодно семужий забор, от острова к берегу озера. Сверх того, причту отдана ляхга в восьмидесяти саженях от туломского водопада. При весеннем разливе вод в нее попадает пропасть семги и другой рыбы. Когда воды спадут, семга остается в этом природном садке. Отсюда ее черпают неводами. Случаются и такие ловы: “Сидят мужики с крюками у берега лахты и зацепливают оттуда идущую вверх семгу,” хватают ее под жабры. Этот простой способ лова требует некоторой ловкости и опытности. Также выбирают ее у лахты на крюки и во время разлива, когда она подымается Туломой в забор причта и идет через все Нуот-озеро в реку Нуот, где, бросив икру, она тощает, обращается в лох. Там ее ловят финны я шведы, По всему Нуот-озеру, р. Туломе и ее притокам [312] владеют ловами Нуот-озерский и Сонгельский погосты. В Нуот-озере, сверх семги, ловят сигов, хариусов, щук, кумж.

Семужий забор причта нуот-озсрской церкви я осматривал сам. Он очень не велик, но в хорошие годы в него попадает пудов 200 рыбы. Обыкновенно же около 100 пудов. Только раз улов здесь дал за лето 300 пудов... Самый островок очень красив и живописные виды кругом делают его еще прелестнее. Мы провели здесь целый день. Меня поразило обилие рябцов (рябчиков) в окрестных пустынях.

– Бьете вы их?

– Чем его бить станешь? На рябка наши ружья велики слишком. Пробовали силки ставить, да промысел невыгоден. Времени потратишь много, а барыша нет. Опять же летом рыбу ловить лучше... вольготнее.

Лисиц и куниц здесь тоже много. Их бьют вместе с медведями и выдрами. Меха их сбываются Савину, снимающему семужий забор по р. Туломе. Цены на меха стоят здесь крайне низкие. Да и охотников меньше стало. Прежде в сороковых годах, на Нуот-озере и в окрестных водах было пропасть бобров. Их били лопари. Тогда много их охотничало. Погост нуот-озерский считался богатейшим. Но бобры уже в начале шестидесятых годов были частию истреблены, частию ушли неведомо куда. Выводков не осталось и промысел прекратился. Вместе с этим разорились и лопари названного погоста. Бобров стреляли, загоняя их на озеро. Петли лопари ставят только на мошника (иначе чухарь, глухарь). Но и его они больше промышляют на токах из ружей. Мошники доставляют богатую добычу охотникам. Мясо покупают коляне, да и сами лопари с удовольствием едят его; перо и полупушье идут в Норвегию. По берегам Нуот-озсра много леса и хорошего. Его рубят и доставляют в Колу, так же как и лес на р. Туломе, на описанных уже нами условиях.

Отец Георгий Терентьев, вообще оставивший по себе хорошую память, завел было в Нуот-озере и огородничество. Здесь, посреди Лапландии, он, а за ним и лопари, стали было сеять картофель, репу и редьку. Урожаи были хороши. Пробовали и капусту. Лист был хорош, но не завивался. Он с успехом даже акклиматизировал здесь жито, но в скорости его перевели в Колу и полезное начинание погибло в самом зародыше, не принеся ничего прочного. Тем не менее, за этой попыткой остается большая заслуга. Решено и решено безусловно, что огородничество, а частию и хлебопашество в Лапландии возможны!.. В хорошие годы отец Георгий снимал кортофеля сам 10, а жита сам 4. Восемь стаканов снятого отсюда жита [313] этот священник посылал в Архангельск и оно оказалось хорошего качества. Земля здесь удобная для посева овощей. В окрестностях церкви собирается сено хорошего качества. Сенокосы по реке Туломе, как мы уже говорили, лопари отдают колянам в аренду. Из этого источника образовалась касса в 800 р., хотя отдача лугов не подесятинно, а на корову крайне невыгодна для лопарей. Мне кинулась в глаза еще одна особенность местных сенокосов. Сено здесь кладут не стогами, а убирают его в тоненькие, продуваемые ветром зародцы.

Не так страшен чорт, как его малюют. И Лапландия, как видите, далеко не так мрачна, как о ней думали!

Норвежские лопари даже завели уже коров. Нашим далеко до этого.

Раз, впрочем, в Лавозере уже завелось было правильное скотоводство, люди поселились оседло. Поставили настоящие избы, да не встретили поддержки в местном начальства, а без такой поддержки дело пойти не могло. Там, где на выгодные, богатейшие морские берега привлекают поселенцев целым рядом льгот и преимуществ, нельзя без правительственной поддержки заставить оленевода и бродячего охотника и рыболова лопаря жить оседло. Властные люди отнеслись к этому вполне равнодушно. Так и почин лавозерских лопарей только почином и остался.

Лопари любят овощи и охотно покупают их. Приучить их к огородничеству, следовательно, очень легко. Но огородничество здесь не может существовать без скотоводства. Терентьев в Нуот-озере держал коров; этим и объясняется успех его огородов. Лопари не раз заявляли местным властям (они говорили это и мне), что ежели им дадут пособие на заведение коров, то они займутся скотоводством. На корову они просят по 25 рублей. Но ходатайству этому почему-то хода не дали. Как и Лавозерский, погосты Сонгельский, Нуот-озерский и Кильдинский “согласны были на оседлость”, построили избы. Но уездная администрация только и ограничилась этим соглашением и год спустя все пошло по старому.

Солнце уже встало, обещая жаркий день.

Горы выдвигались одни за другими, массивными громадами на берегах Нуот-озера... Вдали, словно свинцово-синяя туча, виднелись такие же горы...

– Там швед живет! объясняли лопари, сбрасывая в воду большой карбас...

– Ну, благословясь!

Весла ударили в воду, и челнок быстро врезался в спокойные воды Нуот-озера...

[306]
1 Теперь должно быть лучше. Администрация архангельская весьма энергично преследовала эти вопиющие беспорядки. Да и исправник кольский с его помощником — люди честные.

<<< Вернуться к оглавлению | Следующая глава >>>

© OCR Игнатенко Татьяна, 2011

© HTML И. Воинов, 2011