Дозволено цензурой 30 декабря 1914 г. Военный Цензор В. А. Всеволжский. Перепечатано из №№19 и 20 “Известий Арх. О-ва изуч. Русского Севера” за 1914 г. в Архангельской Губернской Типографии.

Кир Козмин.

Варангерское море и его история.
(Из жизни Архангельского Севера).
Возражение воеводы Олонецкого.

С того времени, как западный берег Биармии именуется Мурманом, он был в обладании Мурман, новгородских славян. Жители Биармии покорены новгородцами в XI веке, при Владимире и Ярославе¹. Но торговля предупредила воинские подвиги; уже в IX веке иностранцы усеяли главнейшие реки Биармии своими колониями, и в конце X упорина язычники бежали сюда со своими богами и намного усилили массу славянского населения, преимущественно в Каногорах, Устюге, Вятке. В то же время их мужи вольные заняли берег Северного океана, изобилующий рыбою и зверем и лежащий на торговом пути к устью Двины. Пришельцы эти, по примеру скандинавских морских наездников, прозвали себя норманнами и это имя в испорченном выговоре завещали всему западному берегу Биармии, от предела Белого моря до окончания Варангерского залива. Другой этнологии не может быть, имя собственное мурманское искони русского берега².

[4] По свидетельству Нестора, самоеды в XI веке платили дань новгородцам, имевшим в низовьях Печоры свои колонии. Какой доход приносила Печора, можно судить по тому факту, что великие князья в XII веке требовали себе печорской дани. Поэтому, нет причины сомневаться в современной древности мурманских жилищ. На Мурманском берегу Кольская губа и Варангерский залив представляют наиболее удобств для заселения и мореплавания. Кольский остров выстроен двинянами в XII столетии для покровительства беломорским тресколовам и содержание восточных лопарей в покорности. Следовательно, на берегу Варангерского залива был первый притон Мурман. Такой вывод согласуется и с скандинавскими преданиями. Исландские саги неоднократно повторяют, что за норвежским берегом к востоку тянется берег Биармаландии, подвластный консулу Гофдоринскому (русскому). Еще яснее свидетельствуют норвежские рунические грамоты, что пограничная с Норвегией Лапландия, значит Варангерское поморье, принадлежит новгородцам до св. Олафа, современника Ярослава.

В куту Варангерского залива, на прибрежьи Чевяной губы, одно урочище до днесь носит название Гандвика; стало быть, древний Гандвик был здесь, или же обнимал весь берег Биармии от устья Двины до окончания Варангерского залива.

По мере преобладания в Биармии русского элемента, изменялись туземные названия рек и морских берегов. Так, напр., река Ежва переименована в Вычегду, река Емва – в Выгойн, река Сыктыер – в Сысолу, а Ганович мужи вольные нарекли морем вольным, или что все равно морем Белым. Но кут Варангерского залива и со[5][хранил древнее свое имя, хотя в том же заливе новгородские Мурманы дали русские названия всем морским урочищам.

Откуда бы ни пришли новгородские Мурманы или прямо с Великого-Новгорода или с поморья Словянска или с устьев рек Ельбы, Одера, Вислы и Западной Двины, во всяком случае, они знали морское дело и пробирались к окиану морю сухим путем с нагорной половины Обонежской пятины. Таким образом, удалые Мурманы наткнулись на оленных аборигенов, никому еще не подвластных и занимавших привольную пустыню вплоть до Океана между 64 и 70 север. Широты, в пределах нынешних уездов Кемского и Кольского.

Применяя то силу, то дружелюбные приветы, острые славяне сошлись с простодушными дикарями и, постигая важность приморской селитьбы, поселились на берегу Варангерского залива, образующего целое море и одаренного от природы превосходными естественными гаванями, в которых они по вряжской натуре могли делать набеги на приходящие к устью Двины торговые суда. Мы хорошо знаем, с какими слабыми силами совершилось завоевание Сибири; не труднее поддавались и здешние дикари, тем более, что они были подготовлены к покорению присоединением к Новгороду соседней Обонежской пятины, населенной древними финнами, однородными с ленными номадами. Первых новгородцы назвали Корелой и последних Лопью. Западная Лопь вступила первая в подданство России. Они то именуются лукоморскою Лопью с древних преданий. Происхождение этого названия, за неимением исторических данных, мы можем объяснить лишь следующей догадкой. Мурманы, как завоеватели, присвоили на первой поре себе собирание дани, положенной по русскому обычаю с лука, т.е. человека, владевшего луком. Слово ясак, занятое впоследствии у татар, не было в ту пору известно, и потому Мурманы назвали своих приморских данников не ясачными, а луковыми, и по месту жительства их – лукоморскими, для отличия от лопарей новержских и с тем вместе и восточных: Кильдинских, Иоканских, Кандалакшских и Терских, не приводимых еще в чье либо подданство. Через некоторое время западные или лукоморские лопари для вноса дани были приписаны к Великому Новгороду, а после падения республики – к Олонцу. Между тем, Кольский острог с восточными лопарями вошел в состав заволочья, или Двинской земли. В результате Кольские лопари до сих пор ведут жизнь дикую, бродячую [6] и пьяную, а лукоморские постоянно отличались трудолюбием и духом трезвости. Они не терпели присутствия кружечных дворов в своих селениях, ранее приняли христианскую веру и, применившись к оседлой жизни, образовали из своих деревень семь пахотных волостей, известных в летописях под именем семь лопских погостов. В этих погостах долго жили новгородские помещики, водворявшие в них добрые нравы, рудные промыслы, металлические работы³ и самое земледение посредством личного надзора и брачных союзов с корелами, вывезенными сюда из Бежицы. С тех пор Лукоморские лопари в народе слывут кореляками, а в канцелярской бюрократии до новейшего времени продолжают называть их комными крестьянами Лопских семи погостов; но в 1802 г. они уже под именем корел вошли в состав Архангельской губ. (Акты исторические т. V стр. 241).

Беломорский остров Кемь, бывший некогда поместьем Марфы Борецкой (Посадницы), сделан уездным городом в 1785 году, но чудными судьбами отторгнуть от Беломорья и перечислен в сухопутную Олонецукую губ. К счастью, логика восторжествовала, и лет через 17 Кемь опять была возвращена Поморью, можно сказать, с процентом, т.е. с приростом Лопских погостов, названных корельскими и разделенных по новейшей регламентации на волостные правления и сельские общества.

Для лучшего знакомства с лопскими погостами, лежащими в южной части Варангерского поморья, мы представим в своем месте, статистические об них подробности, а здесь рассмотрим содержание двух исторических актов, относящихся непосредственно до этих погостов и рисующих довольно нравы древних жителей и торговое положение ныне заброшенного края.

Акт первый. В 1686 году по челобитью мирских челобитчиков Лопских всех семи погостов грамотою Великого Государя Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича строго воспрещено с Олонецкой и с иных кружных дворов целовальником и чумаком возить и продавать в тех лопских погостах хмельные напитки. Таковое воспрещение состоялось на основании старинной грамоты, данной от Великого Новгорода лопских погостов крещеным и некрещеным лопарям, и подтверждалось многими российскими самодержцами. В обновленных царских грамотах, между прочим, сказано: Питья в лопские погосты вин и медов, и пива, на продажу от Великого Новгорода провозит не велено, когда к Великому Новгороду те лопские погосты были приписаны. (Акты исторические Т. V стр. 241). Вот где нужно искать начало русского общества трезвости!!!

Второй акт требует предварительного комментария. После падения Новгородского веча, торговые сношения с Швециею подверглись на всех пунктах контракта стеснительным мерам, но в лопских погостах, несмотря на важность пограничной черты, вплоть до 1677 г. никогда не бывало ни одной таможенной заставы. Таможенное стеснение породило любопытную переписку между начальником Лопских погостов – Олонецким воеводой и Соловецким Архимандритом Илларионом, защищавшим свободное сообщение по стороне. Выписываем подлинные слова этой полемики, чтобы показать, какой зна[7]чительный рынок, внутренний и внешний, некогда существовал в нынешнем захолустье. На внутренние базары, посещаемые шведами, привозились свежие продукты: хлеб, мясо говяжье, свинина, всякая рыба и проч. А заграницу зимним путем ходили караваны с сукнами, шелковыми изделиями, сахаром и другими колониальными товарами.

После обычных приветствий Олонецкий воевода Глебов писал Архимандриту Иллариону так: “В прошлом 193 году в Июне месяце писали мы с Олонца, к Вам в Соловецкий Монастырь по челобитью Олонецкого и уездных таможенного и кружечных сборов головы Фатея Нойкова с товарищи, что проехали мимо Панозерскую заставу Вашего Соловецкого Монастыря крестьяне, торговые люди, Сумского и Кемского острогов жители многим людям за рубеж, в свейскую сторону с многими товарами, с сукном и шолком и с сахаром, покупки Архангельска, не явясь на заставу в Панозерском погосте⁴ целовальнику и не уплатя пошлину по указу Великого Государя и о том к Вам из Нового торгового устава наперед сего в отписке мы писали, чтобы по уставу Великого Государя, велеть тебе разыскать в Сумской и Кемской таможен из книг выписать: в прошлом 193 году в Ноябре месяце кто именно торговые люди Вашего Соловецкого Монастыря крестьяне из тех таможен через Панозерский погост за рубежом в отпуске и с какими товарами на скольких подводах? И по розыску велеть бы нам о том писать именно, чтобы те таможенные пошлины в непоре не были. Ниже, прописывается целиком ответ Архимандрита.

И в нанешнем 194 году Октября в 23 день писали Вы к нам на Олонец, что де бьете челом голова Фатей Нойков не делом, потому что де в Панозерском погосте заставы из веку никогда не бывало и заставы те у них, олонецких голов в Лопских же погостах; где уклад и железо и полицы промышляют, и в прошлом де, в 187 году был в Олонце в таможне головой Григорий Шумнов и в Паногорском де погосте заставу учинил по своему вымыслу, а не по Государеву указу, и с тех де мест и по сие время на заставу целовальника посылают и вашим де крестьянам великую шкоду и задержку чинил, в которых де городах каков Государский указ есть, что не с продажных товаров рублевые пошлины имать? Потому что иные Ваши крестьяне с рыбой и с салом ездят в русские города через Каргополь, Вологду и Ярославль и до Москвы и нигде ни в котором городе задержек не чинят и проезжих пошлин не спрашивают и товаров не пересматривают, а где де в котором городе станут товар свой продавать и с той де продажи в том городе и Государственную пошлину платят, а которые де Вам крестьяне с городов не ездят товары, которые покупают у города Архангельска, и там де товары свои продают и на те же товары, напр. мед и белку и иные товары, и с теми немецкими товарами приезжают в Кемь город и в таможенные книги записывают и по те товары выписи им дают как следует в Колмогоры и к городу Архангельску, а приехав там товары свои мед и белку и мягкую рухлядь продают и с той со своей продажи Государственную пошлину сполна платят, а он де голова Фатей бьет челом Великим Государям на крестьян Ваших будто они пошлину в казну Великому Государю нигде не платят и проезжают мимо заставы Панозерского погоста [8] беспошлинно; а которые де из за Онежья приезжают торговые люди с товарами к морю в Сумский острог и в иные волости и которых товаров не продадут и с тех де и пошлин не снимут, а он де голова Фатей хочет с крестьян Ваших двойную и тройную пошлину взять, потому что те де Ваши крестьяне пошлину в Государственную казну только в Колмогорах и у города Архангельска сполна и другую пошлину в монастырскую таможню и будет де впредь учнуть Олонечкие головы на заставу посылать в Панозерский погост и крестьянам Вашим издержки чинить и Вы о том узнаете писать вашим Государям к Москве”.

“И то Господине застава в Панозерском погосте учинена и Головы и целовальники по указу Великого Государя, а не своим вымыслом, потому что в прошлом в 189 году, июля в 27 день при его блаженные памяти Великого Государя и Царя и Великого Князя Федора Иоанновича грамоте из приказу Большой казны за прописью дьяка Никиты Нагубина, на Олонце велено с лукским в семи погостах лопарей с товары и с проезжающих со всяких чинов, торговых людей и с иностранцев, которые в тех погостах за проданный товар будут собирать таможенную пошлину, вернее Повенецкие головы и целовальники против нового торгового устава. Да и в прошлом же 190 году июля 15 прислана Государская грамота из Приказу Большой казны на Олонец, велено с Лопских погостов таможенные пошлины собирать Головам и целовальникам; а буде им в тех лопских погостах доведется сверх прежних для сбору таможенных пошлин поставить заставы и велено послать Голов и целовальников в тех местах поставить и берег накрепко, чтобы торговые люди не платя пошлин никуда не проезжали.

Да и без того, Господине, в Панозерском и в иных погостах на заставах целовальникам и другим чинам велено стоять, что в прошлом в 193 году прислал Великий Государь грамоту из приказа Большой казны и по той Великий Государь грамоте из приказа Большой казны к нам на Олонец, купецких людей которые едут с свиными и говяжьими мясами и с рыбой и со всякими съестными запасами за свейский рубеж пропускать их не велено и о том велено таможенному голове и целовальникам приказать, накрепко, чтобы отнюдь запасов тех в свейский рубеж не пропускать и буде они чрез тот Великих Государев указ, что пропустят и буде они чрез тот Великих Государев указ, что пропустят из хлебных и съестных припасов, и Великим Государям про то учинить и ведомо и им за то быть в опале и в жестоком наказании без всякого милосердия; а потому вышеписанному Великих Государей указу на те заставы нынешнего 194 года целовальники из Повенецкой таможни и с Олонца и на ослушников, служилые люди посланы и тебя бы, Господине, о том и весь Соловецкий Монастырь вотчины крестьянам, торговым людям и всяких чинов жителям велеть чинить по указу Великих Государей без всякого ослушания, чтобы для того таможенных пошлины поступали и недобору не было. Акты исторические т. V стр. 222

Несмотря на все это, Соловецкий монастырь выиграл дело. Его старание кстати подкрепило челобитье Олонецких купецких людей, которые объявили, что с пресечением сбыта сельских продуктов в Лопских погостах или за рубежом, Олонецкие крестьяне не будут в состоянии платить податей для торжников выйдет беспромыслица, [9] а для казны недобор таможенных сборов. Акты исторические т. V стр. 239.

Вследствие сего повелено и пропускать съестные товары по прежнему, как ездили до сего, с очисткою однако же таможенных. Лет, несколько спустя, именно в 196 году Панозерская застава была уничтожена и с нею вместе и в других местах Поморья, в Пустозерске, Мезени, Кевроле, Варзуге, Умбе, выключая Колу.

Показав, таким образом, куда девались Лукоморские лопари, мы не можем с равною достоверностью разгадать судьбу их покровителей Новгородских Мурман. Старшие из среды их браться по всей вероятности поселились в Лопских погостах и владели в них вотчинами⁵ на праве поместном, а остальные жили у моря. Сии последние, пробавляясь промыслами и торговлею, не забывали морских наездов и на этом поприще оставили исторический след.

В XI столетии заглохло в Европе имя Норманов, т.к. Новгородских Мурманов, а до XV века сохранилась об них отчетливая память. Под годом 1419 летописец повествует именно: что Мурмане мечом и огнем опустошили богатый и людный погост Неноксу и другие прибрежья Беломорского населения. Надо полагать, что это Мурманы тревожили и Норвежцев, которые не без причин на самой оконечности Варангерского залива воздвигли, доныне существующую крепость Вардегус, между тем, как с Двинянами Новгородцы жили постоянно в братском союзе. Причина ясная: Северная Норвегия не может и доныне проживать без русского хлеба, а в старину она покупала и соль беломорскую для своего рыбосоления, следовательно, в двух главнейших потребностях вся зависела от России.

Как бы то ни было, Великий Новгород в звании члена Ганзейского союза не мог потворствовать морским разбоям; а кровавые ссоры с Двинянами и Норвежцами переполнили меру терпения. Мурманы в свою очередь должны были прекратить погромы и селитьбы их срыта до основания. Впрочем, это нельзя назвать фактом, а скорее догадка или предположение.

В половине XVI столетия на берегу Варангерского залива возникло новое русское селение. Тут долго раздавался монастырский звон, и более 200 лет кипела промышленная жизнь на берегу и на море. Творцом этой последней колонии был преподобный Трифон, подвизавшийся в проповеди лопарям Христовой веры, он соорудил при устье реки Печенги в губе того же имени известный в летописях монастырь, получивший по свойству местности трехсторонний характер: промышленный, торговый и морской.

В 1556 году Царь Иоанн Васильевич пожаловал Печенгскому монастырю грамоту на разные угодья и снабдил его книгами, колоколами и церковною утварью. Благодетельствовал и царь Федор Иоаннович; но шведы злобно смотрели на этот опыт колонизации русского оседлого народа Варангерского Поморья. Они трижды разорили колонию и в четвертый раз в 1591 году в самый праздник Рождества Христова сожгли монастырь и побили сто шестнадцать монахов и слуг, остальные спаслись бегством.

На сей раз дерзкие грабители не остались без отмщения. В [10] 1593 году ратные воеводы князь Андрей Романович и князь Григорий Волхонский с войском из Холмогор города в Каяну и причинив там опустошение, возвратились с великой добычей⁶.

В 1596 году Царь Федор Иванович велел перенесть Печенгскую обитель в Кольский острог, где она, в силу Царской грамоты, сохранили прежнее свое наименование Живоначальной Троицы Печенгского монастыря и все свои владения, в ряду которых первое место занимала Печенгская колония, но в 1619 году выстроенный в Коле монастырь сгорел, после пожара не возобновлялся, а старцы на братском соборе решили жить в общем монастыре в Печеньге.

В 1675 г. Царь Алексей Михайлович, в особой жалованной грамоте Печенгскому монастырю, подтвердил все вотчинные и торговые права, дарованные отцом и прежними монархами, с подробным показанием, почерпнутых из писцовых книг купчих крепостей, дарственных и жалованных грамот, в которых местах и урочищах их рыбные ловли, леса и дворы, и дворовые места, и соляные варницы, и мельницы, и амбары, и всякие монастырские заводы, угодья и сенные покосы.

Наконец, в 1764 году Печенгский монастырь был упразднен, его земли, воды и леса сделались бесполезным для России Государственным имуществом, а заводы и строения сокрушили время; но Святыня непоколебима! Близ устья Печенги на руинах старой обители, разоренной шведами, стоит часовня (а впоследствии воздвигнута церковь), а в 15 верстах вверх по Печеньге сохранилась церковь Сретения Господня, где почиют мощи преподобного Трифона, да другая пустынная же церковь Бориса и Глеба, поставленная тем же угодником, при устье реки Пазреки. Обе эти церкви привлекают набожных поклонников, именно: в первых числах февраля и 20 июля, т.е. в праздники Сретения Господня и преподобного Трифона и Бориса и Глеба. В те поры отворяют двери уединенных храмов, и в них совершается служба Божия священником, приезжающим из города Колы⁷.

Вслед за нашими богомольцами Норвежцы для торгов ежегодно приезжают из-за рубежа с своими товарами, на ряду которых главную роль играют: колониальный, ром и превосходный английский ликер. Но это одна лишь тень той старинной ярмарки, какая тут процветала во время существования Печенгской обители, особенно в XVI веке. Тут был свой порт-франко, в котором продавались не одни наличные товары с монастырских амбаров и с борта кораблей, но и в сроки; а главнейшие товары имели постоянную цену, Мурманскую и заграничную. В подтверждение ссылаемся на исторические факты, заимственные из торговой книги 1575 г.⁸

Вот несколько примеров из наказа русского купца на Мурманский берег:

1) 1575 год. “На Мурманском берегу смолы бочка продана на 4 ефимка, в свою цену встанет 1 р. 10 коп. и 4 деньги, в Голландской земле куплен по 3 ефимка, и ты имайся на 500”.

[11] 2) “На Мурманском берегу вару бочка весом в 7 пуд. Купить за полтретья руб., а в грабоннах бочка по 9 ефимков и ты сговаривай на 100 бочек 1575”.

3) “На Мурманском берегу серы еловые чистые, показать образцы, ценою говори за бочку по 19 ефимков и ты имайся на 10 бочек”.

Кроме церковных памятников, Печенгский Монастырь оставил по себе следыпоучительные для потомства на поприще экономических своих трудов. В устьях Печеньги и Пазреки спускались на воду большие, норманнские лодьи и мелкие промысловые суда. Кроме иноков, бобылей, слуг и детенышей, Монастырь содержал: соловаров, мельников, разных мастеров, морских и горных звереловов и на перевозных лодьях кормщиков, носовщиков, осночей и всему этому миру независимо от духовной пищи, сообщали ревностный труд и вещественное довольство.⁹ На обороте медали: все монастырские и житейские потребы доставляла щедрая пустыня посредством промыслов мореходства и торговли.

Монастырские лодьи выходили из Варангерских гаваней нагруженными не одними произведениями домашних промыслов, но и немецкими товарами, получаемыми на Печенгском Торжке, в датских заливах, а может быть и далее. Сверх того, монастырская экономия, за удовлетворением всех своих потребностей и местной распродажи отпускала во внутрь России до 40.000 пуд. соли бесплатно, по особой привилегии. В Холмогорах и Архангельске происходила перегрузка товаров с морских судов на речные, а сбыт во всех попутных городах и торжках, начиная с Архангельска до Вологды и Ярославля. Некоторые грузы зимним путем доставлялись прямо в Москву. При столь обширной операции, монастырь в главных пунктах имел свои подворья для склада привозимых и закупки местных товаров; закупка и обратный привоз составляли следующие предметы: “хлебные запасы при монастырской обиход и соляным варницам, рожь и ячмень и овеем и солод и крупа и толокно, и семя конопляное и масло, и мясо, пшеница и горох, и мед на кутью и воск на свечи, и на платье холсты, точила и сукна всякие, и обувь и на обувь всякие кожи дубленые и юфть белая и красная, и конопля и прядево всякое на неводы и сети, на су[12]довую снасть на тросы и канаты и смолу, чем суда смолят и всякие заморские запасы велено купить бесбошлинно (Акты историч. Т. V стр. 551).

Потребление таких вещей показывает довольство, в котором жили печенгские поселенцы, а с другой стороны обнаруживает возможность развития на Варангерском берегу значительного рынка для сбыта сельских произведений северо-восточных губерний, рынка с двух сторон полезного и в экономическом и коммерческом отношениях. Усиливая внутреннее потребление сырых продуктов, здешний рынок в то же время ослабил бы слепую зависимость русской торговли от лондонской регулированной компании, дирижирующей со времени Ченслера Архангельским портовым торгом посредством своих смышленых факторов.

Морская торговля Печенгского монастыря, совершаемая уже в ясные исторические времена, на опыте доказала, что северная местность Варангерских гаваней не замкнута природою для мореплавания. Для вящшего разубеждения взглянем и на живые примеры: пред нашими глазами Северная Норвегия и Улеаборг. Не взирая на северную местность, он первый в целой Финляндии на поприще кораблестроения, морской техники и мореплавания, а из Варангерского поморья и лопских погостов в Каяну и Улеаборг рукою подать.

Вспомним еще, что европейское мореходство получило начальное развитие не на юге, а среди отважных и закаленных в море сынов глубокого севера. В начале средних веков норманны высылали почти все свое народонаселение в море. В IX веке толпы наших норвежских соседей заняли Исландию и в этой ледяной пустыне образовали правильную и даже просвещенную, по тогдашнему времени, морскую державу. Почему же бы и русским северным людям не образовать простой приморской колонии на месте, которое в старину почиталось местом благоугодным для составления честной обители, где почитают мощи святочтимого основателя, готового своими молитвами к Царю небесному споспешествовать делу, им самим начатому.

В заключение исторических заметом о Варангерском поморье, с той же точки зрения, бросим беглый взгляд и на Росейскую границу в той местности.

От северо-западного конца Архангельской губернии, т.е. от бухты Ворьемы, Норвежская граница продолжается до озера Верхней Имандры, по-норвежски Енарак; считая все изгибы, протяжение составит 600 верст, а в прямой линии от востока к западу 230. Это новая пограничная черта. Старая же имела оставленное Великим Новгородом направление. Словом, в древние годы весь Варангерский залив принадлежал России: Западную ее часть Норвежцы присвоили (с Гандвиком) себе в Смутное время, когда Новгород с пригородами был за Свейским королем до Столбовского мира. С тех пор граница, вплодь до 1826 года, выходила к Варангерскому заливу у Верес наволока. Но в 1826 году экспедиция для определения рубежа между Норвегией и Россией слепо решила отнести границу Государства до бухты Ворьемы, верст за 70 к востоку в прямой линии, не принимая в расчет изгибов берега и сухопутной территории. Для того уступлены Швеции судоходные заливы: Нявдемский, Пазрецкий, Ровденский и на прибрежьи большое количество рыбных, звериных и лесных угодий.

[13] Таким образом, Россия лишилась чудной Пазрецкой гавани, имеющей у Паз-реки сообщение с отдаленными лесами, и в добавок ста душ православных лопарей, очутившихся заграницею, лучших тресковых становищ и бобровых готов, тогда как эта территория, морская и горная, по писцовым книгам, купчим крепостям, дарственным записям и жалованным царским грамотам в течение двухсот лет составляла собственность Печенгского монастыря. Независимо от истории, из множества на это юридических доказательств представляется еще одно свидетельство писцовой книги на монастырское владение рекою Нявдемою, удаленной от нынешней границы верст на 60 к западу.

“В реке Нявдеме рыбная ловля, с тонями и горовными месты и с бобровыми и звериными ловлями и с лешими (лесными) озерки; да два амбара с погребом, да ксея (тресковое становище) да тоня Давыдовская с горовными месты, а межа от Песку до Товского наволоку”¹⁰.

Вот и другой Акт на владение рекой Пазрекою и Пазрецким устьем.

“До Печенгского же монастыря река Пазрека, три лука и угодья к тем лукам, тоже под Пахтою, тоня под другою Пахтою Феофиловская, а между Пазрецкое устье, да тоня Крестова от моря до половины реки Ровденги и с тонями, да тоня Ручьевая, тоня под наволоком, а межа к морю до Немецкого наволока с горовными месты; да по Пазреке ж на устье храм страстотерптецев Христовых Бориса и Глеба, поставленные строителя их старца Трифона”.

Еще в 1623 году Царь Михаил Федорович на претензии датских подданных норвежцев дал следующую резолюцию¹¹:

“ А нечто немецкие датские люди учнут, к нам впредь приезжая каких оброков и дани и с рыбы десятины у них просить, а если (игумену с братиею) немецким людям оказывать, что та река Лопская искони вечная вотчина наша Великого Государя, а не Датского Короля и по 1610 год в тое землю Датского короля люди ни в чем не вступались, и даней, и оброков, и рыбных десятин не спрашивали, а после того в тое землю учал вступать мимо прежний обычай¹².

Развяжем исторический узел казусного дела. В начале XVII столетия, когда шведы властвовали в Новгороде и смутою волновалась Россея, Каянские соседи возобновили набеги на Кольское поморье и заняли Печенгскую колонию. Беззащитные старцы, будучи в руках у свейских ратников, творили их волю, продовольствовали незваных гостей и платили дань. Истощив средства честной обители, свейские немцы отправились во свояси, но перед очищением монастырского владения они по сделке с норвежцами уступили им завоеванный Варангерский залив, а с тем вместе передали свое вольче право на взимание дани с русских поселенцев. Независимо от дани, норвежцы имели в виду давно желанную цель. Безлесный их Финмаркен всегда с завистью смотрел на русскую лесистую территорию, а тут представился благо случай рубить русский лес, пожалуй, русским же топором, рассчитывая работу в счет дани.

[14] В 1617 году по заключении Столбовского со Шведами мира, Новгород с пригородами и уездами возвращен под Российскую Державу. Несмотря, однако, на то, Норвежане овладели Гандвиком до Верес-наволока, т.е. до предела монастырского владения, и долго не оставляли своего притязания на Печенгскую дань. С упразднением Печенгского монастыря расширились и виды их на оставленную впусте богатую монастырскую землю. Выждав благоприятный момент, когда в России началось опять движение, когда новый Император Николай 1-й только что вступил на престол, Норвежцы, подкупив нашего министра иностранных дел Несельроде, согласившегося, отбросив всякие исторические права на землю, размежеваться по проекту Норвежцев, достигли своей цели, убедив членов экспедиции на постановку новой границы.

Новая граница начинается у озера Верхней Имандры, которое соединяет три пограничные черты: Норвежскую, Русскую и Финляндскую. Отсюда наш рубеж идет по ручью Паест, до впадения в реку того же имени; далее по этой реке тянется на север, но, не доходя моря, поворачивает от реки направо, вдоль берега и, поровнявшись с губою Верес, старой границей, удаляется прямо на юг. Тут на протяжении 10 верст он пересекает реку Нявдему, Четеньгу и, коснувшись реки Паз реки, впадения в не ручья Репона, идет по левому берегу; в этом направлении, наткнувшись на препятствие – русскую церковь Бориса и Глеба, обходить ее кругом коленом и, отрезав на самом взморье Пазрецкое устье, а за сим устьем реки Ровдени, удаляется вторично от морского берега верст на пятьдесят к юго-востоку, до озера Сямозеро; наконец, прорезав Гаморро, поворачивает к морю по ничтожной речке Ворьеме, впадающей в столь же ничтожную бухту Ворьему. Таким образом, одна лишь юго-восточная часть Варангерского залива принадлежит к России. К счастью, межевщики 1826 года оставила судоходную реку Печенгу, единственный теперь путь к заморскому сбыту произведений Варангерского поморья, в случае колонизации лесов Варангерской пустыни и дальнейшего развития промыслов в Кольском уезде.

Оригинал 5,4 мб

© OCR Игнатенко Татьяна, 2011

© Html И. Воинов, 2011