Записки Императорского Русского Географического общества по отделению этнографии, том второй издан под редакцией действ. члена Л. Н. Майкова, 1869 г.

Е.К. Огородников

МУРМАНСКИЙ И ТЕРСКИЙ БЕРЕГА ПО “КНИГЕ БОЛЬШОГО ЧЕРТЕЖА”.(окончание, часть 12)

[655]

За рекой Умбой по Кн. Б. Ч. следует в 50 в. устье р. Порьей, а затем, без означения расстояния, прямо сказано: “А от усть реки Порьей у моря монастырь Кукуев, а от Кукуева монастыря до усть реки Нивы 80 верст”. Р. Порья показана по картам Ст. Ком. и Оперманна, и на первой из них, при устье, на левом берегу село Порья-губа (существующее и ныне, но неточно названное в Списки нас. месть Арх. г. Перья-губа, в 164 в. от Кузоменя, след., в 27 в. от р. Умбы, а не в 50, как показано по Кн. Б. Ч.). Что касается до Кукуева монастыря близ устья Порьей-губы, у моря (как сказано в Кн. Б. Ч.), то можно думать, что этот монастырь был в близком соседстве с нынешним селением Порьей-губой, а может быть, даже и на месте его. Трудно однакожь доказать это положительно; можно бы, конечно, принять в соображение расстояние р. Порьей, с одной стороны, от Умбы, именно 27 верст, а с другой, от Нивы, при которой стоить с. Кандалакша, и до которой от Порьи считается 80 в. Но этого последнего расстояния мы не можем определить по Списку населенных мест, потому что Кандалакша находится уже не в том стане, где р. Порья, и в Списке расстояние Кандалакши рассчитано от становой квартиры 3-го стана, в сель Керети; кроме того, если то не описка в Кн. Б. Ч., по точному ее выражению монастырь находился не на устье Порьей-губы, следовательно, и не там, где селение Порья-губа, а от устья этой реки на море; т. е. в некотором расстоянии от устья Порьи на берегу Кандалагской губы. Все существующие упоминания об этом монастыре не объясняют этого недоразумения и, прямо основываясь на Кн. Б. Ч., указывают место его при устье Порьей-губы. Г. Максимов, говоря об этих местах, замечает, что “Кандалакша до восточной войны или до прихода англо-французской эскадры имела две деревянных церкви, из которых одна стояла на возвышенном западном плече реки Нивы, а другая, бывший Коков (вероятно, Кукуев) монастырь, на восточной стороне Нивы”. Подобное же указание относительно Кокова монастыря встречается и в “Гидрографическом описании” Рейнеке. Из этого следовало бы, что Кукуев или Коков монастырь находился не за 80 в. от Нивы, а против Кандалакши на левом берегу Нивы. В ак[656]тах и летописях не встречается также положительных о том указаний. Видно только (из грамоты 1675 года), что у Печенского монастыря, основанного, как указано выше, около 1532 года, были “в волости Порье-губе росчисти пожни Евсевьевские, межа от Соловецкие варницы вверх по реке по Порье до Падуна, по обе стороны... да в волости ж в Порьй-губе двор монастырский да соляная варница”. Следовательно, уже около половины ХV века на р. Порье была волость, и существовали поселения и варницы, принадлежавшие двум тогда знаменитым монастырям: Печенскому и Соловецкому. Но все это было однакожь по р. Порье, а не “от устья р. Порьи на море”, как говорится в Кн. Б. Ч. Из описания Соловецкого монастыря Досифея видно только, что Кукуев монастырь зависел от Соловецкого монастыря; местоположение же его указывается при устье Порьей-губы в 50 вер. от Умбы и в 80 вер. от Нивы. Может быть, розыскания о местоположении Кукуева монастыря и хотя некоторые исторические об нем сведения найдутся в грамотах Соловецкого монастыря, так как известно, что около 1584 года на Порьей-губе были у него промысловые устья, а по рекам Умбе и Варзуге дарственные вотчины, принадлежавшие ему еще с 1470 года¹.

За Кукуевым монастырем в 80 вер. по Кн. Б. Ч. показана р. Нива, известная под тем же названием на всех картах, с селением на правом берегу Кандалагской губы, при устье Нивы; хотя этого последнего и нет в Кн. Б. Ч., но за то на устье Нивы реки показан Кандалагский монастырь. В “Истории церковной иерархии” о нем сообщается только то, что он был на восточном, следовательно, на левом берегу, на наволоке, и что строения в нем была только одна деревянная церковь во имя Рождества Богородицы. Монастырь этот был безвотчинный и в последствии был приписан к Архангельскому архиерейскому дому. По упразднению монастыря, вероятно, в 1764 году, и церковь его приписана к селу Кандалакше. Мо[657]настырь этот, под именем Богородицкого Кандалагского, упоминается и в других описаниях, и при том также на левой стороне р. Нивы; следовательно, можно с большою вероятностию остановится, на том, что упоминаемый в Кн. Б. Ч. Кандалагский монастырь был именно Богородицкий Кандалагский, известный по описаниям. Церковь Рождества Христова, освященная в 1526 году, также была в Кандалакше или в погосте Кандалагском, и вопрос может быть только в том, где она стояла. Некоторые, как мы видели, указываюсь в Кандалакше на существование двух церквей: одной – на левой стороне, там, где по нашему мнению, был Кандалагский монастырь, и где другие предполагают Коков монастырь, и другой – на правом берегу, где скорее можно предполагать церковь Рождества Христова, так как Коков (Кукуев) монастырь, находился, по Кн. Б. Ч., в 80 в. от Нивы. Все это удобнее разрешить могут только местные исследования, которых недостаток часто ощущается при исследовании Книги Большого Чертежа².

Здесь оканчивается Терский берег. За устьем р. Нивы указания Кн. Б. Ч. могут быть отнесены уже к описанию Корельского берега, тем более, что и село Кандалакша находится в одном стане с селениями этого берега. Скажем еще несколько слов о течении р. Нивы. По указанию Кн. Б. Ч. (а также и по картам), Нива вытекает из озера Имандра, которое должно быть названо Имандром Малым, в отливе от озера Имандра Большого, которое находится в пределах Норвегии, и с которым мы уже встречались при описании Паз реки. В Кн. Б. Ч. означены “по берегу того езера (Имандра Малого) горы Будринские, вдоль Имандра езера на сто верст”. Берега озера Имандра Малого, по карте Ст. Ком., с обеих сторон, сопровождаются возвышенностями, но которые из этих возвышенностей были известны в эпоху составления Кн. Б. Ч. под названием гор Будринских, мы не знаем, и без указаний местных, трудно что-нибудь сказать по этому поводу.

Всматриваясь в хронологию указаний, встреченных нами в летописях и актах при обозрении Мурманского и Терского бере[658]гов, мы находим для разложения текста Кн. Б. Ч. следующие данные, которык и предлагаем здесь, как общий вывод из всего вышесказанного:

Самые отдаленные письменные свидетельства, не подверженные сомнению, относятся к 1264 году и приводят нас в Кольскую волость и на Терскую сторону. За тем следуют некоторые указания, встречающиеся под 1496 годом и относящиеся до шведской крепости Barhtus, виденной Истомою на мысе Мотовской губы. Эти указания, очевидно, принадлежат к такому периоду, когда еще не существовало Чертежа.

Известно, что мнение о времени составления Чертежа еще не установилось окончательно. Татищев относить первоначальное составление Чертежа к временам Иоанна IV, именно к 1552 г.³. Лерберг полагает, что подлинник первой карты принадлежит 1599 году, но к сожалению, не проводит на то доказательств⁴; Карамзин думает, что Чертеж впервые составлен в царствование Феодора Иоанновича, но года положительно не определяет⁵. Спасский, говоря собственно о восстановлении Чертежа, относит его к 1627 году, а в остальном склоняется в мнению Татищева⁶. Бутков относит начало Чертежа к ХV веку, т. е., к временам Иоанна III⁷. Все это дает право думать только то, что если первая карта России явилась во времена Иоанна III, то дополнение ее, вместе с восстановлением обветшавших листов, продолжалось до конца XVII века, так как известно, что Большой Чертеж был сделан вновь (в последний раз) в 1680 году, при цари Феодоре Алексеевиче, с дополнениями по тогдашнему состоянию России⁸.

В описании Чертежа сказано: “Сделан был тот чертеж давно, при прежних государях”. Если в 1627 году, при Михаиле Феодоровиче говорится, что Чертеж сделан при прежних государях и при том давно, то конечно, это случилось не при [659] Борисе Годунове, не при Феодоре Иоанновиче и даже не при Иоанне Грозном, так как в одном из списков Книги Большого Чертежа (принадлежащем Академии Наук) сказано, что “сей чертеж учинен в давних годах”, а переписан и пополнен при Иоанне Васильевиче (очевидно, при Иоанне Грозном); следовательно, можно предполагать, что первая карта относится к временам Василия Иоанновича IV, царствовавшего с 1505 по 1533 год, а может быть, и к временам его отца Иоанна III, как думает Бутков. Стало быть, за крайние сроки употребления Чертежа, как маршрутной карты, могут быть приняты годы 1505 и 1680.

Обратимся к указаниям, встречающимся в ХV и ХVI веках. В хронологическом порядке их появления мы найдем следующие данные:

1419 г. На р. Варзуге погост Корельский, выжженный в этом году Шведами. Этот погост мы приурочиваем к одному из двух селений на этой реке, Варзугскому или Кузомени, упоминаемых в Кн. Б. Ч. в качестве двух погостов. Заметим при этом, что Корела Варзугская (заморская) потом упоминается только в 1555 году.

1526 г. Дикая Лопь на берегах Кандалагской губы, где была в том году освящена церковь в честь Рождества Христова. Эта церковь, мы думаем, была в волости Кандалакше. Припомним здесь для хронологической связи о Лопи крещеной, которая под 1539 годом упоминается по берегам рр. Кеми и Шуе (по Корельскому берегу), и которая, может быть, одновременно с дикою Лопью, Кандалагскою, приведена к св. крещению.

1532 г. Лопляне с Колы и Туломы, где (т. е. в Кольской волости) были освящены в этом году две церкви Благовещения и Николы.

Печенский монастырь на р. Печени, основанный после 1532 года и существовавший до последнего шведского разорения в 1590 г.

Пустынь святого Трифона, где был Печенский летний погост. Пустынь эта была основана также после 1532 года и уничтожена Шведами в 1590 году.

Погост Бориса и Глеба с церковью, построенною преподоб[660]ным Трифоном также после 1532 года и существовавшею в настоящем столетии, как видно из договора России с Швецией в 1826 году.

Лопляне за Святым Носом, крещенные в 1532 году и упоминаемые потом под именем Лопарей с Еконги в 1575 году. В 1664 у нить быль особый погост.

1575 г. Лопляне Семиостровские, Воронежские, Терские с Еконги и на Поной, где была церковь Петра и Павла, существовавшая до 1573 года. Здесь припомним и то обстоятельство, что в этих местах, между р. Лицей и Семью островами, в Кн. Б. Ч. упоминается Лопь крещеная, жившая по тундрам.

1596 г. Р. Навдема, упоминаемая при заключении Тявзинского договора в значении пограничной линии.

1664 г. Вотчины Лопарей Семиостровских.

1675 г. Берег Мурманского моря от Паз реки до Тювы, как вотчина Печенского монастыря, упоминаемый кратко в этом же значении под 1556 годом.

В этом перечислении хронологических указаний не упоминается ни одного, которое относилось бы к пространству от р. Тенуя до р. Навдемы. Это молчание в актах и летописях (если нами не сделано невольно какого-нибудь пропуска при просмотре письменных памятников) не объясняется ли тем, что Русские в полном владении этого края не заходили далее р. Навдемы, в что пространство, лежащее от нее к западу до реки Тенуя, хотя и принадлежало к составу русских владений в Лопской земле, но ограничивалось только собиранием дани до времен Тявзинского договора, т. е., до конца XVI века, когда граница была положена через средину озера Энаре по лиши между Варенгом и Неогдемом (т. е. Варенгским и Навденским заливами). Неполная принадлежность этих мест Русским подтверждается и тем, что по договору 1339 года граница между Россией и Швецией не была окончательно определена, и даже в конце XV веке на мысе Мотовской губы у Шведов была крепосца Barthus. Подобная неполная зависимость края – явление не исключительное и не единственное на севере Европейской России в старину. В таких же отношениях находился к Новгороду и [661] северо-восточный уголь Архангельской губернии, с его Югорскою землею, как это видно из указаний летописи под 1096 и 1193 годами. Только после 1264 года, Югорская земля является в наших актах под именем волости, в одно время с волостью Кольскою.

При таких условиях сведения о пространстве между рр. Тенуем и Навдемой, внесенные в описание Чертежа с особенною неопределенностью в показаниях, даже относительно Навдемы (известной уже с 1596 года), и с такою сбивчивостью, какой далее в описании Донской земли не встречается, не свидетельствуют ли о том, что эта часть описания Чертежа составляет отрывок самого древнего первоначального текста? Думаем, что к этому есть довольно вероятное основание. Плавание дьяка царского истомы в Датскую землю и поход Русских в Каянию в 1496 году, внесши разорение в Шведские владения, едва ли остались без последствий. Мы не знаем этих последствий, но может быть, не были ли эти события побудительными причинами, по которым впервые пределы наших владений в Лопской земле положительно расширились до берегов Тенуя, как это указывается Книгою Большого Чертежа. Таким образом при составлении первого Чертежа уже в конце XV века были материалы, относившиеся к описанию берегов Тенуя с ее притоками. Сведения эти естественно оставались в тексте Чертежа без исправления, потому что уже в конце XVI века эти места находились за пределами русских владений; они не исключались из Кн. Б. Ч., может быть и потому, что враждебные отношения Шведов к России продолжались не только в XVI, но и в ХVII столетии. Припомним здесь приведенное нами выражение грамоты 1675 года: “В тое землю (Лопскую искони вечную вотчину великого государя) Дацкого короля люди не вступалися... по 115 (1607 год) а после того начали в тое землю вступатися, мимо прежних обычай”.

За этою древнейшею группою сведений в разобранном отделе Кн. Б. Ч. следует другая группа указаний, которая, по времени своего появления, относится к первой половине XVI века. В этой группе указания представляются уже в таком хронологи[662]ческом порядке, который дает понятие о постепенном распространены русской цивилизации в Лопской земле. В начале XV века делается известным погост Корельский на Варзуге, выжженный тогда Шведами и, вероятно, нескоро возобновленный; потом в 1526 году является погост в Кандалакше, и около того же времени (в 1532 году) упоминаются Лопари крещеные по берегу Корельскому; в 1532 году упоминаются Лопари по рр. Коле и Туломе, уже подготовленные преподобным Трифоном к восприятию христианской веры; в этом году они крещены и получают полное устройство христианской паствы. После этого года вскоре являются обитель Печенская по р. Печенге, понрст Бориса и Глеба на Паз реке и пустынь приподобного Трифона в устье Печенской губы. В том же году делаются известными Лопари за Святым Носом, очевидно, жившие по р. Еконге и уже приведенные к крещению; к тому же времени или немного позднее можно отнести и крещение Лопарей Понойских, Терских, Семиостровских и Воронеских, так как в 1575 году в погосте Понойском говорится уже о церкви, которая в этом году запустела, следовательно, была устроена раньше и, может быть, тоже в начала XVI века.

Все эти указания вместе взятые, дают материал для новой редакции Кн. Б. Ч., соответствовавшей, может быть, первому возобновлению его и обнимавшей запас сведений от 1532 до 1590 года. При подробном рассмотрении представляются еще иные соображения, поясняющие еще ближе, когда именно некоторые из этих указаний могли войти в текст Чертежа? Село или погост Понойский с церковью свв. апостолов Петра и Павла, появившейся в начале XVI века, не упоминается в Кн. Б. Ч. при описании р. Поноя; это могло произойти только по двум причинам: или вследствие пропуска и недописки, весьма сомнительных при том условии, что погосты при описании Чертежа везде внесены тщательно; или этот погост мог быть не внесен в текст потому, что р. Поной вошла в описание Чертежа из материалов, которые были собраны ранее 1532 года. Нет в Кн. Б. Ч. и погоста Еконгского, упоминаемого под 1664 годом, может быть, по причинам, подобным предыдущей. Обратимся к Печенским мо[663]настырям. Если принять за основанье, что погост Печенский на Печенге и пустынь преподобного Трифона в устье Печенской губы надобно принимать за два Печенские монастыря, то стало быть, оба они существовали в промежуток времени между 1532 и 1590 годами, в которые оба были разорены; следовательно, могли попасть в текст Чертежа не ранее 1532 и не позже 1590 года. Погост Бориса и Глеба, на Паз реке, также не мог войти в Кн. Б. Ч. ранее 1532 года. Сведения о Мурманском береге от Паз реки к востоку, принадлежавшем Печенскому монастырю, впервые упоминаются под 1556 годом; но они очень кратки в сравнены с теми подробностями, которые мы находим в Кн. Б. Ч., следовательно, материалы для последней заимствованы из позднейших указаний. В грамоте 1675 года, которою мы поверяли эти указания, есть положительный намек на то, что между 1556 и 1675 годами у составителей Чертежа были другие материалы под рукою. В грамоте этой говорится: “И даны де им были (инокам Печенского монастыря) многие жалованный грамоты, листовые за красными печатми, прежних Великих Государей,... Царя и Великого Князя Ивана Васильевича,.. (это значит грамота 1556 года), Феодора Ивановича,.. Василия Ивановича (Шуйского),.. Михаила Федоровича,.. великого государя святейшего Патриарха Филарета Никитича Московсого и всеа Русии; и ныне де с тех жалованных грамот списки на наше Великого Государя.... имя (Алексея Михаиловича в 1675 году) подписаны.... И в прежних де годех Печенской монастырь трижды Свейские Немцы разоряли, а вчетвертые сгорел без остатку, и в то время многие подлинные жалованные грамоты утерялись, а остались с них списки (нам известны только два с грамот 1556 и 1675 годов) за руками того монастыря прежних игуменов; и о таком де раззоренье в прошлом 145 (1637) году розыскивано, и те заручные записи с жалованных грамот.... досматриваны; и о тех списках в 145 году дана им (Печенским инокам)... Царя... Михаила Феодоровича и святейшего Патриарха Филарета Никитича... грамота... И нам Великому Государю (Алексию Михаиловичу) пожаловать бы их строителя с братьею, велеть прежних Великих Государей... с жалованных грамот и с заручных списков и из [664] писцовых книг о всем, как в тех жалованных грамотах написано, выписать”. Из всех этих грамот и списков мы не имели в виду и не встретили грамот Феодора Иоанновича, Василия Иоанновича Шуйского, Михаила Феодоровича и патриарка Филарета Никитича (в подлиннике и в копии, выданной Печенскому монастырю в 1637 году). Может быть, уже в них заключались такие подробности, которые и ранее 1675 года могли бы пополнить пробелы и послужить поверкой увазаниям Кн. Б. Ч. по Мурманскому берегу. Кроме того, в грамоте 1675 г. говорится о писцовых книгах: это упоминанише, без сомнения, относится к тем Кольским писцовым книгам, о которых, как мы заметили выше, говорится в акте 1666 года, и которые по времени составления “письма и дозору Алая Михалкова”, относятся к 1608, 1609 и 1611 годам.

Все эти неизвестные нам документальные сведения, за исключением грамоты времен Феодора Иоанновича, принадлежать уже к XVII столетию и составляют материал для той редакции Кн. Б. Ч., которая приходится по счету уже третьей и могла подать повод к второму возобновлению Чертежа. К этому времени, можно сказать с вероятностью, относятся и подробности описания Мурманского и Терского берегов, во всех тех местностях, которые до 1590 года не могли быть известны. Думаем, что все эти подробности были в Лопских писцовых книгах 1608–1611 годов, и что даже сообразно с ними составлялись и позднейшие грамоты Печенского монастыря, принадлежавшие ХVII веку.

Но мы знаем, что было еще возобновление Чертежа при Феодре Алексеевиче, в 1680 году. Относительно Мурманского берега, может быть, для этого последнего возобновления служила грамота царя Алексия Михаиловича 1675 года, как позднейшая, которая и нам послужила необходимым пособием.

В заключение всего вышесказанного относительно различных сроков составления и возобновления Чертежа, заметим, что наши выводы, конечно, нельзя принимать, как окончательный результат, потому что для этого окончательного результата впереди, на обширном пространстве Чертежа, еще много может представиться новых случайностей, которые должны пополнить запас [665] наших выводов для решения вопроса: когда был составлен первый Чертеж, и какие подробности могли войти в него? Заключения, выведенные нами из историко-географического обозрения Лопской земли, собственно в пределах Лапландского полуострова, могут пригодиться для истории Чертежа и его описания только в связи с такими же исследованиями относительно других частей древней России, как они описаны в Кн. Б Ч.

За установлением правильного текста Кн. Б. Ч. по Мурманскому и Терскому берегам, было бы весьма важно и уместно обратиться к поверке расстояний между реками и длине течения рек, упоминаемых в Кн. Б. Ч. Но едва ли какие-либо положительные результаты о поверстном счете этого памятника и об его верности могут быть извлечены из обозрения одного Лапланского полуострова, тем более что здесь должна быть речь не только об расстояниях, но и о том: какая именно верста употреблена для измерения в Кн. Б. Ч.? Замечательное в этом отношении исследование П. Г. Буткова “О русских старинных мерах линейной и путевой”⁹ представляет для этого важного вопроса многие полезные данные; но вопрос собственно не касается измерений Кн. Б. Ч., и показания, из нее заимствованные, далеко не достаточны для поверки расстояний между реками и проч., так как задача автора и не относилась к этому предмету. При обозрении Терского берега от Кузоменя до Кукуева монастыря, мы имели случай убедиться, что расстояния, показанные в Кн. Б. Ч., иногда в очень значительной степени не совпадают с настоящим полицейским измерением. Мы, конечно, мало доверяем сему последнему; но затруднение, кажется, и будет состоять в том, что для поверки показаний Кн. Б. Ч. относительно расстояний мы покуда не имеем других надежных средств, кроме некоторых указание, встречающихся у Рейнеке. Кроме того, мы имели случай, даже и в самой Кн. Б. Ч., заметить разность измерений по зимнему прямому пути и по летнему пути. Измерение таких путей, без сомнения, не всегда и не везде постоянных, составляет новое затруднение, с которым придется встречаться на [666] пространстве всей Кн. Б. Ч., и потому вопрос о поверке указанных в ней раcстояний можно исследовать только на пространствах больших, чем то, которое исследовано нами; тогда, по крайней мере, можно будет составить какое-нибудь положительное заключение о точности поверстных измерений в Кн. Б. Ч. и о том, какая верста была употреблена для этой цели.

< предыдущая часть | алфавитный улазатель >

© OCR Игнатенко Татьяна, 2012

© HTML Воинов Игорь, 2012