В начало
Военные архивы
| «Здания Мурманска» на DVD | Измерить расстояние | Расчитать маршрут | Погода от норгов |
Карты по векам: XVI век - XVII век - XVIII век - XIX век - XX век

Русский вестник. Журнал литературный и политический издаваемый М. Батковым.
Том шестдесят третий. 1866 г.

М. Сидоров

 

[697]

СЕВЕР РОССИИ1)


VI.

Кому неизвестно, что иностранцы исстари стремились подавить развитие России на севере. Еще со времен Петра Великого, когда он начал создавать на Белом море коммерческий флот, Англичане смотрели на Северное море с опасением. “Если Россия, — говорил в парламенте министр Вальполь, — возьмет за образец Данию, учредит, ободрит, и поддержит торговые товарищества, то наша и голландская торговля в состоянии ли будут устоять от этого поражения? Если держава, которая не знает, куда и как употреблять своих людей, примется за умножение своих морских сил и купеческих кораблей, тогда пропадет Англия и Голландия. Возможность, какую имеет Россия к построению судов, оправдывает мое беспокойство”. Другой государственный человек, Гускиссон, говоря о политике Англии относительно развития ее купеческого флота, доказывал необходимость всеми мерами противодействовать другим нациям в подобном деле. Согласно с такими убеждениями, мы можем заметить со стороны иностранцев целый ряд противодействий начинаниям России на северном поморье. Таким образом, когда Петр I указом 7-го ноября 1723 года повелел в наших северных водах устроить и открыть кольское китоловство на счет казны [698] то в руководители этого дела, с целью не давать ему хода, втерлись Голландцы, и вот с1727 года по 1731 год три китоловных корабля, под управлением голландских гарпунеров, хотя и ежегодно выходили в море из Кольского рейда, но во все это время поймали только четырех китов.

О причинах такой неудачи произведено было исследование, и тогдашняя коммерц-коллегия формальным образом обвинила иностранцев, которые, по мнению ее, “имели тайные инструкции от голландских китоловных компанейщиков и получали плату за то, чтобы китовых промыслов в России не размножить, но стараться всеми силами их искоренить”. В конце концов, вследствие убытков, понесенных казной, наш китоловный промысел был оставлен и вскоре забыт.

Чрез полвека, граф Воронцов, во время путешествия своего по Архангельской губернии, пробовал оживить наше китоловство. Он на свой счет соорудил судно и на нем посылал беломорских моряков ловить китов у Кольских берегов, но предприятие это не увенчалось успехом. Во время этой краткой экспедиции Беломорцы ранили одиннадцать китов, но ни одного из них не убили, сколько по причине неловкости, в несвычном еще деле, столько и потому, что доставленные из-за границы гарпуны, как дурно скованные, ломались или скользили по китам, не поражая их.

Когда же в 1805 году, патриотическим усердием министра коммерции графа Румянцева, быль снова возобновлен русский китоловный промысел, то снова и в самом зародыше истреблен был иностранцами, только в этот раз уже не скрытыми происками, как прежде, а открытой силой. В этом году наш китоловный корабль, по выходе в первый раз из Кольской губы в Северный Океан, быль взят и сожжен каким-то крейсером. Таков был конец нашей последней китоловной попытки.

Что касается до сельдяного промысла, то еще в1747 году правительство наше, желая удостовериться в качестве беломорских сельдей, предписало архангельской коммерц-конторе наловить сельдей и для пробы осолить при помощи сведущих в этом деле людей. Поручение это было дано сперва какому-то Кейкну, гамбургскому уроженцу, а потом дерптс[699]кому купцу Рору. Предоставленные в коммерц-коллегию пробы сельдей найдены были столь удовлетворительными, что казна приняла на себя дальнейшее развитие сельдяной промышленности под непосредственным управлением Рора. Но Рор не оправдал доверия правительства: под управлением его заглох возникший было беломорский сельдяной промысел, и, наконец, оставлен, под тем предлогом, что казна не может ожидать от него значительной пользы. Дело предоставлено было частным лицам, и для поощрения их определена особая награда за доставку сельдей в Петербург в течение 4-х-летнего срока, а именно:

За 1 бочку   50 коп.    
10 по 60 за каждую
50 80
100 1 руб.

Сверх того полагалось по 10% за дубовые бочки. Но премией этой никто не воспользовался, и сельдяная промышленность осталась в прежнем ничтожном состоянии. Промысел этот подавлен в самом зародыше скрытными происками иноземцев, властвовавших в архангельском порте помощию своих агентов и комиссионеров.

В 1804 году, по ходатайству графа Румянцева, высочайшим указом от 14 августа, была учреждена на 25 лет компания, под названием Беломорской, для развития сельдяных и китоловных промыслов на Белом море и Северном Океане. Компания эта состояла под непосредственным покровительством государя императора и вверена была попечению министра коммерции. Повод к составлению подал архангельский мещанин Звягин, рыбопромышленник, который в 1804 году привез в С.-Петербург несколько бочонков превосходных сельдей, им самим осоленных, в гостинец одному чиновнику, который, имея доступ к графу Румянцеву, показал их вельможе-патриоту.

Ни одна компания, может быть, не была наделена так щедро пособиями от правительства, и ни одна не обманула так жестоко надежд его, как Беломорская.

Привилегии ее состояли в следующем:

1. Корабли Компании освобождались от всяких казен[700]ных повинностей в военное время и от платежа ластовых денег в российских портах.
2. Кораблям этим дарована была премия, на основании высочайше утвержденного положения 1-го ноября 1800 года.
3. Морское министерство обязано было, по требованию Компании, давать на ее корабли морских служителей и чиновников.
4. Во время существования Компании дозволено было ей привозить беспошлинно заграничную соль для своего рыбосоления.
5. Из Норвегии она имела право привозить беспошлинно рыбу и торговать внутри и вне государства.
6. Круг действия Компании обнимал не одно Белое море, но и острова Шпицберген2), Новую Землю, Калгуев; вообще Северный Океан и Ледовитое море.
7. Екатерининская гавань (в Кольской губе) отдана была Компании для приставания компанейских судов и постройки магазинов.

Но особенным преимуществом Компании было то, что капитал ее состоял большею частию из казенных денег; а как за казенным достоянием необходимо следует и казенный надзор, нередко столь гибельный для предприятий, имеющих частный характер, то выходит, что Беломорская Компания не была чисто коммерческою компанией, но чем-то средним между компанейским и казенным управлением.

Граф Румянцев исходатайствовал компании в ссуду без процентов 263.000 р. ассигнациями из казны и от себя дал 42.000 р., что составило, с собранными по акциям деньгами, 444.000 р. ассигнациями.

В выборе управляющего компанейскими делами граф Румянцев руководствовался вероятно советами негоциантов, а те рекомендовали ему Дорбекера.

Дорбекер мог быть отличным негоциантом, но делу Компании пользы не принес. Он с первого же шагу начал портить вверенное ему дело: не устроив ни одной рыбацкой ватаги, ни одного солильного завода, ни одного бочарного заведения, и не имея ни одного корабля для перевозки рыбы в Балтийское море, он открыл обширную контору [701] со множеством приказчиков и служителей и вступил в переписку с Голландией о присылке в Беломорье неводов, рыбацких судов и рыбаков. В ожидании снарядов время уходило, а содержание конторы лишь напрасно истощало капитал Компании. На следующий год явилась в Беломорье целая ватага голландских рыбаков с своими дорогими неводами и шлюпами. Начались работы, но выписанные из Голландии рыбацкие суда и снаряды оказались неудобными, потому что они были изготовлены для промысла на немецких банках, а не на такой местности, как беломорская. Промысел не удался, и таким образом пропал целый год. Голландцы гуляли, между тем как годичное содержание каждого из них стоило более 2.000 руб. ассиг. Судя по капиталу Компании, она не могла приготовлять в год более 70.000 пуд сельдей. На это количество достаточно было двух-трех солильных мастеров: а Дорбекер выписал их пятнадцать, и при таких способах солил не более 5000 пудов.

Такое положение дела не могло продолжаться долго: иначе весь капитал Компании был бы убит на голландские шлюпы, рыбацкие снаряды, содержание конторы и иностранных мастеров. Поэтому, для сохранения расходов, чрез два года Голландцев отпустили, под предлогом, что русские промышленники уже научились солить рыбу по образцу иностранному. При этом, за усердие, нашим рыбакам раздавали довольно оригинальные награды, а именно: медные сельди для ношения на кафтанах.

Компанейские сельди не были известны не только в столицах, но и в самом Архангельске. Их кушали, может быть, только акционеры и приятели Дорбекера. При таком ходе дела весьма естественно, что Компания не могла покрыть своих огромных расходов; для поправления расстроенных дел, было дозволено ей заняться другими предприятиями, а именно: открыть торговлю с Норвегией и промыслы на Шпицбергене, для ловли моржей, тюленей, песцов, лисиц, белых медведей, диких оленей и собирания гагачьего пуха. Торговые сношения с Норвегией не были удачны отчасти по причине злоупотреблений компанейского управления.

Таким образом Беломорская Компания с первого дня своего существования носила в себе зародыш разрушения. [702] Обстоятельства ускорили это разрушение. В 1806 году неприятели захватили в плен и сожгли наш китоловный корабль, в первый раз вышедший для промысла из Кольской губы в Океан; а в 1809 г., пользуясь военными обстоятельствами, взяли Колу и, как там, так и в Екатерининской гавани, истребили и разграбили все имущество Компании.

После такого ряда неудач и катастроф Беломорской Компании не могло уже остаться никакого капитала в ее кассе. Но она продолжала еще свои действия, как будто для того, чтобы последними остатками капитала накормить и приказчиков, которые, смекнув, куда дело клонится, расхитили все, что уцелело от неприятелей.

Наконец в 1813 году, по просьбе акционеров, комитет министров утвердил приговор об уничтожении Компании и приказал чрез особую комиссию обревизовать ее книги и счеты.

По ревизии оказалось:

1) Что Компания претерпела значительные убытки от потери на Шпицбергене нескольких кораблей и судов.
2) Война с Францией и Англией остановила свободное плавание компанейских судов и прекратила всякую торговлю на Белом море.
3) В 1806 году сожжен был Французами3) принадлежащий Компании трехмачтовый корабль, назначенный для китоловного промысла, снабженный всеми снарядами и припасами. Этот случай уничтожил вовсе русский китоловный промысел, и стоил Компании 69.934 руб.
4) В 1809 году Англичане открыто разграбили все имущество в Екатерининской гавани и захватили в море суда, принадлежащие Компании; это стоило также одной капитальной суммы без процентов 101.714 руб. 59 коп.

Когда ревизионная комиссия привела в известность все [703] имущество Компании, то оказалось его на 32.079 р. 78 1/2 к. А потому, на удовлетворение казенных и частных претендаторов Компании пришлось по 8 коп. за рубль, а акционеры капитал свой вовсе потеряли4).

Адмирал Ф. П. Литке в описании своего четырехкратного путешествия в Северный Ледовитый Океан, с 1821–1824 год, так говорит о сожжении судов и разорении становищ Англичанами: “Англичане в 1809 году остановились в Екатерининской гавани и посетили город Колу на двух вооруженных шлюпах: города и жителей лично не трогали; но сожгли у них несколько лодей” (284 стр.). “В пролив между островами Кильдиным и Матерым берегом, в глубокой бухте, находилось рыбачье становище, принадлежащее Соловецкому монастырю, становище сие было разорено до основания одним английским судном во время последнего разрыва с Англией. Я сначала приписывал сей гнусный поступок какому-нибудь неуспешному в своем деле смугглеру, но впоследствии узнал точно, что судно это было военное (275 стр.)”. “Один английский бриг, шедший в Архангельск, получа на высоте Кольской губы сильную течь, зашел прямо в губу, стал на риф, в полную воду, починил при отливе повреждение и с следующею водой продолжал свой путь. Случай этот указывал до какой степени сведущи английские мореходцы относительно местного положения не только своих, но даже и чужих гаваней” (295 стр.). Териберское становище, вместе со многими другими, разорено было Англичанами в 1809 году. Три военные судна сей нации, из коих одно, по словам Герасимова, 50-ти-пушечное, стояли на якоре за островом Кильдином и рассылали гребные суда свои в разные стороны, которые чего не могли взять, жгли или топили. Два катера были в Коле, где между прочим разорили лодью, принадлежащую Герасимову. Соловецкое становище на острове Кильдин сравняли с землею. В Териберке сверх многих домов пожгли одну нагруженную рыбою лодью. И все эти наездничества производимы были военными судами первой мореходной державы.

Подобные подвиги повторились и в недавнее время.

[704] В начале войны 1854 года и блокады Архангельского порта, вследствие взаимного соглашения союзных держав со шведским правительством, сообщенного нашему министерству иностранных дел, состоялось следующее официальное объявление местным властям на берегах Белого моря, обнародованное во всеобщее известие в Архангельских Губернских Ведомостях в мае месяце, № 19: “Шведское правительство сообщило министерству иностранных дел, что по случаю нынешних политических обстоятельств сделано было им сношение с английским и французским правительствами, об устранении гибельного влияния войны между Россией и западными державами на меновую торговлю, производящуюся с давнего времени жителями Архангельской губернии с норвежским Финмаркеном, и что означенные правительства, изъявив согласие на беспрепятственное продолжение торговли, имеющей особенную важность для Норвегии, обязались не тревожить наших судов, исключительно в оной участвующих”.

Об этом известии, сообщенном управляющим министерства иностранных дел архангельскому военному губернатору, тамошнее губернское правление5) объявило для всеобщего по губернии сведения, предупреждая притом Поморов, чтоб они “занимаясь меновою торговлей с норвежским Финмаркеном, отнюдь не смели делать какого-либо нападения или предпринимать каких-либо неприятельских действий против судов англо-французского флота, если во время плавания с оными встретятся, чтобы ружья, которые Поморам розданы для защиты здешнего края, они не брали с собой, и вообще, чтобы суда, которые будут плавать для торговли с норвежским Финмаркеном, отнюдь не имели вооруженного вида, дабы тем не подать повода английскому и французскому правительствам сомневаться в мирном плавании наших торговых судов и за тем нарушать изъявленное ими согласие на беспрепятственную торговлю с Финмаркеном”.

Полагаясь, на основании этого объявления, на свободное и безопасное плавание для мены с Норвегией, Поморы отправились за хлебом в Архангельск и там, нагрузившись, [705] уплыли в Норвегию; но когда они оттуда возвращались с полученными в обмен товарами, то Французы и Англичане не только начали захватывать их суда с товарами и уводить в плен, но стали даже у мирных жителей выжигать деревни и сожгли город Колу. Из многих случаев расскажем следующий, весьма характеричный. Кемский купец, Иван Андреев Дуракин, получив из города Тромсе, от тамошнего начальства, свидетельство в том, что он находился в Норвегии для меновой торговли, отправился в обратный путь морем, в Архангельск, на шкуне своей Двина. На пути, близ русского Мурманского берега, он встретил русских рыбопромышленников, которые сообщили ему о слухе, будто отправившийся из Архангельска, подобно ему, для меновой торговли в Норвегию, на шкуне своей с грузом товара, кемский мещанин Антонов и другие остановлены неприятельскими крейсерами. Вскоре около острова Сосновца Дуракин увидел догоняющий его бриг, который, подняв французский флаг, сделал выстрел из пушки. Дуракин стал на дрейф, а бриг спустил баркас с командой из 36 человек. Эта команда овладела русским судном и повернула его по направлению к острову Сосновцу. По прибытии туда, несмотря на свидетельство норвежского начальства, предъявленное Дуракиным, все бумаги, бывшие на шкуне, были отобраны, судно вооружено тремя пушками, и на него поставлена команда, которая отняла у Русских всю путевую провизию. Чрез несколько дней прибыли к Сосновцу фрегат французский и два английских. Английские вскоре ушли в море, а командир французского судна приказал свезти на берег четырех матросов, бывших на Дуракинской шкуне. Эти бедные люди, лишившись всего своего имущества, были пущены на берег в одной только бывшей на них одежде, без всякой провизии. 12-го сентября французский фрегат с бригом и Дуракинскою шкуной, на которой оставался хозяин ее с штурманов Гвоздевым, отправились от Сосновца в море, и после трехнедельного пути, прибыли в Дункерк. Во все время стоянки и пути во Францию, пища была отпускаема самого дурного качества и в самом малом размере. Хотя, впоследствии, в Дункерке отпускались им деньги, но в таком ничтожном количестве, что, при существовавшей [706] тогда дороговизне жизненных припасов во Франции, приходилось терпеть большой недостаток, который был тем еще чувствительнее, что непривычный для русских Поморов климат имел самое вредное влияние на их здоровье. В Дункерке держали их шесть месяцев, потом отправили чрез Париж на остров Ильденс, где вместе с прочими русскими военнопленными прожили они еще два месяца. В это время, 20-го июля 1855 года, последовал размен военнопленных, и им объявлена была свобода и выданы деньги на проезд до Парижа. Прибыв в Париж, Дуракин, только благодаря участию, принятому в его бедственном положении проживающим там православным протоиереем Васильевым, получил от него необходимые средства, чтобы возвратиться в отечество. Таким образом, вопреки всем международным правилам, не принимая в уважение никаких доказательств и объяснений, было нарушено прямое обязательство союзных держав со шведским правительством, обнародованное им во всеобщее сведение. Судно Дуракина, стоившее 6.000 руб. сер., сочтено было военным призом, и таким образом он лишился значительного для него капитала, а чрез долгое томление в плену, дела его промышленные и торговые приведены были в расстройство; возвратившись в отечество, он не мог уже продолжать прежней торговли и должен был из купцов выписаться в мещане.

По окончании войны Дуракин подал архангельскому военному губернатору прошение о вознаграждении, которое и было препровождено к министру внутренних дел, а им сообщено для зависящего распоряжение министерству иностранных дел. В ответе было объяснено, “что претензия Дуракина, вместе с другими подобными, была уже в 1854 году в виду сего министерства и министерство тогда же ходатайствовало об удовлетворении оной, но все старания по сему предмету остались без успеха; французское и английское правительства, обещавшие в начале минувшей войны не препятствовать торговле жителей Архангельской губернии с Финмаркеном, вскоре потом от этого обещания отказались, а впоследствии получено сведение, что помянутая шкуна Двина, по приговору французского судебного места, признана военным призом, что при таких обстоятельствах нельзя ожидать успеха [707] от нового домогательства по настоящему делу и министерство иностранных дел признает неудобным возобновлять поэтому сношение с французским правительством”.

Кроме судов Дуракина и Антонова союзники захватили в Мотовской губе суда нескольких кольских купцов; у Марьи Шабуниной сожгли шкуну с грузом сухой трески и семги и две лодьи с грузом сырой рыбы и сожгли в городе дом и все имущество на сумму в 20.000 руб. серебром; у Мартемьяна Базарного увели шкуну с грузом сухой рыбы и семги и с мехами и сожгли в городе дом и все имущество на сумму в 25.000 руб. сереб., наконец, выжгли город Колу и деревни на берегах Белого моря, Кандалакшу, Стрельну и другие, оставляя в покое только те селения, где не находили жителей, скрывавшихся в лесах, и еще селение Кереть, где жители накрыли в домах столы и поставили для неприятеля яства.

Пострадавшие от неприятеля жители Колы получили самое незначительное вознаграждение. Пятидесяти двум семействам мещан и разночинцев, по положению комитета министров, 4-го октября 1860 года выдано в безвозвратное пособие всего 1.069 руб. 50 коп. сереб. Ссуда 20. р. сер. на семейство, и то не на всякое, а только на те, коих просьбы были признаны своевременными, конечно, не составила действительного пособия для жителей, лишившихся домов и всего их имуществ; город пал и из уездного обращен в заштатный. Жителям выжженных деревень также почти никакого пособия не сделано. Купцам Базарному и Шабуниной, за то что неприятель сжег их дома и имущество и взял шкуны с товаром, 20-го и 26-го февраля 1863 года, почти чрез девять лет, разрешено комитетом выдать в пособие: Шабуниной под залог представленного ею в обеспечение находящегося в г. Коле флигеля со службами домовыми и землею, а также и под ручательскую подписку четырех лиц, граждан города, 1.000 руб. серебром, которые и были ею в марте 1863 года получены из Кемского казначейства с обязательством уплаты в течение 12 лет. Базарному, под залог пяти билетов государственного банка, двух серий, всего с причитающимися на них процентами на сумму 1.695 р. 76 коп., выдано на том же основании 1.693 руб. 33 коп.; Дуракину [708] также выдана тысяча рублей, но безвозвратно. Антонову и другим вознаграждения дано не было.

Таким образом наши Поморы за решимость не останавливать меновой торговли с Норвегией и Швецией приведены в самое бедственное положение. Между тем рассказывают, что в то же почти время торгующим Евреям, Грекам и иностранцам в Одессе и Новороссийском крае за одно только кратковременное приостановление торговли выданы были миллионы, так что некоторые получили и то, чего никогда, говорят, не имели, и кроме того даны разные льготы.

VII.

Не то представлял наш северный край в старину.

Еще во времена, когда северным поморьем владели Новгородцы, великие князья наши обращали на него особенное внимание6). Александр Невский, по договору с Новгородом, укрепил за собою Терскую область, Иоанн Калита — Печорский край, а в 1397 году князь Василий Дмитриевич уже подчиняет своей власти все поморье. Новгород завладевает им опять на некоторое время, и наконец в 1478 году, при Иоанне III, совершается окончательное присоединение Двинской области к московскому государству. В это время сборы края приносили дохода до 8.000 руб. С 1553 года управляли двинскою страной московские наместники, а с 1556 года, при Иоанне IV: 1) Двиняне освобождаются от суда наместника и дают взамен всех сборов казне по 20 руб. с сохи и пошлин с рубля по 2 алтына; 2) для управления краем Двиняне обязываются избрать из лучших своих людей излюбленных голов; 3) выборные головы, в свою очередь, должны выбрать в помощь себе из честных и хороших людей, сотских, пятидесятских и десятских; 4) излюбленные головы вместе с лучшими посадскими и волостными людьми выбирают целовальников, дьяков, земских и доводчи[709]ков; 5) за обиды и лихоимство головы и судьи подвергаются смертной казни, и народ может выбрать новых судей, которые для крестного целования отправляются в Москву.

Так продолжалось до 1587 года. Событие, совершенно случайное, влечет за собой перемену в управлении краем. В 1553 году приплывает из Англии к устью Двины Ченслер, а с приездом его открывается на Двине торговля с Англичанами. В 1569 году английская королева Елизавета заключила с Иоанном IV торговый договор, в силу которого вся почти торговля с Россией отдана исключительно Англичанам. В 1584 году основан Архангельск, и прежнее управление уступило место воеводам. При разделении России на губернии, в 1707 году, Двинская область была переименована в Архангельскую губернию, и Архангельск был назначен главным городом с причислением к нему 19 городов7).

Для открытия естественных богатств и описания северного края посылали: Иоанн Васильевич III — Греков и Русских; Петр I — Мессершмидта, Витзена, Евреинова и Лужина; Екатерина II — Палласа, Зуева, Гмелина, Штеллера, Фишера, Миллера, Крашенникова, Лепехина, Озерецковского и Блазиуса; Николай I — Бера, Гельмерсена, Штукенберга, Гумбольдта, Мурчисона, Эрмана, Шренке, Миддендорфа, Кастрена, Кайзерлинга, Антипова, Гофмана, Страшевского, Ковальского, Бранта и других.

Для исследования наших северных морей и морских берегов, Екатерина I по плану, предначертанному на смертном одре великим ее супругом, соорудила и отправила экспедицию, которая известна под именем первой Камчатской, под начальством Беринга и лейтенантов Шпонгберга и Чирикова; Анна Иоанновна отправляла громадную экспедицию, которая известна под именем второй Камчатской: отправлены были в Ледовитое море, из северной Двины, Муравьев и Павлов; с Печоры — Малыгин, Скуратов и Сухотин; с Оби — Овцын, Стерлигов и Кошелев; с Енисея — Минин, и из Лены — Прончищев и Лаптев. Екатерина II, по внушению Ломоносова, отправляла два раза экспедиции из г. Колы для прохода Северным океаном [710] в Камчатку, под начальством Чичагова, отправляла четыре корабля к Берингову проливу, под начальством Муловского, устроила Американскую Компанию. Александр I отправлял для описания Новой Земли Лазарева, а для описания берегов Лапландии, Белого моря, Печорского края и Новой Земли — четырекратно Литке; для описания же берегов Ледовитого моря — Врангеля и Анжу; для кругосветного плавания — Крузенштерна и Коцебу; для определения островов Ледовитого моря — Геденштрома. При императоре Николае были экспедиции Иванова, Рагозина и Бережных для описания берегов океана от Канина Носа до Обдорска, а в нынешнее царствование — Крузенштерна из устья Печоры в устье Енисея.

Петр Великий, желая оживить наш Север, сблизить его с Европой и сделать свое государство морскою державой, в 1693 году сам посетил Архангельск, основал адмиралтейство, спустил первый военный корабль на Белом море, названный С. Петр, и заложил Новодвинскую крепость для защиты города со стороны моря. Отправляясь из Архангельска, царь оставил воеводою Апраксина и велел ему отправить в Голландию русский корабль с товарами и обратить особенное внимание на судостроение. На следующий год, и затем еще третий раз, царь опять посещал Белое море. На Соломбальском острове было учреждено адмиралтейство, порт и казенные верфи, на которых строились суда разных наименований. Сам Петр приобретал иностранные корабли и строил в Архангельске на казенный счет новые коммерческие суда, которых по 1718 год было построено им 12. Он отправлял на них русские и заставлял привозить заграничные товары в Архангельск8). Он часто посещал городскую архангельскую биржу в платье голландского корабельщика, и проводил время в испытаниях коммерческой тактики торговых людей. Петр I не упускал из виду ни одного предприим[711]чивого лица и особенно старался поощрять частных людей, занимающихся постройкою судов. Так, будучи в Холмогорах, посетил он деревню Вавчугу, где жили купцы, Баженины, имевшие в то время верфь, которая была первою в России купеческою верфью; на ней строились разные суда, по казенным подрядам и для русских и иностранных купцов: пимки, фрегаты, кугоры и галиоты. На этой верфи Бажениными выстроены в 1725 году три казенные китоловные судна, для первого китоловства в России. Петр осыпал Бажениных милостями и обширными привилегиями. Он вызвал из-за границы сведущих людей и сам отправлял туда русских молодых людей из торгового сословия, для обучения фундаментальной коммерции и постройке кораблей; старался учреждать во многих местах в чужих краях конторы. “Частных людей богатство, — говорил он, — есть основание существенных государства богатств”. Для прекращения в государстве излишней роскоши и для усиления заведенных в России фабрик, Петр запретил привоз парчей, шелковых товаров, чулков и проч. и особенно заботился, чтобы вывоз из-за границы сукон был пресечен9).

Петр не оставил без внимания и речного судостроения [712] и указами 2-го апреля и 25-го сентября 1718 года, вместо старых судов, велел строить суда по новейшим образцам, облегчая с них пошлину; для наблюдения же за правильным ходом торговых дел, учредил в самом Архангельске коммерц-коллегию. Получив донесение, что на берега Лапландии выброшено несколько китов, Петр велел доставить в Петербург целого кита, а Коле приказал содержать для китоловного промысла три казенные корабля, которые с 1727 по 1732 год и были, в течение пяти лет, ежегодно отправляемы в море. Он предоставлял громадные премии за развитие мореходства и сельдяного промысла в Северном море.

Результаты этих зачатков были следующие.

В Архангельске возникло 5 корабельных купеческих верфей10), на которых построено было в прошедшем столетии около 500 кораблей11), и устроилось более 35 контор русских купцов12), отправлявших свои товары на своих кораблях за границу; из них архангельский купец В. А. Попов, производивший более 30 лет внешнюю торговлю, имел множество самим им построенных кораблей и не менее того фрахтовал иностранных. Попов имел во многих иностранных портовых и торговых городах и даже в Америке свои конторы и в то же время был в Архангельске пятнадцать лет агентом от тридцати четырех торговых и страховых иностранных контор. Город имел огромную биржу, монетный двор, фабрики и заводы; рабочий класс народа был в довольстве, получая достаточно работы от коммерческих дел, фабрик и заводов, а также от постройки кораблей и при[713]готовления для них канатов, парусины, якорей, шкивов и прочих мореходных принадлежностей.

Благосостояние Архангельска шло, возрастая до конца XVIII столетия, и, можно сказать, даже до 1810 года (когда на различных верфях Архангельской губернии было построено до 19 торговых судов от 75 до 101 фута длины по килю и ценность отпуска в одну навигацию дошла до 11 милл. руб. сер.), и благотворно действовало и на благосостояние ближайших губерний, и в особенности некоторых городов, как-то: Вологды, Вятки, Устюга, Слободского, Орлова и других. Город Кола, находящийся под широтою 68°53’ и на долготе 58°40’, играл тогда немаловажную роль, обещая быть одним из значительных русских рынков, имея свои верфи и на Мурманском берегу превосходные гавани. Против него в 1742 году зимовали военные корабли, шедшие из Архангельска в Кронштадт. Екатерина II послала на постройку в нем каменной церкви 8.000 руб. сер. В нем были казенные хлебные магазины с запасом до 12.000 пудов, а в 1769 году была устроена и обсерватория астронома Разумовского. Из него, в 1710 и 1714 годах, было взято чрез флота капитана Румянцева 250 человек лучших молодых промышленников в матросы, что свидетельствует о значительности тогдашнего населения. В 1758 году в Колу за местными товарами, салом и тюленьими шкурами, приходило 7 иностранных кораблей. Но уже в 1826 году в Коле мы находим только 715 жителей, 100 штук рогатого скота и до 250 овец.

Далее на востоке, Пустозерский Острог, построенный в начале XVI столетия на реке Печоре, близ ее устья, для охранения Югорской, то есть Печорской страны от набегов Самоедов, также постепенно возрастает, число жителей его увеличивается, морские звериные и рыбные промысла, а вместе с тем и судоходство, расширяются. В 1729 году считалось в нем жителей обоего пола 1709 душ13). Затем острог возводится на степень города и управляется воеводами. О прежнем благосостоянии этого города и значительности в нем жителей можно заключить из того, что еще в 1843 году, когда он уже низшел на степень селения, в нем было шесть церквей14).

[714] Во время Петра в Архангельской губернии были города: Кевроль, Чаронда, Вага и Судай15). За уральским хребтом возникал на реке Тазе, близ ея губы, город Мангазейск, имевший три церкви, крепость и гостиный двор с лавками ярославских, новгородских, московских, архангельских и других купцов. Туруханский Острог, постепенно обогащавшийся торговлею с кочующими племенами, был также возведен на степень уездного города. За пушными туруханскими товарами приезжали не только московские, казанские и другие купцы, но также Бухарцы, Армяне и Персияне. В Туруханск приплывали с востока по рекам Олимпее и Нижней Тунгузке купцы из Якутска и по Верхней Тунгузке из Иркутска.

Петр помышлял даже о заселении Новой Земли и полагал построить там крепость16).

Не то представляет нам Север в настоящее время. В Архангельске число жителей с Соломбальским селением, в начале нынешнего столетия, достигало до 25.000 человек, а теперь только 19.000 человек обоего пола. Купеческих капиталов в 1802 году было 330, а в 1862 году только 73. Вообще же по губернии было капиталов в 1802 году 458, а в 1862 году уже только 11617). Таким образом в течение 60 лет из 458 уничтожилось 342 капитала.

В одном 1802 году число русских контор уменьшилось до 16, а после того, в течение десяти лет с небольшим, закрылись и остальные, и затем не осталось ни одной чисто русской фирмы. Торговая биржа, которую посещал Петр Великий и где совершались все торговые сделки, с 1811 года [714] закрылась, и все торговые сделки перешли в иностранные конторы. В то же время начала прекращаться и постройка кораблей на купеческих верфях, наконец, совершенно прекратилась, а с 1862 года и военный порт закрыт, и все торговые заведения и корабельные леса проданы с торгов иностранцам, часть же самой военной гавани куплена ныне Соловецким монастырем. С падением русских контор закрылись все фабрики и многие заводы. В настоящее время во всех городах Архангельской губернии, на оставшихся 38 заводах, ценность производства простирается на сумму около 350.000 руб. сер., да и в этой сумме бóльшая часть приходится на заводы винокуренные, водочные и пивоваренные, так что, если и остается в губернии небольшое число купцов, то это почти исключительно торговцы рыбой, мясом, колониальными, бакалейными товарами, трактирщики, погребщики, лица, служащие в иностранных конторах и при таможнях, маклеры и браковщики. С падением русской торговли в Архангельске пришло в упадок и русское купечество в тех губерниях, которые вели с ним торговые обороты, а именно в Вологодской, Вятской и Калужской.

Здесь кстати привести эпизод из русской торговой жизни Архангельска, рассказанной мне лично престарелым русским негоциантом, коммерции советником В. А. Поповым.

В начале 1819 года по всему северному краю разнеслась молва, что император Александр I намеревается летом того года посетить Архангельск. Все чтó было там русского купечества, изо всех городов и мест, которые только имели с архангельским портом торговые дела, собралось в город. По прибытии в Архангельск, император обещал, после обозрения порта, отобедать у Попова на его корабле. Попов употребил все средства, чтобы достойно встретить на своем последнем и единственном русском коммерческом корабле столь желанного, дорогого гостя, собрал на корабль все остатки тогда именитого русского купечества и мечтал, что это посещение не останется без влияния на освобождение здешнего русского купечества от зависимости от иностранцев. Иностранцам намерение государя удостоить посещением Попова, русского патриота, должно быть, не понравилось. Они обращаются к архангельскому генерал-[716] губернатору, упрашивают его, и он дает согласие отвлечь внимание государя от корабля Попова, когда будут проплывать мимо его. Государь, сделав осмотр адмиралтейства и отправившись в шлюпке на корабль Попова, был развлечен расставленными на берегу артельщиками иностранных контор и не заметил, как доплыл до генерал-губернаторского дома; и только взойдя в дом и увидя накрытые столы и собравшихся гостей, вспомнил о Попове; генерал-губернатор поспешил доложить, что и Попов также приглашен к обеду. После этого обеда иностранцам удалось достичь многих льгот и привилегий. Между тем хозяин единственного русского корабля, со всем собравшимся у него купечеством, остался в невыразимой печали. У этого же Попова в 1812 году Датчане захватили в плен с грузом товаров три его собственные корабля, и бедный Попов, несмотря на повеление Александра I, состоявшееся в 1814 году: “вознаградить Попова, чтоб он опять соделался полезным членом общества и мог по-прежнему производить торговлю”, повеление, подтвержденное Императором Николаем, до смерти своей (в 1846 году) не мог получить вознаграждения, тщетно ходатайствуя в продолжение тридцати четырех лет о приведении воли обоих императоров в исполнение и томясь мыслью, что несостоятельностию своею, не по его вине происшедшею, увлек в гибель и многих других русских торговцев из северных городов.

С упадком русской торговли пришли в упадок и морские промысли. Прежде жители Архангельска и приморских городов Архангельской губернии посылали свои суда и на Новую Землю, и на Шпицберген, для звериных и рыбных промыслов, так что в иные годы ходило к одному Шпицбергену более 20 судов, а на Новую Землю до 130, а теперь на Шпицберген уже давно никто из наших Поморов не ходит, да и отправка судов на Новую Землю в 1864 г. дошла уже до 5 судов. Только громадное количество морских зверей вызвало из всех мест Белого моря и Архангельска в 1865 г. на Новую Землю 15 небольших судов. Жители же Печорского края, в особенности Пустозеры, прежде большие любители промыслов на Новой Земле, уже семь лет не посылают туда ни одного судна. Разве иногда карбаса два-три Самоедов переплы[717]вут с острова Вайгача на Новую Землю для охоты. В Пустозерске в июле 1864 г. я нашел две церкви и 20 хижин, а жителей и того меньше, за отлучкою на рыбные промысли, в Обдорске в сентябре того же года считалось 52 дома, одна церковь, училище, и жителей считается 240 человек обоего пола; а в городе Туруханске в июне 1863 г. я нашел до 60 домов и в них только 57 человек жителей обоего пола, состоящих главнейшее из начальства, казаков и духовенства, а от громаднейшего гостиного двора, с сотнями лавок, не осталось уже и развалин. В последнее время и остальное лучшее население в этом крае, покинув дома, перешло к Охотскому морю, где и поселилось на реке Алдане.

VIII.

Хотя в течение целого столетия и вывезено иностранцами несметное количество наилучшего лесного товара из мест северного поморья, удобных для сплава, однако, углубляясь несколько во внутрь края, встретим еще много пригодного леса для постройки коммерческих судов. На севере существует много превосходных гаваней, способных укрыть от непогоды массы кораблей, гаваней замечательных по удобству и глубине их фарватера, каковы при селениях: Керети, Ковде, Княжеском, а также в Печенской и Кольской губах и других на Мурманском берегу, описанных в путешествии г. Литке, и далее на островах: Новой Земле, Калгуеве, Вайгаче, на устье Печоры и еще далее к востоку. Не окончательно вывелись у нас и неустрашимые моряки, с юности до старости проводящие время в море. Да и инородцы, которых мы напрасно называем дикими, в количестве 30.000, могут быть отличными мореходами, чтó мне доказали они путешествием на моей шкуне из Тобольска для обследования Обской и Тазовской губ и реки Таза. Многочисленное население Севера готово приняться за дело, а дела на Севере много. Моря наполнены всякого рода морскими зверями и рыбами, в реках и озерах есть жемчуг. Массы мелкого леса могут доставлять в изобилии смолу, пек, деготь, поташ и другие древесные продукты. Морские [718] берега наполнены морскою турой, из которой можно добывать лучшую соду и йод. Есть там серные и другие, минеральные и нефтяные, источники, есть и металлы: золото, серебро, медь, железо, свинец, олово и минералы: графит, каменный уголь, точильный камень, всякого рода, горная, ключевая и морская, соль, слюда, гранаты и все спутники благородных минералов. Там изобилие всякого рода лесных диких зверей и птиц, гагачьего пуху и проч.

При таких естественных богатствах страны, народ, вместо разработки их, принужден заниматься хлебопашеством, и этим доведен до того, что вынужден есть вместо хлеба древесную кору и солому. Не легко указать на другую страну в мире, которая была бы наполнена такими разнородными богатствами, и где бы в то же время жители доведены были до столь отчаянного положения, что принуждены часто промышлять милостынею, скитаясь из одной деревни в другую, из одного города в другой.

Если бы мы, взяв за образец хотя нашу же Финляндию, начали строить из собственного своего драгоценного лесного материала купеческие корабли, вместо того чтоб отдавать этот лес по ничтожной цене иностранцам ежегодно в миллионах бревен18), то от одного только этого исчезла бы бедность в народе: каждый получил бы вознаграждение за труд, кто за вырубку леса и сплав его, кто за постройки, за канатные, парусные и другого рода материалы, да сверх того Россия избавилась бы от ежегодного фрахта иностранцам золотом до 50.000.000 рублей. А сколько потребовалось бы народу на корабли и на возродившиеся бы тогда заводы и фабрики?

Лесного товара, кроме смолы, было вывезено по Белому морю в течение десяти лет (между 1829 и 1851 годами).

[719] Годы:   Цена:
  1829 на 828.173 руб. ассиг.
  1830   1.091.603
  1834   1.219.190 —
  1836   1.428.055 —
  1838   1.176.332 —
  1845   186.662 руб. серебр.
  1846   218.386 —
  1848   198.720 —
  1850   267.622 —
  1851   261.947 —
  Итого на 9.710.000 руб. ассиг.

Трехмачтовый сосновый корабль19) , имеющий 80 футов по килю и содержащий 150 коммерческих ластов, со всеми принадлежностями, стóит в Поморье 35.000 руб. ассиг.; поэтому, на 9.710.000 руб. ассигн., то есть на сумму, выражающую десятилетний отпуск лесного товара, можно было выстроить 277 таких кораблей; а так как весь лесной материал составляет едва пятую часть полной стоимости корабля, снабженного такелажем и вооружением, то из этого следует, что в десять лет вывезено за границу строевого материала на 1.385 кораблей.

Наша северная сосна крепостию древесины, плотностию и прочностию далеко превосходит однородную ей породу на юге. При отличных свойствах соснового леса на севере даже нет надобности в дубе для судостроения; сосновый корабль предпочтительнее дубового, ибо при дешевизне лучше переносит невзгоды между льдами; упругая сосна гнется как трость там, где твердый дуб сокрушается. Г. Богуслав, доказывая прочность кондовой сосны в корабельном деле, говорит: “в Архангельске, у Брандта, есть сосновый корабль, который как нельзя лучше, не подмачивая груза, служит уже двадцать пять лет и простоит еще долго, судя по нынешней его крепости”. Вот еще пример дешевизны северных судов: в тридцатых годах, для египетского паши, был выстроен в Архангельске фрегат, окончательно вооруженный и обшитый медью в Англии; это судно Мегмету-Али обошлось вдвое дешевле других его фрегатов, строенных в Марсели и Ливорно.

В старину, когда лес из нашего Поморья не вывозился за границу, даже норвежские короли посылали к нам строить корабли. Так скандинавские летописи повествуют, [720] что Магнус, сын Норвежского короля Св. Олафа, ездил в Холмогоры строить суда.

С одной стороны, мы мало дорожим нашим лесом, отпуская его за ничтожную плату за границу, а с другой стороны, для местного народного употребления установляем стеснительные меры, предпочитая гибель леса от болезней народному потреблению. В Финляндии лес, заражающийся болезнями, тотчас вырубают на смолу и пек. Так, в 1865 году, доставлено было в Улеаборг и Вазу смолы, для отпуска за границу, до 1.250.000 пуд, то есть около 140 т. бочек, на сумму 500 т. руб. сер., а мы в смежных с Финляндией уездах, включая и остальные северные, Онежский и Мезенский, не выкуриваем ни одной бочки смолы для отпуска за границу, между тем как в приморских уездах Архангельской губернии заключается лесу более 22 миллионов десятин: в Кемском (включая и бывший Кольский) 4.820.721 десят., в Онежском 2.362.441 дес., в Мезенском 14.865.871. И, несмотря на такое громадное пространство леса, бедняк платит здесь в казну попенные деньги даже за валежник и морской плавник, употребляемые им вместо дров для обогревания жилища и на самую постройку хижины. В Финляндии этим не отягощают жителей, но вместе с тем извлекают значительную пользу из отправляемых за границу лесных продуктов. Там даже и университет содержится пятикопеечным сбором со смолы, отсылаемой в иностранные государства.

Относительно производства и торговли смолой у нас замечательно следующее обстоятельство.

В архангельский порт смола доставляется из уездов Шенкурского и Холмогорского. В 1865 году из Архангельска было отправлено за границу смолы 60.348 бочек и пеку 19.633 бочки. В общей же сложности выкуривается ежегодно 100.000 бочек; между тем чрез Финский залив привозится ее столько же и даже более: в 1851 году, по Белому морю, вывезено от нас смолы на 318.474 руб. сереб., а привезено чрез Финский залив:

Смолы из Финляндии на 234.401 р. сер.
за границы   48.240 ” ”
Скипидару и терпентину на 24.099 ” ”
Гарпиусу на 35.212 ” ”

Итого на 341.952 р. сер.

[721] И в то время как на Балтийском рынке финская смола, в течение двадцати лет, продавалась от 4 до 6 руб. сер. за бочку20), наши северные смолокуры, с 1830 вплоть до 1850 года, отдавали свою смолу, как по таксе, от 80 коп. до рубля за бочку более значительного веса и лучшей доброты! Поставим в параллель и портовые цены за ласт той и другой смолы.

По Белому морю   По Балтийскому морю.
В 1834 году 72 р. асс.   243 р. асс.
1836 67   200
1838 68   236
1846 24 сер.   66 сер.
1849 27   84
1850 30   105
1851 31   87

Разница поразительная, тем более, что провозная плата с Белого моря дороже только 40 коп. на бочку, а за ласт 4 руб. 35 коп. сер. В Англии и Голландии она продается не дешевле 85 руб. сер. за ласт; следовательно, одно только коммерческое передвижение смолы с архангельской морской пристани увеличивает втрое ценность этого продукта. Весь этот огромный прирост идет в пользу иностранцев, занимающихся перевозкой смолы. Годичный вывоз смолы через Архангельск простирается от 8.000 до 13.000 ластов, поэтому, с развитием на нашем Севере внешнего судоходства, от 80 до 130 домашних столастовых кораблей могли бы постоянно заниматься перевозкой этого продукта. Между тем до сих пор одни иностранные корабельщики работают на этом поприще, приобретая ежегодно от 160.000 до 260.000 руб. сер. Это почти вдвое более того, чтó выручают первые производители за свое смолокуренное производство. Возьмем, для примера, какой-нибудь год. В 1840 году вывезено было 139.635 бочек, составляющих 13.140 ластов; за фрахт в Англию и Голландию платится 20 руб. сер. с ласта; следовательно, в оборотах архангельского смоляного рынка, смолокуры получили на свою долю 139.635 руб., а иностранные корабельщики 262.800 руб. сер.

[722] Нет нации, которая могла бы вырабатывать более нас смолы, пека и дегтя; то же можно сказать о поташе, соде и других продуктах. Между тем для производства соды мы не пользуемся ни одним золотником громаднейшей массы морских солончаков, находящейся по всем берегам Белого моря и называемой у нас турою, которая служит пока только пищею тюленей. Если бы мы могли заняться разработкой одного этого продукта, то не только вытеснили бы ввоз ежегодно привозимой к нам иностранцами в количестве 600 т. пуд соды, на 1 1/2 миллиона рублей золотом, но даже сами могли бы отпускать ее за границу. Соду, конечно, всего бы легче выделывать из соли; из двух пудов соли выходит пуд соды. Но акциз внутри государства за два пуда соли 30 коп. и следовательно за пуд соли 60 коп., а тариф на иностранную готовую соду 15 коп. Вот обстоятельство, убивающее наше содовое производство.

У нас по всему почти берегу Белого моря находятся соляные источники, содержащие в себе высокий рассол, да и самая вода Белого моря содержит много соли; леса для дров на берегах несметное количество, а между тем соляные варницы падают. Из бывших при Палласе 44, и после того 64, дошло наконец только до 5, отживающих свой век. В 1772 году в одном Ненокском посаде было выварено соли 134.000 пуд, а в 1832 году вся губерния едва представила 118.195 пуд21). Прежде имели соляные варницы в Поморье монастыри, кроме поморских: Печенского, Соловецкого, Никольского и Архангельского, и внутренние: Валаамский, Печорский, Туруханский и другие, а теперь нет варницы ни у одного монастыря. Прежде Белое море снабжало внутреннюю Россию своею превосходною солью, а теперь та же самая соль признается непригодною для местных жителей. Зато иностранцы, прежде не ввозившие в Россию ни одного пуда соли, ныне ежегодно увеличивают ввоз ее и в прошлом году ввезли, по таможенным документам (как сообщено нам в бывшем в ноябре 1865 года последнем заседании сельского съезда Вольного Экономического Общества в докладе о соли) до [723] 10 миллионов пуд22) , не принимая притом в расчет того количества соли, какое ввозится вместо балласта контрабандой, особенно в Белое море, из Ливерпуля, где соль покупается по 7 и 8 шиллингов за тонну, то есть около 5 коп. пуд. В описании о состоянии рыболовства на Северном море, изданном министерством государственных имуществ, об этом промысле, в томе VI, на 229 страницы, говорится следующее: “Если бы дозволен был беспошлинный привоз русской соли, то соперничество между ею и иностранною, очевидно, понижало бы цены. Необходимость соперничать с иностранною солью заставила бы наших солеваров позаботиться о качествах соли и следовательно повела бы к улучшению способов солеварения, вследствие чего улучшилась бы и та соль, которая распродается внутри России, и наконец, так как пошлина была бы сложена лишь с той соли, которая отвозилась бы на Мурманский берег, куда теперь русской соли вовсе не доставляется, то, значит, изъятие от пошлины касалось бы товара, теперь еще не существующего, а только имеющего производиться (и именно вследствие снятия пошлины), то есть распространилось бы только на ту соль, которая вываривалась бы свыше того количества, которое производится ныне; поэтому от такой отмены пошлины казна не потерпела бы ни малейшего убытка23). Весь этот порядок вещей приводит к тому, что мы подчиняем беломорские рыбные промыслы полной зависимости чужеземной. Теперь же иностранцам дозволено ввозить соль, частию и без всякой пошлины, даже и на все прочие берега Белого моря, между тем как выделываемая на этих же [724] самых берегах нашими природными жителями соль подвергается в пользу казны и акцизу, и за лес попенным, и за смотрение вахтерам, соляным приставам, и многим другим стеснениям, последовательно уничтожающим наше собственное производство соли”.

Там же читаем о рыбном и зверином промыслах:

“Наше Северное море наполнено разного рода рыбою и морскими зверями, а мы, не пользуясь этими дарами природы, покупаем на золото и эти продукты у тех же иностранцев. Еще в 1850 годах нашими Поморами ловилось рыбы, по свидетельству г. Богуслава, трески и палтусины от 300.000 до 500.000 пуд, а семги, пикшуй, сайды и камбал до 200.000 пуд, а теперь и этот промысел уменьшился с того времени более, нежели на половину, постепенно переходя в руки Норвежцев, от которых мы и вымениваем рыбу на хлеб, а сами добываемое нами количество рыбы солим, по чудскому обычаю, в ямах. Мудрено ли после того, что рыба эта, столь прекрасная в чужих землях, у нас, напротив, имеет сильный зловонный запах и годится в пищу людям с привычным только к нему обонянием. Но не одно обоняние тут страждет, но и здоровье. Как портили рыбу при солении праотцы, так точно поступают с нею и потомки их, Лопари, Самоеды, Зыряне, а с ними и Русские, населяющие вместе с инородческими племенами обширный и богатый рыболовный северный край. Сколько в настоящий год было в море трески, можно судить из того, что при обмене на нее хлебных товаров, Норвежцы получали с Русских по 10 к., и даже были случаи по 9 к., за пуд”.

“О количестве привозы рыбы в Архангельск из Норвегии и с русского Мурманского берега, за два десятилетия, с 1826 по 1835 год и с 1836 по 1845 год, помещены в Архангельских Губернских Ведомостях (1847 г. № 11) подробные сведения, из которых составлена следующая таблица:

[725]

Средний привоз с 1888 по 1845 г. С Мурманского берега Из Норвегии
Трески соленой 27.673 пуд. 32.253 пуд.
” сушеной 11.311 ” 15.273 ”

Сайды соленой

32.458 ” 37.704 ”
” сушеной 5.884 ” 11.146 ”
Семги 5.548 ” 373 ”

Палтусины

22.880 ” 12.033 ”
Сельдей 22.015 ” 743 ”

Итого

127.769 пуд.

111.525 пуд.

 

Средний привоз с 1826 по 1835 г.

 

155.298 пуд.

43.310 пуд.

“В последнее десятилетие (1836–45 г.) количество рыбы, привезенной с Мурманского берега, уменьшилось на 17%, между тем как привоз ее из Норвегии увеличился на 157%”.

Прежде треска вывозилась из Колы во Францию, Голландию, даже на Азорские острова. Теперь наоборот, Архангельск сам получает из-за границы треску, палтусину, сельди и вдобавок звериные шкуры, то есть продукты, которыми преизобилует поморская страна. Так в 1851 году, не считая другой рыбы, привезено из Норвегии трески 150.436 пудов, шкур лисьих и куньих 580 пуд, выдровых 199 пуд. Взамен не вывозится за границу ни фунта поморской рухляди и рыбы. “По словам промышленников, хорошо знакомых с Мурманским ловом и с торговлею Норвегии, сказано в исследовании о рыболовстве, количество вымениваемой там рыбы средним числом превосходит вдвое налавливаемое на русском берегу. Согласно с этим и гаммерфесткие купцы полагают ежегодный вывоз рыбы из Норвегии Русскими от 600 до 800 тысяч пуд; в 1860 году, по необыкновенному изобилию дешево вымениваемой сайды, это количество достигло по меньшей мере 1.000.000 пуд”.

В таком же печальном состоянии находятся и наши сельдяные промыслы, между тем как нигде в мире сельди не промышляются на таком огромном пространстве, как в Белом море. Сельди промышляются в Коле и в Архангельске, а от одного пункта до другого более 1000 верст; водятся сельди и в Кандалакской губе и на Печоре, [726] а от одного урочища до другого не менее 1500 верст, водятся они и многим далее, в заливах Обском и Енисейском. В 1865 году, как объясняли мне Поморы, в трех деревнях Кандалакской губы в самое короткое весеннее время добыто около 100.000 пуд сельдей, а керетский таможенный офицер сообщил мне, основываясь на документах, что с начала навигации этого года по 20-е июля уже отправлено было чрез его пост в Архангельск весеннего улова сельдей 63.500 бочек. Еще недавно в Сороке, в два зимние месяца, по официальным сведениям, улавливалось сельдей от 30.000 до 40.000 возов, а воз сороцких сельдей составлял 15.000 штук; то же самое было и на противоположном берегу Сороки, в деревнях Покровской Тамице, Канде и других. Г. Богуслав, в статье своей о северных рыбных промыслах, говорит: “судя по тому, что во всю зиму, вплоть до самой весны, весь архангельский рынок, на расстоянии версты, всегда бывает загроможден возами сельдей в несколько рядов, заключить можно с достоверностию, что их промышляется, в одном только месте, в устье Двины, по крайней мере, полмиллиона пуд. Все эти сельди, за исключением малого количества копченых, продаются мерзлыми и по такой дешевой цене, что в обильные годы многие откармливали здесь свиней своих сельдями”. В Сороке, как и в других местах Поморья, даже рогатый скот откармливали пареными сельдями. В 1842 и 1843 годах на Белом море было так много сельдей, что крестьяне должны были огромные кучи оставить в добычу чайкам и воронам, потому что не имели достаточного количества соли для засола и бочонков. В Кольскую же губу, как сообщает г. Богуслав, осенью сельдей заходит такое множество, что Коляне у самых дворов своих вытаскивают полные невода и не имеют куда сбывать. В 1825 году в Коле было сельдей такое множество, что, по словам адмирала Рейнеке, жители черпали их ведрами, а осенью 1777 года на отмелях этого города обсохло стадо сельдей в колено вышиною; их выкинуло после на берег, и весною все жители Колы и пришлые Поморцы должны были очищать берег, чтобы не сделалось заразы. Г. Небольсин, в статистическом обозрении внешней торговли России, так говорит о [727] Беломорских сельдях: “сельди, входя в Беломорье из Ледовитого Океана, появляются многочисленными стадами обыкновенно в июле: преследуемые морскими зверями и рыбами, они быстро несутся, сгущая воду и осребряя ее поверхность; в это время стаи их теснятся и напираются так, что образуют огромную плотную массу, в которой можно поставить стоймя шест. Укрываясь от преследования морских животных, сельди стремятся в заливы, бухты и реки и бросаются на берега в таком множестве, что целые груды их лежат на большом пространстве: здесь они сгнивают, либо съедаются птицами. При изобильном улове жители кормят домашний скот сельдями. Беломорская сельдь бела, жирна, вкусна и в хорошем рассоле нисколько не уступает голландской”.

Так расходуются и гибнут миллионы пудов отличных сельдей нашего Северного моря без пользы для частной промышленности и государства. Между тем Фаергильские отмели, ничтожные в сравнении с нашими приморскими берегами и отмелями, доставляют Голландцам ежегодного дохода от сельдяной на них промышленности до 20.000.000 руб. сер., и если из этих сельдей не весьма много привозится в Россию, по причине большой пошлины, за то соседи наши, Норвегия с Швецией, щедро награждают нас этим продуктом, как видно из следующей таблицы средней ценности привоза сельдей:

  В 1827–31 г. 1832–36 г. 1837–41 г. 1842–46 г.
Из Швеции и Норв. на 452.930 722.807 745.132 1.059.446 р. с.
Через Пруссию 61.289 128.737 146.759 242.097
Из Голландии 53.495 81.316 75.632 68.060
— Великобритании 18.997 24.188 37.726 66.785
— Франции 714 3.031 15.261 36.715
— прочих мест 42.335 49.675 34.145 24.645

Всего на 629.760 1.009.754 1.066.756 1.497.768 р. с.

Таким образом, значительнейшее количество этого товара доставляется из Норвегии и Швеции: получаемая оттуда рыба составляет до 70% всего привоза.

Г. Богуслав замечает, что в числе привозной рыбы сельди составляют главнейшую часть, и исчисляет общий привоз рыбы в Россию в следующем виде:

[728] В 1829 году на 1.957.505 руб. асс.
  1830 2.140.459  
  1831 2.535.638
  1832 3.213.740
  1834 3.712.056
  1836 3.801.078
  1840 1.489.906 сер.
  1851 2.509.059

По вычислению г. Богуслава оказывается, что сто иностранных кораблей, — целый флот, — занимаются перевозкой к нам иностранной рыбы. Стало быть, мы поощряем мореходство своих соперников и добровольно платим коммерческую дань, владея в северных морях богатейшими в мире местностями для сельдяных промыслов.

При нынешнем младенческом состоянии сельдяных промыслов на Белом море, ежегодно солится, смотря по степени улова, от 100.000 до 200.000 бочонков, из которых в каждом бывает обыкновенно около ста штук селедок. Бочонки эти продаются гуртом в Архангельске по 50 копеек. Лучшими из беломорских сельдей считаются соловецкие; они крупны, жирны и свежи, хорошо солятся. Монастырь ежегодно солит до 6.000 пудов сельдей. Весь же улов сельдей на нашем севере простирается иногда на сумму от 120.000 до 200.000 руб. сер. Причину этой ничтожной заготовки соленых сельдей г. Небольсин объясняет так: “Искусное соление, исправная укупорка, посуда и притом хорошая соль составляют три условия, без которых рыбная промышленность не может процветать. Из этих условий ни одно не существует в Беломорье. Искусное соление там вовсе неизвестно. Беломорские промышленники не солят, а только портят своим посолом рыбный товар; поэтому необходимо научить их правильному солению рыбы, под руководством сведущих мастеров и усердных наставников24). При образовании Беломорцев в солильном деле, предстоит еще научить их бочарному ремеслу: купорная посуда для соления рыбы должна быть приготовляема тщательно, по определенным образцам, имеющим известную вместительность, толщину сте[729]нок уторов и проч. Этим ремеслом Беломорцы до сих пор вовсе не занимаются; они не делают даже самой простой посуды и домашней утвари, а покупают эти вещи готовыми на архангельском рынке. Соль, употребляемая в Беломорье для посола рыбы, добывается в тесных, дымных и грязных кущах, не заслуживающих названия варниц, и варка производится без малейшего знания этого дела, так что соль выходит ноздреватая, серая, слабая и в настоящем своем виде портит рыбный товар. При техническом улучшении варниц можно бы и в Беломорье добывать хорошую соль”.

Кроме введения правильного соления рыбы, не менее существенную потребность для развития рыбной промышленности в беломорском крае составляет перевозка этого товара на собственных мореходных судах: иначе нет возможности доставлять рыбу из Беломорья в С.-Петербург и другие балтийские порты, где она должна иметь главнейший сбыт. Сухопутная доставка обошлась бы по крайней мере в 1 руб. сер. с пуда, тогда как перевозка морем на своих кораблях могла бы стоить вдесятеро дешевле. Таким образом этот богатый источник промышленности, могущий облагодетельствовать весь северный край России развитием тамошних рыбных промыслов, способствовал бы в то же время распространению судостроения и мореходства, открывая новое поприще для нашего купеческого флота. Если б эта промышленность развилась, то пятисот тысяч пудов из этой огромной массы сельдей было бы достаточно (считая за каждый пуд по 2 руб. сер., как ныне продаются соловецкие сельди), чтобы принести Поморцам 1.000.000 руб. сер. ежегодного дохода, из которого казна, получая десятый процент, могла бы иметь в год 100.000 руб. сер. пошлинного сбора.

За громадными стаями трески и сельдей, о которых г. Бер отзывается с удивлением, входят в наши моря акулы и киты, также в громадном количестве. Акулы целыми стадами подходят к Мурманскому берегу и безнаказанно пожирают и разгоняют рыбу, в ущерб нашим промышленникам. Одни лишь молодые акулы попадают на тресковые уды, и сало таких акул мы имеем в торговле. Вице-адмирал Рейнеке, в своем описании Колы, говорит: “Лет за шестьдесят до сего промышляли в [730] Кольской губе акул. Главное место сего промысла была Екатерининская гавань. Однажды пришло акул в Кольскую губу такое множество, что устрашенные промышленники молили Бога о избавлении их от акул и закаялись заниматься сим промыслом”. Этот факт не подлежит сомнению: с тех пор акулий промысел не возобновлялся, хотя декабрь 1856 года четыре жителя Колы поймали в Кольской губе на уды, в шесть дней, сто молодых акул и выпороли из них несколько сот пудов максы. Летом настоящего года, Норвежцы в морях наших, на своих ботах, стóящих с полным оснащением, такелажем и всеми расходами до 400 руб. сер., налавливали в две недели на каждый бот по 1.700 пудов сала, между тем как из Поморов только один кольский житель, Филипп Неронин, занимается акульим промыслом в Кольской губе, и то в самом ничтожном размере.

Киты также плывут за сельдями. В 1865 году, как сообщил мне г. Амон, чиновник, надзирающий за рыбною промышленностью, на Мурманском берегу было найдено тринадцать выброшенных китов, из коих в Мотовской губе, смежной с Кольским заливом, два кита были, один в восемнадцать, а другой в пятнадцать сажен длины. В Мотовской губе, в 1856 году, нашли выкинутыми на берег восемнадцать китов, да и редкий год на Мурманском берегу не бывает подобных находок. В 1857 году, кемский гражданин Норкин, плывя из Норвегии, наплыл, против Рыбачьего полуострова, на умершего кита, привязал его к судну и тащил за собою тридцать верст; кит оторвался, и потом его прибило в Варенгерский залив, к норвежскому берегу. Норвежцы получили из него более 1.000 пуд сала. Академик Озерецковский был в Коле в тот год, когда в Кольской губе пять китов, гоняясь за добычею или укрываясь от своих водных врагов, зашли под лед и там задохлись. Подобные факты случались и при академике Бере, в сороковых годах. В 1799 году, в Соловецком заливе, затерт был льдами кит, имевший в себе тринадцать сажен длины; из него было вынуто сала 1.300 пудов25). На берегах Норвегии нашли выброшенного [731] на берег кита, в желудке которого было 600 тресок, много птиц и целые груды сельдей.

“Число китов, говорит г. Бер26); , у наших берегов встречаемое, довольно значительно. С самого въезда нашего в океан не проходило почти дня, чтобы мы не видели по нескольку этих огромных животных, пускающих фонтаны, брызги и пары, сопровождаемые особенным звуком, который нельзя смешать ни с каким другим и который невольно привлекает на себя внимание. Не один раз восставали они из глубины в немногих саженях от нашего судна, показывали заднюю часть головы, потом всю спину, с торчащим на ней плавником, по здешнему суком, пускали свой фонтан, тяжело вздыхали (с глухим, но столь сильным гулом, что он бывает слышен за несколько верст), окунались вперед головой, а потом, подняв высоко над водою свой хвост, надолго исчезали. На глазомер, некоторым из них нельзя было дать менее пятнадцати сажен длины. Над входом в Кольскую и Большую Мотовскую губу, между островом Кильдиным и полуостровом Рыбачьим, видели мы их несколько десятков, и они показывались нам далеко внутри самой Кольской губы, где она уже значительно сужена. По отзывам Поморов, в таком же и еще гораздо больше количестве видят они китов в каждое из своих плаваний в Норвегию и обратно. Следовательно, в значительности числа китов у наших Лапландских берегов не может быть ни малейшего сомнения. Единственная польза, которую доставляли до сих пор эти животные, заключается в том, что Лопари находят от времени до времени выброшенного на берег кита и продают его сало кольским купцам или Поморам. В Большой Мотовской губе это случается обыкновенно несколько раз в году, реже в других местах Мурманского берега”.

Адмирал Литке, в своем Путешествии по Северному морю, говорит о заливе Новая Земля в Мотовской губе: “В этот залив ежегодно в большем или меньшем числе заносятся киты. Иногда в течение лета выбрасывает на берег до 10 китов, обыкновенно менее, но весьма редко ни одного. Все берега покрыты или костями, или [732] не истлевшими еще остатками сих животных. Лопари выброшенного кита продают за 60 руб. сер. Поморам, кои с судном своим подходят к киту и режут его, а сало грузят в судно. Все виденные нами киты были весьма длинны, со спинными перьями, бывают оные иногда длиною до 15 сажен без головы и хвоста… В 9 часу вечера мы были встревожены страшным образом щелканьем огромного показавшегося из воды серпообразного хвоста превеликого кита”. В старину, когда Поморьем владел Новгород, китоловство было у нас в большом ходу, чтó доказывает и взимавшаяся тогда пошлина с сала китов. В Актах исторических, изданных Археографическою Комиссией, неоднократно упоминается об этой пошлине, от которой, вместе с иными льготами, был освобожден Печенский кольский монастырь (см. в IV томе жалованную грамоту Печенскому монастырю). Голландцы до Петра Великого свободно промышляли китов в русских северных морях и около Новой Земли. Промышленники поныне показывают их салотопные ямы. Озерецковский пишет: “по единогласному двух мезенских кормщиков, Рогачева и Юшкова, свидетельству, которое от них непосредственно слышал Рахманин, были они самовидцами китоловного промысла Голландцев, при берегах Новой Земли, где означенные промышленники, во время моржовых их промыслов, свидание и обхождение с Голландцами имели. Рахманин, по сказанию тех же кормщиков, Рогачева и Юшкова, утверждает, что три последние китоловные корабля Голландцев зимовали на берегах Новой Земли в 1728”. На Рыбачьем полуострове, сообщил мне наш неустрашимый беломорский шкипер Кононов, есть мыс Цып Наволок, а близ него остров Аникиев, на каменном утесе которого находится много вырезанных надписей, между коими есть одна датского капитана из Фленсбурга, гласящая, что он с 1510 года был здесь 20 раз шкипером для морских звериных промыслов. Значит, было же зачем ходить ему в такое отдаленное море. Штукенберг на 59 странице его сочинения объясняет, что “в Печерской земле на китов никто не выезжает, хотя иногда находят выброшенных на берег сих чудовищ до 15 сажен длиною. В 1835 году найдено таковых двенадцать мертвых на мели близ Вайгача”.

[733] В морях наших много и моржей, и разных родов тюленей, как-то: лысунов, тевтяков, зайцев и нерпов, а также и белых медведей. Прошлым летом из 15 судов, отправившихся на Новую Землю, некоторые, не доходя до нее, напромышляли на плавающих льдах почти полные грузы разного морского зверя, несмотря на всю недостаточность средств уженья. Но особенно громадно здесь количество белуг или дельфинов. Очевидцы из местных инородцев уверяли меня, что в проливе, у устья Енисея, около 1-го сентября дельфинов бывает такой многое множество, что если полагать на каждые сто квадратных саженей по одному дельфину (хотя приходилось их иногда и до десяти), то мы могли бы насчитать на одном этом пространстве 750.000 дельфинов с 1 1/2 милл. пудов сала, принимая в дельфине средним числом по 20 пуд сала в каждом27). Белугами и дельфинами изобилует Карское море, берега Новой Земли, острова Вайгач и Калгуев и наконец самые берега Белого моря, где белуга является везде огромными стадами. Белуги заходят даже в Солзинскую бухту, отстоящую от Архангельска в 60 верстах. Г. Богуслав говорит, что раз, в 1840 годах, в глубокую осень, целое стадо белуг, в полную воду, вошло в Солзинскую лахту, и расхаживая там по глубоким ямам, на дне залива, лакомилось корюхами и семгой. Между тем устье запрудилось наносным тонким льдом, вода пошла на убыль, и лед загромоздил выход в море. Чувствуя опасность, белуги из конца в конец носились по заводи и ломали беспрестанно льдяную кору, образовавшуюся на поверхности залива; необычайный треск льда и хрюкание зверей обратили внимание удивленных жителей Солзы: они поняли в чем дело, взялись за снасти, [734] какие ни попало, и в течение суток перекололи 60 штук белуг, доставивших им на архангельском рынке несколько тысяч рублей. Штукенберг сообщает, что в 1611 году 50 лодок занимались ловлей белуги с помощию гарпуна. На Вайгаче и Калгуеве Мезенцы промышляют и поныне белуг следующим образом: когда рыба с прибылою водой зайдет в какую-либо бухту, то караульный, сидя на какой-либо возвышенности у входа бухты, дает о том знать ватаге. Ватага протягивает сеть, и когда вода начнет упадать, бросается в карбасы к устью бухты, и криком и разными маневрами не допускает обратного выхода рыбы из бухты, а затем уже с обмелевшими белугами управляются без труда. Между тем, при правильном ловле неводами, вместо тысячи белуг, добываемых теперь на всем Севере, можно было бы ловить десятки тысяч и получать ежегодно миллионные доходы от продажи сала, которое ценится от 2 до 3 р. за пуд.

Количество сала, получаемого от промысла морских зверей по всему беломорскому прибрежью и Северному океану, изменяется в различные годы от 50.000 до 70.000 пудов28). Средняя годовая ценность улова морских зверей в десятилетие, с 1846 по 1856 год, составляла 44.927 р., а сала ворванного добывалось до 22.200 пудов. Между тем Англия из своих колоний получает до 1.260.000 пудов ворванного сала. Франция до 584.000, Германия до 780.000. В Голландию доставляется из России чрез Амстердам этого сала только до 10–15.000 пудов, тогда как чрез тот же порт из других стран привозится до 50.000 бочек. Австрийская империя получает ежегодно 70.000 пудов сала, которого однако почти вовсе не привозится туда из России29).

Портовые цены ворванного сала за пуд были:

Годы В Архангельске В С.-Петербурге
1830 5 руб. 60 к. асс   12 руб. 50 к. асс.  
1831 5 руб.4 к.     10руб. 50 к.  
1832 6 руб.50 к.     11 руб.   [735]
1838 6руб.50 к. сер.   11 руб.    
1840 1 руб. 60 к.     2 руб. 90 к. сер.  
1845 1 руб. 80 к.     3 руб.    
1846 1 руб. 80 к.     3 руб. 60 к.    
1847 1 руб. 55 к.     В отпуске
не
имелось
   
1849 1 руб.50 к.        
1850 1 руб. 80 к.        

Эти цифры показывают, что для Беломорья выгоднее было бы отправлять свое ворванное сало в Петербург, или в Австрию или Пруссию, нежели в Голландию и Англию, куда оно теперь вывозится.

Жир нерпов, тюленей и моржей30)признается лучшим при выделке замши и лосины. Он мог бы также служить суррогатом деревянного масла, за которое мы платим втридорога иностранцам, и получаем нередко с подмесью жира молодых тюленей. В наш машинный век потребление в России деревянного масла увеличилось более, нежели в 10 раз. В 1813 году его было привезено 54.782 пуд., в 1823 году 94.653 пуд., в 1834 году 305.529 пуд., в 1850 году 572.180 пуд. Масло продается по 10 р., а очищенный светильный тюлений жир 3 р. 50 к. за пуд.

Лов семги прежде шел также обильнее. Самая крупная семга ловилась на Лапландском берегу, весом от 50 до 70 фунтов. Еще в 1826 году продано из двух рек, Варзуги 30.000 и Поноя 20.000 пудов, а ныне и на всех реках и морях Архангельской губернии улов семги простирается до 35.000 пудов, на сумму до 150.000. Ценность же годичных уловов всей морской и речной рыбы с 1856 года по 1862 год, за 6 лет, составляет 334.626 руб. сер.31)

В прежнее время, по тем же рекам, Варзуге и Поною, были значительные жемчужные ловли, и жемчуг вывозился в иностранные государства. Потом он был открыт и на реках Коле, Туломе, Нявдеме, Паз-реке, Керети, Канда[736]лакской и проч. Во времена процветания жемчужной ловли в Кольском уезде, дан был городу Коле и герб, украшенный жемчужным венцом. Впоследствии и этот промысел заглох, как все другие.

Добывались у нас и устрицы в губах Уре (часть Мотовской губы) и Неченге. Жители Колы, посоливши их, возили в столицы, а теперь и этот промысел давно исчез. По Туломе, Паз-реке и Нявдеме ловили прежде и бобров, а на берегах стреляли выдр и тюленей, а теперь об этих промыслах и помину нет.

В Кольском уезде в 1740 году было открыто серебро и в 1742 году золото. Первого добыто 47 пуд., последнего 5 1/2 пуд. Металлы эти добывались в горах, серебро в Кандалакской губе, на Медвежьем острове, а золото в той же стране, при реке Выге. На этой же реке было добыто 6.579 пудов меди. Около реки Поноя существовал большой завод, на котором плавилась медная руда, добываемая около реки Русенихи. Иоанн III, в 1492 году, нашел серебро и медь даже на Цыльме, втекающей в Печору, и добывал их там, делая из них первую русскую монету. Петр Великий из найденных там нефтяных источников посылал нефть за границу. В Енисейском округе, на системе вод Средней Тунгузки, добыто более 10.000 пудов золота, а на Нижней Тунгузке и других реках того же округа есть массы графита, высокого достоинства точильного камня, каменного угля, железной и медной руды. Этими последними, как я убедился, в особенности изобилует наше северное Поморье и Корелия, где крестьяне, пропустив первородную железную руду один раз чрез огонь, в своих простых печах, выковывают для домашнего обихода отличные железные вещи, и то почти тайком, из опасения, чтобы за употребляемый ими для этого сухоподстойный лес не мог придраться к ним лесничий. Штукенберг объясняет, что Соловецкий монастырь, с 1782 по 1790 год, выслал 23.000 пудов стали и 5.375 пуд железа в Архангельск, где оно и продавалось дешевле уральского.

В Поморье есть много слюды, которая в древности, когда стекло было дорого, развозилась оттуда по всей России. Из владений Соловецкого монастыря доставлялось слюды 4.425 пуд. Там же получалась и фарфоровая глина, [737] которую вывозили в Москву тысячами пудов. Встречаются в Поморье, на берегу Золотицы, и селитряные земли. Есть и замечательной величины гранаты и драгоценные каменья; есть на берегах Белого моря минеральные воды и серные источники. На Новой Земле, как утверждают многократно бывшие на ней промышленники, Безымянная губа изобилует каменным углем в пласте громадной толщины, и близ нее по берегам находится колчедан. Образцы каменного угля неоднократно привозились в город Кемь на испытание промышленниками, которые этому каменному углю приписывают большие достоинства. Они привозили с Новой Земли из пролива Маточкина-Шара также малахит и горный хрусталь, и есть данные предполагать о существовании там нефтяных источников.

Приморские острова наполнены птицами, гагами, гагарами, утками, гусями и лебедями, а тундры куропатками. “В продолжение зимы 1842 года, — говорит Латкин, — пять семей деревни Усть-Усы (при впадении реки этого имени в Печору) поймали в силья до 43.000 штук, в том числе на одно семейство досталось 12.000 штук. В 1842 году приехавшие затем в эту деревню Ижемцы поймали 1.500 штук куропаток. В 1841 году один крестьянин этой деревни, Феофан, наловил их до 6.000 штук; были дни, в которые он своей семье приносил до 300 куропаток”.

Леса наполнены всякого рода дикими зверями: медведями, лисицами, куницами, горностаями, росомахами, волками, оленями, песцами, зайцами, белками и т. д. В былые времена звериных шкур привозили с севера вдесятеро, а иных и в тысячу раз больше нынешнего. Уменьшился не зверь, следы которого я видел почти на каждой квадратной сажени по системе вод реки Нижней Тунгузки, а предприимчивые искатели исчезли из северного края. Массы диких оленей на севере, далее к востоку, к рекам Лене, Индигирке и Колыме, удивляют своею численностию. Священник Нижне-Колымска, член Географического Общества, г. Аргентов, рассказывает такой случай, которого был он личным свидетелем: “Известный на Чивасе богач Отравлургин, имеющий до 7.000 оленей, стоял табором на берегу какого-то озера, на тундре, в 10-ти верстах от Ледовитого моря. Мы с ним спокойно пили чай. Вдруг пастухи дали знать о появлении диких оленей. [738] Весть эта поразила Чукчей. Весь народ, в числе 50-ти человек, не исключая старых и малых, выбежал в поле; принялись стучать, кричать, стрелять из ружей. Вся окрестность, горы и долины покрылись дикими оленями, и чернеющая тундра, казалось, под ними шевелилась. Домашние стада от этого нашествия подвергались большой опасности быть увлеченными, и несмотря на значительность домашнего стада, среди такого множества диких оленей оно походило на небольшое пятно. Немалого труда стоило спасти его, хлопот было столько, что приходилось думать не об охоте. Двести диких оленей каким-то образом отделились однако от главной массы и выбежали на озеро, покрытое еще льдом. Их обловили и перестреляли бóльшую половину”. Олени находятся у нас на всем севере, начиная от Берингова пролива до границы Норвегии32).


 

Так обильны и многочисленны естественные богатства нашего Севера, и между тем, становясь год от году беднее и беднее, он дошел наконец до того, что правительство приняло на себя обязанность прокармливать местных жителей. В 1862 году Архангельская губерния состояла в долгу за ссуду хлебом 465.000 рублей серебром, а с того времени, за постоянными неурожаями, цифра казенного долга, может быть, уже удвоилась. В последнее же время ссуды эти производились по 20 фунтов на душу в год (ребята и старики в счет не ставились).

Вообще в Архангельской губернии потребляется хлеба ежегодно 463.000 четвертей, а вся жатва ее средним числом простирается до 240.000 четвертей.

Не полезнее ли было бы, не тратя усилий на недостижимое развитие земледелия, употребить население на разработку естественных богатств и на судостроение, обеспечив его существование доставкою хлеба из других хлебородных и не имеющих никаких других промыслов губерний?

Так и было в старину, когда благоразумные монахи, управлявшие Севером, не приучая народ в Поморье к хлебопашеству, старались развивать различные промыслы. [739] Печенский монастырь владел тогда всем Мурманским берегом от реки Поноя до шведской границы. Соловецкий монастырь заправлял всеми берегами Белого моря и даже далее вовнутрь земли до Ботнического залива и реки Торнео, равно и многими островами на Белом море. Тогда процветали: кораблестроение, мореходство, звероловство, рыболовство, солеварение, добыча золота, серебра, меди, железа, смолы, фарфоровой глины и проч. Монахи строили корабли в Печенском заливе, который имел свои верфи, свои канатные, смоляные, поташные и кожевенные заводы, и на своих кораблях отправлял за границу даже устриц и бобров. Соловецкий монастырь был первый, который завел железные33), слюдяные, лесопильные, мукомольные, круподельные и кирпичные заводы, он первый ввел систему канализации, соединив в XVI веке 52 озера между собою каналами; он развозил по городам свою собственную соль, до 130.000 пудов, и в течение двух столетий выдерживал преследование от Шведов, Датчан и Поляков, строил на свой счет крепости и на свой же счет содержал присылаемое ему на помощь из Москвы войско, расположенное внутри монастыря, и по берегам Белого моря34). При всем том он исправно платил пошлины с соли и значительные, по тогдашнему времени, государственные подушные подати с крестьян; а во время нужд отечественных посылал в Москву немаловажные денежные суммы на военные издержки. В царствование Федора Иоанновича выслал он на жалованье войскам 942 руб. серебряною монетой; в царствование Василия Иоанновича Шуйского 5.150 рублей тою же монетой; в царствование Михаила Феодоровича в разные годы 14.952 рубля серебряною монетой; в царствование Алексея Михайловича 41.414 р. 89 1/2 коп. тоже серебря[740]ною монетой и 200 золотых червонных, весом в 5 фунтов. В 1677 году, после осады и взятия монастыря, девять лет бунтовавшего против царской власти за намерение ввести новые печатные церковные книги, воевода Мещеряков нашел в его житницах разного хлеба до 9.661 четверти и денег, скрытых в земле, серебром и медью 29.268 руб. В 1764 году взято в учрежденную комиссию 35.030 руб. 60 коп. экономии, тоже серебряною монетой; в 1812 году пожертвовано от монастыря 5.000 рублей ассигнациями и 2 пуда ломаного серебра. Соловецкий монастырь оказал содействие Петру в приобретении Шлиссельбурга и Финского залива, проложил с Белого моря, из Нюхоцкой волости, своими крестьянами мостовую дорогу к озеру Онеге, на Повенецкий погост, по которой были перетащены монастырскими крестьянами две яхты с пушками, для укомплектования флота. Он же отправлял из своих годных и здоровых людей, с полным обмундированием.

Соловецкий монастырь и теперь продолжает оказывать услуги русскому мореплаванию. Он один в северном море содержит два парохода Веру и Надежду, поощряет остатки нашего кораблестроительства, поддерживает шкиперское училище, принимая под свое покровительство шкиперов. Он принимает у себя иностранные пароходы, доставляющие ему каменный уголь, и один на северном море соперничает с иноземцами. Нельзя не быть признательными Соловецким инокам за доверие, какое они оказали Кореляку, мастеру-самоучке Горносталеву, которого они, равно как и мастера ластовых экипажей и других его собратов-Кореляков35), пригласили к себе на остров построить для Соловецкого монастыря деревянный винтовой пароход Надежду, счастливо плавающий и поныне из Соловецкого монастыря в Архангельск и обратно с богомольцами и товаром. Воздадим похвалу Соловецким инокам и за то, что они из патриотизма приобрели в свое владение часть места упраздненного военного адмиралтейства в Архангельске, не допустив, чтоб оно досталось в руки иностранцев: это [741] достойно оценит потомство. Возблагодарим их и за морскую, звериную и сельдяную промышленность, за приготовляемые ими сельди, которые считаются выше всех сортов сельдей, не только наших беломорских, но даже норвежских и шотландских. Великое спасибо Соловецким инокам и за все сохранившиеся у них памятники древности нашего Поморья, и за вышедших из их обители людей, прославившихся на всю Россию, каковы патриархи: Иосаф и Никон, и митрополиты: Филипп Московский, Исидор Новгородский, Иларион Псковский, Игнатий Тобольский, Рафаил Астраханский и Иов Новгородский. Не Соловецкий ли монастырь дал нам наконец знаменитого келаря Авраама Палицина?

“Мир36) вам, великие основатели Соловецкой обители, светильники всесветлые, явившиеся в океане моря, преподобные отцы наши Зосимо и Соватие!”

 

Примечания

[697]
1) См. Русский вестник, №5

[700]
2) Название Шпицберген в Беломорье неизвестно; там остров этот называется Грумант.

[702]
3) В Беломорье всем известно, что наш китоловный корабль погиб не от французского, а от английского крейсера, замаскировавшего себя только французским флагом. Люди наши были высажены на берег в Норвегии, а такелаж увезен в Англию. Впоследствии это обстоятельство было забыто, и потому едва ли казна получила должное вознаграждение за истребление русского китоловного корабля в мирное время.

[703]
4) Исторический взгляд на беломорские промысла И. А. Богуслава-Беломорского.

[704]
5) 6 и 7-го мая, № 1237 и 1257.

[708]
6) Сведения о заселении северного поморья Новгородцами и до них другими народами находятся в первом томе Вестника Европы (за март 1866 года) в статье профессора Ешевского: Русская колонизация северо-восточного края.

[709]
7) Описание Архангельской губернии г. Козлова.

[710]
8) Из государственных товаров отпускалось за границу ежегодно: черной икры от 4.000 до 8.000 пуд. Рыбьего клея от 1.000 до 10.000 пуд, поташа до 80.000 пуд, смолы до 5.000 бочек, а также свиная щетина, юфть, сало морских зверей, оленьи рога, ревень, жемчуг и проч. Из-за границы же преимущественно привозилось сукно для войска, и дела доведены были до того, что сумма отпуска превосходила сумму привоза в пользу русского купечества до 4 милл. руб. и более.

[711]
9) Петр учредил в Москве для выделки сукон компанию, известную под именем Владимира Щеглова. Поощрял выделку в России сахара, и когда купец Вест обязался продовольствовать всю Россию сахаром, то с привозного из-за моря рафинада увеличил пошлину вчетверо, и потом привоз оного вовсе запретил. В 1721 и 1724 годах он пожаловал городу Риге 12 ластовых морских судов с матросами, сказав: “что город Рига великое купечество (торговлю) имеет, а все производит на иностранных кораблях; от чего как прибыли лишается, так и в обучении навигации”. И для того повелел “оное число кораблей не только иметь, но и тщиться умножать и немедленно начать строить верфь”. В том же 1724 году повелел начать торговлю с Гишпанией и отправил туда три корабля с товарами, а во Францию приказал отправить фрегат и послать “русских купцов, самих хозяев, не взирая на то, хотя бы у которых товаров и ни клади не было, но только чтоб торговля начата была”. Для большего же распространения коммерции, в том же 1724 г., повелел между Любеком и Кронштадтом ходить пакетботам и отвозить товары и пассажиров.

[712]
10) Купцов: Бажениных, Бармина, Амосова, Зыкова, Пругавина и Попова.
11) Указами 1723 и 1724 годов было позволено частным лицам, занимающимся судостроением, свободно вырубать сосновый и дубовый казенные леса, без всякой пошлины.
12) Попова, Дорофеева, Стукачева, Лыжиных, Амосова, Ласкина, Анкудинова, Мейсендека, Родде, Кордеса, Кинсиуса, Попова-Веденского, Мокарова, Ягодникова, Митрополова, Козлова, Сушкина, Ханжина, Свешникова, Николая Митрополова, два дома Шапкиных, два дома Рыбниковых, Никифорова, Спешилова, два дома Давыдовых, Юдина, два дома Захаровых, Каледина, Машковцева, Анфилатова, Платунова и Фанбрина.

[713]
13) Памятная книжка Архангельской губернии на 1862 год.
14) Путешествие Литкина (Литке)

[714]
15) Описание Архангельской губернии г. Козлова.
16) Путешествие Литке.
17)

  В 1802 г. В 1862 г.
В Архангельске 330 73
” Холмогорах 23 13
” Мезени 42 6
” Онеге 27 6
” Сумском посаде 6 1
” Кеми 13 3
” Коле 10 2
” Пинеге 4 3
” Шенкурске 3 5
 
  458 116

[718]
18) В 1865 году для иностранного отпуска было приготовлено бревен для досок и проч. на системе реки Северной Двины до 300.000 бревен, на системе реки Онеги до 160.000 бревен и на системе Онежского и Ладожского озера 500.000 бревен.

[719]
19) Богуслав-Беломорский.

[721]
20) Архангельская смоляная бочка вмещает жидкой смолы 8 пуд., Финляндская содержит в себе 90 рижских штофов, что составляет около 7 пуд.

[722]
21) Горный Журнал 1846 г. № 18.

[723]
22) Иностранная соль доставляется к нам из Англии, Испании, Португалии, Франции, Италии, Турции, Австрии, Пруссии, Дании, Швеции и Норвегии.
23) По сведениям Архангельской таможни в 1863 году привезено иностранной соли:

в Архангельск 159.721 пуд.
” Онегу 16.296 ”
” Колу 3.789 ”
” Кемь 5.984 ”
” Суму 27.252 ”
 
  212.992 пуд.

[728]
24) Только не Голландцев и Норвежцев.

[730]
25) Богуслав: Морское звероловство.

[731]
26) Исследование о рыболовстве, Гл. VI, стр. 133.

[733]
27) Г. Богуслав, в статье Морское звероловство, говорит так: “Беломорские и мурманские белуги в длину имеют от 3 до 4 сажен, в толщину 2 аршина и в ширину по спине в 6 четвертей. Они дают сала около 25 пуд, но в Студеном море и около берегов Новой Земли водятся белуги гораздо рослее и дают сала гораздо больше”. Г. академик Бер в описании северного нашего рыболовства объясняет: “взрослые белуги, желтаки, доставляют от 18 до 25 пудов с кожи сырого сала”.

[734]
28) В 1863 году из Белого моря сала ворванного отпущено за границу 43.381 пуд.
29) Небольсин.

[735]
30) На Терском берегу было убито в 1839 году, в одну охоту, тюленей, припертых льдом, на 50.000 р. асс. Морж, по описанию г. Бера (т. VI, стр. 59), весит до 100 п. Сала ворванного из него получается от 10 до 15 п., и из самого большого до 28 пудов. Средняя цена ворвани 2 р. 50 к. пуд.
31) Описание Архангельской губернии за 1865 год, г. Козлова, 167 стр.

[738]
32) Замечательно, что Троицко-Сергиевская лавра обратила внимание на оленеводство, и занявшись этою промышленностью, развела на берегах Карского Моря до тысячи оленей.

[739]
33) Штукенберг объясняет, что разработка железных руд Соловецкого монастыря процветала с 1548 года.
34) В 1701 году, при посещении Петром Великим, в Соловецком монастыре находилось, кроме значительного количества местного оружия с принадлежащими снарядами, 46 пушек, 24 медных и 22 железных и чугунных, 12 пищалей и многие другие орудия, которые были получены от щедрот царских, а частию приобретены покупкой на монастырскую сумму.

[740]
35) Из села Подужемского, находящегося в 17-ти верстах от города Кеми, на реке этого имени.

[741]
36)Из тропаря Соловецким угодникам.

 

 

© Текст М. Сидоров, 1866 г.

© OCR Topinamburr, 2010 г.

©HTML И. Воинов, 2010 г.

Оригинал текста 2,3 мб

| Почему так называется? | Фотоконкурс | Зловещие мертвецы | Прогноз погоды | Прайс-лист | Погода со спутника |
начало 16 век 17 век 18 век 19 век 20 век все карты космо-снимки библиотека фонотека фотоархив услуги о проекте контакты ссылки

Реклама:
*


Пожалуйста, сообщайте нам в о замеченных опечатках и страницах, требующих нашего внимания на 051@inbox.ru.
Проект «Кольские карты» — некоммерческий. Используйте ресурс по своему усмотрению. Единственная просьба, сопровождать копируемые материалы ссылкой на сайт «Кольские карты».

© Игорь Воинов, 2006 г.


Яндекс.Метрика