Д. Семенов, ОТЕЧЕСТВОВЕДЕНИЕ. ВЫПУСК I.СЕВЕРНЫЙ КРАЙ и ФИНЛЯНДИЯ. 1864 г.

[51]

6. Зыряне.

Происхождение. — Местожительство. — Распространение христианской веры. — Нравственность. — Звероловство. — Охота на белок. — Земледелие. — Торговля. — Рыболовство на р. Вычегде. — Оленеводство ижемцев.

О происхождении зырян много писали. Нет сомнения, что они принадлежат к финскому племени.

Зыряне на своем языки называют себя Ками-Морт, т. е. Зырянин-человек что дает многим повод думать, что они пришли с Камы. Они населяют теперь часть Пермской, Вологодской, Вятской и Архангельской губерний. В последних двух их очень немного.

Зыряне были изстари отличные звероловы, чему способствовали обширные леса, наполненные зверями разного рода. Издавна они ходили с промыслами в край Зауральский и приносили оттуда драгоценные шкуры: бобров, лисиц, собак, выдр, куниц, рысей и прочих. Идолам своим они приносили в жертву часть наловленных зверей, коих навешивали на деревьях. Об этом еще сохранилось предание между зырянами.

“Христианскую веру между Зырянами распространил св. Стефан, в половине XIV в. Переведя на зырянский язык псалтырь, избранные места из Евангелия и Апостола, взяв благословение у московского митрополита и грамоту у великого князя, Стефан стал проповедовать слово Божие, на берегах р. Вычегды. Многие крестились; но жрецы-кудесники возмущали народ против него.

“Как слушать, говорили они, пришедшего из Москвы, которая угнетает нас податями? И кого слушать? Молодого, неопытного, неизвестного проповедника, тогда как наши старцы-наставники говорят другое. Но Стефан продолжал проповедовать истинную веру, умножил число христиан до 1000 ч. и построил церковь Благовещения [52] у р. Выми, пр. Вычегды, где было тогда главное поселение зырян. Чтобы показать на деле пустоту идолов, он обратил в пепел одну из самых знаменитых кумирниц. Народ пришел в ужас. Главный волхв Пама вызвался пройти сквозь огонь и воду, требуя того же от Стефана. — Я не повелеваю стихиями, отвечал смиренный Стефан, но если Бог Христианский велит, иду с тобою. — Пама испугался и не пошел. Тогда народ толпами крестился и уже сам бросал в огонь идолов. Стефан построил еще две церкви и при них открыл училища, где учили пермской грамоте и письму и изучали Священное писание. Учение шло так успешно, что когда Стефан был посвящен в 1383 г. в епископы, он уж мог назначать священников, дьяконов и причетников из природных зырян. Священники совершали церковную службу, певчие пели на пермском языки. В основанной им обители Стефановой (в 60 в. от Устьсысольска), три столетия после Стефана пели на зырянском языки церковную службу. Стефан заботился и о материальном благе своих чад. Во время голода доставал им хлеб из Вологды; ездил в Новгород и Москву ходатайствовать о защите их от неправосудия и грабежей. Народ назвал его отцом своим. В 1396 г. св. Стефан умер в Москве, проведя 18 л. в апостольских трудах¹”.

И современные путешественники рассказывают, что редко где можно встретить такие великолепные церкви и такую набожность, как в зырянских деревнях. Почти в каждой значительной деревне вы найдете каменную церковь с громким звоном, с громким согласным пением на два клироса, с звонкими голосами диаконов, с иконостасами, изукрашенными сверху до низу образами в серебряных, позолоченных ризах, щедро облитых бо[53]гатым светом; и с духовенством в глазетовом облачении. Церкви всегда набиты народом. По старому обычаю мужчины стоят на правой стороне, женщины на левой.

Зыряне очень гостеприимны и хлебосольны; немногие решаются взять с приезжего за ночлег или за хлеб-соль.

Максимов много рассказывает о гостеприимстве зырян, когда был в сели Ижме. “Радушно встречает меня хозяин отводной квартиры, не позволяет пить моего чаю и, не шутя, ворчит на это предложение мое, и чуть не ругается. Тащит, суетясь, как угорелый, снизу несколько тарелок: с баранками, с изюмом, с пряниками, с кедровыми орехами — меледой, откуда ни берет бутылку хересу, графин водки и все это просит потреблять вместе, валит в кучу. Наливает густого, как пиво чаю, просит сахар класть в стакан и как можно больше — не жалеть; приносит самые густые сливки. На другой день с утра являются один за другим седые, почтенные старики, просят отведать их хлеба-соли и потом встречают на крыльце, и опять суетятся приветливо и, видимо, чистосердечно; не зная, чем угостить, подчуют меледой, горсть которой, без сноровки и привычки, в полчаса не общелкать; не зная чем угостить, ставят на стол осетрину — диковину своего края, из дальней Сибири, с Оби, вареные оленьи языки, оленьи губы, удивительно вкусные, и квас, как лакомство, заменяющее здесь неведомое пиво.

— Нарочно по твоего высокоблагородья на вечор олень колотлы; отведуй: оченно нам отлично буде! — приговаривают зыряне при этом бойким русским говором, хотя и с неверным выговором слов и с неверными ударениями на них.”

Известные примерною честностью, они недавно начали [54] охранять железными замками свое имущество. Воровство было чуждо даже в предпоследнем поколении. Уходя на полевые работы, они оставляли дома запертыми только особенного рода запором, чтоб в избу не ворвались животные.

В лесах я никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь решился воспользоваться чужою добычею, обыкновенно оставляемою близь зимовьев².

В последние неурожайные годы нужда занесла сюда некоторые пороки. Неурожаи, продолжавшиеся несколько лет, лишили их всех прежних запасов; цена на хлеб возвысилась неслыханно.

Платили больше 2 р. ас. за пуд, а у кого не было хлеба, тот питался осиновою корой.

Беда ведет за собою другую беду. Погода не благоприятствовала урожаю еловых и сосновых шишек — главнейшего продовольствия белки и она переселилась туда, где надеялась найти избыток в пропитании; а потому в эти годы и звероловная промышленность не доставляла им даже на необходимое. Другого промысла здесь почти нет, а потому крестьянину трудно было добыть копейку. Но слава Богу, пора эта миновалась; порядочные урожаи хлеба обеспечили продовольствие бедных зырян; удачные промыслы стали заглаживать следы минувшего бедствия — и край начинает оживать. Когда же явятся здесь капиталы, тогда страна, омываемая водами Печоры и Вычегды процветет, потому что в ней много начал для обширной деятельности.

Главный промысел зырян — звероловство: ловят ли[55]сиц, куниц, горностаев, медведей, волков и росомах, изредка рысей и выдр; всего же более стреляют белок и рябчиков. В осенний и весенний промыслы настреливают в одном Устьсысольском уезде белок от 500,000 до 600,000 штук, рябчиков от 40,000 до 80,000 пар, и преимущественно в вычегодском и печорском краях.

На осенний промысел отправляются в дальние леса, иногда на лодках, в конце сентября, а возвращаются в ноябре; на зимний — в январе, и возвращаются в марте. Многие промышляют около своего жилья, оставаясь в лесу от 2 до 4 дней. Хороший охотник, при обилии в звере, настреливает в один промысел от 300 до 500 штук белок.

Однажды, пишет Латкин в своем дневники, мы отправились на охоту втроем, с нами было две собаки. Они пустились в чащу леса отыскивать добычу. Удивительное свойство зырянских собак: они издали нападают по запаху на незаметный след белки — а тогда уже пропала она, бедняжка; как по знакомой тропе бежит ее неутомимый преследователь и останавливается только у того дерева, в ветвях которого скрылась беглянка; нетерпеливый лай привлекает туда зверолова; он старается разглядеть маленькое животное; привычный глаз скоро открывает место ее убежища; а как бы ни высоко была она, но метко пущенная из винтовки (по зырянски пищали), пуля редко минует свою жертву; бывает однако же, что белка, завидев охотника, пускается в дальнейшее бегство, с дерева на дерево, делает удивительные прыжки с одного на другое; ей нужно, чтобы хоть одна маленькая веточка попала под ее лапку — и она уже в одно мгновение на вершине дерева; собака преследует ее, охотник настигает, и бедняжка все-таки не избегает пули своего проворного и неутомимого врага.

[56] Настреляв белок навешивают за пояс. Когда промысел удачен, то они составляют красивую кисть около талии охотника; тогда ему весело возвращаться в зимовую избу. Редкие берут с собою матку (так называют зыряне маленький компас); лес — их стихия, и они в глуши его ходят, как по знакомой тропе; в ясный день солнце, в ненастный — сучья и кора дерева³ указывают им дорогу. Добравшись до приюта, иногда уже поздно ночью раскладывают огонь, поедят чего-нибудь и принимаются снимать шкурки с белок. Инструмент один — хорошо наточенный нож; но привычная рука им ловко действует; минута — и шкурка готова; мясо белки принадлежит собаки — это награда верному животному за дневной труд; немного нужно времени чтобы окончить дело, т. е. снять шкурки, расправить их и поднять для сушенья.

Такова жизнь, проводимая на промысли несколькими тысячами жителей этого края, и они счастливы, когда вознаграждаются труды их. Они весело беседуют вечером, сидя в зимовки перед пылающим огнем, о приключениях того дня, о следах других зверей, на которые напали они, а всего более об удачи и неудаче промысла; вспоминают своих домашних, терпеливо ждут дней возврата под родную кровлю. А как счастлив бывает зверолов, когда под меткой пулей его пищали падает куница, или лиса, особенно чернохребетная⁴ (такая добыча одна выкупает его от полугодовой, а иногда и от годовой повинности).

Торг пушным товаром производится здесь следующим образом: для покупки белки и рябчиков торговцы [57] отправляются или посылают приказчиков по всему уезду. Едучи вперед, они оставляют деньги в каждом селении, у зажиточных крестьян, для мелочного сбора товаров, а эти крестьяне заботятся о сборе. Промышленникам всегда нужны деньги, хлеб и преимущественно порох, свинец и ружья. Всеми этими предметами крестьяне-торговцы снабжают промышленников за ожидаемый товар, и, по возвращении их с промысла, получают свои капиталы шкурами белок, лисиц и других зверей, и рябчиками, разумеется, по невысокой цене; а потому этот домашний торг обращается всегда к выгоде крестьянина-торговца, который сбывает товар, необходимый промышленнику, и дешево приобретает его добычу.

При недостатки других средств, и это участие крестьян-банкиров полезно для края, потому что содействует безостановочному ходу промысла, доставляя возможность беднейшим жителям запасаться предметами первой необходимости для стрелка и зверолова. Цена на белку и рябчиков устанавливается смотря по успеху промысла и по мере требования. Когда рябчиков много, так что соберется тысяч до 70 пар и больше, то за пару платят от 7 до 10 к. с., когда же мало, то от 15 до 20 к. с. Цена за белку зависит часто от требований и цен, существующих на Нижегородской ярмарке. В самую дешевую пору белки продаются по 43 к. с., в самую дорогую — по 72 к. с. за десяток.

Пушный товар отправляется самими торговцами и через крестьян в Устьсысольск, куда в ноябре, к Георгиевской ярмарке, продолжающейся несколько дней, подвозят рябчиков и белок партиями крестьяне-торговцы и частью сами промышленники. Затем часть рябчиков отправляется в С.-Петербург и часть в Москву. Пушный товар с верховьев Вычегды и Печоры идет также [58] иногда значительными партиями в Чердынь, откуда крестьяне привозят на обмен соль и другие товары.

Жители берегов Вычегды занимаются и хлебопашеством. Прежде, когда позволено было свободно делать лесные подсеки для хлебопашества, хлеба в здешнем краю было так много, что рожь отправляли в Архангельск на нескольких барках; но такая система соединена с опасностью для лесов: подсеченные леса должно жечь и огонь, при ветре или невнимании крестьян, производит пожары, а потому этот обычай ограничен, и ныне хлеба у вычегодцев меньше. Часть его идет на продажу ижемцам, которые приезжают за ним зимою на оленях. Иногда же вычегодцы сами привозят хлеб к верховью Ижмы и весною по ней сплавляют к Ижемскому погосту.

Хлеб покупают таким же порядком как и рябчиков: торговцы дают местным крестьянам деньги для скупа хлеба по мелочи. Они задают деньги желающим продать хлеб, но редко по окончательной цене, какая будет весною; это хотя весьма неудобно для торговца по неопределительности цен, но так велось всегда, а потому трудно изменять обычай. Впрочем этот странный порядок торга стал ныне понемногу изменяться. Барки строюшиеся в верховьях рек, отправляются весною по течению и пристают у каждой деревни, где производилась закупка, принимают собранный в амбары хлеб и идут далее.

Барки с хлебом из Устьсысольского уезда доходят до Архангельска в конце мая, а иногда в начале июня; сплав от города продолжается от 10 до 25 дней, даже более, что зависит от сырой погоды и хорошей воды в Вычегде и Двине.

Рассмотрим теперь другие второстепенные промыслы зырян: рыболовство, сбор кедровых орехов, работы на заводах и оленеводство.

[59] Самая дорогая рыба Вычегды и Северной Двины — стерлядь. Замечательно, что эта рыба только с недавнего времени появилась в упомянутых реках. Она пришла сюда с Волги по двум каналам — Екатерининскому и Александра Виртембергского. Первый теперь закрыт и соединял некогда Ю. Кельтму, вп. в Каму, с С. Кельтмою, пр. Вычегды; а второй, как известно, соединяет р. Шексну, пр. Волги, с р. Паразовицей, вп. в оз. Кубенское, которое дает начало р. Сухоне.

Зыряне, прежде вовсе не знавшие стерляди, называли ее долгоносым, чертовым отродьем и бросали назад в воду, что еще более способствовало к ее размножению. Теперь же она начинает входить в число наиболее ловимой рыбы и верно будет одною из самых прибыльных отраслей промышленности.

Кроме осетра и стерляди, главнейшие рыбы, водящиеся в здешних реках и озерах, суть: семга, особенно вкусная в Печоре; разные сиги, корюшка, щуки, караси, налимы, окуни и ерши.

Рыбаки-зыряне ведут жизнь еще более уединенную, нежели охотники. Они отправляются на промысел или совершенно по одиночка или с одним работником; выходят весною, при первой возможности, и берут с собою соль, муку, крупу, рыболовные и охотничьи снаряды, кухонную посуду и плотничьи инструменты. Дом же оставляют на попечение жены. Там, где улов предполагается прибыльным, рыбак устраивает себе временной балаган, основывает в нем средоточие своей деятельности. Так как с ним нет никакой посуды, кроме кухонной, то он делает на месте боченки из сосновых и еловых досок и ивовых обручей; также приготовляет жерди для просушки рыбы; все это делается в свободное от рыболовства время.

В начале весны всего более ловится щука, которую [60] вялят, распластывая со спины, расправляя поперечными палочками и укладывая на солнце рядами. Затем начинают попадаться сиги. Эти рыбу по величине сортируют и солят. Из рыбьих внутренностей вываривают жир. Вся добыча, по мере изготовления, складывается в балагане. Опаснейший хищник для рыбака — медведь, который иногда забирается в самый балаган или избу, проломив дыру в крыше, и тогда он поедает всю рыбу. Рыбак беспрестанно на воздухе: разъезжает по реке от одного места до другого, ночует большею частью под открытым небом, и только изредка возвращается в избу, находящуюся при балаганах, где напекает себе хлеба, парится в бане и потом снова обращается к своим занятиям. Охота с ружьем и ловля выдр капканами составляют для него дела побочные, которыми он впрочем не пренебрегает. Такая суровая деятельная жизнь сделала из уральского рыбака необычайно крепкого и здорового человека. Все лето проводит он вдали от дома и только перед осенью с добычею своею возвращается вниз по течению реки. Для этого он строит себе плот, на который нагружает плоды четырехмесячных трудов своих. В счастливое лето выручка одинокого рыбака равняется 60 или 70 руб. сер.

Кедровые деревья, величаво поднимающиеся среди леса, составляют также довольно важный предмет дохода окрестных жителей. К несчастно, они с каждым годом значительно уменьшаются; причиною тому варварский способ добывания кедровых орехов. Собирание кедровых орехов производится обыкновенно осенью. Промышленник снаряжается как на охоту и отправляется в лес с топором. Найдя кедр, обильный шишками, он его срубает и обирает дочиста; тут же как можно тщательнее прячет свой сбор и идет искать новой жертвы. Кроме белок, которые непременно истребляют запас [61] кедровых орехов, если найдут его, особенно опасна в этом отношении кедровка, небольшая птица, которая питается ими. Если она нападает на ореховый склад, то с необыкновенною быстротой перетаскивает его в свою запасную кладовую. В таких кладовых нередко находили до пуда орехов. На возвратном пути промышленники вычищают орехи из шишек. В хороший год один человек — деятельный и старательный — набирает от 8 до 10 пудов.

Недостаток работ во время неудачных промыслов и неурожая хлеба, нередко приводит вычегодцев в крайне стеснительное положенье. А потому крестьяне многих волостей ходят для рубки дров в кажимские железные заводы, в расстоянии часто около 300 верст. Скудная плата едва вознаграждает эту трудную работу, сопряженную с дальним переходом.

В последнее время между зырянами, особенно ижемскими, стало развиваться оленеводство. Вот что Гофман говорит об ижемцах: “Бойкий ум, вместе с расчетливостью, равнодушие к опасности, трудностям, и неимоверное стремление к корысти тотчас проявляются в речах ижемца. Орлиный нос его, атлетические члены, смелый взгляд, верная походка бросаются в глаза и тотчас напоминают о разности происхождения ижемских и печорских зырян. С помощью своей бойкости и благоразумия, ижемцы извлекают из полярной тундры такие плоды, каких никто не мог ожидать до их прибытия. Постоянная твердость в надзоре за стадами и искусное обхождение с ними, также как умение ими пользоваться, достойно удивления. В ясную погоду и днем зырянин вверяет присмотр за стадом пастуху-самоеду; но в туман, дождь или метель, он бодрствует при нем лично, день и ночь на запряженных нартах со своими собаками; смело отгоняет волков, и как бы далеко не отошли олени [62] от чума, он непременно их отыщет и пригонит назад. С особою заботливостью он ухаживает за молодыми оленями, и потому стадо его быстро размножается. Так как главная ценность оленя заключается в шкуре, а шкура делается годною к выделке только осенью, то ижемцы в продолжение лета питаются рыбою, дичью и т. д. оленей же убивают только в самых важных случаях. Когда же, в конце сентября начинаются зимние морозы, хозяин бьет нисколько сот и даже более тысячи оленей, смотря по величине стада. Мясо частью солится в прок, частью отвозится за Урал на берега Оби, где за каждую тушу он выручает до двух рублей сер. На эти деньги хозяин покупает: осетров, доставляемых в Архангельск и Петербург; пушной товар идущий в Ирбит и Нижний Новгород; муку сплавляемую по Печоре, и другие товары, служащие для мены с кочующими племенами, что доставляет ему огромные выгоды. Из оленьих шкур делает ижемец меховое платье и обувь, или выделывает замшу, которую сбывает в Нижний или Москву, получая за шкуру, от полутора до двух рублей сер. Таким образом, во время убитый олень доставляет Ижемцу до 4 р. с, не считая прибыли от оборота этих денег. Есть зыряне владеющие стадом в шесть или семь тысяч голов. Из такого стада ежегодно позволяется убивать тысячи полторы, следовательно доход равняется 6,000 р. с, без малейших издержек, кроме личных забот и трудов. Так как зырянин проживает не более 500 р. с. в год, то немудрено, что есть ижемцы, владеющие капиталами от 30 до 50 тысяч р. с. и распространяющее богатство по всему приходу. Никакое торговое или промышленное предприятие не чуждо ижемцу: его предприимчивость и настойчивость так сильны, что даже неудача не способна сбить его с избранного пути, лишь бы он был убежден в пользе предпринятого дела.”

[63] Словом из всего, что мы почерпнули из разных источников об этом народе, можно заключить, что ему предназначено занять видное место между многочисленными племенами Российской империи.

Примечание. — Главным источником для ст. “Зыряне” послужил дневник Латкина, напеч. в Зап. Рус. Геогр. Общ. 1853 г. кн. VII и в том же году, напеч. отдельно под заглавием: “Дневник во время путешествия на Печору в 1840 и 1843 г. С.-Пб.” Кроме того для большей полноты в статью вошли некоторые подробности о принятии зырянами христианской религии Филарета (История Русской Церкви изд. в Москве в 1850 г.), об оленеводстве ижемцев ст. Рус. Вест. за 1857 г. III. (Северо-Уральский край — Бекетова), о гостеприимстве и набожности зырян Максимова. (Год на Севере. II т.)

“Василий Николаевич Латкин, два раза предпринимал путешествие в Печерский край в 1840 и в 1843 году. Цель поездки — исследовать и описать Печерский край и если возможно учредить компанию, чтобы с помощью капиталов развить там промышленность, воспользоваться природными богатствами края, до сих пор как будто забытыми и не приносящими ни какой пользы⁵. Заметки В. П. Латкина весьма любопытны: они сливаются с его личными впечатлениями и путевыми заметками.” Форма дневника не позволила нам взять из весьма серьезных и дельных заметок Латкина ни одного отрывка целиком: в таком случай мы вошли бы в повторения. По этому мы из нескольких отрывков, где говорится о зырянах, скомбинировали отдельную статью, не изменяя слов Латкина, и дополнили сведениями из упомянутых выше источников.

<<< к оглавлению | следующа глава >>>

© OCR Игнатенко Татьяна, 2013

© HTML Воинов Игорь, 2013