Альберт Иоган Фелдтриль

ПОСОЛЬСТВО А. БУРХА И И. ФАН ФЕЛТДРИЛЯ

К ЦАРЮ МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧУ

в 1630 и 1631 гг.

Глава I.

Ласково приняв англичан, прибывших в 1553 г. к устью Сев. Двины, царь Иоанн IV Васильевич тем не менее мечтал о новых путях для сближения с западною Европою, причем в числе мест, с которыми царь хотел завязать сношения был и нидерландский город Антверпен. Когда в феврале 1557 г. в Москву прибыли шведские послы Стен Эриксон и Лаврентий Петри, для мирных переговоров, то вполне независимо от этого вопроса царь поручил им передать королю, что для русских гостей и купцов желательно иметь в торговых делах “волю”, т.е. чтобы тем из них, которые через Швецию пожелают идти в Любек, Антверпен, Испанию, Англию и Францию, “была воля и береженье, и корабли бы им были готовы”. 1 Далее царь требовал для иностранных послов, торговцев и “служилых людей”, отправляющихся к нему на службу, свободного проезда через Швецию в Россию. Взамен того царь готов не только разрешить шведским торговым людям торговать в Новгороде, Москве, Казани и Астрахани, но и открыть им дорогу через Россию в Индию и Китай. [XIV]

Шведское правительство не отозвалось на это предложение царя, не отправило в Москву для переговоров об этом вопросе послов, и желание царя, чтобы “на обе стороны простор был”, исполнилось помимо Швеции только после взятия Нарвы в 1558 г.. Царь сознавал все значение этого успеха и понял, что приобретение этой гавани даст ему возможность упрочиться у моря и посредством торговли и сближения с Западом, независимо от Швеции и Ливонии, доставить своему государству те технические усовершенствования, о которых он мечтал. Мероприятия царя для развития торговли новой гавани имели последствием быстрый рост Нарвы и привлекли сюда иноземных [XV] торговцев. В числе их с самого начала находились и нидерландцы. 3 Не имея возможности касаться здесь интересного, но в то же время и сложного вопроса о нарвском плавании за время русского владычества, мы ограничимся лишь указанием на некоторые современные русские документы, относящиеся к плаванию нидерландцев в Нарву и к торговому соперничеству гор. Ревеля с новой русской гаванью.

Занятие Нарвы русскими и начавшееся вслед затем плавание иностранцев в эту гавань нанесли сильный удар торговле Ревеля. Русская торговля теперь, конечно, менее нуждалась для своих сношений с западом в посредничестве ревельцев. “В то время”, повествует летописец Руссов, “в городе Ревеле было грустно и несчастие безконечное и безмерное. С прискорбием собирались ревельские торговцы и граждане в Розенгартене и на городской стене и с болью в сердце смотрели на корабли, проезжавшие мимо Ревеля и направлявшиеся в Нарву”. Желая подорвать нарвскую торговлю, ревельские каперы захватывали и задерживали корабли, направлявшиеся в Нарву. Московским воеводам нередко приходилось обращаться к ревельскому рату с жалобами на убытки, причиненные ревельскими каперами “нарвским немцам”. Некоторые из этих отписок воевод, сохранившиеся в ревельском городском архиве, свидетельствуют о том, что и нидерландские купцы много терпели от каперов. Так, 26-го октября 1565 г. воевода Ф.И.Чулков обращается к бургомистрам Ревеля с требованием, чтобы нарвские корабли пропускались на запад для торговли: нарвские немцы били ему челом, что они из Нарвы посылают за море четыре корабля с товарами голландских и гамбургоких немцев, но не решаются отправить [XVI] корабли, узнав, что ревельцы “стоят заставою на море и хотят дей на те их корабли приходити и товары их грабити.” Далее, 24-го декабря 1566 г., воевода Г.И.Заболоцкий обращается к ревельским бургомистрам по жалобе немчина Андрея Иванова Вита на задержание в Ревеле товара. Вит бил челом воеводе, что в июле месяце 1565 г. шел в Нарву из Голландской земли корабль, на котором был товар его собственный и товарища его, Тимофея Сегебода; корабль этот ревельцы взяли на море и отправили вместе со всеми товарами в Ревель. Тот же воевода пишет 17-го декабря 1567 г. из Нарвы бургомистрам Ревеля по жалобе нарвского ратмана Захарья Дедина и полатников Михайла Кромышева и Ивана Крючмана на то, что люди шведского воеводы Клауса Курселя задержали и отвели под Ревель корабли антверпенского шкипера Армана Дрягера и голландского шкипера Иоакима Грота, шедшие с их товарами из Нарвы за море. Новую жалобу Дедина и Крючмана мы встречаем в следующем году. В отписке от 11-го сентября ревельским бургомистрам, воеводы, князь И.А.Звенигородский и князь Г.В.Путятин, просят о возвращении товара Дедина и Крючмана, отпущенного ими из Нарвы в августе 1568 г. на кораблях голландского шкипера Брейра Левикена, который был отнят и свезен в Ревель английским немчином Юрием, грабящим на море по приказу шведского воеводы Клауса Курселя. 9 9-го февр. 1569 г. князь И.А.Звенигородский снова обращается в Ревель с требованием о возвращении нарвскому жильцу немчину Клаушу Винкину товара, посланного им в 1565 г. из Нарвы за море, в Антверпен, и отнятого у него целиком на море ревельским жильцом Арнем Регером. Корабли, шедшие из Нарвы, подвергались нападениям не только в открытом море, но даже и в самой гавани гор. [XVII] Ревеля. Так, нарвский наместник князь И.А.Звенигородский пишет 16-го октября 1568 г. бургомистрам Ревеля, по челобитью вышеупомянутого Михаила Кромышева, чтобы они возвратили последнему товар, посланный им в июле 1568 г. из Нарвы на голландском корабле и отнятый у него ревельцами с корабля, стоявшего в Ревельской пристани.

Достоин внимания тот факт, что царь Иоанн IV в то время, когда нидерландцы еще не утвердились в устье Сев. Двины, два раза приобретал из Антверпена различные предметы для своего обихода. Так, еще до 1566 г. ездил в Антверпен, по поручению царя, купец Степан Твердиков; в апреле же 1567 г. царь посылал туда же “к бурмистрам и к ратманам с своею бологодетью от своей казны” своего гостя Ивана Афанасьева и купца Тимофея Смывалова. Сохранился еще интересный документ, свидетельствующий о том, что около этого же времени, т.е. в период, когда русский человек без повеления царя не отправлялся за границу, один русский торговец совершил поездку в Нидерланды, и именно в Амстердам, кажется, по частным делам. Документ этот, хранящийся в Ревельском городском архиве, представляет из себя “грамотку торговых людей Петра Павлова сына и Дмитрия Кондратьева сына”, посланную ими 25-го марта 1566 г. из Копенгагена в Ивангород своему хозяину о разных торговых делах и, между [XVIII] прочим, о том, что “Петр съехал к Астрадаму с Ындриком Соловьевым, со старого торгу”. 14

Недолго царю суждено было владеть Нарвою: в 1581 г. город сдался шведам. Потеря этой гавани не могла однакоже оказать значительного влияния на сношения нидерландцев с Московским государством; еще до падения Нарвы торговая монополия англичан на севере России оказалась непрочной, и приблизительно через четверть века после первого прибытия англичан, нидерландцам удалось проникнуть в устье Сев. Двины. Не сразу они достигли этого успеха; терпеливо и медленно, шаг за шагом, они приближались к этой цели, прокладывая себе дорогу вдоль Мурманского берега Лапландии.

На основании данных, имеющихся в дневнике англичанина Стефена Борро, веденном им во время плавания, совершенного в 1557 г. из Холмогор в Вардегус, в нашей исторической литературе встречается указание на то, что нидерландские корабли уже в то время ходили к отдаленным северным окраинам Московского государства для торговли с русскими, лопарями и корелами. Борро передает, что, когда он 30-го июля вошел в залив к западу от мыса Кегорского, т.е., должно быть, в залив Вайдо на северо-западной оконечности полуострова Рыбачьего, то он встретил здесь баржу из Дронтгейма и три или четыре норвежских судна. Когда он сошел на берег, продолжает Борро, то прежде всего увидел некоторых “dutchmen”, среди которых находился и сын бургомистра гор.Дронтгейма. Борро затем был свидетелем менового торга между “dutchmen” и туземцами, и сын бургомистра Дронтгейма сообщил ему, что он намерен идти с грузом трески в [XIX] Амстердам. — Нa наш взгляд этих показаний Стефена Борро не достаточно, чтобы, на основании их, говорить о сношениях нидерландцев с русским севером. Борро, во-первых, упоминает не о нидерландских, а только о норвежских кораблях, и, во-вторых, в рассматриваемое нами время у англичан слово “dutchmen” обозначало не только нидерландцев, но и немцев; поэтому мы думаем, что вопрос о том, кто были упоминаемые здесь “dutchmen”, должен остаться открытым. Сообщение сына дронтгеймского бургомистра о предполагаемой им поездке с приобретенной здесь треской в Амстердам, дает лишь право говорить о торговых сношениях норвежцев с Нидерландами. Показанию С.Борро, что виденные им корабли были норвежские, вполне соответствует свидетельство нидерландца Симона фон Салингена, утверждающего, что первый нидерландский корабль пристал к берегу Лапландии в 1564 г. у датской крепости Вардегус, и что, начиная с следующего 1565 г., нидерландские корабли стали уже посещать Печенгскую губу, а затем и Кольскую и другия гавани Мурманского и Терского берегов русской Лапландии. Салинген приехал в Печенгскую губу в 1566 г., т.е. на второй год после первого приезда нидерландцев в Вардегус, и, с этого времени, путешествовал с торговыми целями в течение нескольких лет по Финмаркену и русской Лапландии. Таким образом, он был очевидцем возникновения торговых сношений русской Лапландии с Нидерландами и, по его словам, инициаторами этого дела были нидерландец Винтеркониг и преподобный Трифон с монахами основанного им в 1532 г. Печенгского монастыря. [XX]

В то время, рассказывает Салинген, когда в Вардегусе фогтом был Эрик Мунк (т.е. в 1562-1564 гг.), туда приходили для торговли Трифон и монахи с рыбою, рыбьим жиром и другим сырьем, добытыми ими в течение зимы и лета; в Вардегус же приходили суда исключительно из Бергена и Дронтгейма. У Эрика Мунка служил молодой человек Филипп Винтеркониг, нидерландец, родом из Олтьенсплаат в Зеландии. Отчасти по своей воле, а отчасти по необходимости, замечает Салинген, этот молодой человек оставил службу у Эрика Мунка и поехал в Антверпен. Здесь он вошел в компанию с двумя торговцами, Яном фон Рейде и Корнелиусом де Мейером Симонсоном из Мехельна, предполагая ежегодно отправлять один корабль в Берген и Вардегус. Корабль этот назывался “Бергенский лебедь” (der Schwan von Bergen), и шкипером на нем был Гердт Янсен Нус. В 1564 г. Винтеркониг в первый раз пришел из Антверпена в Вардегус на корабле, который назывался “Latinische Barck” и на котором шкипером был Иоган де Фишер. Винтеркониг надеялся, что Эрик Мунк все еще состоит там фогтом. Оказалось, однакоже, что в Вардегус был [XXI] назначен уже новый фогт, Яков Гансен, который конфисковал судно и груз, а Филиппа Винтерконига, его шкипера и штурмана посадил в тюрьму, обвиняя их в нарушении привилегий Бергенской конторы и угрожая им смертной казнью; но заключенные скоро были освобождены из тюрьмы, благодаря следующему счастливому для них случаю. В этом году был весьма большой улов рыбы, и у лопарей, и у Печенгских монахов скопилось такое количество рыбы, что недоставало судов для отправки ее в Берген. Поэтому Яков Гансен обещал Винтерконигу и его экипажу освободить их от наказания, если они отвезут его самого, рыбу и тресковый жир, принадлежащие ему и датской казне, в Берген и дадут клятву никогда более не приезжать в Вардегус и не нарушать торговых привилегий городов Бергена и Дронтгейма. Винтеркониг на это согласился; его освободили, и он ушел с грузом фогта и датской казны в Берген, где его шкиперу даже заплатили за провоз рыбы. До его отъезда из Вардегуса Печенгские монахи, которым торговля с Винтерконигом была, очевидно, выгодна, успели однакоже заключить с ним особое соглашение. Узнав, что он поклялся никогда более не приезжать в Вардегус, они предложили ему придти на следующий год к ним в Печенгскую губу и обещали приготовить к его приезду весь улов рыбы, добытый ими тресковый жир и другое сырье.

В следующем 1565 г. товарищи Винтерконига постарались расширить свое дело и с этою целью вошли в компанию с другими купцами, а именно, с Иоганом де Герре, Филипсом Даузи в Антверпене, с бургомистром города Энкгейзена Иоганом Вестерманом и его сыном Вильгельмом Вестерманом. Товарщество называлось теперь “Иоган де Рейде, Корнелиус де Мейер Симонсон, де Герре и К°”. Затем оно обратилось за утверждением к нидерландскому правительству и получило грамоту, за подписью и большою печатью верховного правителя Нидерландов, Филиппа II, на латинском, французском и немецком языках. В этой грамоте им разрешалось плавание в северные страны и гавани до Московии, [XXII] и заключалась просьба ко всем государям об оказании помощи компании доставкой ей, в случае надобности, кораблей, лошадей, штурманов и матросов, за соответствующую плату. Своим торговым агентом компания назначила Филиппа Винтерконига и отправила его на корабле, снабженном даже пушками, в Печенгскую губу. В Вардегусе он должен был нанять штурмана, который мог бы указать ему дорогу до монастыря. Не смотря на противодействие фогта Якова Гансена, он выполнил данное ему поручение.

В Печенгской губе Винтеркониг нагрузил корабль рыбою, тресковым жиром и другими товарами и отправил его в Антверпен на имя своей компании, прося выслать ему из Нидерландов еще товаров, а сам с тремя спутниками из своего экипижа остался у монахов. Там он нанял русскую ладью с 13-ю человеками экипажа и нагрузил ее оставшимися у него товарами, имея намерение отправиться в Белое море в губу св.Николая, а оттуда в Москву. Однако, ему не удалось докончить это путешествие. Начало плавания было благополучно, но к востоку от острова Кильдина, у мыса Териберского, противный ветер заставил его войти в бухту и стать на якорь. В это время случайно пришла сюда еще одна русская ладья с русскими же товарами, хозяин которых предложил Винтерконигу свой небольшой груз, и торг состоялся. Торговля была, очевидно, меновая. Русские, увидев драгоценные товары нидерландца, так прельстились ими, что решили завладеть этими вещами силою: ночью, когда все спали, они забрались на ладью Винтерконига и перерезали весь экипаж. Тяжело раненый Винтеркониг бежал на берег и пытался спрятаться за деревом, но разбойники отыскали его и убили стрелой. Разграбив ладью, злодеи начали хоронить убитых ими людей, но в это время заметили какое-то приближающееся судно и поторопились сесть в свою ладью и скрыться. Второпях убийцам не удалось забрать с собою всех товаров; они оставили на берегу 4 бочки вина, несколько кусков сукна и еще кое-какие товары. [XXIII] Антверпенская компания, между тем, не знала об убийстве Винтерконига и, по приходе в Антверпен посланного им корабля, отправила еще два с товаром, заказанным им, которые и пришли в Печенгскую губу осенью. Монахи к этому времени уже узнали о смерти Винтерконига и отправили один из этих кораблей в Антверпен, чтобы известить компанию о печальной судьбе ее агента; второй корабль, на котором находился Корнелиус де Мейер, ушел в Колу на зимовье. Когда корабль пристал к берегу, то нидерландцы увидели, что тамошнее селение состояло не более, как из трех домов, жители которых, заметя корабль, убежали в лес, где и скрывались в течение нескольких дней, пока монах-штурман из Печенгского монастыря, находившийся на корабле Де Мейера, не отыскал их и не успокоил, убедив в миролюбивых намерениях прибывших. Из Колы Де Мейер отправился в Москву ходатайствовать о расследовании дела об убийстве Винтерконига и его матросов.

На следующий 1566 год антверпенская компания, надеясь наверстать потерянное, отправила в Печенгскую губу и Колу в качестве торгового агента Симона фон Салингена, бывшего до тех пор бухгалтером компании, с двумя кораблями. Салинген прибыл весною в Печенгскую губу и привел сюда также и судно, оставленное Мейером в Кольском заливе. Все три корабля он нагрузил частью в Печенгской губе, а частью в Вайдо-губе на Рыбачьем полуострове (в Кьерваге) рыбою, тресковым жиром, семгой и другими товарами и отправил их в Нидерланды; затем он зафрахтовал у монахов две ладьи, нагрузил их оставшимся у него товаром и отправился в Колу, предполагая зимой предпринимать торговые поездки внутрь страны. Вскоре после его приезда в Колу, туда возвратился К. де Мейер из своей московской поездки. Оказалось, что его задержали в Новгороде под тем предлогом, что в утвердительной грамоте компании (Octroye) не был написан, как следует, великокняжеский титул. К. де Мейер узнал, что английская компания, торгующая в России, и доброжелатели [XXIV] убийц подкупили новгородские власти (Oberiste), чтобы оне не пропускали Мейера; компания опасалась соперничества нидерландских купцов, покровители же преступников старались устроить дело так, чтобы царь не узнал об убийстве. Салинген и Мейер решили после этого совместно предпринять поездку в Москву. Они переоделись в русское платье, наняли русских людей и лодку и через Кандалакшу, Кереть, Кемь, Суму, Онегу и Каргополь отправились в Москву. Здесь они отыскали гостя Степана Твердикова, с которым познакомились, когда он был в Антверпене по поручению великого князя. Они прибыли, однако, в Москву в то время, когда уже началась эпоха казней, и Твердиков посоветовал им не добиваться аудиенции у великого князя, так как они явились в Москву без разрешения, тайком и переодетые в русское платье. Поэтому, они оставили Москву и поехали в Новгород, откуда Мейер отправился в Нарву; Салинген же, оставшись в Новгороде, начал там торговать бывшими у него жемчугом и драгоценностями и предложил местным торговцам приехать с воском и шкурами в Суму. Затем он поспешил в Колу, чтобы, забрав оттуда оставленные товары, сукна и пряности, опять встретиться с новгородскими купцами, что и было им достигнуто. Таким образом, Салинген предпринимал торговые поездки по Корелии, Лапландии и России в течение 1566 и 1567 годов до весны 1568 г., причем торговля велась главным образом в деревушках. В 1565 г., когда первые нидерландские корабли пришли в Печенгскую губу, в монастыре преп. Трифона жило не более 20 иноков и 30 послушников; благодаря же тому, что нидерландцы стали приезжать ежегодно, туда начало стекаться много народа с товарами, и приходили люди даже из Холмогор и Каргополя. Благосостояние монастыря вследствие этого возростало, число братии увеличивалось, а вместе с тем обстраивался и монастырь. Когда в 1572 г. Салинген со своим кораблем снова зимовал у монастыря, иноков было уже 50 человек, а послушников и рабочих более 200. Монахи производили тогда лов рыбы от Вайдо-губы до Варенгской [XXV] губы. Но русские приказные люди, посетившие в 1573 г. Лапландию, для исследования вопроса о границе, решили что земля за Пазрекою принадлежит уже Норвегии. Что касается Колы, то это селение, состоявшее в 1565 г. только из трех домиков, постепенно расширилось, благодаря торговым сношениям. Салинген приезжал сюда, как мы видели, в 1566 г. с двумя кораблями. В следующем году пришел туда шкипер, который в 1566 г. служил в антверпенской компании, а теперь составил особое товарищество. Через два года, т.е. в 1569 г., приехали в Колу нидерландские торговцы из Энкгейзена и Бергена на Зоме. Наняв к себе на службу матросов антверпенской компании, знавших путь к Лапландскому берегу, они назначили их шкиперами. В 1570 г. туда приходили корабли из разных мест, а также из Энкгейзена. На последних находились итальянские ремесленники и мастера, которые отправились на Соловки, а оттуда через Онегу в Москву. В этом же году Салинген и Мартин Клаусен из Энкгейзена ездили в первый раз на Соловки, а оттуда на о.Кузов и в Суму. С каждым годом, замечает Салинген, собиралось [XXVI] сюда, в эти северные страны, все больше и больше народу, приезжало все больше кораблей, товары поднимались в цене и нидерландцы принимали деятельное участие в этой торговле. Англичанин Джемс Эльдей, в письме своем о торговле в Лапландии, посланном в 1575 г. М.Локку, агенту английско-московской компании в Лондоне, советует своим соотечественникам обратить особое внимание на торговлю с русскими в Коле и постараться вытеснить оттуда голландцев и брабантцев. Неизвестный английский автор наставлений для английских купцов, писавший в 1578 г., считает не лишним предложить своим соотечественникам средства, при помощи которых можно было бы в течение двух или трех лет заставить нидерландцев прекратить торговлю с Колою. 25 До 1582 г. в Коле не было воеводы; сборщики податей в Лапландии жили обыкновенно в Кандалакше. Первый воевода, Аверкий Иванович, приехал в Колу в 1582 г. и построил для торговли с норвежцами двор с весами, а второй воевода, Максак Федорович Судимантов, поставил в 1583 г. острог.

Симон фон Салинген занимал, как выше сказано, до 1566 г. должность бухгалтера антверпенской торговой компании; он был, следовательно, человеком [XXVII] грамотным и, судя по содержанию его отчета о Лапдандии, до известной степени даже и образованным и, во всяком случае, очень наблюдательным. Во время своих торговых поездок по Корелии и Лапландии в 1566 и 1567 гг. он не только сносился с торговцами, но заводил знакомства и даже дружился с прочими жителями и священниками селений и деревень, пировал с ними и, кажется, пользовался их доверием, так как они часто обращались к нему за советами. Его новые приятели делились с ним своими сведениями о родной старине и рассказывали ему, между прочим, о жизни и деятельности соловецких чудотворцев, преп. Савватия и Зосимы. С преп. Трифоном он был знаком лично и узнал от него подробную историю его жизни. Салинген владел русским языком. Впоследствии он оставил свои торговые дела и перешел на датскую службу. Случилось это, кажется, в конце 1582 г. или в 1583 г., ибо в грамоте, посланной в июле 1582 г. датскому королю Фредерику II, царь Иоанн IV жалуется между прочим и на то, что датчане “разбойным обычаем” захватили и судно Салингена, а 7-го января 1584 г. последний был уже в Оргусе и переводил русские документы для датского правительства. При каких обстоятельствах произошла эта перемена в его жизни—неизвестно; но при его знакомстве с Лапландией, при его знании голландского, русского и немецкого языков, он мог оказатъся весьма полезным человеком для датского правительства, как раз тогда занятого решением вопроса о разграничении Норвегии и Лапландии. В 1584 г. Салинген сопровождал датского капитана Томаса Нормана де Лановета и Лаврентия Круса, посланных в Колу, чтобы “собрать дань и десятину с русских, корел, лопарей, монастырей, деревень и всех подданных Лапландии”, и во время этой поездки исполнял должность секретаря и переводчика. Отчет Т.Нормана, Л.Круса и Салингена [XXVIII] об их посольстве в Лапландию составлен, вероятно, последним. Сохранилась далее записка Салингена, составленная, кажется, в конце 1585 г., в которой он разбирает грамоту царя Федора Иоанновича к королю датскому Фредерику II от августа 1585 г.; в этой грамоте царь доказывает свои права на Печенгский монастырь и на те лопские волости, которыми он владеет. Так как записка Салингена, в которой оспариваются доводы царской грамоты, по содержанию сходна с ответною грамотою короля к царю, то можно предположить, что именно эта записка служила материалом при составлении ответа короля. Таким образом, Салинген является как бы экспертом в споре о Лапландской земле, и его услуги, оказанные в этом деле датскому правительству, очевидно ценились. Вместе с фогтами Дронтгейма и Вардегуса, X.Фрисом и Л.Крусом, и с капитаном Норманом его назначили 27-го мая 1586 г. коммиссаром в Лапландию, а через два года, в мае 1588 г., правительство посылало его одного в Лапландию с поручением посетить тамошния гавани, осведомиться, кто из иностранцев туда ходит и т.п. В 1591 г. Салинген составил свой ценный отчет о Лапландии, озаглавленный: “Bericht wegen der Landschaft Lappia, wie die Anno 62, 63, 64 und 65 auzs Niederlandt ist besiegelt worden und wie Simon von Salingen zu seiner Ankunft die land gebawet und in ihrer Gestalt gefunden”, и напечатанный в VII-м томе сборника Бюшинга. Мы не имеем точных сведений о том, что именно побудило Салингена составить этот отчет, но, несомненно, он находится в связи с его деятельностью в качестве датского коммиссара [XXIX] по вопросу о разграничении Лапландии. Отчет отличается объективностью, и те данные, которые можно проверить по отечественным источникам, напр. о преп. Трифоне или о Печенгском монастыре, вполне достоверны. Салинген оказывается добросовестным повествователем, хотя и не упускает случая, упомянуть о правах Дании на Лапландию: он уверяет напр., что один из его русских знакомых в Кандалакше, Teodor Zidenowa, утверждал, что Лапландия принадлежала прежде Норвегии.

После 1591 г. Салинген еще два раза посетил Лапландию, а именно в 1595 г., вместе с датскими послами Лунге, Гюльденстерном и Крусом, как член этого посольства, отправленного в Колу для размежевания Лопской земли, и, наконец, в 1598 г.. На этот раз он, вероятно, совершил поездку один, без товарищей, с поручением сделать в Лапландии свои наблюдения, осведомиться о границах и убедить местных жителей остаться верными королю датскому. Отчет, представленный им об этой поездке, в виде письма, датскому государственному канцлеру, сохранился.

В 1601 г. он приезжал в Москву, в качестве посла короля датского Христиана IV, вместе с Эске Брокком и Карлом Брюске. Своей цели, т.е. уступки царем Дании всей Лопской земли, послы не достигли и уехали из Москвы 16-го февраля 1602 г. К 1601 г. относится и географическая карта, составленная Салингеном по поручению короля Христиана IV, которая обнимает [XXX] северную Скандинавию, Лапландию и Финландию и хранится в Государственном архиве в Стокгольме. О дальнейшей его судьбе данных пока не имеется. Он, как видно из его отчета 1591 г., деятельно вел завязавшиеся сношения с Лапландией и Корельским и Поморским берегами Белого моря до устья реки Онеги; но в источниках не сохранилось решительно никаких известий о том, чтобы он в течение своей коммерческой деятельности проник до устьев Сев. Двины, т.е. в удел английской компании, и вероятнее всего, что это ему не удалось. Дорогу к устьям Сев. Двины показал своим соотечественникам нидерландец Оливер Брюнель, человек, принадлежавший к самым интересным и замечательным типам предприимчивых иностранных торговцев-путешественников по России.

Оливер Брюнель родился в Брюсселе, , вероятно, в сороковых годах XVI в. Еще молодым человеком, [XXXI] приехал он на Лапландский берег, должно быть, на одном из первых нидерландских кораблей. Из Колы он был послан на русской ладье в Холмогоры, для изучения русcкого языка. Слова “он был поcлан” (wert gesonden) [XXXII] дают основание предполагать, что Брюнель состоял приказчиком у одного из нидерландских купцов, торговавших с Лапландиею, и, по поручению своего хозяина, предпринял эту поездку; но ему не удалось совершить ее как он желал. После прибытия Брюнеля на Двину, англичане сделали на него донос, обвиняя его в шпионстве, и, вследствие этого, он был отправлен в Москву. Не имея никакого заступничества, он был приговорен к тюремному заключению в Ярославле, где ему пришлось просидеть несколько лет, пока он не был освобожден и [XXXIII] выпущен на свободу, благодаря ходатайству зажиточных Солвычегодских купцов Строгановых у самого царя. В источниках не говорится, в каком году это было, но мы едва-ли слишком ошибемся, предположив, что Брюнеля освободили около 1570 г. После этого он поступил на службу к своим благодетелям Строгановым и через несколько лет, вместе с двумя их родственниками, был послан в Нидерланды с мехами и другими товарами. Брюнель и его спутники, снабженные государевыми проезжими грамотами, отправились в Колу, сели там со своим грузом на нидерландский корабль и поехали в Дордрехт. Здесь они сбыли часть своего товара, оставшийся же продали в Антверпене и Париже, а на следующее лето возвратились опять морем в Колу.

Торговые путешествия Брюнеля в Нидерланды через Колу, предпринимаемые по поручению Строгановых, повторялись несколько раз до 1577 г.; в этом же году он возвратился в Россию сухим путем с Яном фан де Валле. Последний был фактором миддельбургского купца Гиллиса фан Эйхеленберга, по прозванию Гофмана, и явился с Брюнелем в Россию в качестве разведчика. Результаты были, должно быть, благоприятны, так как Ян фан де Валле находился сам на судне своего хозяина Гиллиса Гофмана, которое, вероятно, в следующем (1578) году вышло из Флиссингенской гавани и, под управлением штурмана Яна Якобсона Метте-Липпен из Алькмара, благополучно прибыло в устье Сев. Двины. Вслед за этим судном прибыли туда же и другие нидерландские корабли, управляемые капитанами Эвертом и Адрианом [XXXIV] Крейтами, и с этого времени Двинская пристань перестала быть исключительным достоянием англичан.

Еще в 1847 г. академик Гамель указал на неточность в нашей исторической литературе, которая заключается в том, что “Голландские и Брабанские земли корабли” приходили, будто бы, к устью Сев. Двины уже в 1555 г., т.е. на второй год после первого приезда Ченслера. Не смотря на то, ошибка эта повторяется еще у новейших писателей, а между тем показания Вассенара о первом приезде нидерландских кораблей к устью Сев. Двины в конце семидесятых годов XVI века [XXXV] подтверждаются некоторыми современными этому событию источниками, и послы республики Соединенных Нидерландов А.Бурх и И. фан Фелтдриль ходатайствовали в 1631 г. в Москве о жалованной грамоте для племянника Гиллиса Гофмана, указывая при этом на то, что дядя [XXXVI] просителя, первый из всех нидерландцев, открыл морской путь к устью Сев. Двины из Нидерландской земли. 48 Трудно сказать, насколько Брюнель был инициатором приезда Яна фан де Валле в Россию; убедил-ли он своего соотечественника приехать в Россию, уступил-ли он просьбе последнего взять его с собой — это вопросы, которые остаются открытыми. Несомненно только то, что Де Валле свои первые шаги в России делал под руководством Брюнеля. Последний, вскоре после приезда Де Валле в Россию, прекратил пока свои поездки в Нидерланды и обратил свое внимание на дальний восток. Он продолжал служить у Строгановых и, по их поручению, ездил раз за Урал к Оби; вторую поездку туда же он совершил водою вниз по Печоре, а оттуда морем на восток. Совершив в период времени от 1577 до 1580 г. эти путешествия и познакомившись с крайним севером России и Сибири, он решился взяться [XXXVII] за осуществление вожделенной цели, к которой до тех пор безуспешно стремились англичане, т.е. за отыскание северного морского пути в Китай, чтобы завязать торговые сношения с китайцами.

В феврале 1581 г., проездом в Нидерланды, Брюнель явился в гор.Аренсбург на острове Эзеле к жившему там Иоганнесу Балаку, изложил ему подробно свои смелые проекты и получил от него рекомендательное письмо к знаменитому космографу Герарду Меркатору в Дейсбурге в Клеве.

Как видно из этого письма, Брюнель сообщил Балаку, что он едет в Антверпен, куда его отправили Строгановы, желавшие исследовать Сибирь со стороны Ледовитого океана, с поручением пригласить к ним опытных моряков на хорошее жалованье, так как два шведских кораблестроителя выстроили им уже на их верфи на берегу Сев. Двины два судна, которые должны были совершить поездку по Ледовитому океану для исследования пути до мыса Tabin, т.е. северо-восточной оконечности материка Азии, и далее до самого Китая. Брюнель изложил Балаку дело так, будто подобная экспедиция была несложной задачей. Полагаясь на опытность, приобретенную во время прежних поездок на Обь, он сам хотел провести в губу св.Николая судно, [XXXVIII] сидящее не слишком глубоко в воде, нагруженное товарами и снабженное всем необходимым для такого дальнего путешествия. Прибыв сюда, он хотел пополнить груз и провизию, а также нанять хорошо ему знакомых русских, которые свободно говорили по самоедски и хорошо знали реку Обь, вследствие своих ежегодных поездок в те страны. Он рассчитывал начать свое плавание на восток в конце мая, вдоль берега до Печоры и острова Долгого, дорогою же, по возможности, определять широты, описывать местность, измерять глубину моря и отмечать расстояния мест. Печорский залив он считал весьма удобным для того, чтобы, по дороге туда и на обратном пути, укрыться в нем от льда и ветра, и, поэтому, хотел в течение одного дня заняться зондировкою мелей и отыскать лучшее место для въезда. Во время своего прежнего плавания он убедился, что фарватер здесь имеет всего около пяти футов глубины, но не сомневался, что найдет проходы и глубже. Отсюда он предполагал плыть дальше на восток мимо о.Вайгача и Карской губы. После прибытия к устью р.Оби, которая, по словам самоедов, имела 70 рукавов, он хотел, для сбережения времени, исследовать, при помощи туземцев-проводников, не более трех рукавов, на трех или четырех лодках, построенных местными жителями. Исследование это он предполагал предпринять, плавая по возможности ближе к берегу, и надеялся, что ему удастся, таким образом, ознакомиться с фарватером. Он питал уверенность, что самые большие препятствия будут преодолены, если ему удастся добраться на этих лодках вверх по р.Оби до того места, которое он уже прежде раз посетил с некоторыми товарищами, [XXXIX] путешествуя сухим путем через Сибирь. Место это, по его мнению, находилось внутри страны, приблизительно на расстоянии 12-и дней пути от моря на берегу реки и называлось Якс Олгуш. Свое название оно получило от громадной реки, впадающей в Обь. Некоторые из живших здесь туземцев, которые предпринимали путешествия и в течение трех дней плыли вверх по реке Оби, рассказывали Брюнелю, что они видали на реке Ардо большие корабли, нагруженные ценными товарами, на которых находились черные люди, т.е. Эфиопы. Река же, названная туземцами Ардо, объяснил Брюнель, изливается в Китайское озеро, которое они называли Параха. По соседству с этим озером жило на большом пространстве племя, которое туземцы называли Кара-Колмак и это племя, по мнению Брюнеля, были Китайцы. Здесь, т.е. в Яксе Олгуше, Брюнель хотел, в случае надобности, перезимовать со своими спутниками, отдохнуть и запастись всем нужным. От пребывания в этой местности он ожидал для себя много пользы, так как надеялся распросить жителей и собрать сведения. Он, впрочем, был уверен, что ему еще тем же летом удастся достигнуть Китая, если его не будут задерживать те громадные льды, которые то в большем, то в меньшем количестве встречаются перед устьем р.Оби. Но, в случае подобной задержки, он предполагал зайти в р.Печору и там зимовать, или же, если это не удастся, в Сев. Двину и затем уж следующей весной снова пуститься в путь. Жители местности у Тазовского залива передавали также Брюнелю, со слов своих предков, [XL] что они слышали раздававшийся в глубине озера звон колоколов и видели в нем чудные постройки. Кроме того, те же жители говорили, что предки их, вспоминая о племени Кара-Колмак, всегда глубоко вздыхали и, подняв руки, обращали взоры к небу, как будто желая выразить этим свое восхищение богатством этого племени.

Таков был составленный Брюнелем проект поездки в Китай. В нем, конечно, прежде всего поражает то, что его автор считал возможным проникнуть туда по Оби; но морской путь был ему известен по собственному опыту только до устья этой реки, а остальные источники, которыми он увлекся при составлении своего плана, могли действительно ввести его в заблуждение и убедить в целесообразности выбранного им пути. Гессель Герритс сообщает нам, что Брюнель пользовался, во-первых, описанием пути в Печору, Югру и к р.Оби, переведенным Герберштейном из русского дорожника на латинский язык и включенным в его записки о Московии, далее, картою Антония Вида, составленною около 1537 г., и, наконец, картою, составленною англичанами, которые вели торг с Россиею. Карта, о которой здесь идет речь, есть, вне всякого сомнения, карта России Антония Дженкинсона, изданная в 1562 г. в Лондоне. Не мудрено, что у Брюнеля, на основании названных источников, составился подобный план. В переведенном Герберштейном на латинский язык описании пути к рекам Печоре и Оби, между прочим, сказано, что р.Обь вытекает из Китайского озера; на карте же Герберштейна, приложенной к запискам о Московии, на северном берегу этого Китайского озера означен город Кумбалик, столица Китая (Chumbalik. Regia in Kythay). На карте А.Вида имеется на правом берегу р.Оби надпись Kydeisco, и, наконец, на карте Дженкинсона, Обь опять-таки вытекает из Китайского [XLI] озера. Доверяя этим пособиям, Брюнель принял за Китайскую область берега Аральского моря, ибо, очевидно, его нужно понимать под Китайским озером. Упоминаемая же в проекте Брюнеля река Ardoh есть, без сомнения, та, которую Антоний Дженкинсон в описании своего первого путешествия в Центральную Азию называет Ardocke и которая, по его словам, впадает в озеро Китай, — именно главное русло Аму-Дарьи, имеющей устье в Аральском море.

Не даром И.Балак высказал в своем письме к Г.Меркатору маленькое сомнение относительно планов Брюнеля. В начале письма он, правда, усердно рекомендует Брюнеля и высказывает надежду, что тот, благодаря своей опытности, окажет Меркатору большие услуги при разрешении вопроса о мысе Tabin и о существовании северо-восточного морского пути в Китай. Но, с другой стороны, от Балака не ускользнуло, что Брюнель не ученый, а практик: “жаль”, говорит он, “что Алферий (Брюнель) не знает лучше космографии, он, много мог бы сделать для нея”.

В начале 80-х гг. XVI в., т.е. около того времени, когда, судя по письму Балака, Брюнель должен был явиться к Меркатору со своим проектом, несколько нидерландских [XLII] купцов и лиц, интересовавшихся северо-восточным плаванием, обратились, как рассказывает Линсхотен, к принцу Вильгельму Оранскому с просьбою оказать им свое содействие в снаряжении экспедиции к отысканию северного морского пути в Китай, и, хотя нет прямых доказательств того, что между планом, сообщенным Брюнелем Меркатору, и этим ходатайством купцов существует непосредственная связь, все-таки нельзя отрицать возможности, что пребывание Брюнеля у Меркатора и в Нидерландах было причиною того, что там был поднят вопрос о северо-восточном пути. Трудное политическое положение, в котором находились Северные Нидерланды в 80-х годах, лишило правительство республики возможности удовлетворить ходатайство купцов; успех этого предприятия зависел теперь всецело от частной предприимчивости, которая не замедлила проявиться в лице Балтазара де Мушерона.

В 1584 г. этот предприимчивый торговец впервые послал свои корабли из Нидерландов к устью Сев. Двины и в том же году сделал “маленькую попытку” открыть северо-восточный морской путь. Он был [XLIII] лично знаком с Брюнелем, без сомнения вел с ним в конце 80-х или начале 90-х годов XVI в. переговоры о поисках северного морского пути и получил, по всей вероятности, уже и раньше, т.е. в начале 80-х годов, от него же указания для торговли с Россией. Весьма возможно, поэтому, что Мушерон, с своей стороны, оказал Брюнелю свое содействие, и что его “маленькая попытка” состояла в том, что Брюнель осуществил на средства Мушерона свою северную экспедицию. Соблазнительный проект Брюнеля и был именно тем, в чем нуждался предприимчивый Мушерон, всегда занятый грандиозными планами и делами. Но хотя и нужно помнить, что участие Мушерона в экспедиции Брюнеля еще не вполне доказано, во всяком случае является несомненным фактом, что Брюнель осуществил свой проект и около 1584 г. предпринял плавание на северо-восток. Мушерону и Брюнелю, а не тем соотечественникам их, которые совершили в 1594 г. плавание к северным берегам Европы и Азии, принадлежит честь инициативы в деле разрешения задачи северо-восточного пути. Брюнель вышел из Энкгейзена на небольшом корабле, направляя свой курс к северу и стремясь к далекому Китаю. Он достиг Новой Земли и первый из западно-европейских плавателей посетил Костин шар. 67 [XLIV]

В Карское море ему однакоже проникнуть не удалось; у острова Вайгача он встретил столько льду, что должен был отказаться от мысли пройти дальше и поплыл [XLV] назад к западу. Коммерческой цели своей экспедиции он не упустил из виду: ему удалось нагрузить свое судно дорогими мехами, мариинским стеклом и горными кристалами, но миновав Русский заворот, он потерпел кораблекрушение в Сенгейском шаре, между о.Сенгейским и Тиманским берегом. Бывший с ним русский привел его здесь в пристанище, но дальше плыть он не мог. Его корабль с грузом пошел ко дну, но сам он остался в живых.

Не смотря на все лишения, которым Брюнель, без сомнения, подвергался, он не предавался унынию. Возвратившись после этого неудачного предриятия в Нидерланды, он вместе с Мушероном приложил все усилия, чтобы снарядить новую подобную же экспедицию; так как на содействие нидерландского правительства они рассчитывать не могли, то обратились к датскому и нашли здесь благоприятную почву для своего проекта. От имени Мушерона Брюнель заключил договор с королем Дании, по которому Мушерону была обещана награда в 100000 гульденов и другия льготы за старание и усердие, если он откроет искомый северо-восточный пут. Предполагаемая экспедиция однако совсем не состоялась, так как [XLVI] Мушерон отказался от участия в ней. С тех пор интересы обоих неутомимых деятелей разошлись. Брюнель, воспользовавшись завязанными им сношениями с Данией, поступил на датскую службу и, по поручению короля, предпринимал в течение трех лет три экспедиции для открытия потерянного пути из Дании в Гренландию. О дальнейшей его судьбе ничего достоверного не известно; [XLVII] в экспедициях нидерландцев 1594-1596 гг. он не участвовал, нельзя указать даже год его смерти.

Наши сведения о жизни и деятельности Брюнеля нельзя не признать скудными, но, во всяком случае, этих немногих, но достоверных данных, которыми мы располагаем, вполне достаточно для того, чтобы отвести ему прочное и видное место в истории торговых сношений России с [XLVIII] Нидерландами и в истории северо-восточных плаваний. Он был прежде всего торговцем, но ему было известно и морское дело. Мегизер называет его искусным штурманом, и он заслуживает этот отзыв; смело и неустрашимо стремился он на неведомый восток по ледяным волнам Северного океана, чтобы открыть торговле своего отечества новые рынки. Если ему и не удалось достигнуть этой цели, то, без сомнения, его попытка имела значительное влияние на снаряжение знаменитых нидерландских экспедиций девяностых годов XVI в. Гессель Герритс прямо говорит, что пример англичан и Оливера Брюнеля имел в данном случае большое влияние на его соотечественников; Метерен же ставит Брюнеля рядом с Ченслером, Борро, Петом и Джекманом, т.е. мореплавателями, пытавшимися отыскать пролив на северо-восток. Он был одним из тех людей, у которых природный ум заменяет отсутствие специальных знаний, и в этом смысле, должно быть, Балак говорит, что Брюнель изложил ему свой проект “quamquam sine arte, apposite tamen”, и отмечает его опытность (experientia). О пережитом и о своих приключениях Брюнель, на [XLIX] сколько известно, ничего не напечатал, хотя, по словам Балака, и собирался во время северо-восточного плавания записывать свои наблюдения. Не смотря на это, он и его путешествия были известны его современникам и даже довольно подробно; Барентс, Гудсон, Логан, Гессель Герритс, судя потому, как они упоминают о Брюнеле в своих записках, были лично с ним знакомы и говорили с ним о его путешествиях. Надо надеяться, что в будущем, может быть, на основании разысканий в датских архивах, удастся пролить более света на личность этого неутомимого человека, жизнь которого может служить иллюстрацией к старой истине, что землеведение обязано своими успехами не только представителям науки, но что всегда и везде путеводителями в неведомые края были торговцы и жажда наживы.

Текст воспроизведен по изданию: Донесения посланников республики соединенных Нидерландов при русском дворе. Отчет Альберта Бурха и Иогана фан Фелдтриля о посольстве их в Россию в 1630 и 1631 гг. с приложением очерка сношений Московского государства с республикой соединенных Нидерландов до 1631 г. СПб. 1902

© текст - Кордт В. А. 1902

© сетевая версия - Тhietmar. 2006

© OCR - Марченко И. 2006

Полная версия с комментариями на сайте "Средневековые исторические источники Востока и Запада"