Отдельные оттиски из №167 Арх. Губ. Вед. за 1908 год.

Летней ночью в Тундре.

(Мемуары туриста).

Это было в июле. Полярное солнце с севера лило мягкий свет своих золотисто-алых лучей, искрившихся в эфире яркой голубой лазури.

По извилистой долине, тихо журча, струилась речка.

Альпийский шиповник¹, окаймляющий тундровой ерник² яркою багровою цепью крупных цветов, наполнял теплый воздух ночи нежным ароматом “роз”.

Среди этих сочетаний, там и сям выделялись фиолетовые альпийские астры³ окружающие сплошным бордюром широколистную чемерицу⁴; белел крупноцветный альпийский хмель⁵, высились густые заросли перистой гвоздики⁶; искрились крупные цветки огненной желтой [2] ромашки⁷ среди пышных миниатюрных лиловых цветов лесной герани⁸, незабудок, фиалок⁹, сердечнка¹⁰, вероники¹¹, вики¹² и других ярколепестных растений.

В чаще тундрового ерника непрерывно посвистывала тундровая ржанка¹³, “кудахтали” куропатки.

На отдаленном холме волнистой Тундры, освещенной яркими лучами солнца, заливался резвым тихим лаем “крестоватик”¹⁴…

Нужно быть в Тундре самому, чтобы постичь очарование дикой прелести этого царства “йоры”, понять всю прелесть этой яркой светлой ночи, эффект непрерывного дня, гармонию роскошных трав, блистающих “утреннею” росою!

Будничные невзгоды и “мирские” заботы перестают волновать вас, а простор огромной пустоши – “Тундры”, ютящейся в многих сотнях верст от людского муравейника, говорит о той [3] прелести, которая сокрыта в евангельском слове “свобода”!

Не волнуемая будничными помышлениями, грудь дышит легко; ее ничто не давит; ваше “я” никто и ничем не связывает; никто не омрачает субъективной пошлостью личных симпатий вашей совести…

Льют тысячи водных артерий, с юга на север, свои воды, стекая по обширным российским полярным “тундрам”, богатым чудными травами, могущим обратиться из пустошей, нелепо прозванных “болотами”, в роскошные цветущие луга, огромнейшие по площади, немыслимые на юге.

Эти приполярные Тундры кишат огромными количествами крупнейших ценных рыб, бесчисленной пернатой дичины, множеством зверя наиценнейшего “пуха”, обширнейшими зарослями ягодников¹⁵ и грибами¹⁶. Эти Тундры питают миллионы голов северных оле[4]ней и акклиматизировали в себе детей далекого юга¹⁷…

Снились ли во сне или мечтал ли среднерусский крестьянин, страдающий от дороговизны продуктов необходимости, тесноты малоземелья и спекулятивно повышающегося роста земельной аренды, эквивалентного росту арендной нужды и все увеличивающегося спроса на землю, – о колоссальных трофеях северных промыслов!

Пушной зверь, неиссякаемые запасы крупной рыбы, дичина, олень, ягоды, грибы, идеальные луга цветущих трав, обеспечивающие успех маслоделию, – если всего этого мало, то любопытно бы было определить или узнать, что больше дадут земли юга?!

Хлеб и овощи?!

Но там, где есть они, – там все ли перечисленное может получить обменом за них сельский хозяин?

И хлеб и овощи не гораздо ли легче получить обменом у любого “кулака” за перечисленные богатые продукты северных земель?

Однако, как выяснено ныне последнею сериею исследований и наблюдений, [5] ячмень, овес, рожь могут произрастать с полною успешностью далеко за “полярным” кругом.

Что касается овощей, то, даже если принять пределы наличной культуры, наиважнейшие овощи развиваются еще севернее: картофель, редька, репа – более градуса и лук – до шестьдесят девятого.

Но в действительности большинство других овощей смело могут культивироваться, оставаясь жизнеспособными и доразвиваясь до полярного круга, включительно – это свидетельствуют опыты.

Итак забудьте, что “тундра” – “болото”: Тундра не болото, а поросший ерником колоссальный запущенный, замшившийся луг, богатые потенциальными силами пустошь; и “якорь спасения” страны пора, наконец, видеть там, где еще до сегодняшнего дня большинство видит область “юдоли и печали”.

Откройте же великие северные земли для частных сельских хозяев; пусть они, жители “юга”, покажут русскому народу, что маслоделие и селекционное семенное хозяйство и должны быть и будут лучшими и вернейшими источниками рентабельности (арендной доходности) северных земель, будут яркими коэффициентами обогащения России; докажут, [6] что “болота” приполярного севера – продукт умозрительного недоразумения и что приполярная долгая зима сторицею возмещается летними ночами – днями, в течение которых растения акклиматизируются легче и прочнее.

Конечно, яблоков, груш и персиков “тундры” нашего севера дать не могут; артишоки в них не разовьются, – “тунры”, преимущественно, будут центрами луговодства, а следовательно – скотоводства, маслоделия.

Но шуточны ли эти источники новых атрибутов общегосударственной экономии?

Или, быть может, выше перечисленные северные отрасли огромного благосостояния только “кажутся” таковыми?!

Я, по крайней мере, безусловно лелею “мечту”, по которой предубеждение и симуляции против крайнего севера отойдут скоро в область анахронизмов, – тех анахронизмов, употребление которых подвергнется всеобщему остракизму, как наинелепейшие.

И если эта “мечта” скоро осуществится, – та летняя ночь в Тундре, которая семь лет назад меня убедила в поражающей несостоятельности выводов коллег моих по исследованиям кругополярных областей, будет самым свя[7]щенным аккордом в гармонии моих воспоминаний о преждевременно и неосторожно проклятых “тундрах”.

Снимем же с них проклятие наших предков! Мы обязаны реабилитировать непопулярность огромного севера, и архангельские пионеры должны бы “сражаться” в первых рядах, как аборигены возрождающейся огромной области, – сражаться ради кардинального повышения благосостояния не одних архангельских туземцев, но всего русского трудящегося народа.

Между тем именно архангельская интеллигенция, слову которой всего легче могла бы поверить страна, охотнее всех исповедовали воззрение сплошного голого абсурда, наименее интересовались губернией, ее потенциальными ресурсами, ее специфическими красотами, ее емкостью в смысле утилизации и научными открытиями.

Этот давящий индифферентизм скоро уже станет атрибутом прошлого, надеемся, так как, по слухам, в Архангельске зарождается идейное общество изучения родной губернии, – следовательно заблуждения прошлого будут уничтожены, а маска невзрачности будет разгадана, – “тундры” перестанут быть “мертвой землею”.

[8] Тогда и страна окончательно поверит “емкости” “пригодных” земель севера, познает богатства, заключающиеся под невзрачной оболочкой эфемерной нищеты, а железные пути, капиталы энергичных предпринимателей, пароходства по рекам, телеграфные сети, образовательные учреждения, адепты наук – все это превратит север из забытого, ничего назначившего осколка Руси, окраины, в прочную, твердую основу максимального благосостояния.

И когда произойдет эта “удивительная” метаморфоза, – а она произойдет неминуемо, конечно, – тогда, вне сомнений, Россия начнет новую эпоху, ибо результат этой метаморфозы будет эквивалентен бескровному приобретению колоссальной новой страны площадью в миллиард десятин!..

Если бы архангелогородцы имели представление о том, что такое “пустошь”, как превращаются в пустошь идеальнейшие заливные луга и как первая превращается в последнее, – если бы они ознакомились с этим вопросом хотя бы по беседам Котельникова “О сенокосных угодьях и травосеянии” (изд. IX, ц. 30 к.), – тогда наверное невзрачный вид тундры, в сочетании с роскошной флорою приречных полос, не ввел [9] бы их в заблуждение, а статью г-на “Шенкурского” (“Краткий обзор промышленности Арх-ской губернии”, 1907) не рискнула бы огласить без оговорки ни одна газета, как и оппонент А. С. Н-на не выступил бы с рискованным возражением, введенный в заблуждение невдумчивыми сотрудниками-агентами…

Остается только от души пожелать, чтобы возможно скорее приняло конкретные формы нарождающееся общество изучения Архангельской губернии и чтобы оно не оказалось мертворожденной ассоциациею с теми “благими порывами”, которых “свершит не дано”.

Grus.

Оригинал 2,45 мб

© OCR Игнатенко Татьяна, 2011

© Html И. Воинов, 2011