В начало
Военные архивы
| «Здания Мурманска» на DVD | Измерить расстояние | Расчитать маршрут | Погода от норгов |
Карты по векам: XVI век - XVII век - XVIII век - XIX век - XX век

Фронтиспис первого издания, Париж 1671 г.Пьер-Мартин де Ламартиньер совершил одно из первых и удачнейших путешествий по северу Европы во второй половине XVII столетия. В качестве хирурга он принял участие в экспедиции, организованной Северной Торговой Компанией и стал первым французом, который составил описание морского путешествия вдоль суровых северных берегов Европы. Экспедиция отправилась из Копенгагена в феврале 1653 года, "… посетили берега Норвегии, Лапландии и Севера России - до Новой Земли; потом совершили путь до Гренландии и Исландии … ". Ламартиньер просто и бесхитростно описал жизнь глухих углов Европы того времени, описывал жизнь простого, а под час и дикого человека. Его книга возбудила общий интерес, что доказывается её многочисленными изданиями и переводами. В 1911 году в Москве вышел в свет перевод первого издания книги путешественника "Путешествия в северные страны".
Ниже приведены главы из этой книги, в которых путешественник описывает Кольский полуостров и его обитателей.

 

П. М. де-Ламартиньер

ПУТЕШЕСТВИЕ В СЕВЕРНЫЕ СТРАНЫ

(1653 г.)

Перевод и примечания В. Н. Семенковича

[21]

Глава XIII. Отъезд автора из Варангера к Мурманскому берегу(1)

На другой день по прибытии в Варангер наше судно было совершенно выгружено, жители помогли нам [вытащить и] перевернуть его (килевать), чтобы начать чинить; при этом капитан нашел более серьезные повреждения, чем ожидал, и просил найти ему годный для исправления лес; жители отправились и нарубили его на ближайшей горе.

Уполномоченный Компании, видя, что пройдет долгое время, пока починят наше судно, решил съездить вглубь страны, чтобы попытаться завязать меновой торг. Он выбрал меня и еще двоих себе в спутники, и на другой день утром, 12 марта(2), мы отправились, взяв табаку и полотна для мены, сухарей и солонины и пригласили троих туземцев в провожатые и чтобы нести товары и провизию до ближайшего города или селения, на что они согласились. Мы пошли через леса, горы и долины, не встречая живой души; часа в четыре вечера мы увидали двух огромных белых медведей, которые начали на нас наступать; мы были в ужасе.

Проводники, видя наш испуг, успокоили нас, сказав, чтобы мы лишь держали наготове наше оружие, чтобы встретить их, когда они приблизятся; мы так и сделали, переменивши порох на полках ружей; медведи, увидав ли блеск оружия, или почуяв порох, бросились бежать в сторону с такой быстротой, что мы их тотчас же потеряли из виду. Через час, спускаясь с горы, мы увидали в долине около дюжины хижин сильно удаленных одна от другой, а немного поодаль — два стада [22] животных, похожих на наших оленей, проводники сказали, что это и есть северные олени.

Мы прибыли в деревню; проводники устроили нас в одной хижине, чтобы мы отдохнули, так как мы очень утомились, как от переноски товара, так и от дороги, очень неудобной. Мы дали нашему хозяину немного табаку, который он схватил с радостию, говоря, что более 9 месяцев он не видал столь щедрого подарка; чтобы отблагодарить нас, он также предложил нам своей водки, кусок оленины, вареной без соли, и сушеной рыбы; все это мы отдали проводникам, которые и начали угощаться, а мы, поужинав своей провизией, расположились, по обычаю страны, спать на шкурах белых медведей.

Глава XIV. Как ездят на северных оленях в Лапландии; нравы этих животных

Проснувшись на другой день, мы спросили нашего хозяина: нет ли у него чего-нибудь в обмен на табак и полотно? Он предложил нам шкуры волков, лисиц и белок и сказал, что и соседи тоже охотно променяют. Посмотрев меха, мы взяли также четыре полных костюма из оленьего меха, чтобы в путешествии предохранять себя от холода. Все это они нам отдали за часть нашего табаку и полотна.

Так как они не имели ничего более для мены с нами, то мы попросили хозяина запрячь оленей, чтобы отвезти нас дальше. Он тотчас взял рожок и, выйдя из хижины, сталь трубить, чтобы созвать оленей, которые и пришли, в числе 14 или 15; шесть из них он запряг в шестеро саней, сделанных в [23] виде гондолы, поддерживаемой четырьмя подпорками (копылья), которые укреплены в деревянном бруске (полоз), на два фута более длинном, чем сани. Мы погрузили наши товары на одни сани и, отпустив двух проводников, которым заплатили табаком, оставили одного, — именно того, который бывал в Московской Лапландии и который умел говорить тамошним наречием, а также с килопами, — чтобы он служил нам и там проводником. Мы поместились каждый в свои сани, одетые, как лапландцы, в одежду, которую мы тут выменяли; кроме того, каждого из нас покрыли медвежьей шкурой; потом нас при-вязали оленьими ремнями к задку саней и дали нам по глотку водки; в каждую руку нам дали по палке с железным наконечником, на случай, если нам попадется какой-нибудь пень, сук или камень — чтобы отталкиваться и не перевернуться.

Как ездят на северных оленях в ЛапландииПриготовив все к отправке, хозяин, которому принадлежали все олени, пошептал на ухо каждому из них несколько слов, говоря им, как я полагаю, куда нас надо отвезти,— и они понеслись с такой быстротой, что мы думали, будто летим на чертях; так они бежали через горы и долины, без дорог, весь день, до 7 часов вечера, пока не добежали до деревни, до-вольно большой, но очень невзрачной, расположенной между го-рами, возле большого озера, где они остановились почему-то как раз у четвертой хижины и начали все вместе бить ногами по земле, что и было услышано хозяином и его слугами которые вышли нас развязать. Один из слуг принес не-большой жбан из можжевелового дерева, на-полненный водкой, прежде чем мы сошли с саней и успели прийти в себя, и дал нам вы-пить по полной чашке, сделанной из того же дерева, так как про-водник наш сказал, что мы сильно перепугались, будучи непривычны нестись на оленях с такой скоростью.

Эти олени, как самцы, так и самки, имеют рога немного больше, чем у наших оленей и более загнутые, развесистые, [24] но с меньшим числом отростков; цвет — такой же, как и наших; ростом они не больше, копыто у них раздвоено, ноги толстые, как у быков; питаются они только мохом, которого в этих странах изобилие. Самки дают молоко, как коровы, из которого делают очень хорошее масло и сыр. Запрягают их в пару постромок, которые прикреплены к саням ремнем из оленьей кожи, — почти так же, как мы запрягаем лошадей в повозку,— и они 6егут с невероятной скоростью, везя вас самостоятельно, никем неуправляемые, прямо туда, куда надо,— как видно на приложенном рисунке.

Глава XV. Прибытие автора к Мурманскому берегу; особенности этой страны

Сойдя с саней, мы вошли в хижину, которая, как и все другие, была очень невелика, низка, покрыта древесной корой и, как и в Норвегии, получала свет только сверху.

Здешние лапландцы имели более длинное платье, чем датские, также из оленьего меха, шерстью вверх; женщины одеваются в тот же мех, косы заплетают, как и те, что мы раньше видели; шапки у них круглые, из оленьего меха, шерстью вверх, как и на платье.

Мы дали хозяину кусок от пачки табаку, длиною пальца в два, который он принял с большой радостью; дали также всем жителям этой деревушки понемногу, чтобы быть в большей уверенности на счет нашей безопасности, так как они показались нам более дикими, чем те, которых мы видели раньше. Потом мы поужинали своей провизией, а проводник ел сушеную рыбу и оленину без соли. Спросив его, сколько льё мы сделали, мы получили ответ, что более 30, что мы теперь находимся на Мурманском Берегу(3) и что здешние жители говорят на другом наречии, чем варангерские, которых они не понимают.

Поужинав, мы легли спать на медвежьих шкурах, по обычаю страны. Но сначала мы променяли свое платье на здешнее, так как оно было длиннее и, кроме того, выменяли на табак около сотни серых белок.

Глава XVI. Путешествие автора в страну килопов и образ их жизни

На другой день, 14 мая, мы сказали через проводника хозяину, чтобы он нам приготовил оленей для поездки дальше; когда они были запряжены, хозяин вместе с другими жителями деревни принесли водки, чтобы с нами выпить на прощание.

Запрягши 6 оленей, на одних мы положили наш товар, сами поместились на остальных; нас устроили, как описано выше; хозяин пошептал по обычаю в уши оленей, и мы помчались, не повстречав до двух часов по полудни никакого жилища; около трех часов дня мы очутились близь маленькой деревеньки в 8 домов, построенной на высокой горе, подле леса, где наши олени и остановились. Мы думали найти тут жителей, но, видя, что никто не выходит, мы пустили пастись оленей на мох, которого здесь множество; мы поели сухарей и солонины, а толмач — сушеной рыбы и оленины, и выпили водки из запаса, который нам дали лапландцы на последнем ночлеге.

Пробыв тут около часу, мы приказали толмачу запрягать оленей, что он умел, как всякий лапландец. Ему стоило большого труда заставить их отправиться отсюда, — место, по-видимому, им понравилось. Переводчику пришлось проделывать с ними странные церемонии: идти в лес одному, возвращаться и шептать им в уши, — и так раза четыре или пять, — после чего они согласились двинуться, но бежали не столь быстро, как раньше.

Мы спросили проводника, почему никого не нашли мы в деревне? Он отвечал, что этому не надо удивляться, так как тут живут килопы, которые хотя и настоящие лапландцы, но более дикие, чем остальные, что они очень часто меняют свое местопребывание, от иностранцев бегают и существуют только охотой.

В дальнейшем пути, спустившись с одной горы, около 9 часов вечера мы заметили четырех возвращавшихся на оле[26]нях с охоты килопов, которые, увидя нас, поехали по другой дороге; вскоре мы въехали в большой лес, из которого и доносился потом их громкий крик и возгласы, но самих их мы так и не видали.

Проехав этот лес и спускаясь с горы, мы увидали внизу деревню, куда и привезли нас олени, остановившись у той избушки, у которой им вздумалось; мы заночевали здесь, поужинав запасной провизией.(4)

 

Глава XVII. Прибытие автора в Московитскую Лапландию; нравы и обычаи жителей

Встав на другой день, мы спросили у толмача, сколько льё мы сделали вчерашний день? Он отвечал, что, по меньшей мере, сорок (которые равняются приблизительно 160 таким, какими считают от Парижа до Лиона; каждое здешнее льё такой же длины, как в Германии, а немецкое льё равняется 4 таким, какими меряют около Парижа, ибо человек на коне, едущий сколь возможно быстро, не сделает более 5 таких льё)(5); он сказал нам также, что мы находимся теперь в Московитской Лапландии.

Выпив с жителями водки и одарив их табаком, мы приказали толмачу спросить, нет ли у них чего-нибудь променять? На это они отвечали, что у них есть кой-какая пушнина, которую мы просили их показать, что они и исполнили. Это были шкурки лисиц, белых, черных и серых, и соболей, но не столь хорошего цвета, как те, что ловят в Борандае, в Самоессии и Сибири; кроме того, было несколько серых белок.

Товар нам понравился, и мы выменяли его на табак.

Покончив обмен, мы начали угощаться с жителями и заметили, что они здесь не такие дикие, как в других местах, где мы торговали, хотя очень грубы в разговоре и очень нескромны; они позволяли себе перед нами такие вещи, что мне совестно передавать.

Становилось темно; желая ехать дальше и имея при себе еще несколько свертков табаку и полотна, мы через переводчика попросили у хозяина оленей; он дал нам, сколько потре[28]бовалось; мы сели в нарты и отправились около полудня. Мы быстро ехали до 6 часов вечера по ненаезженной и очень дурной дороге, не встречая никакого жилья. Через полчаса, поднимаясь на одну гору, мы заметили на одном повороте две хижины под скалой, принадлежащие, как сказал наш толмач и проводник, двум килопам, которые и убежали вместе с женами, как только нас заметили.

Мы проехали еще три часа, не видя никакого жилища, наконец, около одного холма мы увидали большую деревню, выстроенную на берегу реки, куда мы и прибыли в 11 часов ночи и остановились посредине деревни, куда оленям заблагорассудилось нас довести. Тут нас хорошо приняли; хозяин приказал развести большой огонь посреди хижины, принес нам на ужин водки, сушеной рыбы и кусок оленьего соленого мяса (6). Это нас очень удивило, так как, где бы мы ни ехали, жители не знали употребления соли, а здешние, оказывалось, имели о ней понятие. Он дал нам также молока и соленого масла, очень вкусного; но оно было бы еще вкуснее, если бы мы ели его с хлебом, который в это утро у нас весь вышел, и нам было бы плохо, если бы не произошло этой приятной встречи. А наш толмач и проводник довольствовался тем, что ел сушеную рыбу, так как он не мог есть ничего соленого. Поужинав, мы легли спать на медвежьих шкурах, по обычаю страны. [29]

Глава XVIII. Приезд автора в Колу; местоположение этого города, постройки и особенности его

Утром, — это было 16 мая,— ничем не торговав в этой деревне, мы переправились через реку, которая шириной с Сену(7).

На другой стороне, в прибрежной деревушке, мы спросили в лучшей хижине оленей до Колы и, получив их, прибыли туда около полудня.

Это — небольшой городок, скорее пригород, очень захолустный, построенный между горами, на берегу небольшой речки, удаленный от Северного моря приблизительно на 10 льё; на восток от города — огромные леса и пустыни, на запад — Мурманское море, а на юг очень высокие горы. Все дома очень низенькие, построены из дерева, крыши очень чисто сделаны из рыбьих костей(8); наверху, спереди, есть на крыше отверстие, чрез которое и проникает свет; здесь всего одна улица.

Жители, как все московиты, сердиты, подозрительны и так ревнивы, что запирают своих жен, чтобы иностранцы их не видали (9). Наш хозяин взял все наше полотно, за которое дал нам 2 рысьих шкуры, покрытые белыми и черными пятнами, как у леопарда, 3 дюжины белых лисиц, ½ дюжины ”Vietfras”(10), которых мы называем росомахами (gloutons). Это животное похоже на барсука, но шерсть имеет длиннее и грубее, цветом темно-красную, а хвост — как у лисицы. Он дал нам также несколько горностаев.

У нас еще осталось несколько локтей полотна, в которых хозяину не было нужды, и за них он обязался дать нам провизии на обратный путь и оленей до деревни, где мы переезжали реку, и очень хорошо нас угостил, по обычаю этой страны; поужинав, мы легли спать на медвежьих шкурах.

 

Глава XIX. Обратный путь автора из Колы в Варангер; забавные похороны у московитских лапландцев

Так как на завтра мы решили выехать пораньше, то хозяин приготовил нам обещанную провизию, которая состояла из сухарей, пряников и оленьего мяса, сваренного в соленой воде, и бочонка водки. Когда наши товары были уложены, пришли два хозяйские соседа и предложили нам променять оставшийся [31] табак на шкуры; мы согласились, и нам доставили меха. Это были: дюжина горностаев, 2 белых лисицы, 4 рыси, но не столь хорошие, как те, что мы выменяли у нашего хозяина.

Сторговавшись, они передали нам шкуры, мы — обещанный табак, а себе оставили только пять пачек, как для своего употребления, так и для того, чтобы платить за оленей на обратном пути до Варангера; в этих странах табак везде более необходим для путешественников, чем деньги: лапландцы предпочитают кусочек табачного листа, величиной в палец, целому экю. Поэтому короли датский и шведский и царь московский обложили этот товар большою пошлиной, а на границах своих владений завели таможни, чтобы получать с других пошлину.

Мена наша была окончена, но нам предстояло угощаться водкой с нашими покупателями, и пиршество затянулось до 2 часов дня; наконец, мы попросили нашего хозяина запрягать, что он и исполнил. В одни сани он уложил товары и провизию, в другие сели мы сами, попрощались со всеми, выпили еще по большой порции водки, и наши олени понеслись (как мне казалось) еще быстрей, чем все прежние, — так скоро, что по истечении семи часов мы уже прибыли к деревеньке на берегу большой реки, про которую я писал раньше. Переправившись, мы отправились ночевать к тому же хозяину в большую деревню, где ночевали два дня назад. Хозяин нас принял с радостью, рассчитав, что снова заработает добрую толику (lopin) табаку, снабдив нас оленями и нартами. Угостив каждого из нас, прежде всего, доброй чаркой своей водки, он предложил сейчас же и запрягать, но мы предпочли переночевать у него и ехать утром, не желая ехать весь этот день, зная, что предстоит еще очень длинный переезд до следующей большой деревни.

Выпив с нами пару чарок своей водки, хозяин предложил нам пойти с ним посмотреть погребальную церемонию, совершаемую над его соседом, умершим около четырех часов тому назад; мы, конечно, охотно согласились, желая посмотреть на особенности их погребального обряда.

Прибыв в жилище покойника, мы увидали, что шестеро из ближайших друзей подняли его с медвежьих шкур, на которых он лежал, и положили в деревянный гроб, одев предварительно в белье; ему оставили открытым лицо и руки, в одну из которых вложили кошелек с деньгами, чтобы заплатить за вход в рай, а в другую — паспорт, подписанный священником, для передачи святому Петру при входе. С покойником положили также маленький бочонок водки, немного [32] сушеной рыбы, оленьего мяса, чтобы пить и есть дорогой, которая довольно таки длинна. Затем они зажгли вокруг гроба множество сосновых факелов, плача, причитая и делая множество странных жестов.

Приготовив все таким образом, они стали обходить несколько раз вокруг гроба процессией, спрашивая покойника: отчего он умер? не обманула ли его жена, не нуждался ли он в чем-нибудь, не голодал ли, не умер ли от жажды, не было ли у него неудачи на охоте или рыбной ловле, не был ли он плохо одет? Все плакали, прихрамывали и делали другие телодвижения, как потерявшие рассудок; священник был зрителем этих погребальных церемоний, кропя, время от времени, святой водой покойника; тоже делали плачущие родные(11).

похороны у московитских лапландцевЯ забыл сказать, что, особенно почитая св. Николая и будучи, подобно всем московитам, николаистами по религии(12), они кладут изображения этого святого на покойника, вместо распятия.

Это не тот епископ Николай, которого почитают во Франции, но один из тех семи диаконов, которые упоминаются в Деян. Апостолов. Изображение этого святого они облачают в длинную ризу с пелериной, с ниспадающей мантией, и подпоясывают по талии широким поясом, с посохом в руке,— как изображено на рисунке.

 

[35] Глава ХХ. О рукоделии московитских лапландок и о прочем

Оглушенные шумом и наскучив смотреть на эти церемонии, мы ушли из дома покойника и возвратились к себе, где застали хозяйку, которая вышла из помещения, куда ей приказал удалиться муж при нашем приезде. Увидя нас и думая, что и муж вернулся с нами, она хотела было удалиться, но наш проводник сказал ей, что хозяин остался там и не скоро вернется: она осталась, согласившись дать нам, одному за другим, доказательство своего расположения(13), потом села с нами и показала нам чепчик, который она украшала мелкими оловянными пластинками, очень искусно пришивая их с помощью нитки.

Рукоделье лапландок заключается в приготовлении одежды для себя, мужей и детей; все одежды обшиты по краям оловом; чтобы сделать его мягче, они проводят его между зубов и разделяют на пластинки, столь же хорошо отполировывая их, как золотых и серебряных дел мастера при помощи особого инструмента. Лапландки исполняют свою работу не без грации, а сами по себе они недурны, хорошо сложены, приятны в обращении, но немного курносы; если бы не ревность мужей, гнева которых боятся, они охотно предавались бы разврату: вот причина, почему мужья запирают их, лишь только появятся иностранцы.

В то время, как хозяин наш задержан был отданием последнего долга своему соседу, мы достали свою провизию, которую угостили и хозяйку; она взяла, попробовала и нашла вкусным, особенно пряники, а также хлебнула два глотка нашей водки; потом она вернулась туда, откуда пришла, боясь, что муж застанет ее с нами, что повлекло бы за собой побои и ругательства.

Когда хозяин вернулся, надо было выпить и с ним и выкурить по трубке; потом мы вместе поужинали: он угостил нас говядиной и соленым маслом, которое мы ели с хлебом, за исключением нашего проводника, который продолжал есть сушеную рыбу и только съел кусок медвежатины, данный ему хозяином, поджарив его предварительно на углях.

Все хижины сделаны здесь из дерева, как и повсеместно, покрыты дерном, но украшены как снаружи, так и внутри рыбьими костями. Поужинав, мы легли спать, по обыкновению на медвежьих шкурах.

Глава XXI. Встреча с московским лапландцем, идущим на охоту

Встреча с московским лапландцемНа другой день, рано утром 18 мая, наш хозяин приготовил сани; уложив свои товары на одни сани, сами мы сели в другие и помчались с такой же скоростью, как на оленях из Колы, и проехали в два часа более 6 льё.

Проезжая между двумя гребнями гор, заметили мы лапландца, идущего на охоту, который нас догнал, скользя по снегу так же быстро, как мы ехали. Он почти не оставлял следов на снежной равнине, катясь на лыжах, сделанных из деревянных пластин, длиной футов в 6½, а шириной всего пальца в 4, плоских снизу и с углублением на тех местах, где к [37] ним прикреплялись ноги. Охотник быль одет, как все — в олений мех, шерстью вверх; шапка, рукавицы, верхнее платье, штаны и самые сапоги были расшиты оловом; он был подпоясан оленьим ремнем. В одной руке он держал дротик, в другой лук, а за спиной у него висел колчан, полный стрел; за ним бежала жирная черная кошка, — как вы видите на приложенном рисунке.

 

Глава XXII. Возвращение в Варангер; о ловкости, с которою лапландцы бросают дротики и стреляют из лука, и другие подробности

Охотник-лапландец провожал нас около ½ льё и отстал только при подъеме на одну гору, повернувши в одну сторону, а мы в другую.

Через три дня, около 9 часов вечера, т. е. 21 мая, мы прибыли в Варангер, проехав прежнею дорогой, пользуясь теми же удобствами и без всяких приключений. Лапландцы, хотя и очень бедны, грубы и в большинстве колдуны, однако очень верны и ничуть не склонны к воровству, что составляет их главную добродетель. Они так ловки в метании дротиков, что на 30 шагов попадают в серебряное экю и бросают их столь сильно, что могут пробить человека насквозь. Из лука они по желанию бьют зверей тоже без промаха. Они не идут в военную службу, и когда короли датский и шведский или великий князь московский желают их силой завербовать, они покидают свои жилища и уходят в леса. Они разводят домашнюю птицу, как то: гусей, уток, кур и пр., которых кормят не можжевеловыми ягодами, но семенами какого-то растения, а также рыбой(14).

Большинство лапландской дичины белого цвета, как то: медведи, волки, лисицы, зайцы и пр.; даже вороны здесь белесоватого цвета, а у лебедя только черный клюв и лапы.[38]

Рыба, которую они в сушеном виде употребляют вместо хлеба, очень жирна, длиной от 2 до 3 французских локтей, без плавников, за исключением большого; плавник этот очень вкусен, питателен и жирен, и его называют Raff.

Кроме того, они иметь множество сортов другой рыбы, которую едят и вареною.

Они употребляют только медную и деревянную посуду. Хотя они и не употребляют соли, которая им противна, однако они иногда варят мясо в соленой морской воде.

о ловкости, с которою лапландцы бросают дротики и стреляют из лукаСобаки их так малы, что самая большая не более фута длиной, высотой в ладонь, шерсть длиной в палец, грубая и всклокоченная, цветом светло-рыжая, уши стоячие, вроде волчьих, голова и морда, как у крысы; они очень ловко ловят мышей, которых пожирают, охотясь за ними, как наши кошки; за это лапландцы очень ценят своих собак, хотя они очень безобразны, а хвост у них завернуть колечком и похож на свиной, как вы видите на фиг. 1.

Здесь водится также один вид дикой птицы(15), светло-серого цвета, толстой и огромной, как баран; голова у нее круглая, как у кошки, глаза очень блестящие,

красные, клюв орлиный, так же как и лапы с когтями, при помощи коих она таскает зайцев и прочую мелкую дичь, как видно на фигуре 2 приложенного рисунка.

 


 

Примечания:

[22]
1. Ламартиньеру досталось от его критиков и за “Мурманское море”. Между тем, как видно из приложенных к главе XXIII карт, так именно в его время называлась часть Северного Ледовитого Океана тогдашними картографами. Да и в самом деле: не правильнее ли назвать часть этого Океана, прилегающую к никогда почти незамерзающим берегам нашего теперешнего Мурманского берега — отдельным морем, чтобы отличить эти места от необъятного ледяного пространства? Это море, с довольно интенсивно выраженным Гольфстрёмом, конечно, резко отличается от Ледовитого Океана, а “Мурманским”, т. е. Норвежским, его можно назвать потому, что оно издревле было ареной подвигов бесстрашных мореходов — норвежцев (мурман).
2. Видимо, 12 мая. См. далее, путешествие продолжается 14, 16, 18, 21 мая. – Topinamburr.

[24]
3. У автора стоит “Mourmanskoimore”. Очевидно, он, по ошибке, и материк называет “морем”. Тут любопытно упоминание, что местные лопари отличались несколько костюмом от датских, а главное,— что они говорили на другом языке. Если автор (что тоже возможно) не принял ошибочно русских, живших здесь, за лапландцев, то значить, в его время не все лапландцы, как теперь (см. Кельсиева), говорили одним языком, а это еще раз послужило бы доказательством их неодинакового происхождения и объяснило бы неодинаковость их внешнего вида.

[26]
4. Павел Иовий, живший в России при Василии III, говорит: “на самом дальнем берегу океана живут лапландцы, народ чрезвычайно дикий, подозрительный и до того трусливый, что один след чужестранца, или даже один вид корабля обращает их в бегство”.
Все-таки, килопов ставили в упрек Ламартиньеру и обвиняли его в том, что он их выдумал.
Самое ясное и простое объяснение названия килопов и правоты Ламартиньера дает Шеффер.
В прибавлениях, в конце книги (цитирую по французскому переводу) он говорит: “Лопарь, или Лопь, или Дики Лопь (Loppes et Dikiloppes). Это последнее имя обозначает, по Герберштейну, на языке московитов — диких лапландцев; может быть, при сокращении этого слова, их называют также Килопами (Kiloppes)”. Page 358.
Приведем, для ясности, и слова самого Герберштейна, на которого ссылается Шеффер:
“Обогнув этот мыс (Мотку), они приплыли в страну Дикилопов (Dikilopi), то есть диких лопарей... Dein in Dikilopporum, qui feri Loppi sunt, regionem… navigasse [R. M. C., 118 А (p. n. 176)]. В издании 1557 г.: die wilde Loppen, durch die Moscoviter Dikilopy genent rhumen”.
Замысловский по этому поводу говорит: “название Dikiloppi записанное Герберштейном со слов русских послов, очевидно — тождественно с названием Дикая Лопь в завещании великого князя Ивана Васильевича (1504 г.): “даю ему (сыну Василию)... Корельскую землю всю... со всем с тем, что к Корельской земле потягло, и с Лопью с лешею, и с дикою Лопью”. Для объяснения этого деления Лопи на Лешую и Дикую, в связи с упоминанием Герберштейна о последней и с замечанием его о том, что лопари занимались не только охотою, но и рыболовством, нельзя не иметь в виду современные этнографические наблюдения над этим племенем” и т. д. (См. подробнее З. И.-Ф. Ф. И. Спб. У., т. ХIII, 1884 г.: “Герберштейн и его историко-географические известия о России”, Е. Замысловского, стр. 109 и 110).
Кстати, Герберштейн в стране Дикой Лопи помещает какой-то город Дронт (см. об этом подробнее там же). Итак, относимые некоторыми к числу “басен” Ламартиньера килопы оказались действительностью и даже должны быть поставлены в несомненную ему заслугу: он первый из европейцев видел их и их жилища в натуре, а до него про них писали только по слухам...

[28]
5. Любопытно, что автор каждый раз, как только попадает в сферу русского влияния, отмечает тут большую степень (сравнительно с соседними местами) цивилизации.
Заметим, что нелюбовь инородцев к соли, даже до сего времени, удостоверена многими наблюдателями. Так, г.г. Лебедев и Нор пишут: “Хозяйка принесла в грязной деревянной чашке вареную оленину, без соли, и, прибавив к тому порцию полупротухлого китового жира, ласково пригласила меня закусить. Чукчи, как вообще все кочевые народы, не употребляют и не любят соли” (см. сборник “Путевые Очерки”. СПБ. 1878, стр. 295).
Шеффер подтверждает, что лапландцы в его время не употребляли соли и хлеба (см. Histoire de Laponie, р. 1). Герберштейн пишет: “хотя у лопарей нет хлеба, соли и других возбуждающих пряностей (gulae irritamentis), и они питаются только одной рыбой и дикими животными, однако, как утверждают, они очень склонны к сладострастию” (см. Замысловский, lосо cit., стр. 412).
Относительно торговли Шеффер подтверждает, что лопари преимущественно ведут меновую торговлю (подробнее см. у Н. Харузина “Русские Лопари”, стр. 123 и др.).
6. Очевидно, в течение часа. В. С.

[29]
7. Река, о которой говорит здесь автор — Тулома, впадающая в Кольский залив; при слиянии ее с р. Колой расположен город Кола. Современных нам описаний г. Колы и ее уезда — [30] очень много. Укажу на Энгельгардта, С. Максимова, Немировича-Данченко. Для того чтобы судить о состоянии Колы, близком ко времени посещения ее нашим автором, нелишним будет привести здесь выписку из писцовой книги Алая Михалкова 116, 117 и 119 г.г. (1608—1611). Подлинная книга (Кольский Острог; № 208, № общ. 300, № частн. 296) находится в Моск. Арх. Мин-ва Юстиции.
“И всего в Коле, в остроге и на обоих посадах, и за рекою за Колою, посацких и стрелецких тяглых и с монастырским 94 двора, а людей в них посацких 150 человек, да 13 ч. стрельцов да бобылей, и с теми, что в стрелецкой слободе, 43 человека, да 6 мест дворовых старых и новых, а оброку они платили преж сего в государеву казну с 71 двора без чети по 2 гривны с двора на год”.
8. Относительно украшений построек рыбьими костями, вернее — костями морских животных, а также относительно употребления этих костей на каркасы шалашей, надо заметить, что, при безлесье крайнего Севера, замена леса костью была очень распространена. Так, известный Семен Дежнев, открывший пролив, отделяющий Азию от Америки (названный, тем не менее, Беринговым, а не именем Дежнева), говорит: “на задней стороне Чукотского Носа, близ речки Становой, мы видели род башни, построенной чукчами из китовых костей” (У Полюса, стр. 116). Говоря про современных чукчей, Гельвальд замечает: “наружный вид их теперешних жилищ крайне некрасив; тем не менее, они являются, если позволено так выразиться, истинным произведением искусства, будучи составлены из китовых и моржевых костей, чрезвычайно искусно между собою соединенных (см. ор. сit., стр. 463).
9. Отсюда, как видно, еще далеко до “поясов целомудрия”, которые приписали ретивые критики нашему автору...
Заметим, что в этом месте находится один из наиболее резких отзывов его, а дальше он об русских отзывается гораздо симпатичнее.
10. Ламартиньер делает здесь ошибку, называя так росомаху вместо Vielfrass. В. С.

[32, 33, 34]
11. Харузин, подробно цитируя по Ламартиньеру похоронный обряд у лопарей XVII века, указывает, что приблизительно так описывался он и другими современными нашему автору путешественниками, а некоторые подробности обряда сохранялись даже и в гораздо более позднее время, — например, причитания, положение в гроб водки и пр. (см. стр. 319 и сл.).
12. В оправдание этих нелепостей, с нашей православной точки зрения надо сказать, что повсеместное почитание на севере св. Николая, предпочтительное перед всеми другими святыми — [33] общеизвестно. Даже в настоящее время, как пишет С. Максимов про одну из поморских церквей, “по обыкновению всех здешних церквей, она освящена также во имя св. Николая, как бы в большее подкрепление народной поговорки, которая давно уже и справедливо гласит, что “от Холмогор до Колы — тридцать три Николы” (Год на Севере. 3-е изд., стр. 12).
Это почитание св. Николая существует не только у лопарей. Самоеды, другая значительная группа северных инородцев, тоже его почитали, даже еще в языческое время: Архимандрит Вениамин (просветитель самоедов) между прочим, замечает, что особенным почитанием у самоедов издавна пользовался Николай Чудотворец. “Вследствие постоянных сношений с русскими, самоеды еще до принятия христианства усвоили себе некоторые христианские верования”. Другой автор говорит: “Почитай великого Николу и выполняй обет, какой дал слуге божию Николе” — было у них давно уже общим правилом”. Энгельгардт, Русский Север, стр. 237).
Другой пример: “Я, говорит Белявский, приметил в углу закоптелый образ; всмотревшись в него прилежнее, я увидал, что это было распятие. На вопрос мой: какой это образ? хозяин и бывшие тут другие инородцы, поговоривши между собою, отвечали: Кола, т. е. Никола, Русский Бог. — А ваш где? спросил я. Они показали на него же. Более я ничего не мог узнать у сих дикарей (Поездка к Ледовитому морю. М. 1833, стр. 48). Таковы результаты просветительной деятельности нашего духовенства, даже через два столетия после Ламартиньера...
Герберштейн также обратил внимание на то, что из святых русские “преимущественно чтят Николая Барского”. Они, по его словам, “ежедневно рассказывают о многочисленных чудесах св. Николая”, и затем приводит один из таких рассказов (см. Замысловского, стр. 372). У него же (стр. 371) приводится известие Матвея Меховского, на которого часто ссылается Герберштейн: “церквей в Новгороде в честь святых много: во имя одного св. Николая, которого русские более чтут, чем других святых, столько церквей, сколько дней в году”.
Что касается приложенного рисунка, то не столько самый рисунок, сколько сопутствующий ему текст говорит, скорее всего, о резном изображении св. Николы Можайского, которое всегда выставляется для поклонения в полном облачении, которое Ламартиньер описывает совсем неверно, скорее всего, имея в виду облачение католического прелата, каковой изображен и на гравюре.
Вообще, на Западе и по сие время относительно православной религии пишут немало диковин. Тот же пресловутый Диксон, на которого я неоднократно указываю в своих примечаниях, говорит о преимущественном почитании св. Николая на нашем севере и кончает следующими словами: “низкий остров направо от нас называется остров св. Николая, по имени смелого епископа, ударившего, как говорит предание, по щеке еретика Ария. Жития Святых говорят, что он родился в Ликии, а жил в Мире, отсюда наименование Мирликийского; но не сохранилось ни строчки его писаний, а добродетели, приписываемые ему, самых противоположных свойств” и т. д. Странно, что Диксону неизвестно почитание св. Николая у католиков и лютеран и тот факт, что житие его приемлемо у них в той же редакции, что и у нас. Кажется, Диксон не особенно далеко ушел от Ламартиньера, хотя и тщится написать ученую книгу о России, в конце XIX в. (см. Свободная Россия. Путевые Очерки. 1878 г. СПБ., стр. 115).
Перечисляя количество церквей в Москве во времена царя Федора Алексеевича, Кондратьев говорит: “во всех сороках Москвы было 943 церкви, в том числе во имя св. Николая Чудотворца церквей соборных, монастырских, придельных и домовых 128”. (См. И. К. Кондратьев, Московский Кремль. М. 1900, стр. 15).
При защите мною настоящей диссертации, один из оппонентов, пр. Н. Н. Ардашев, на основании превосходно знакомого ему архивного материала, высказал такую мысль: Защищать Ламартиньера против нападок на него за то, что он назвал тогдашних русских николаистами, даже и не надо: они, действительно, так высоко чтили св. Николая, что могли так называться. Они даже никогда,— за единичными исключениями,— не давали при крещении имени Николай, почитая это для своих религиозных чувств столь же неудобным, как назвать ребенка ”Бог” или ”Спаситель”. Они даже избегали в разговоре упоминать самое имя Николай,— все из того же крайнего почтения к Святителю”.
Пользуюсь случаем принести Н. Н. Ардашеву глубокую благодарность за это ценное указание; отсюда видно, что хотя Ламартиньер формально и неправ, назвав наших предков николаистами, но по существу, видя повсеместное и глубокое почитание св. Николая, он был прав, и опять-таки мы ему должны быть благодарны, что он записал эту черту народного верования того времени.

[35,36]
13. Из старинных писателей одни — как Шеффер и Ацерби,— также указывают на разврат лапландок; другие это опровергают (см. подробнее у Н. Харузина, Русские Лопари, стр. 61 и след.). Кроме того, надо иметь в виду, что очень многие авторы свидетельствуют о сохранявшемся долгое время в Лапландии обычае так называемого “гостеприимного гетеризма” — угощения чужестранца своей женой и пр. На этом вопросе подробно останавливается и Н. Харузин (см. стр. 241 и др.). Подобным обычаем, даже после его исчезновения, можно объяснять некоторую легкость нравов лапландок.
Другой путешественник конца XVII ст. — Реньяр — пишет: “Лопари стремятся с такой поспешностью найти себе в жены девушек, которые лишились невинности, что даже предпочитают их, как бы они ни были бедны, богатым, если последние не лишены невинности... Однако, следует делать различие; чтобы они пользовались успехом, необходимо, чтобы девушка была лишена невинности отправляющимися зимой в Лапландию иностранными купцами, а не лопарем... Они столь усердно изыскивают таких девушек, что когда приезжают зимой в Торнео и находят девушку беременной, они не только забывают свои выгоды и берут ее без приданого, но даже покупают ее у родителей” (см. Regnard, Voyage. Pag. 41 и 42). Этим обстоятельством можно, разумеется, объяснить смешанность типа лопарей: слишком много у них инородной крови. Известно, что подобная легкость нравов до сих пор сохраняется в некоторых местностях у черемис и вотяков.

[37, 38]
14. С. Максимов (op. cit., стр. 209) упоминает, что и теперь “языки трески, также как и головы, часто сушатся на солнце и идут потом, превращенные в порошок, в пойло домашнему скоту, особенно коровам”.
А. П. Энгельгардт говорит: “местные жители не едят кярча и пимагора, а сушат эти рыбы в громадном количестве на солнце и затем кормят ими зимою рогатый скот” (см. Русский Север, стр. 26). Значит, рыбой кормят не только птицу, но и скот.
Упоминаемая тут рыба “Рафф” есть палтус (Hippoglossus vulgaris s. maximus), породы камбаловых. Действительно, у него плавников, можно сказать, нет, так как спинной и заднепроходный соединены вместе и очень большой длины; эти именно плавники, в копченом виде, называются по-французски raff, на что и указывает автор. Сушеный палтус и теперь в употреблении в Лапландии.
15. Вероятно, рода совы (Striges); сова эта цветом белая, у поморов — белый филин (Nyctaea nivea). Эта птица является одною из характернейших для полярных стран и представляет ряд приспособлений к условиям жизни на дальнем севере. Подробнее см. Энц. Слов. Брокгауза и Эфрона, т. ХХХ, стр. 684 и сл.
Энгельгардт пишет: “замечательно, что по всей скале, рядом с чайками и гагарами сидели белые полярные совы, рельефно выделяясь на темном фоне скалы белыми точками; почти у каждой совы в лапах находилась какая-нибудь птица, которую она нехотя ощипывала. Легкость добычи, обилие и однообразие пищи приучили этих хищников относиться апатично к окружающей их массе птиц; с своей стороны, последние не обращали никакого внимания на сов и спокойно сидели в гнездах. Они, по-видимому, инстинктивно чувствовали, что при громадном их количестве вероятность для каждой быть съеденной совою так ничтожна, что не стоить быть на стороже” (Русск. Север, стр. 157 — 158).


Ламартиньер, Пьер Мартин де. Путешествие в северные страны, в котором описаны нравы, образ жизни и суеверия норвежцев, лапландцев, килопов, борандайцев, сибиряков, самоедов, новоземельцев и исландцев = Voyage des pais septentrionaux : со многими рисунками / Де-Ламартиньера ; пер., объяснения [вступ. ст.] и примеч. В. Н. Семенковича, инженер-механика и ученого археолога … ; пер. и печ. под наблюдением С. К. Кузнецова. - [Москва] : Изд. Московского Археологического института, 1911 . - XVI, XL, 229 с. : ил., карты, факс. - Указ. имен., местностей и предметов: С. 221 - 229

Полностью книга в формате PDF размещена на сайте "Электронная краеведческая библиотека "Русский Север".

 

Оригинал текста 1,5 Mb.

© OCR Topinamburr, 2010

© HTML И. Воинов, 2010

| Почему так называется? | Фотоконкурс | Зловещие мертвецы | Прогноз погоды | Прайс-лист | Погода со спутника |
начало 16 век 17 век 18 век 19 век 20 век все карты космо-снимки библиотека фонотека фотоархив услуги о проекте контакты ссылки

Реклама: Официальный дилер Чери в Зеленограде - Автодин . Царев Сбербанк биография globalmsk.ru читайте по ссылке. *


Пожалуйста, сообщайте нам в о замеченных опечатках и страницах, требующих нашего внимания на 051@inbox.ru.
Проект «Кольские карты» — некоммерческий. Используйте ресурс по своему усмотрению. Единственная просьба, сопровождать копируемые материалы ссылкой на сайт «Кольские карты».

© Игорь Воинов, 2006 г.


Яндекс.Метрика